#вдень
катастрофы в Буче коллеги вспомнили #докпроза «Смотрим
на чужие страдания» 2003 года Сьюзен Зонтаг:
«На снимки, что свидетельствуют о зверствах, совершённых твоей стороной, стандартная реакция такова: они сфабрикованы, зверств таких не было, а трупы привезены противником на грузовиках из морга и выложены на улице. Или да, такое было, но враг учинил это сам над собой.
Так руководитель франкистской пропаганды утверждал, что 26 апреля 1937 баски сами разрушили свой древний город и бывшую столицу Гернику, заложив динамит в водостоки, чтобы вызвать возмущение за границей и увеличить помощь республиканцам.
Так же до конца сербской осады Сараева утверждали, что боснийцы сами устроили жуткие побоища в очереди за хлебом в мае 1992 и на рынке в феврале 1994 — обстреляли центр своей столицы крупнокалиберными снарядами. Мол, эти кошмарные зрелища организовали специально для иностранных корров, чтобы усилить международную поддержку Боснии».
На фото Элиот Эрвитт «Герника» Пикассо из Музея королевы Софии
катастрофы в Буче коллеги вспомнили #докпроза «Смотрим
на чужие страдания» 2003 года Сьюзен Зонтаг:
«На снимки, что свидетельствуют о зверствах, совершённых твоей стороной, стандартная реакция такова: они сфабрикованы, зверств таких не было, а трупы привезены противником на грузовиках из морга и выложены на улице. Или да, такое было, но враг учинил это сам над собой.
Так руководитель франкистской пропаганды утверждал, что 26 апреля 1937 баски сами разрушили свой древний город и бывшую столицу Гернику, заложив динамит в водостоки, чтобы вызвать возмущение за границей и увеличить помощь республиканцам.
Так же до конца сербской осады Сараева утверждали, что боснийцы сами устроили жуткие побоища в очереди за хлебом в мае 1992 и на рынке в феврале 1994 — обстреляли центр своей столицы крупнокалиберными снарядами. Мол, эти кошмарные зрелища организовали специально для иностранных корров, чтобы усилить международную поддержку Боснии».
На фото Элиот Эрвитт «Герника» Пикассо из Музея королевы Софии
#докпроза
«Представь, что война окончена, что воцарился мир. Что ты еще отражаешься в зеркале. Что сорока
или дрозд, а не юнкерс, щебечет на ветке «чирр». Что за окном не развалины города, а барокко
города; пинии, пальмы, магнолии, цепкий плющ, лавр. Что чугунная вязь, в чьих кружевах скучала
луна, в результате вынесла натиск мимозы, плюс взрывы агавы. Что жизнь нужно начать сначала».
Иосиф Бродский, отрывок
из «Новой жизни», 1988 год
Фото Энни Лейбовиц
«Представь, что война окончена, что воцарился мир. Что ты еще отражаешься в зеркале. Что сорока
или дрозд, а не юнкерс, щебечет на ветке «чирр». Что за окном не развалины города, а барокко
города; пинии, пальмы, магнолии, цепкий плющ, лавр. Что чугунная вязь, в чьих кружевах скучала
луна, в результате вынесла натиск мимозы, плюс взрывы агавы. Что жизнь нужно начать сначала».
Иосиф Бродский, отрывок
из «Новой жизни», 1988 год
Фото Энни Лейбовиц
#вдень
команда Музея Мельниковых вспоминает, что писал архитектор каждое 9 мая в 1920-1940-е годы.
Вот такая #докпроза и классная идея
команда Музея Мельниковых вспоминает, что писал архитектор каждое 9 мая в 1920-1940-е годы.
Вот такая #докпроза и классная идея
Telegram
melnikov_museum
#ХроникаДома #ИздневникаМельникова
Сегодня в цитатах из дневников Константина Мельникова рассказываем, чем был занят архитектор в этот день в 1920-1940е годы.
Начинаем с 1927 года, в то время строительство дома в Кривоарбатском еще не началось.
Сегодня в цитатах из дневников Константина Мельникова рассказываем, чем был занят архитектор в этот день в 1920-1940е годы.
Начинаем с 1927 года, в то время строительство дома в Кривоарбатском еще не началось.
#докпроза #вдень
рождения княгини Марии Тенишевой вспоминаю, что писал про нее современник. Нашла записи в ее имении Талашкино:
«Она была недурной певицей, ее голос хвалил Чайковский. Немного рисовала, дружила с модными художниками. Репин таскался за ней и умолял позировать, написал штук восемь портретов. Финансировала затеи Дягилева
и журнал «Мир искусства».
Но главное — была фанаткой народных промыслов, вовсю развивала их в Талашкино. Была замужем за князем Тенишевым, крупным промышленником, так что с деньгами все обстояло прекрасно. Потом началась война, стало уже не до промыслов.
Она напишет в мемуарах: «Осталось всего 5 часов до конца злосчастного года. Что нам сулит 1917 год? Господи! Пошли нам на землю успокоение! Дай нам с честью выйти из ужасающей войны! Пощади нас и избави от позора!».
На фото Смоленской картинной галереи портрет кисти Серова
рождения княгини Марии Тенишевой вспоминаю, что писал про нее современник. Нашла записи в ее имении Талашкино:
«Она была недурной певицей, ее голос хвалил Чайковский. Немного рисовала, дружила с модными художниками. Репин таскался за ней и умолял позировать, написал штук восемь портретов. Финансировала затеи Дягилева
и журнал «Мир искусства».
Но главное — была фанаткой народных промыслов, вовсю развивала их в Талашкино. Была замужем за князем Тенишевым, крупным промышленником, так что с деньгами все обстояло прекрасно. Потом началась война, стало уже не до промыслов.
Она напишет в мемуарах: «Осталось всего 5 часов до конца злосчастного года. Что нам сулит 1917 год? Господи! Пошли нам на землю успокоение! Дай нам с честью выйти из ужасающей войны! Пощади нас и избави от позора!».
