Закончил, наконец, читать книгу Б. Поршнева "О начале человеческой истории: проблемы палеопсихологии". Книга эта, увы, не прошла испытание временем — многие данные, на которые Поршнев фатально ссылается, устарели, а вместе с ними и вся макроскопическая конструкция. Однако, в теоретическом отношении она интересна по сей день: в том же смысле, в каком интересна Гоббсовская модель зарождения общества, никогда не имевшая места. Но обо всём по порядку.

Поршнев, при обилии обстоятельных ссылок на советскую психологию и нейрофизиологию — Вернадский, Павлов, Узнадзе и др. — показывает, что мышление целиком и полностью зависит от речи, супервентно на ней. Речь возникает как коллективный феномен. Именно речь является той "душой", которую описывал Декарт, и на финальном этапе её ключевая функция — торможение автоматизированных действий: это-то и отделяет человека от механистических животных.

Никакого индивидуального сознания у троглодитов — существ с мозгом человека, но без развитых речевых и мыслительных навыков — нет. Всё что есть это "суггестия" как способность синхронизации с действиями группы посредством команд. Суггестия на довербальном уровне работает как импульс, приказ для мозга, когда лобные доли находятся ещё в неразвитом состоянии. Этот приказ, далее, претерпевает интериоризацию, т.е. принятие внешней установки за свою собственную: интер-психическое явление становится интра-психическим. Такого рода суггестивные установки работают и у современного человека: например, в строительной бригаде каждому строителю удобней воспринимать приказ прораба как своё собственное желание.

Однако, сопротивление, т.е. контр-суггестия, имеет место с самых ранних этапов развития гоминид. Сперва она возникает с целью консервации интериоризованной установки, в то время как внутренние суггестивные импульсы пресекаются. Например, одна из особей племени сидит в засаде, сохраняя установку "ожидать", данную вожаком, и пресекая попытки выбежать из засады, уснуть и др. Однако, со временем, контр-суггестия распространилась и на внешний мир: стало возможно сопротивляться суггестивным импульсам, идущим не только изнутри собственного тела, но и от других особей.

Дело в том, что, по Поршневу, троглодиты долгое время существовали как падальщики. В мире прочных и толстых шкур у травоядных, с одной стороны, и быстрых ног и острых зубов у хищников с другой, трудно представить себе успешное восхождение травоядной обезьяны на вершину пищевой цепи. Хищники не съедали всю тушу целиком, оставляя какие-то части, в том числе костный мозг и мозг в нетронутом черепе. Именно для этого, а не для охоты, проточеловеку нужен камень как орудие. После крупного хищного вымирания троглодиты питались тушами травоядных, которые прибивало в определённых местах рек и водоёмов. После возникновения новых хищников (в т.ч. саблезубов) троглодиты вновь начали вести паразитарную жизнь, полуприручая саблезубов и следуя за ними. Увы, погибли и они, причём на этот раз вымирание хищников приняло поистине катастрофические масштабы.

В этот момент (45-40тыс. до н.э.) начинается Гегелевская диалектика раба и господина, и троглодиты начинают есть... самих себя. Наиболее сильные особи, способные к суггестивному влиянию, принуждают слабых умирать (напоминаю, что в это время, по Поршневу, ещё не существует индивидуального сознания). Однако, именно здесь начинает проявлять себя индивидуальный эволюционный отбор по способности к контр-суггестии: те, кто оказывал сопротивление приказу умереть, предлагал заместительную жертву, так что со временем каннибализм приобретает непрямую форму. Спустя века отбора гоминиды разделяются на два лагеря: неандертальцев и неоантропов. Эти последние, отличаясь высоко развитой способностью к контр-суггестии, и являются, по Поршневу, нашими предками. Гомицид неоантропов приводит к побегу, массовому расселению, перегруппировке — и уничтожению неандертальцев. Именно так, в результате борьбы с каннибализмом и его финального запрета, и возникает предок вида homo sapiens.

Поршнев даёт объяснение религиозному чувству в человеке: это ничто иное как рудиментарные воспоминания о божествах-неандертальцах, которые при помощи суггестивных команд беспрекословно подчиняли себе волю неоантропов. Оставшиеся после уничтожения малочисленные группы неандертальцев нашли своё отражение в рассказах о леших, сатирах и прочих мифических существах. Таким образом, Бог произошёл от обезьяны и создал человека по образу и подобию.

Критика теории Поршнева сводится к нескольким пунктам. Во-первых, начало человеческой истории по современным данным приходится не на 45.тыс., а на 100-150тыс. лет до н.э. Во-вторых, речь как вторая знаковая система (Павлов) не является эксклюзивным навыком человека. Эксперименты с шимпанзе Коко, Канзи и др. показывают, что обезьяны способны выучить до 3тыс. слов и переписываться на них, причём им доступен не только семантический уровень "знак - объект" (Коко делала разницу между утверждениями "я щекотать ты" и "ты щекотать я"), но и синтаксический (всё та же Коко придумывала новые слова: например, страуса она описала как "жираф птица", а лысину — как "босая голова"). Наконец, современные археологические находки подтверждают, что приспособления для охоты, такие как метательные копья, существовали в период 300тыс. лет до н.э., что, хоть и не противоречит взглядам Поршнева на падальщничество троглодитов, ставит под сомнение ключевую роль каннибализма периода -45-40тыс. лет в развитии мышления и речи.

