#вдень

150-летия Сергея Дягилева — #докпроза:

▪️Александр Бенуа: «Он был великим мастером создавать атмосферу заразительной работы, и всякая работа под его главенством обладала прелестью известной фантастики и авантюры»

▪️Анна Остроумова-Лебедева: «Ночью не ложится, а, сняв пиджак, наравне с рабочими таскает, раскупоривает ящики, развешивает, перевешивает картины — в пыли, но весело, всех вокруг заражая энтузиазмом. Рабочие ему повиновались и, когда он обращался с шутливым словом, во весь рот ему улыбались. И все поспевали вовремя».

▪️Дягилев о себе: «Я — художник без картин, писатель — без полного собрания, музыкант — без композиций».

Сегодня его называют культуртрегером, который помимо прочего, вывел русскую культуру
в свет и перенастроил оптику восприятия нашего искусства за рубежом. Таких всегда не хватает,
а особенно сейчас.

На фото Русского музея портрет Дягилева кисти Валентина Серова

#вдень

катастрофы в Буче коллеги вспомнили #докпроза «Смотрим
на чужие страдания» 2003 года Сьюзен Зонтаг:

«На снимки, что свидетельствуют о зверствах, совершённых твоей стороной, стандартная реакция такова: они сфабрикованы, зверств таких не было, а трупы привезены противником на грузовиках из морга и выложены на улице. Или да, такое было, но враг учинил это сам над собой.

Так руководитель франкистской пропаганды утверждал, что 26 апреля 1937 баски сами разрушили свой древний город и бывшую столицу Гернику, заложив динамит в водостоки, чтобы вызвать возмущение за границей и увеличить помощь республиканцам.

Так же до конца сербской осады Сараева утверждали, что боснийцы сами устроили жуткие побоища в очереди за хлебом в мае 1992 и на рынке в феврале 1994 — обстреляли центр своей столицы крупнокалиберными снарядами. Мол, эти кошмарные зрелища организовали специально для иностранных корров, чтобы усилить международную поддержку Боснии».

На фото Элиот Эрвитт «Герника» Пикассо из Музея королевы Софии

#докпроза

«Представь, что война окончена, что воцарился мир. Что ты еще отражаешься в зеркале. Что сорока
или дрозд, а не юнкерс, щебечет на ветке «чирр». Что за окном не развалины города, а барокко
города; пинии, пальмы, магнолии, цепкий плющ, лавр. Что чугунная вязь, в чьих кружевах скучала
луна, в результате вынесла натиск мимозы, плюс взрывы агавы. Что жизнь нужно начать сначала».

Иосиф Бродский, отрывок
из «Новой жизни», 1988 год

Фото Энни Лейбовиц

#вдень

команда Музея Мельниковых вспоминает, что писал архитектор каждое 9 мая в 1920-1940-е годы.
Вот такая #докпроза и классная идея

#докпроза #вдень

рождения княгини Марии Тенишевой вспоминаю, что писал про нее современник. Нашла записи в ее имении Талашкино:

«Она была недурной певицей, ее голос хвалил Чайковский. Немного рисовала, дружила с модными художниками. Репин таскался за ней и умолял позировать, написал штук восемь портретов. Финансировала затеи Дягилева
и журнал «Мир искусства».

Но главное — была фанаткой народных промыслов, вовсю развивала их в Талашкино. Была замужем за князем Тенишевым, крупным промышленником, так что с деньгами все обстояло прекрасно. Потом началась война, стало уже не до промыслов.

Она напишет в мемуарах: «Осталось всего 5 часов до конца злосчастного года. Что нам сулит 1917 год? Господи! Пошли нам на землю успокоение! Дай нам с честью выйти из ужасающей войны! Пощади нас и избави от позора!».

На фото Смоленской картинной галереи портрет кисти Серова

#докпроза

«Отцветает и персидская сирень, цветет жасмин, начинают и в полном расцвете ирисы. У нас вообще рай, и одно только плохо, как в каждом раю, что рано или поздно из него выгонят».

Из дневников Михаила Пришвина
за июнь 1952 года

На фото Марины Святодых дом-музей Пришвина в Дунине, что попадает в #планынавыхи

#вдень

рождения Густава Малера, слушая его третью симфонию в исполнении Теодора Курентзиса, прочтите слова другого Теодора — Адорно, который был философом и говорил: «Малер прав, когда в ответ на предложение некоего доброхота затемнить концертный зал для создания соответствующего настроения ответил, что если концерт не заставляет забыть о том, что тебя окружает, такой концерт ничего не стоит» #докпроза

#докпроза

Довлатова #вдень его рождения:

▪️«Ты можешь написать «Четырнадцатую симфонию», «Гернику», «Анну Каренину». Создать искусственную печень, лазер или водородную бомбу. Ты можешь быть гением и провидцем. Великим еретиком и героем труда. Это не имеет значения. Материальные плоды человеческих усилий неминуемо становятся объектом рыночной торговли. В сфере духа Модильяни — гений. А художник Герасимов — пошляк и ничтожество. Но в сфере рынка Модильяни — хороший товар, а Герасимов — плохой. Модильяни рентабелен, а Герасимов — нет».

▪️«Кто скажет, что мы выросли неженками? Дома было всякое. Было хамство и лицемерие. КГБ и цензура. Коммунальные жилища и очереди за мылом. А вот тараканов не было. Я их что-то не припомню. Хотя приходилось жить в разных условиях. Однажды я снял комнату во Пскове. Ко мне через щели в полу заходили бездомные собаки. А тараканов, повторяю, не было. Может, я их просто не замечал? Может, их заслоняли более крупные хищники? Вроде уцелевших сталинистов? Не знаю…».