На фото Смоленской картинной галереи портрет кисти Серова
#докпроза
«Отцветает и персидская сирень, цветет жасмин, начинают и в полном расцвете ирисы. У нас вообще рай, и одно только плохо, как в каждом раю, что рано или поздно из него выгонят».
Из дневников Михаила Пришвина
за июнь 1952 года
На фото Марины Святодых дом-музей Пришвина в Дунине, что попадает в #планынавыхи
«Отцветает и персидская сирень, цветет жасмин, начинают и в полном расцвете ирисы. У нас вообще рай, и одно только плохо, как в каждом раю, что рано или поздно из него выгонят».
Из дневников Михаила Пришвина
за июнь 1952 года
На фото Марины Святодых дом-музей Пришвина в Дунине, что попадает в #планынавыхи
#вдень
рождения Густава Малера, слушая его третью симфонию в исполнении Теодора Курентзиса, прочтите слова другого Теодора — Адорно, который был философом и говорил: «Малер прав, когда в ответ на предложение некоего доброхота затемнить концертный зал для создания соответствующего настроения ответил, что если концерт не заставляет забыть о том, что тебя окружает, такой концерт ничего не стоит» #докпроза
рождения Густава Малера, слушая его третью симфонию в исполнении Теодора Курентзиса, прочтите слова другого Теодора — Адорно, который был философом и говорил: «Малер прав, когда в ответ на предложение некоего доброхота затемнить концертный зал для создания соответствующего настроения ответил, что если концерт не заставляет забыть о том, что тебя окружает, такой концерт ничего не стоит» #докпроза
YouTube
Mahler: Third Symphony | musicAeterna, Teodor Currentzis
Густав Малер. Симфония №3 ре минор. Часть VI «О чем рассказывает любовь»
Дирижер: Теодор Курентзис
Gustav Mahler. Symphony No. 3 in D minor - VI. Langsam. Ruhevoll. Empfunden
Conductor: Teodor Currentzis
#TeodorCurrentzis #musicAeterna #Mahler
Дирижер: Теодор Курентзис
Gustav Mahler. Symphony No. 3 in D minor - VI. Langsam. Ruhevoll. Empfunden
Conductor: Teodor Currentzis
#TeodorCurrentzis #musicAeterna #Mahler
#докпроза
Довлатова #вдень его рождения:
▪️«Ты можешь написать «Четырнадцатую симфонию», «Гернику», «Анну Каренину». Создать искусственную печень, лазер или водородную бомбу. Ты можешь быть гением и провидцем. Великим еретиком и героем труда. Это не имеет значения. Материальные плоды человеческих усилий неминуемо становятся объектом рыночной торговли. В сфере духа Модильяни — гений. А художник Герасимов — пошляк и ничтожество. Но в сфере рынка Модильяни — хороший товар, а Герасимов — плохой. Модильяни рентабелен, а Герасимов — нет».
▪️«Кто скажет, что мы выросли неженками? Дома было всякое. Было хамство и лицемерие. КГБ и цензура. Коммунальные жилища и очереди за мылом. А вот тараканов не было. Я их что-то не припомню. Хотя приходилось жить в разных условиях. Однажды я снял комнату во Пскове. Ко мне через щели в полу заходили бездомные собаки. А тараканов, повторяю, не было. Может, я их просто не замечал? Может, их заслоняли более крупные хищники? Вроде уцелевших сталинистов? Не знаю…».
▪️«Я уверен, что деньги не могут быть самоцелью. Особенно здесь, в Америке. Ну, сколько требуется человеку для полного благополучия? Двести, триста тысяч? А люди здесь ворочают миллиардами. Видимо, деньги стали эквивалентом иных, более значительных по классу ценностей. Сумма превратилась в цифру. Цифра превратилась в геральдический знак. Не к деньгам стремится умный бизнесмен. Он стремится к гармоническому тождеству условий и результата. Самым доступным показателем которого является цифра…».
▪️«Пропагандировать, как известно, можно всё. От светлого коммунистического будущего и фиолетовых гусиных желудков до произведений Налбандяна и зловонных резиновых бот».
Портрет писателя и его собаки Глаши работы Екатерины Хозацкой
Довлатова #вдень его рождения:
▪️«Ты можешь написать «Четырнадцатую симфонию», «Гернику», «Анну Каренину». Создать искусственную печень, лазер или водородную бомбу. Ты можешь быть гением и провидцем. Великим еретиком и героем труда. Это не имеет значения. Материальные плоды человеческих усилий неминуемо становятся объектом рыночной торговли. В сфере духа Модильяни — гений. А художник Герасимов — пошляк и ничтожество. Но в сфере рынка Модильяни — хороший товар, а Герасимов — плохой. Модильяни рентабелен, а Герасимов — нет».
▪️«Кто скажет, что мы выросли неженками? Дома было всякое. Было хамство и лицемерие. КГБ и цензура. Коммунальные жилища и очереди за мылом. А вот тараканов не было. Я их что-то не припомню. Хотя приходилось жить в разных условиях. Однажды я снял комнату во Пскове. Ко мне через щели в полу заходили бездомные собаки. А тараканов, повторяю, не было. Может, я их просто не замечал? Может, их заслоняли более крупные хищники? Вроде уцелевших сталинистов? Не знаю…».
▪️«Я уверен, что деньги не могут быть самоцелью. Особенно здесь, в Америке. Ну, сколько требуется человеку для полного благополучия? Двести, триста тысяч? А люди здесь ворочают миллиардами. Видимо, деньги стали эквивалентом иных, более значительных по классу ценностей. Сумма превратилась в цифру. Цифра превратилась в геральдический знак. Не к деньгам стремится умный бизнесмен. Он стремится к гармоническому тождеству условий и результата. Самым доступным показателем которого является цифра…».
▪️«Пропагандировать, как известно, можно всё. От светлого коммунистического будущего и фиолетовых гусиных желудков до произведений Налбандяна и зловонных резиновых бот».