Тем не менее, предлагаемая Б. Поршневым история внутривидового каннибализма остаётся ценной как мысленный эксперимент. Она проливает свет на ключевую роль тормозящих автоматическую деятельность импульсов в развитии фронтальных долей головного мозга и зарождении личностного начала в странном существе, именуемом "обезьяночеловек".

Ещё раз о конституциях

Трудно найти более ёмкий, интенсивный и понятный текст, обличающий лицемерие всех писаных конституций Нового Времени, чем работа «No Treason» бостонского юриста Лисандера Спунера, опубликованная в 60-х годах XIX века. Спунер, ничего не знавший о рыночном анархизме (потому что его тогда не было), невольно стал его отцом-основателем. Всё, что было написано либертарианцами в XX веке о государстве, представляет собой лишь повторение тезисов этого замечательного автора.

Мы настоятельно рекомендуем вам провести воскресенье с пользой и насладиться этой блестящей ироничной и немного грустной прозой. Перевод «No Treason» в недрах ЦРИ находится на завершающем этапе, но английский следовало бы выучить уже только для того, чтобы читать Спунера в оригинале. К счастью, практически всё его сохранившееся наследие доступно в интернете.

Для тех, кто заинтересовался Спунером, мы также выкладываем статью о нём из далёкого 2008 года за авторством Родиона Бельковича. Новому поколению анкапов на заметку.

О домашнем насилии

Первостепенная задача современного республиканизма – возвращение категории человеческого достоинства в сферу повседневного. Это означает, в частности, необходимость преодоления тех препятствий, которые веками создавала «прогрессивная» мысль на пути естественной интеграции человека в сообщество. Атомизация индивидов, осуществлённая под соусом признания за ними со стороны государства «прав», итогом своим имеет не Эдем, где лев прогуливается бок о бок с ягнёнком, а тотальный детский дом, где единственная «забота» может исходить от администрации, а соседи – только конкуренты за ресурсы. Вместо общества, в круг основных функций которого входит воспитание уважения (и по мере сил – любви) к ближнему, мы живём в одном сплошном эксперименте «китайская комната», где наш ближний – только машина, издающая звуки, взаимодействие с которой должно осуществляться по правилам нормативных правовых актов.

Если государство – финальный арбитр наших взаимоотношений («встретимся в суде!»), если наших детей десятилетиями воспитывают специально обученные посторонние люди, совсем неудивительно, что режим существования в так называемой «семье» устанавливается ровно такой же: в лучшем случае – договорный (если семья из прогрессивных), в худшем – режим террора (если из старорежимных). Однако даже если кого-то (в прогрессивной семье) не бьют, то это не потому что любят, а потому что «действуют в рамках закона». Человека же за всем этим давно уже нет – есть контрагент, жертва, вещь. Спасать которую предлагают, конечно же, снова законами, снова требованием ко всем разойтись по своим углам.

Либерализм научил нас любить себя такими, какие мы есть. Это значит злыми, жестокими, безразличными. Традиция учила нас выкарабкиваться из собственной ничтожности, помогая это делать и другим. Либерализм пообещал, что каждой ничтожности государство обеспечит надёжную защиту, если ничтожность сосредоточится на производстве и потреблении материальных благ. Худшая версия сегодня воплощается там, где благодаря многократным сменам господствующих плебеев воцаряется смесь абсолютного овеществления окружающих и риторики традиционного общества.

Мы, безусловно, поддерживаем всех угнетённых, беспомощных и бессловесных. Мужчина, бьющий слабого – садист, подлежащий наказанию. Однако нужно помнить, что причина насилия – вовсе не нехватка законов, а их избыток. Вера в то, что ни на ком конкретно не лежит ответственность за состояние общества. Пока между кулаком садиста и телом ребёнка или женщины стоит только закон, им не на что надеяться. Пока садист может оставаться в безопасности, так как общество довольствуется разглядыванием счастливых фотографий в социальных сетях, боль и страдание будут множиться по ту сторону картинки. Пока брак – только упорядоченное спаривание и совместный быт, пока дети – плод плохо контролируемых биологических потребностей, а родители – временная обуза, никакими законами домашнее насилие не остановить. Пока женщина и мужчина «равны», а не любимы, они обречены производить себе подобных, несчастных обитателей детского дома.

Никакие законы не остановят насилие. Его остановят только любовь, порядок и социальная гигиена.

— Бог умер.
— ok boomer.

Существует традиция подводить итоги прошедшего года. Существует традиция говорить об этой традиции. Традиции говорить о последнем пока не существует.

Я создавал этот канал для того, чтобы утолить свою потребность в небольшой эссеистике, не скованной требованиями — академическими, политическими и любыми другими. Полагаю, с этой задачей он справляется. За год число подписчиков увеличилось вдвое или больше.

