Обратный путь легче пути в неизвестность – и словно бы дольше.
Да, что ждёт дома, тоже не знаю – но я увижу его, увижу источник! Иногда промельк знакомого сияния чудится за ветвями, за припорошёнными снегом еловыми лапами. Иногда – скользит совсем близко, искрит с утренними лучами – по снегу, по льду на замёрзшей реке. Его печаль кажется то прозрачной, то – нетерпеливой, горячей, то падает в тоскливую темноту. Мельтиар знает мир лучше, знает, как добраться быстрей, но время словно нас обгоняет, сгорает чересчур быстро. Сколько его осталось? Сколько дней до весны? Сколько ещё выдержит мой источник?

Людей этот лес запутывал и кружил, ветви сплетались на высоте, прятали звёзды, близкая вода глодала землю под корнями. Пройдёт время, и эта вода размоет последние связи с миром, и море проглотит маленькую деревню, её дома и цветные лодки, беспечных людей и вкрадчивыми голосами.
Или нет?
Она шла среди лиловых теней, отводила с пути тяжёлые листья и занавеси вьюрка, перепрыгивала коряги. Перед глазами мелькали лица людей деревни, совсем рядом звучали отголоски разговоров – последние зимние заговоры, ещё не песни, ведь пока не придёт весна, песни звучать не должны. Этот обычай здесь помнили и чтили, но что он значит, кажется, никто не помнил. Ветви и море шептали имена: старшего деревни звали Дорот, его жену – Этэль, их дочку – Илли, охотника с черепом птицы на ожерелье – Каару… Простые люди, и даже скучные.
Море, больше невидимое, далёкое, шумело, толкало вперёд, поднималось над мыслями. Выкликали друг друга ночные птицы, щекотал ноздри запах звериной шерсти и крови – кто-то охотился рядом.
Охота, яркая и жестокая отогнала голос моря.
Не сегодняшняя охота. Отражение сотен и сотен охот, сотен лет.
(с)

У этого сердца был голос, была и память, слишком далёкая, заглушённая. Голос не пламени, не огненных жил, голос человека – молодого и сильного, мечтавшего защитить свою землю, пронести её пламя дальше и дальше. Его имя давно истлело, развеялось, кости и кровь обратились в прах. Осталось только это стремление.
Огромное – даже сквозь смерть.
(с)

Шторм грыз и швырял корабль отчаянней, злее любого Проклятья.
Чёрный шторм пустоты, незнакомого, безымянного моря, на море уже не похожего. То была тварь с множеством спин, клыков чёрных волн, хребтов – но когда наступал и рушился Хребет Земли, у него был голос. Голос, слитный с душой, с подземным солнцем. Голос, который можно было позвать, напоить своей кровью, понять и сдружиться…
Всё это кончилось, незачем вспоминать.
Буря ярилась бессмысленной, тупой злобой, злобой, в которой не было воли – лишь разрушение.
Воспалённой багряной искрой в ритуальной чаше плескался огонь Старшего Дома – словно зрачок, наблюдающий за гибелью корабля. За их гибелью.
Нет!
Они не погибнут, выстоят.
(с)

Йоника видела колдуна.
Нет, это он видел её.
Застыл посреди своего жилища, холодной, сырой темнотой похожего на подвал. Да, похожего – вокруг рассыпались ритуальные камни, и земля из подпола, и осколки белых костей, и знакомые, горькие травы. А посреди, сгустком плотного мрака, сплетением всех этих сил замер он. Нити силы тянулись от его пальцев, дрожали. Во мраке поблёскивали хищные, пристальные глаза. Под этим взглядом совсем другим стало ощущение собственного тела – слишком открытым и уязвимым. Йоника попыталась отбросить его – но сон лип, как паутина, отзывался в знаках на коже, длился в крови. Сплетался в настойчивый шёпот.
Да.
Всё хорошо. Всё верно. А теперь приходи. Я помогу тебе. Вместе мы…

Прежде Анкарат заставил бы Ритаима очнуться, но теперь только звал тренироваться – усталость мышц хоть немного, но помогала. После одной такой тренировки поднялся с ним на вышку. Долго смотрели, как темнеет море, как стирается горизонт, цедили вино. Наконец Анкарат спросил:
– Совсем тебе здесь невмоготу? Но кругом же лес, всё цветёт – как у вас…
Ритаим мотнул головой, улыбнулся печально:
– Здесь совсем другой лес. Наш Сад – был голодный, но как любой приручённый зверь, любил нас, если мы отгоняли голод. А здесь…
Задумался, сбился, в прозрачных его глазах поднялось знакомое – тень кошмара.
– Даже не хочу это называть, – заключил, – плохой лес. Но я верю, мы его победим. Всех победим – за этим лесом и дальше. Ты ведь всегда побеждаешь.
Эти слова, как печать, ударили в сердце.