Портрет писателя и его собаки Глаши работы Екатерины Хозацкой
#вдень
рождения философа и социолога Теодора Адорно его #докпроза из эссе «Музей Валери Пруста»:
«Немецкое слово museal (музейный) имеет неприятный оттенок смысла. Оно описывает объекты, которые уже не играют существенной роли в жизни зрителя, объекты, которые постепенно умирают. Ценность репрезентации этих объектов скрывается, скорее, в их исторической значимости, нежели в потребностях дня сегодняшнего. Музеи и мавзолеи похожи не только по звучанию. Музей — это фамильный склеп для произведений искусства».
Фото Адорно из архива Opera plus
рождения философа и социолога Теодора Адорно его #докпроза из эссе «Музей Валери Пруста»:
«Немецкое слово museal (музейный) имеет неприятный оттенок смысла. Оно описывает объекты, которые уже не играют существенной роли в жизни зрителя, объекты, которые постепенно умирают. Ценность репрезентации этих объектов скрывается, скорее, в их исторической значимости, нежели в потребностях дня сегодняшнего. Музеи и мавзолеи похожи не только по звучанию. Музей — это фамильный склеп для произведений искусства».
Фото Адорно из архива Opera plus
#вдень
Архитектуры не забудем поздравить коллег и прочесть мнение основоположника деконструктивизма американского зодчего Питера Айзенмана:
«Архитекторов надо бы штрафовать за то, что они пудрят людям мозги. Возьмите моего дорогого друга Фрэнка Гери — у нас, кстати, осенью на Венецианской биеннале будет совместная экспозиция. Его любимый трюк с мятым листом бумаги, где он мнет бумажку и бросает ее на стол. Фрэнк говорит, что вот такой листок – готовый образ здания. После этого его нужно лишь конструктивно рассчитать. Критики от таких вещей приходят в восторг, но это ужасно. Это означает, что вся современная архитектура — пустышка. Комочек из мусорного ведра».
Дорогие архитекторы, это, конечно, ирония и #докпроза. Но вы не расслабляйтесь и дерзайте дальше!
На фото Лувра «Современный Рим» Джованни Паоло Паннини
Архитектуры не забудем поздравить коллег и прочесть мнение основоположника деконструктивизма американского зодчего Питера Айзенмана:
«Архитекторов надо бы штрафовать за то, что они пудрят людям мозги. Возьмите моего дорогого друга Фрэнка Гери — у нас, кстати, осенью на Венецианской биеннале будет совместная экспозиция. Его любимый трюк с мятым листом бумаги, где он мнет бумажку и бросает ее на стол. Фрэнк говорит, что вот такой листок – готовый образ здания. После этого его нужно лишь конструктивно рассчитать. Критики от таких вещей приходят в восторг, но это ужасно. Это означает, что вся современная архитектура — пустышка. Комочек из мусорного ведра».
Дорогие архитекторы, это, конечно, ирония и #докпроза. Но вы не расслабляйтесь и дерзайте дальше!
На фото Лувра «Современный Рим» Джованни Паоло Паннини
#искусствоведческиесреды
на ближайший месяц отдаются под воспоминания Ирины Антоновой, которой не стало два года назад.
Глава I. Заветная мечта
Я, увы, поздно поняла, что хочу заниматься искусствоведением. С детства моей заветной мечтой было стать балериной. Я даже с мамой об этом поговорила. Но она сразу довольно жестко оценила мои возможности: «Ира, у тебя не те ноги, не то сложение. Какая из тебя балерина?». И хотя мама меня не поддержала, я все равно хотела танцевать, как те прекрасные видения на сцене Большого. И я даже позволяла себе некоторые недостойные девушки жесты: вставала перед окном в позу, делала танцевальные движения, высоко поднимала ногу в расчете на то, что через весь двор кто-то на меня все-таки посмотрит. И этот кто-то может заметить, что я умею танцевать… Вот такая слабость.
Я, конечно, обожала балет, но про свои данные все уже поняла. Не получится из меня балерины — ладно. Но тогда, может, получится цирковая наездница? Не та, что просто скачет на лошади по кругу и выполняет всякие акробатические трюки, а та, которая танцует, стоя на спине у скачущей лошади! Мне казалось, что там — в цирке — не надо так хорошо танцевать, как в Большом. А танцевать так, чтобы работать в цирке, который я обожала (любимейший жанр до сих пор), у меня точно получится.
Став старше, я вознамерилась стать актрисой. Выучив несколько монологов, я пришла к своей приятельнице Наташе Саакянц. Она уже носила вожделенное звание актрисы… Она ответила: «Ира, не надо». И этим дело кончилось. Я ей абсолютно бесповоротно поверила.
#докпроза из «Воспоминаний. Траектории судьбы» Антоновой
на ближайший месяц отдаются под воспоминания Ирины Антоновой, которой не стало два года назад.
Глава I. Заветная мечта
Я, увы, поздно поняла, что хочу заниматься искусствоведением. С детства моей заветной мечтой было стать балериной. Я даже с мамой об этом поговорила. Но она сразу довольно жестко оценила мои возможности: «Ира, у тебя не те ноги, не то сложение. Какая из тебя балерина?». И хотя мама меня не поддержала, я все равно хотела танцевать, как те прекрасные видения на сцене Большого. И я даже позволяла себе некоторые недостойные девушки жесты: вставала перед окном в позу, делала танцевальные движения, высоко поднимала ногу в расчете на то, что через весь двор кто-то на меня все-таки посмотрит. И этот кто-то может заметить, что я умею танцевать… Вот такая слабость.
Я, конечно, обожала балет, но про свои данные все уже поняла. Не получится из меня балерины — ладно. Но тогда, может, получится цирковая наездница? Не та, что просто скачет на лошади по кругу и выполняет всякие акробатические трюки, а та, которая танцует, стоя на спине у скачущей лошади! Мне казалось, что там — в цирке — не надо так хорошо танцевать, как в Большом. А танцевать так, чтобы работать в цирке, который я обожала (любимейший жанр до сих пор), у меня точно получится.