Наверное, можно было больше писать об античности, но, боюсь, все свои конкретные знания я здесь выразил. За этот год я погрузился совсем в другую область, а именно в аналитическую философию. Мне кажется, именно она продолжает традиции строгого и гармоничного мышления о мире. Она, а не континентальный карнавал, в котором, кажется, окончательно забыли о том, что такое тезисы, аргументы и цепи логических обоснований. Надеюсь, подобно тому, как когда-то я создавал канал из-за распиравшего желания поделиться знаниями об античном мире, скоро меня начнёт обуревать желание делиться знаниями о мире "аналитическом".

По субботам начал работать мой читательский клуб, тема которого — "Душа в античной философии". Прошло уже шесть встреч, где мы при помощи простых герменевтических методик увлекаемся древними текстами. Прочитана, кажется, половина "Тимея", и далее, после "Парменида", начнётся Аристотель, за ним — стоики, неоплатоники, ранние христиане и так далее. Впрочем, это план больше чем на один год. Если вы живёте в Санкт-Петербурге — жду всех на чтениях.

В наступающем году я планирую больше писать об аналитических авторах. Кажется, в России, где западная философия воспринимается как слабо понятное пустозвонство, необходимо браться за аналитические труды, авторы которых давно переболели детскими болезнями вроде вульгарного позитивизма. Однако, любовь к античному наследию, возникнув, навряд ли может покинуть человека до самой смерти. Возможно, изучение целого ряда авторов по античной истории, ожидающих на полке, в будущем вдохновит меня на целую кучу интересных текстов.

Если вы хотите поддержать канал, сделать это можно здесь — так я смогу реже отвлекаться от философии.

Сердечно поздравляю всех с наступающим новым годом и спасибо, что кому-то это интересно.

Недавно во время разговора с @babykonirazdolyevputi подумали о человеческом явлении, которое можно концептуализировать как "короли common sense". Это явление сводится к пути, который в толщах народа проходит одна логическая операция. Но обо всём по порядку.

Для простых обывателей характерно использование генерализаций. Иначе говоря, в своих утверждениях они с завидным постоянством используют квантор всеобщности; он присутствует даже тогда, когда в высказывании нет слов-индикаторов ("все", "всегда", "каждый" и др.). Если цыганка — ворует; если европеец или американец — ненавидит Россию; если оппозиционер — пятая колонна и т.д. и т.п. Более того, отсутствие квантора всеобщности позволяет придерживаться радикальной позиции, не проговаривая её: сказать "каждый цыган вор" оказывается более провокативным, в т.ч. и для самого высказывающегося, чем "цыгане воруют".

Так вот, а по другую сторону в белом пальто стоят те самые короли common sense. Это такие обыватели, которые в силу разных обстоятельств научились эффективно отслеживать в высказывании квантор всеобщности и опровергают его с большим удовольствием:

— Все цыгане...
— Нет, не все!
— Любой европеец...
— Не любой!
— Каждый еврей...
— Нет, далеко не каждый!

Операция подобного отрицания для таких людей является большим открытием. Возникает слабость в коленях, влажные глаза обращаются к звёздам, и тело накрывают волны удивительного чувства — чувства свободы. Однако, если люди с IQ выше среднего идут дальше и доходят до Гегелевской стадии синтеза понимают, что оба вида утверждений — всего лишь позиции, которые ещё нуждаются в обосновании, короли common sense остаются заворожёнными своим когнитивным открытием на всю жизнь.

Понятно, что есть сильная корреляция между низким и высоким уровнем жизни и эксплуатацией квантора всеобщности и его отрицанием соответственно. Отсюда возникает дополнительное измерение в противостоянии между первыми и вторыми. Приведу всего один пример: если вы зайдёте в соцсеть "Вконтакте", то обнаружите много сообществ, где высмеивается чувство вкуса низших слоёв населения или то, как они общаются между собой в "Одноклассниках". Если вы посмотрите, что пишут в этих сообществах в комментариях, то после прочтения пары десятков обнаружите, что все они выстроены по одной схеме: обнаружение утверждения с квантором всеобщности — и его опровержение. Нетрудно догадаться, что сами короли common sense никогда не догадываются, что они говорят одно и то же. Увидев контент, где будет фигурировать квантор "каждый", вы найдёте под ним десятки комментариев, которые все как один просто говорят "не каждый".

Мне трудно сказать, какая из позиций менее, гм, "интеллектуальная". Обыватели, живущие в сладкой неге стереотипов, на деле оказываются более завершёнными и гармоничными как социальный тип. Да, чаще всего обыватель живёт в скотских условиях и, как сказал русский писатель, "сушит целофановые пакеты на гвозде", а в квартире короля common sense аккуратная мебель из Икеи. Но обыватель, при всех недостатках, сохраняет связь с корнями и имеет некоторый колорит, а король common sense, не идя дальше отрицания стереотипов, оказывается тем же обывателем, только бессодержательным, "пластмассовым". И всё его здравомыслие — это шизофреническая эклектика по принципу "ничего слишком".

Поэтому чем больше обыватель обладает таким качеством как "здравый смысл", тем сильнее он напоминает безликого актёра со стоковых фотографий.

Прошло ещё четыре встречи нашего читательского клуба, все записи есть на диске. Ещё одна состоится сегодня в 14:00 в ЕУ СПб. Мы уже почти дочитали Платоновского "Тимея". Если вы в Санкт-Петербурге и хотите принять участие — напишите мне!

Философия сознания – в лице таких её представителей как Пол и Патриция Чёрчланды, Д. Деннет, Д. Перебум и др., иными словами, сторонников т.н. физикалисткого подхода – проблематизирует такое явление как свобода воли, а в ряде случаев и вовсе отрицает её существование. Заявляя об этом, сторонники физикализма ссылаются на принцип каузальной физической замкнутости. Согласно этому принципу, любые явления а) физичны, т.е. имеют материальную, измеримую, имманентную для любых исследований природу; б) поскольку они физичны, для любого из них существует необходимый и достаточный набор физических причин и следствий, определяющий траекторию их трансформаций. Случись нам внезапно обнаружить призраков, инопланетян или сказочных существ – согласно физикализму, все они имели бы физическую природу.

Итак, все явления физичны: значит, физично и сознание. Если нет, то, по крайней мере, оно супервентно на физичном: изменения в сознании не проходят так, чтобы это не было отражено на носителе сознания. Крайняя форма супервентности сознания – это эмерджентизм, при котором сознание (в соответствии с Аристотелевским принципом «целое больше частей») трактуется как системное свойство головного мозга.

Нам не нужно быть жесткими детерминистами из 19-го века – ведь с появлением квантовой механики ими быть уже невозможно – чтобы согласиться с этим. Если мы придерживаемся физикализма, достаточно принять за исходный пункт то, что сознание имманентно физическому миру: это не «призрак в машине», который при любом воздействии на физический мир совершает интервенцию в замкнутую цепь причин и следствий или, по-другому, взламывает мир физических взаимодействий – ведь в таком случае речь бы шла просто-напросто о чуде. Наоборот, сознание неотделимо от физического мира и целиком вписано в физическую каузальную цепь. Нам не обязательно знать все ходы этой цепи (более того, это невозможно), и дело, соответственно, не в предсказании конфигурации физического явления в следующий момент времени.

Подлинная свобода – это спонтанное действие внутри замкнутой системы, для которого не существует предшествующих, фундирующих его действий. Достаточно помнить, что сознание физично, чтобы свобода воли оказалась под вопросом: не существует такой инстанции, действие из которой оказалось бы не вписанным в эту физическую каузальную цепь. Подлинная свобода внутри замкнутого имманентного мира невозможна

Отсюда возникают интересные выводы о последствиях такого представления в политическом и юридическом измерении. Если свободы воли нет, и мы целиком детерминированы, можно ли говорить об ответственности человека за совершённые им преступления. Также это реактуализирует вопрос о человеке как политическом субъекте. Если свободы воли не существует (как, по мнению физикалистов, не существует некоего «центра Я», к которому, как у Декарта, сводятся все данные тела и души, на основании которых он принимает волевое свободное решение), возможно ли понятие справедливого. Или, задавая вопрос в духе К. Шмитта, – возможно ли в таких условиях разделение «друг/враг», где обе стороны данной диады представляют собой определённую позицию человека как политического субъекта?

В рамках аналитической философии сознания уже предпринимаются попытки сформулировать основные положения такой дисциплины как «нейроюриспруденция». Человек понимается как некоторый набор нейрофизиологических диспозиций, при рассмотрении которых в рамках отдельно взятой личности не существует центра и периферии, действующего и/или претерпевающего действие индивида как политического агента. Точнее сказать, весь человек представляет собой пучок аффектов или энергий, текущих через физическое тело. Как ни парадоксально, но аналогичные представления о политическом субъекте (точнее, его отсутствии) мы можем найти в теории Платоновского государства.

По представлениям Платона, в идеальном Государстве всем управляет каста философов – царей, прошедших гносеологическую и даже антропологическую трансформацию в ходе выхода из «Платоновской пещеры». Мир, по Платону, состоит из двух областей – области идеального, надлунного мира и мира подлунного, т.е. материального. Первый отличается постоянством и истинным характером – второй характеризуется как иллюзорный и становящийся.

Чувственное тело человека, очевидно, принадлежит миру вечно иного, материального мира. Человеческие пристрастия, вкусы, предпочтения и даже его представление о себе самом – всё это у Платона проходит по ведомтсву чувственного мира. Философ, прежде совершивший трансформацию, формула которой была написана перед храмом в Дельфах – «Γνῶθι σεαυτόν», т.е. «познай самого себя» – убеждается, что он не способен этого сделать. В мире, где небытие имеет хоть какое-то влияние на рассуждения, все они в той или иной степени ошибочны, а их выводы – иллюзорны.

Итак, вполне усвоив это, философ выходит из пещеры. От чувственных данных (к которым принадлежит и его личность как пучок телесных конфигураций, будь то предпочтения, эмоции и др.) он направляется к умопостигаемому миру, в ходе чего обнаруживает, что любые его мысли и суждения не являются собой: это всего лишь трансляция душой надиндивидуальной истины мира идей. Поняв это, философ переходит от состояния человека, который по ошибке приписывает содержание своего ума себе – к человеку, который сознательно выступает «всего лишь» медиатором макрокосмического мышления мира о самом себе.