Став старше, я вознамерилась стать актрисой. Выучив несколько монологов, я пришла к своей приятельнице Наташе Саакянц. Она уже носила вожделенное звание актрисы… Она ответила: «Ира, не надо». И этим дело кончилось. Я ей абсолютно бесповоротно поверила.
#докпроза из «Воспоминаний. Траектории судьбы» Антоновой
#искусствоведческиесреды
снова с воспоминаниями Ирины Антоновой из одноимённой книги:
Глава II. Первая любовь
«В Германии я встретила свою первую любовь и не могу забыть её до сих пор. Его звали Лолка Эйферт. Много лет спустя, работая в Музее и вместе с другими сотрудниками составляя к его юбилею список директоров — там были известные имена: Иван Цветаев, Николай Романов, — я вдруг обнаружила человека по фамилии Эйферт. Не самая распространенная фамилия. Я попыталась о нем что-то узнать и выяснила, что одно время он работал в Германии и… в Средней Азии, в каких-то музеях. А ещё я узнала, что у него был сын…
Однажды я рассказала эту историю на телевидении. И выяснилось, что это на самом деле был отец Лолки. Мне в итоге удалось найти его фотографию: на карточке сам Лолка — красивый парень 18 лет, и девушка — его невеста. Эта была ещё довоенная фотография.
Лолка погиб на войне. Он навсегда остался в моей памяти как самый лучший на всем белом свете мальчик. И вот что удивительно: я не помню ни одного человека из нашего класса, ни одного лица, только Лолку. Он относился ко мне абсолютно «никак», не обращал внимания, не сделал в мою сторону ни одного жеста, иначе бы я обязательно запомнила. С моей стороны это было просто безответное детское обожание. Я мечтала о нем даже тогда, когда по возвращении в Москву у меня появился друг, мальчик, которому я нравилась немножко больше, чем он мне. Он был хороший, умный, добрый. Но это был не Лолка».
#докпроза Фото Виктора Вяткина
снова с воспоминаниями Ирины Антоновой из одноимённой книги:
Глава II. Первая любовь
«В Германии я встретила свою первую любовь и не могу забыть её до сих пор. Его звали Лолка Эйферт. Много лет спустя, работая в Музее и вместе с другими сотрудниками составляя к его юбилею список директоров — там были известные имена: Иван Цветаев, Николай Романов, — я вдруг обнаружила человека по фамилии Эйферт. Не самая распространенная фамилия. Я попыталась о нем что-то узнать и выяснила, что одно время он работал в Германии и… в Средней Азии, в каких-то музеях. А ещё я узнала, что у него был сын…
Однажды я рассказала эту историю на телевидении. И выяснилось, что это на самом деле был отец Лолки. Мне в итоге удалось найти его фотографию: на карточке сам Лолка — красивый парень 18 лет, и девушка — его невеста. Эта была ещё довоенная фотография.
Лолка погиб на войне. Он навсегда остался в моей памяти как самый лучший на всем белом свете мальчик. И вот что удивительно: я не помню ни одного человека из нашего класса, ни одного лица, только Лолку. Он относился ко мне абсолютно «никак», не обращал внимания, не сделал в мою сторону ни одного жеста, иначе бы я обязательно запомнила. С моей стороны это было просто безответное детское обожание. Я мечтала о нем даже тогда, когда по возвращении в Москву у меня появился друг, мальчик, которому я нравилась немножко больше, чем он мне. Он был хороший, умный, добрый. Но это был не Лолка».
#докпроза Фото Виктора Вяткина
#искусствоведческиесреды
продолжаются с воспоминаниями Ирины Антоновой из одноимённой книги и связаны с актуальной сегодня темой сноса памятников.
Глава III. Конституция
«Мы жили в самом центре Москвы, на Тверской площади, недалеко от места, где сегодня располагается мэрия. Площадь именовалась Советской, и там стоял «Монумент советской конституции», который венчала статуя Свободы, отлитая по эскизам Николая Андреева. Этот обелиск стал символом времени.
Наша семья жила на втором этаже дома, где сейчас ресторан «Арагви». Дом в ту пору был гостиницей с просторными номерами и высоченными потолками. В этих номерах жили люди, и один такой, в котором выделили часть под кухню, принадлежал нам. Наши окна выходили прямо на памятник. Может быть, поэтому в моем детском мире он занимал такое большое место. Это был внушительных размеров обелиск, в его арки были вмонтированы щиты с текстами статей конституции. А потом памятника не стало.
Почему он был взорван — мне непонятно. Думаю, это ещё одно свидетельство безответственного и бездумного обращения с историческим прошлым. Кому помешал памятник документу, зафиксировавшему переход от одной формации существования к другой? Это же совершенно знаковое событие, и не было ничего дурного в том, что его таким образом увековечили. Ну что теперь жалеть… От монумента не осталась и следа. А память хранит ту картину советского времени.
И если скользнуть мысленно взором по памятнику, обвести взором нашу комнату, то в ней обязательно проявятся дорогие для меня тени — мои мать и отец».
Глава I. Глава II #докпроза
продолжаются с воспоминаниями Ирины Антоновой из одноимённой книги и связаны с актуальной сегодня темой сноса памятников.
Глава III. Конституция
«Мы жили в самом центре Москвы, на Тверской площади, недалеко от места, где сегодня располагается мэрия. Площадь именовалась Советской, и там стоял «Монумент советской конституции», который венчала статуя Свободы, отлитая по эскизам Николая Андреева. Этот обелиск стал символом времени.
Наша семья жила на втором этаже дома, где сейчас ресторан «Арагви». Дом в ту пору был гостиницей с просторными номерами и высоченными потолками. В этих номерах жили люди, и один такой, в котором выделили часть под кухню, принадлежал нам. Наши окна выходили прямо на памятник. Может быть, поэтому в моем детском мире он занимал такое большое место. Это был внушительных размеров обелиск, в его арки были вмонтированы щиты с текстами статей конституции. А потом памятника не стало.