По Платону, философ не является личностью. Он не отвергает данные своего тела, но признаёт само тело принадлежащим области вечно иного, т.е., в конечном счёте, области «не-истины». Именно поэтому у философа, стоящего во главе Государства, не возникает и не может возникнуть соблазна злоупотребить властью – потому что не существует того, кого можно здесь соблазнить. Если нет человеческого, смертного «я», то исчезают и все риски, связанные с ним. После антропологической трансформации, которую в ходе «заботы о себе» философ совершает над собой, он уже не человек, но проводник мирового закона. Его воля – это воля космоса как божественного существа, воля мирового порядка, которая не принадлежит никому.

Маленькие радости читателя: в главе "О раскаянии" Монтень пишет о катарах - "... что же о воздержании, на которое обрекают нас наши катары... " - как о своих современниках. Это довольно странно с учётом того, что последний клирик Окситанской церкви был сожжён в 1321 году. Вряд ли это и намек на протестантов, которые не призывали к полному воздержанию, и, более того, не считали безбрачие обязательным для священника (в отличие от католиков, которые ввели это безбрачие как раз по примеру "катаров"). И ведь раз 50 читал я "Опыты", не меньше, а увидел это только сейчас.

Монтень — доказательство того, что человек мало меняется на протяжении истории. Вы читаете его рассуждения о самоубийстве, и Монтень рассказывает, как в некоторых горных районах воздух такого свойства, что дарует долголетие: уставшие от жизни, столетние старцы от скуки бросаются со скалы. Почему нет? Природа дала нам замечательный дар — закончить эту игру в любой момент. Вы думаете — ну да, верно. С другой стороны, самоубийство считается великим преступлением и всячески порицается. Вы — ну да, тоже верно! А что до меня, говорит Монтень, то я относительно этого где-то посередине. Ухмыляясь, вы снова киваете.

Или Монтень, улыбаясь сквозь строки, говорит истину, в чём-то нравоучительную: сострадание рождает большую боль, чем само страдание. Дело в том, что однажды Монтень разбился на лошади и пролежал без сознания несколько дней. Ближние извелись, ходя вокруг до около постели — сам же Мишель, лежавший без сознания, по его впечатлениям, чувствовал себя очень даже неплохо. Тут вы вспоминаете и другое наблюдение Монтеня: сон — это маленький опыт смерти, к которой мудрая Природа готовит нас каждый день. Неожиданно пара школьных истин приобрели для вас объём и стали чем-то естественным, вошедшим в ваши взгляды, не спросив разрешения: ибо человек не может не хотеть блага, а что есть благо как не истина? И вот, листая «Опыты», вы чувствуете, как мало-помалу становитесь человеком из античности.

Стоящий перед читателем абсолютно голым, Монтень оправдывает тех, кто считает, будто человек всегда один и тот же. Что меняется в нас так медленно, что по меркам писанной истории не меняется вообще? — Биология. Что бы там не говорили континентальные эссеисты, позорящие придуманный Монтенем жанр. Этот весёлый француз, родившийся недалеко от Бордо, протягивает мост между нами и античностью — и это большое счастье; Если мы как Монтень. а Монтень как древние, значит как древние и мы. Стоит лишь протянуть руку.

Читайте «Опыты» Монтеня, как многие русские писатели — прошлые (Толстой, Пушкин) и современники (@lorcencov).

Если теория эволюции чему-то учит, так это тому, что человек, минуя некоторое число звеньев, происходит из камней. Мы не приходим в этот мир — мы исходим из него, порождаемся им. Глядя в окно в пасмурный день, мы можем сказать «дождит». Про планету Земля можно сказать, что она «людит». Человек — такое же стандартное явление, как астероиды или образование новых звёзд в центре галактики.

Если человек это системный эффект нашего мира, таким эффектом является и его сознание. Оно не возникает как фазовый скачок между бездушной материей и разумной жизнью: разум как совокупность ментальных состояний всегда есть в мире — даже когда в нём ещё нет человека.

Сознание, «квалиа», опыт «каково-это-быть-Х» — допускается нами в случае целого ряда животных, но мысль о его присутствии у насекомых, растений и даже неживых объектов, камней или фундаментальных частиц, кажется контринтуитивной. Между тем это единственный способ непротиворечиво описать взаимодействие сознания и тела: секрет в том, что деление на сознание и тело не имеет смысла. Это ни материализм, ни идеализм; строго говоря, мы вообще выходим из этой дихотомии.

Схожим образом размышляя о мире и о себе, мы избавляемся от границы между первым и вторым. Моё сознание, моё личное я — это пучок, сгусток материи, тем более сознательный, чем более сложно организованный. Сознание, его ментальные состояния, становятся тем более интенсивными, чем большая степень интеграции присуща рассматриваемой области материи. Бывают ментальные состояния меньшей интенсивности чем человеческая (растения, животные), бывают состояния большей (потенциально: ангелы, искусственный интеллект, более развитые разумные существа с других планет). Я нарочно говорю — «область материи» вместо «объект», «личность», «вещь», т.к. говорить о чем-то индивидуальном в такой перспективе нет смысла.

Подобная перспектива рассмотрения получила название «панпсихизм». Сегодня это — одно из наиболее влиятельных течений в аналитической философии сознания. Это то, чем я занимаюсь, и то, о чём планирую много писать ближайший год.

Панпсихизм связан с русским космизмом через Циолковского. В своей небольшой работе, которая так и называется: "Панпсихизм или всё чувствует", Циолковский развивает мысль о том, что сознание, как способность восприятия или переживания, существует на атомарном уровне. Сегодня вместо атомов говорят о фундаментальных частицах (ultimates), но сути это не меняет.

По Циолковскому, степень осознанности материи зависит от её интеграции: атомы, собранные в молекулу, пребывают в большем сознании, чем по отдельности. Кстати, подобные представления сегодня являются доминирующими в нейрофизиологии, например, теория интегрированной информации, которую разрабатывают G. Tononi, C. Koch (см. тут) и другие. Так, человеческий мозг, содержащий в памяти тысячи визуальных "снимков", находится в большем сознании, чем компьютер с теми же снимками, т.к. в мозге они интегрированы между собой и т.д. Но я отвлёкся.

Циолковский, конечно, говорит и о существах, чьё сознание более интегрировано, чем человеческое. Важен сам принцип: всё чувствует, от бесконечно малого атома с его блеклым сознанием до верховных существ с сознанием бесконечно интенсивным. Отсюда возможны интересные выходы на антропологию и даже ангелологию — как и вообще из всех панпсихиских концепций. Так что мир ещё ждёт своих аналитических богословов.

Во Вселенной давно царит порядок: всё новые и новые планеты заселяются Верховными — существами, достигшими предельно интенсивных состояний сознания. На этом уровне нет страданий, противоречий или вражды: всё это (как и зло) в мире имеет ситуативный характер и является родовыми муками нашего вида. Человечеству досталась благородная роль: время от времени жизнь пополняется не заселением, а самозарождением.

Интересно и наблюдение Циолковского об отношении между мерой сознания и временем: время течёт для носителя тем быстрей, чем ниже интенсивность состояний сознания. Так, миллиарды лет протекают для атома за один миг, и один миг растягивается в целую вечность для божественных существ, а жизнь животных протекает за пару дней. Распадаясь, атомы, составляющие большое сознание, впадают в сон, пока, спустя миллионы и миллионы лет вновь не попадут в конгломерат атомов, образуя новое сознание. Отсюда вывод о том, что смерти не существует.

Утопический космизм в лице Циолковского оказывается как нельзя кстати в современных концепциях вроде объектно-ориентированной онтологии и разного рода "тёмных" проектах, только он предлагает менее грубый подход. Но об этом в следующий раз.

Большинство учёных, так или иначе связанных с когнитивными науками, стоит на позиции эмерджентизма. Согласно этой позиции, сознание является эмерджентным, т.е. системным эффектом деятельности головного мозга. Пожалуй, главным сторонником эмерджентизма является небезызвестный Д. Сёрл, который призывает просто отказаться от большей части всего того, что человечество наговорило о сознании за последние века. Сознание — это просто бонусный эффект деятельности мозга, подобно тому, как текучесть — эмерджентное свойство миллиардов молекул воды, собранных вместе.

Эмерджентизм устраивает большинство исследователей ещё и потому, что объявляет сознание бездействующим: тело работает самостоятельно, а сознание — это всего лишь интеллектуальная голограмма. Иногда на это возражают тем, что сознание возникло в результате эволюции; следовательно, для чего-то оно нужно. Однако, далеко не все проявленные свойства играют какую-то роль, что-то может быть, как говорит биолог Сапольски, антревольтом: подбородок у homo sapiens такой формы, потому что только она возможна при таком лбе и такой челюсти. Почему бы не предположить, что сложноорганизованные нервные системы функционируют так, что возникает яркий эмерджентный эффект — сознание?

Нет ничего нелепей эмерджентизма. Получается, что мы имеем дело с полу-виртуальным явлением, на которое рекомендуется не обращать внимание — и это про ближайшее к нам, про нас самих! Конечно, сегодня почти вся наука контр-интуитивна (в будущем это ещё сыграет с нами злую шутку), но интуиция о сознании как чём-то значимом для нашего опыта настолько сильна, что преодолеть её невозможно. Даже "предустановленная гармония" Лейбница, согласно которой сознание и тело не связаны, но Бог сделал так, что они синхронизированы, отражают друг друга как фигура и её зеркальное отражение — вызывает ощущение, что здесь что-то не так. Сознание не может не действовать на тело.

Эмерджентизм вызывает много вопросов по обе стороны традиционных баррикад. Физикалисты (Деннет, Чёрчленд, Пенроуз) выпутываются из этой нелепости тем, что просто отрицают сознание. Согласитесь, это противоречит нашей глубокой интуиции о самих себе.