Почему он был взорван — мне непонятно. Думаю, это ещё одно свидетельство безответственного и бездумного обращения с историческим прошлым. Кому помешал памятник документу, зафиксировавшему переход от одной формации существования к другой? Это же совершенно знаковое событие, и не было ничего дурного в том, что его таким образом увековечили. Ну что теперь жалеть… От монумента не осталась и следа. А память хранит ту картину советского времени.
И если скользнуть мысленно взором по памятнику, обвести взором нашу комнату, то в ней обязательно проявятся дорогие для меня тени — мои мать и отец».
Глава I. Глава II #докпроза
#вдень
рождения Сергея Эйзенштейна — его #докпроза о художественной ценности творческих поисков:
«Диалектика произведения искусства строится… на том, что в нем происходит двойственный процесс: стремительное прогрессивное вознесение по линии высших идейных ступеней сознания и одновременно же проникновение через строение формы в слои самого глубинного чувственного мышления».
На фото Музея кино режиссер читает «Улисса» под агавой
рождения Сергея Эйзенштейна — его #докпроза о художественной ценности творческих поисков:
«Диалектика произведения искусства строится… на том, что в нем происходит двойственный процесс: стремительное прогрессивное вознесение по линии высших идейных ступеней сознания и одновременно же проникновение через строение формы в слои самого глубинного чувственного мышления».
На фото Музея кино режиссер читает «Улисса» под агавой
#докпроза #вдень
Столетие прошло после этого отказа Третьяковки выдать картины Филиппа Малявина на его выставку в Европу. Верю, что история не циклична, но бывает всякое. А вот самый показательный фрагмент:
«Выдача картин из музеев как картин, имеющих исключительное художественно-историческое значение, должна быть обставлена всеми научно-техническими гарантиями. Поэтому и в русской, и в западной музейное практике такие случаи крайне редки. Выдача же картин для индивидуальной выставки создает крайне нежелательный прецедент выдачи, мотивированный лишь желанием автора познакомить Запада со своим творчеством». Такие дела)
Столетие прошло после этого отказа Третьяковки выдать картины Филиппа Малявина на его выставку в Европу. Верю, что история не циклична, но бывает всякое. А вот самый показательный фрагмент:
«Выдача картин из музеев как картин, имеющих исключительное художественно-историческое значение, должна быть обставлена всеми научно-техническими гарантиями. Поэтому и в русской, и в западной музейное практике такие случаи крайне редки. Выдача же картин для индивидуальной выставки создает крайне нежелательный прецедент выдачи, мотивированный лишь желанием автора познакомить Запада со своим творчеством». Такие дела)
#докпроза #вдень
рождения Михаила Врубеля о нем — художник Константин Коровин:
«Странный человек этот Врубель.
Я не знаю, как с ним разговаривать. Я его спрашиваю: «Вы читали Горького?», а он: «Кто это такой?».
Я говорю: «Алексей Максимович Горький, писатель».
— Не знаю.
— Не угодно ли? В чем же дело? Даже не знает, что есть такой писатель и спрашивает меня: «А вы читали Гомера?».
Я говорю: «Нет».
— Почитайте, неплохо... Я всегда читаю его на ночь.
— Это верно, — говорю я, — он всегда на ночь читает. Вон — под подушкой у него книга. Это Гомер.
Я вынул изящный небольшой томик и дал Шаляпину. Шаляпин открыл, перелистал книгу и сказал:
— Это же не по-русски.
— Врубель знает 8 иностранных языков. Я его спрашивал, отчего он читает именно Гомера.
— За день, — ответил он, — устанешь, наслушаешься всякой мерзости и скуки, а Гомер уводит...».
На фото Русского музея «Автопортрет» Врубеля
рождения Михаила Врубеля о нем — художник Константин Коровин:
«Странный человек этот Врубель.
Я не знаю, как с ним разговаривать. Я его спрашиваю: «Вы читали Горького?», а он: «Кто это такой?».
Я говорю: «Алексей Максимович Горький, писатель».
— Не знаю.
— Не угодно ли? В чем же дело? Даже не знает, что есть такой писатель и спрашивает меня: «А вы читали Гомера?».
Я говорю: «Нет».
— Почитайте, неплохо... Я всегда читаю его на ночь.
— Это верно, — говорю я, — он всегда на ночь читает. Вон — под подушкой у него книга. Это Гомер.
Я вынул изящный небольшой томик и дал Шаляпину. Шаляпин открыл, перелистал книгу и сказал:
— Это же не по-русски.
— Врубель знает 8 иностранных языков. Я его спрашивал, отчего он читает именно Гомера.
— За день, — ответил он, — устанешь, наслушаешься всякой мерзости и скуки, а Гомер уводит...».
На фото Русского музея «Автопортрет» Врубеля
#вдень #докпроза
Ирина Антонова так описывала их разговор с Екатериной Фурцевой насчет получения «Джоконды»:
«Как только эта здравая мысль пришла мне в голову, я, не раздумывая и не тратя времени, отправилась к Фурцевой и говорю ей: «Екатерина Алексеевна, великое произведение — «Мона Лиза» показывается в Японии. А назад будет возвращаться через Москву. Что, если ее остановить, чтобы она наш музей на какое-то время посетила, а? «Сделайте такое чудо. Вы же все можете», — неприкрыто льстила я ей.
Но и на самом деле я к Фурцевой относилась с большим уважением. Потому что было за что. Не самый плохой министр культуры на моем долгом веку. Она была человеком дела. Разбиралась ли министр в литературе, я судить не берусь, но в искусствах пластических, как и многие, мало что смыслила, признаться. Но мне верила и вообще с уважением относилась к мнению профессионалов. Любила что-то сделать интересное, знаковое, решить сложную задачу, да так, чтобы получилось на славу.
Я ей рассказала, кто такой да Винчи, про «Джоконду» и какой это будет успех и ее личный триумф, если выставим картину. «Вы даже не представляете, Екатерина Алексеевна, какой это может иметь резонанс», — заключила я. Она выслушала и говорит: «Я попытаюсь». Но если уж быть совсем честной перед историей, то она выразилась так: «Французский посол в меня влюблен. Поговорю с ним, может, во имя любви договорится со своими».
Слово Фурцева сдержала. К «влюбленному» французскому послу сходила и поговорила. И он, судя по всему, прекрасной даме не отказал — тоже поговорил с кем требовалось. И все получилось. Через месяц Екатерина Алексеевна позвонила и сказала: «Ирина Александровна, все сложилось. Будет вам ваша «Джоконда»!».
Фотография Пушкинского музея
Ирина Антонова так описывала их разговор с Екатериной Фурцевой насчет получения «Джоконды»:
«Как только эта здравая мысль пришла мне в голову, я, не раздумывая и не тратя времени, отправилась к Фурцевой и говорю ей: «Екатерина Алексеевна, великое произведение — «Мона Лиза» показывается в Японии. А назад будет возвращаться через Москву. Что, если ее остановить, чтобы она наш музей на какое-то время посетила, а? «Сделайте такое чудо. Вы же все можете», — неприкрыто льстила я ей.
Но и на самом деле я к Фурцевой относилась с большим уважением. Потому что было за что. Не самый плохой министр культуры на моем долгом веку. Она была человеком дела. Разбиралась ли министр в литературе, я судить не берусь, но в искусствах пластических, как и многие, мало что смыслила, признаться. Но мне верила и вообще с уважением относилась к мнению профессионалов. Любила что-то сделать интересное, знаковое, решить сложную задачу, да так, чтобы получилось на славу.
Я ей рассказала, кто такой да Винчи, про «Джоконду» и какой это будет успех и ее личный триумф, если выставим картину. «Вы даже не представляете, Екатерина Алексеевна, какой это может иметь резонанс», — заключила я. Она выслушала и говорит: «Я попытаюсь». Но если уж быть совсем честной перед историей, то она выразилась так: «Французский посол в меня влюблен. Поговорю с ним, может, во имя любви договорится со своими».
Слово Фурцева сдержала. К «влюбленному» французскому послу сходила и поговорила. И он, судя по всему, прекрасной даме не отказал — тоже поговорил с кем требовалось. И все получилось. Через месяц Екатерина Алексеевна позвонила и сказала: «Ирина Александровна, все сложилось. Будет вам ваша «Джоконда»!».
Фотография Пушкинского музея
#вдень #докпроза
Было сложно не только приземлить «Джоконду» в Москве, но и выполнить все условия Лувра. Одним из них была страховка — $100 млн. На 1974 год это были колоссальные деньги, которые Ирина Антонова и Екатерина Фурцева изыскали. К примеру, страховая стоимость «Троицы», а она не уступает «Моне Лизе» по ценности, — $500 млн, но это свежая оценка. Дальше пойдет речь про витрину, которая предельно важна для любого памятника подобного уровня. Вот что сама Ирина Александровна говорила:
«Французы выставили условие, что витрина для экспозиции должна состоять из пяти слоев стекла. Еще они обговорили климатические условия — влажность, освещение, температуру. И уровень охраны, разумеется. Невероятные, сложнейшие условия. Мы на все дали согласие. Но требуемое стекло в России не производили. Только на Украине. Мы и заказали. Фурцева распорядилась через Хрущева. И вот привезли картину.
«Джоконда» у нас! Стекло тоже пришло, хоть и с опозданием. И витрину доставили. Уже десять вечера. Наконец картину вытаскивают из ящика… И когда начали вставлять в стекло, оно вдруг лопнуло. Не знаю, почему. Может быть, просто рама косила. Были при этом я, главный хранитель музея Андрей Губер и заведующий отделом искусства министерства культуры Александр Халтурин. И мы втроем наблюдаем, как мгновенно лопается стекло. А стекол таких на всякий случай мы заказали пять.
Просим сотрудников вставить новое. Стали ставить второе. Лопнуло. Третье. Тоже лопнуло. Все схватились за головы. Поняли, что-то происходит с рамой, видимо. Инженеры бегают, соображают, где проблема. А Александр Георгиевич мне и говорит (никогда этого не забуду): «Ирина Александровна, сердце не выдерживает, я поехал». Я в ответ: «Поезжайте. Мы остаемся». Словом, инженеры справились. Четвертое стекло аккуратно встало на место»
Было сложно не только приземлить «Джоконду» в Москве, но и выполнить все условия Лувра. Одним из них была страховка — $100 млн. На 1974 год это были колоссальные деньги, которые Ирина Антонова и Екатерина Фурцева изыскали. К примеру, страховая стоимость «Троицы», а она не уступает «Моне Лизе» по ценности, — $500 млн, но это свежая оценка. Дальше пойдет речь про витрину, которая предельно важна для любого памятника подобного уровня. Вот что сама Ирина Александровна говорила:
«Французы выставили условие, что витрина для экспозиции должна состоять из пяти слоев стекла. Еще они обговорили климатические условия — влажность, освещение, температуру. И уровень охраны, разумеется. Невероятные, сложнейшие условия. Мы на все дали согласие. Но требуемое стекло в России не производили. Только на Украине. Мы и заказали. Фурцева распорядилась через Хрущева. И вот привезли картину.
«Джоконда» у нас! Стекло тоже пришло, хоть и с опозданием. И витрину доставили. Уже десять вечера. Наконец картину вытаскивают из ящика… И когда начали вставлять в стекло, оно вдруг лопнуло. Не знаю, почему. Может быть, просто рама косила. Были при этом я, главный хранитель музея Андрей Губер и заведующий отделом искусства министерства культуры Александр Халтурин. И мы втроем наблюдаем, как мгновенно лопается стекло. А стекол таких на всякий случай мы заказали пять.