Лично я не против редукции индивидуального сознания, но лишь при условии существования мета-сознания, а не полного его отсутствия. Мне невероятно повезло, и я сохранил несколько воспоминаний о нахождении в утробе и о младенческом возрасте. Так что мне знакомо то, что психологи вслед за Фрейдом называют "океаническим чувством": состоянием детского сознания, когда границы между "я" и внешним миром не существует. Я даже допускаю, что наша фиксация на индивидуальном "я" носит культурный характер, и на самом деле мы все пребываем в этом океане. Совсем другое дело, когда мы, как дети, закрываем глаза руками и произносим "меня нет" (физикализм). Любой ребёнок хорошо знает эту игру: в следующую секунду глаза будут открыты.

Поэтому любой уважающий себя исследователь сознания начинает с критики эмерджентизма, но дальше переходит либо на сторону идеалистов, либо материалистов. Панпсихизм эффективно взламывает физикалисткую позицию изнутри. Но об этом в следующий раз.

Существует феномен "смерти в 25". Этот феномен довольно расплывчатый, и если вы спросите меня "где доказательная база", "какой была методика исследования" и т.д. и т.п, я только разведу руками. Но он есть. Его суть сводится к тому, что к 25-ти годам (плюс-минус) человек завершает своё физическое и психологическое развитие. Этого возраста с лихвой хватает, чтобы завершить развитие и культурное: как правило, если вы не обрели высшее образование к 25-ти, вы его уже и не обретёте.

В общем, по всем фронтам человек становится взрослым, завершённым. Бушующие гормоны, которые всего пару лет назад заставляли ломать стены, сменяются спокойным и удивительно умиротворённым состоянием. И жизнь, увы, становится удивительно пресной, а по-настоящему новых событий в ней всё меньше. Всё уже так или иначе "было". Из хорошо продуваемого помещения человек превращается в забитый всяким хламом чулан.

От этой напасти не спасает ничего. Даже интенсивная интеллектуальная деятельность оборачивается тем, что вы просто превращаетесь в философского зомби и начинаете говорить удивительно сложные вещи на автомате, без малой толики рефлексии. Нетрудно понять, что и речь, и мышление в человеке являются модулями, которые живут и функционируют достаточно автономно. К счастью или сожалению, это распространяется и на речь/мышление сложнее бытовых разговоров.

Со временем, подобно персонажу Кафки, человек останавливается под тяжестью накопленного опыта и засыпает. Или умирает — как угодно. Чувствилище человека из тонко настроенного инструмента, реагирующего на целую палитру событий, превращается в грубый механизм. В детстве вы беззаботно восхищались тем, как самолёт в небе оставляет следы — сейчас это уже не имеет значения. Теперь только самые грубые и сильные чувства способны пробудить вас на некоторое время.

Поэтому если вы отправитесь на какой-нибудь горнолыжный курорт или ненароком окажетесь в самолёте, ожидая своей очереди прыгнуть с парашютом, рядом с вами обязательно будет сидеть пара-тройка тридцатилетних, успешных на своей работе мертвецов, которых способна разбудить лишь мощная доза адреналина.

Как эффект смерти от перегруженной памяти соотносится с практикой припоминания у Платона? На первый взгляд очень слабо, потому что кажется, будто забвение безусловно есть зло, а память безусловно есть благо; все же проблемы человека от того, что он забыл, кто он есть на самом деле — частица мировой души, которая на какое-то время была схвачена грубой материей.

Однако, о какой памяти идёт речь? Конечно, не о земной. Если с возрастом память человека забивается всевозможным хламом, то это отнюдь не память о занебесной родине, а всевозможные воспоминания из земной, иллюзорной жизни, которые мешают процессу Платоновского мимесиса, т.е. припоминания истины. Из тысячи воспоминаний о цветке мы не придём к идее цветка, потому что идеи не принадлежат нашему миру (или той его части, в которой мы живём). Судя по всему, чем больше цветков мы помним, тем меньше мы помним идею цветка.

Как говорил Сократ, философия начинается с удивления, а какое удивление может быть, если мы видим что-то десятый, сотый, тысячный раз? Удивление по необходимости обладает качественным, а не количественным эффектом, потому что "ещё одно" воспоминание о цветке не освобождает место в памяти, а заполняет его. Удивление подобно грому среди ясного неба, оно выламывает человека из пещеры, где он видел десятки теней, но теперь видит то, что их отбрасывает.

Единственное, для чего нужна память о земном — это постоянная работа ума. Если время, по Платону, это зеркало вечности — статика в вечности и цикл во времени — то воспоминания должны не накапливаться, а появляться и исчезать, подобно зерну, ростки которого раз за разом тянутся вверх и исчезают.

Так что преодолеть "смерть в 25" (на самом деле возраст здесь — дело десятое) невозможно новыми земными воспоминаниями, какими бы острыми они ни были. Память земной жизни умирает вместе с телом, и если отождествлять себя с земной памятью, можно нечаянно умереть самому. И, наоборот, вечная жизнь возможна только с памятью о вечном.

Одно из классических определений эмерджентного свойства заключается в следующем. Эмерджентным является такое свойство, которое (а) возникает при сложении некоторого количества элементов-носителей; и (б) не даёт о себе знать до сложения этих элементов. Так, если текучесть является эмерджентным свойством молекул воды, мы узнаём о нём только тогда, когда эти молекулы объединяются в определённое множество — и ни мгновением раньше. Сейчас такое представление получило название радикального эмерджентизма, пока просто запомним это.