Просим сотрудников вставить новое. Стали ставить второе. Лопнуло. Третье. Тоже лопнуло. Все схватились за головы. Поняли, что-то происходит с рамой, видимо. Инженеры бегают, соображают, где проблема. А Александр Георгиевич мне и говорит (никогда этого не забуду): «Ирина Александровна, сердце не выдерживает, я поехал». Я в ответ: «Поезжайте. Мы остаемся». Словом, инженеры справились. Четвертое стекло аккуратно встало на место»
#вдень #докпроза
А вот как открывалась в ГМИИ выставка «Джоконды» и вот что Ирина Антонова говорила об этом:
«Зал рядом с тем, где выставили картину, освободили для охраны. Это были вооруженные ружьями солдаты. Чтобы убивать всякого, кто подойдет слишком близко. Шучу. Но тогда было не до шуток. Тут ведь «Джоконда». И если что — наша охрана в мгновение ринется в зал. И один раз пришлось... Для осмотра был предусмотрен круговой обход. Зрители входили, стояли перед полотном, пока их не подпирали сзади другие страждущие, и, пятясь и не отрывая от «Джоконды» глаз, спиной выходили в другую дверь. Так и шло все шесть недель.
И вдруг раздался жуткий сигнал сирены. Я была на работе и, как все, кинулась в зал. Представьте себе — женщина от переполнявших ее чувств пронесла букет цветов и кинула «под ноги» «Джоконде». Сработала сигнализация. Сразу вылетели наши солдатики и с винтовками наперевес встали перед картиной в почетный караул. Невероятное зрелище! В публике переполох. Что произошло? А ничего. Картина на месте.
Сигнализация среагировала на брошенный букет. С женщиной истерика. Ее задержали. Может, она сделала это намеренно? Провокация? Международный скандал? Посмотрели на нее и сразу поняли, что она просто тетеха, сделала «от чувств-с», переполнившись восторгом, что видит «Мону Лизу»! Что ни говори, шедевр. Я-то все поняла. Только боялась, что начнут ее пугать, допрашивать… Но обошлось.
В трудную минуту наша охрана справилась. Они круглосуточно были возле «Джоконды», отдыхали посменно в соседнем пустом зале: кто-то спит, кто-то бдит. И все прошло нормально. Все шесть недель, начиная с 17 июня. А потом мы всем музеем с ней прощались. Есть фотография, как мы стоим на колоннаде, ящик с картиной, ветер... У меня развеваются волосы, и у директора Лувра тоже. Мы говорим друг другу какие-то прощальные слова. И «Джоконда» от нас уехала. Но я ее проводила прямо к самолету. Как встречала ее у трапа, так и проводила…».
Фотографии МАММ/МДФ Александра Абазова
А вот как открывалась в ГМИИ выставка «Джоконды» и вот что Ирина Антонова говорила об этом:
«Зал рядом с тем, где выставили картину, освободили для охраны. Это были вооруженные ружьями солдаты. Чтобы убивать всякого, кто подойдет слишком близко. Шучу. Но тогда было не до шуток. Тут ведь «Джоконда». И если что — наша охрана в мгновение ринется в зал. И один раз пришлось... Для осмотра был предусмотрен круговой обход. Зрители входили, стояли перед полотном, пока их не подпирали сзади другие страждущие, и, пятясь и не отрывая от «Джоконды» глаз, спиной выходили в другую дверь. Так и шло все шесть недель.
И вдруг раздался жуткий сигнал сирены. Я была на работе и, как все, кинулась в зал. Представьте себе — женщина от переполнявших ее чувств пронесла букет цветов и кинула «под ноги» «Джоконде». Сработала сигнализация. Сразу вылетели наши солдатики и с винтовками наперевес встали перед картиной в почетный караул. Невероятное зрелище! В публике переполох. Что произошло? А ничего. Картина на месте.
Сигнализация среагировала на брошенный букет. С женщиной истерика. Ее задержали. Может, она сделала это намеренно? Провокация? Международный скандал? Посмотрели на нее и сразу поняли, что она просто тетеха, сделала «от чувств-с», переполнившись восторгом, что видит «Мону Лизу»! Что ни говори, шедевр. Я-то все поняла. Только боялась, что начнут ее пугать, допрашивать… Но обошлось.
В трудную минуту наша охрана справилась. Они круглосуточно были возле «Джоконды», отдыхали посменно в соседнем пустом зале: кто-то спит, кто-то бдит. И все прошло нормально. Все шесть недель, начиная с 17 июня. А потом мы всем музеем с ней прощались. Есть фотография, как мы стоим на колоннаде, ящик с картиной, ветер... У меня развеваются волосы, и у директора Лувра тоже. Мы говорим друг другу какие-то прощальные слова. И «Джоконда» от нас уехала. Но я ее проводила прямо к самолету. Как встречала ее у трапа, так и проводила…».
Фотографии МАММ/МДФ Александра Абазова
#вдень #докпроза
Сегодня — день рождения Лидии Делекторской, переводчицы, секретаря и возлюбленной Анри Матисса. Ещё она была близкой подругой Ирины Антоновой и не продала большую часть картин художника, а подарила музеям, в том числе Пушкинскому. Вот что Антонова говорила про неё:
«К России Лидия была очень привязана, романтически прямо. Поэтому и дарила нам и Эрмитажу работы Матисса. Она была не из тех, кто оказался в Париже в погоне за красивой жизнью. Первая волна эмиграции… Там все было иначе.
Лидия поступила няней в семью Матисса. И он её увидел. Так, как видит художник. Лидия была красивая, выразительная молодая женщина. А потом, думаю, он её увидел и как мужчина. И у них начался роман. В какой-то момент он поехал с ней на юг Франции. Там с ней и остался. А потом сказал семье, что остаётся с Лидией. Они стали жить вместе. У них не было дома, Матисс снимал этаж в гостинице в Ницце. Я там бывала.
У Шагала был дом, а у Матисса и Лидии не было. Кстати, когда Матисс умер, Шагал сделал Лидии предложение: у него к тому времени умерла жена. И он предложил ей пожениться. Лидия не захотела. Но то, что Шагал к ней сватался, я знаю точно.
Лидия была настоящим знатоком живописи, да и искусства вообще. Когда встречались в Париже, она сразу предлагала: «Пойдем в Лувр». В Париже выставки в какие-то дни открыты до 11 вечера. Это было наше с ней время!
Интереснейший факт из ее жизни с Матиссом. Оказывается, она иногда помогала ему писать картины. Это не значит, что она их писала за него или вместе с ним. Лидия не была художницей. Когда Матиссу тяжело стало это делать физически, она по его просьбе ему помогала.
Сохранилась фотография: она стоит на лестнице, а он сидит в кресле и указывает ей, как надо делал. Она не может считаться соавтором. Это не её идея, не её рисунок. Просто она «разрисовывала» созданное им. Это не было постоянной практикой, но тем не менее. Вот такая удивительная женщина»
Сегодня — день рождения Лидии Делекторской, переводчицы, секретаря и возлюбленной Анри Матисса. Ещё она была близкой подругой Ирины Антоновой и не продала большую часть картин художника, а подарила музеям, в том числе Пушкинскому. Вот что Антонова говорила про неё:
«К России Лидия была очень привязана, романтически прямо. Поэтому и дарила нам и Эрмитажу работы Матисса. Она была не из тех, кто оказался в Париже в погоне за красивой жизнью. Первая волна эмиграции… Там все было иначе.
Лидия поступила няней в семью Матисса. И он её увидел. Так, как видит художник. Лидия была красивая, выразительная молодая женщина. А потом, думаю, он её увидел и как мужчина. И у них начался роман. В какой-то момент он поехал с ней на юг Франции. Там с ней и остался. А потом сказал семье, что остаётся с Лидией. Они стали жить вместе. У них не было дома, Матисс снимал этаж в гостинице в Ницце. Я там бывала.
У Шагала был дом, а у Матисса и Лидии не было. Кстати, когда Матисс умер, Шагал сделал Лидии предложение: у него к тому времени умерла жена. И он предложил ей пожениться. Лидия не захотела. Но то, что Шагал к ней сватался, я знаю точно.
Лидия была настоящим знатоком живописи, да и искусства вообще. Когда встречались в Париже, она сразу предлагала: «Пойдем в Лувр». В Париже выставки в какие-то дни открыты до 11 вечера. Это было наше с ней время!
Интереснейший факт из ее жизни с Матиссом. Оказывается, она иногда помогала ему писать картины. Это не значит, что она их писала за него или вместе с ним. Лидия не была художницей. Когда Матиссу тяжело стало это делать физически, она по его просьбе ему помогала.
Сохранилась фотография: она стоит на лестнице, а он сидит в кресле и указывает ей, как надо делал. Она не может считаться соавтором. Это не её идея, не её рисунок. Просто она «разрисовывала» созданное им. Это не было постоянной практикой, но тем не менее. Вот такая удивительная женщина»
#докпроза
Если «Бюст Дени Дидро» Жана Антуана Гудона — самое известное скульптурное изображение мыслителя, энциклопедиста и одного из первых художественных критиков. То самый точный его живописный портрет написал Луи-Мишель Ванлоо. Правда, Дидро все равно нашел к чему придраться:
«Очень живо; свойственная художнику мягкость сочетается со свойственной ему бойкостью. Но я тут слишком молод, голова слишком мала; я красив как женщина, строю глазки, улыбаюсь, грациозен, жеманен, губы сердечком…». Вот такой критик, лучше было не попадаться ему на глаза. Портрет хранится в Лувре.
Кстати, Дидро предвосхитил трансформацию дворца в музей. С 1737 года те самые «Салоны» — крупные художественные смотры академиков начали ежегодно проводить в Квадратном салоне Лувра. Отсюда происходит их название. Вот что Дидро написал в статье «Лувр», опубликованной в Энциклопедии в 1765 году:
«Хотелось бы, например, чтобы все первые этажи этого здания были бы очищены и переделаны в галереи. Эти галереи можно было бы использовать для размещения прекраснейших статуй, которыми обладает королевство. Для сосредоточения всех этих драгоценных произведений, разбросанных в безлюдных парках, где их разрушают и губят непогода и время. В той части, что выходит на юг, можно было бы поместить все картины, принадлежащие королю, которые ныне скучены и перемешаны в хранилищах мебели, где никто не может их увидеть».
Музей в Лувре создали лишь в самом конце XVIII столетия. Он стал одним из результатов Великой французской революции. Юбер Робер запечатлел перестройку Лувра. А открыли его 10 августа 1793 года, то есть 230 лет назад
Если «Бюст Дени Дидро» Жана Антуана Гудона — самое известное скульптурное изображение мыслителя, энциклопедиста и одного из первых художественных критиков. То самый точный его живописный портрет написал Луи-Мишель Ванлоо. Правда, Дидро все равно нашел к чему придраться:
«Очень живо; свойственная художнику мягкость сочетается со свойственной ему бойкостью. Но я тут слишком молод, голова слишком мала; я красив как женщина, строю глазки, улыбаюсь, грациозен, жеманен, губы сердечком…». Вот такой критик, лучше было не попадаться ему на глаза. Портрет хранится в Лувре.
Кстати, Дидро предвосхитил трансформацию дворца в музей. С 1737 года те самые «Салоны» — крупные художественные смотры академиков начали ежегодно проводить в Квадратном салоне Лувра. Отсюда происходит их название. Вот что Дидро написал в статье «Лувр», опубликованной в Энциклопедии в 1765 году:
«Хотелось бы, например, чтобы все первые этажи этого здания были бы очищены и переделаны в галереи. Эти галереи можно было бы использовать для размещения прекраснейших статуй, которыми обладает королевство. Для сосредоточения всех этих драгоценных произведений, разбросанных в безлюдных парках, где их разрушают и губят непогода и время. В той части, что выходит на юг, можно было бы поместить все картины, принадлежащие королю, которые ныне скучены и перемешаны в хранилищах мебели, где никто не может их увидеть».
Музей в Лувре создали лишь в самом конце XVIII столетия. Он стал одним из результатов Великой французской революции. Юбер Робер запечатлел перестройку Лувра. А открыли его 10 августа 1793 года, то есть 230 лет назад