Если мы говорим о сознании как о радикально-эмерджентном свойстве носителя (например, мозга), на лицо провал в объяснении. В своей статье "Consciousness and Its Place in Nature: Does Physicalism Entail Panpsychism?" Гален Стросон критикует радикальный эмерджентизм — как онтологию в целом и как теорию сознания в частности.

Как честные исследователи мы должны допустить, что мир консистентен, т.е. является единым целым, где все части связаны между собой, прямо или опосредованно. Так, законы термодинамики говорят нам, что в мире ничего не возникает и не исчезает, а только переходит из одной формы в другую, и т.д.

Раз так, в мире не может существовать перехода от одного состояния к другому без возможности интеллигибельно проследить маршрут этого перехода — такая ситуация немыслима даже для бога. Если мы допускаем, что из набора элементов мира при их соединении появляется непредсказуемое свойство, то мы можем допустить что угодно. Поэтому радикальных эмерджентистов Стросон называет "humpty dumpty army", иными словами, это фокусники и шарлатаны, которые могут допустить, что в одно утро из приготовленной вами чашки кофе может возникнуть единорог. Как говорится, "всё может быть", но если это ещё и принципиально не может быть объяснено...

Не-радикальным эмерджентизмом Стросон предлагает считать панпсихизм. Его можно свести к ряду утверждений:
(1) Мир консистентен и прозрачен для исследования.
(2) Сознание — часть мира.
Следовательно,
(3) Сознание прозрачно для исследования.
(4) Сознание существует на носителе как эмерджентное свойство.
(5) Существует прозрачная связь между сознанием и носителем.
(6) Сознание реально.
Раз так, то
(7) Носители сознания обладают сознанием.

Основное напряжение проходит между (5) и (7). Если мы соглашаемся с (1), то автоматически делаем важное утверждение об эмерджентных свойствах.: если (1) верно, то должно быть что-то такое в молекулах воды, что сообщает нам: при объединении они порождают свойство текучести. Текучесть, будучи эмерджентным свойством, оказывается предсказуемым до своего появления.

То же самое и с сознанием: согласно (5), должно быть что-то такое в носителях сознания, что позволяет предсказать его появление. В соответствии с (6), мы воспринимаем сознание всерьёз: оно не сводится к другим процессам в физическом мире. Если (5) и (6) верны, сознание должно присутствовать в носителях. Это — единственный способ объяснить то, как сознание укоренено в своём носителе, при этом сохранив верность представлению о консистентности мира.

Таким образом, панпсихизм является единственной адекватной формой описания сознания как эмерджентного свойства. При этом мы остаёмся привержены научной картине мира. Признать реальность сознания и ментальных процессов И остаться в лоне науки — это большая редкость. И, хотя как доктрине панпсихизму не один век, похоже, что именно сегодня, когда у нас на глазах стремительно развиваются физика и нейробиология, мы наконец можем разгадать загадку нашего сознания, не приходя к грубой, бездушной, механистической картине мира.

В своё время я страдал паническими атаками, и потребовалось около года, чтобы от них избавиться. Я смотрел безчисленное количество видеороликов в интернете, читал много статей и даже пару полноценных книг. Странным было то, что везде рекомендовались третьестепенные меры вроде "подумайте о себе в будущем, когда ваша паника уже ушла". Всё это мало помогало или не помогало вообще.

В какой-то момент паника достигла апогея в виде ужасных ночей без сна; я не мог заснуть неделями и был благодарен даже за пару неполных часов отдыха под утро. Нигде не было помощи. На этом фоне отсутствие нормального способа выбраться из ужаса вызывало раздражение. И в особенности раздражение вызывали горе-советы со всех сторон.

Не буду рассказывать, как я исцелился, скажу только, что это потребовало пересмотра некоторых богословских и метафизических положений о мире. Это оказалось ценным опытом, ведь так я понял одну важную вещь. Если вы серьёзный человек, то к событиям собственной психической жизни тоже нужно относиться серьёзно. Обойтись какими-то "методиками" здесь невозможно.

Это я всё к чему. Нынешний рост интереса к стоицизму кажется мне чем-то нелепым. Т.е., конечно, интерес к античности это всегда хорошо, но лучше никак, чем так. Пытаться достичь атараксии, совершенно не интересуясь метафизическими вопросами — всё равно что лечить раковую опухоль зелёнкой. Нельзя быть стоиком за чашкой кофе, открывая приложение с одной цитатой в день. Если вы в какой-то степени интеллектуал (а это всегда обилие духовных страданий) — по возможности старайтесь не клевать на всю эту либеральную чушь, потому что она не поможет.

И, наоборот, если вы имеете фундаментальные представления о мире в целом, о добре и зле, составите свою крепкую позицию, которая будет, нет, не доказана, но в которую вы будете верить (в таких вопросах вера это высший тип доказательства) — если вы это имеете, вы сможете выдержать почти любые страдания. И тогда стоицизм вместо органической части арт-пространств с уютными пуфиками сам собой превратится в форму логотерапии.

К сожалению, день рождения Пазолини только раз в году.