▪️«Я уверен, что деньги не могут быть самоцелью. Особенно здесь, в Америке. Ну, сколько требуется человеку для полного благополучия? Двести, триста тысяч? А люди здесь ворочают миллиардами. Видимо, деньги стали эквивалентом иных, более значительных по классу ценностей. Сумма превратилась в цифру. Цифра превратилась в геральдический знак. Не к деньгам стремится умный бизнесмен. Он стремится к гармоническому тождеству условий и результата. Самым доступным показателем которого является цифра…».

▪️«Пропагандировать, как известно, можно всё. От светлого коммунистического будущего и фиолетовых гусиных желудков до произведений Налбандяна и зловонных резиновых бот».

Портрет писателя и его собаки Глаши работы Екатерины Хозацкой

#вдень

рождения философа и социолога Теодора Адорно его #докпроза из эссе «Музей Валери Пруста»:

«Немецкое слово museal (музейный) имеет неприятный оттенок смысла. Оно описывает объекты, которые уже не играют существенной роли в жизни зрителя, объекты, которые постепенно умирают. Ценность репрезентации этих объектов скрывается, скорее, в их исторической значимости, нежели в потребностях дня сегодняшнего. Музеи и мавзолеи похожи не только по звучанию. Музей — это фамильный склеп для произведений искусства».

Фото Адорно из архива Opera plus

#вдень

Архитектуры не забудем поздравить коллег и прочесть мнение основоположника деконструктивизма американского зодчего Питера Айзенмана:

«Архитекторов надо бы штрафовать за то, что они пудрят людям мозги. Возьмите моего дорогого друга Фрэнка Гери — у нас, кстати, осенью на Венецианской биеннале будет совместная экспозиция. Его любимый трюк с мятым листом бумаги, где он мнет бумажку и бросает ее на стол. Фрэнк говорит, что вот такой листок – готовый образ здания. После этого его нужно лишь конструктивно рассчитать. Критики от таких вещей приходят в восторг, но это ужасно. Это означает, что вся современная архитектура — пустышка. Комочек из мусорного ведра».

Дорогие архитекторы, это, конечно, ирония и #докпроза. Но вы не расслабляйтесь и дерзайте дальше!

На фото Лувра «Современный Рим» Джованни Паоло Паннини

#искусствоведческиесреды

на ближайший месяц отдаются под воспоминания Ирины Антоновой, которой не стало два года назад.

Глава I. Заветная мечта

Я, увы, поздно поняла, что хочу заниматься искусствоведением. С детства моей заветной мечтой было стать балериной. Я даже с мамой об этом поговорила. Но она сразу довольно жестко оценила мои возможности: «Ира, у тебя не те ноги, не то сложение. Какая из тебя балерина?». И хотя мама меня не поддержала, я все равно хотела танцевать, как те прекрасные видения на сцене Большого. И я даже позволяла себе некоторые недостойные девушки жесты: вставала перед окном в позу, делала танцевальные движения, высоко поднимала ногу в расчете на то, что через весь двор кто-то на меня все-таки посмотрит. И этот кто-то может заметить, что я умею танцевать… Вот такая слабость.

Я, конечно, обожала балет, но про свои данные все уже поняла. Не получится из меня балерины — ладно. Но тогда, может, получится цирковая наездница? Не та, что просто скачет на лошади по кругу и выполняет всякие акробатические трюки, а та, которая танцует, стоя на спине у скачущей лошади! Мне казалось, что там — в цирке — не надо так хорошо танцевать, как в Большом. А танцевать так, чтобы работать в цирке, который я обожала (любимейший жанр до сих пор), у меня точно получится.

Став старше, я вознамерилась стать актрисой. Выучив несколько монологов, я пришла к своей приятельнице Наташе Саакянц. Она уже носила вожделенное звание актрисы… Она ответила: «Ира, не надо». И этим дело кончилось. Я ей абсолютно бесповоротно поверила.

#докпроза из «Воспоминаний. Траектории судьбы» Антоновой

#искусствоведческиесреды

снова с воспоминаниями Ирины Антоновой из одноимённой книги:

Глава II. Первая любовь

«В Германии я встретила свою первую любовь и не могу забыть её до сих пор. Его звали Лолка Эйферт. Много лет спустя, работая в Музее и вместе с другими сотрудниками составляя к его юбилею список директоров — там были известные имена: Иван Цветаев, Николай Романов, — я вдруг обнаружила человека по фамилии Эйферт. Не самая распространенная фамилия. Я попыталась о нем что-то узнать и выяснила, что одно время он работал в Германии и… в Средней Азии, в каких-то музеях. А ещё я узнала, что у него был сын…

Однажды я рассказала эту историю на телевидении. И выяснилось, что это на самом деле был отец Лолки. Мне в итоге удалось найти его фотографию: на карточке сам Лолка — красивый парень 18 лет, и девушка — его невеста. Эта была ещё довоенная фотография.

Лолка погиб на войне. Он навсегда остался в моей памяти как самый лучший на всем белом свете мальчик. И вот что удивительно: я не помню ни одного человека из нашего класса, ни одного лица, только Лолку. Он относился ко мне абсолютно «никак», не обращал внимания, не сделал в мою сторону ни одного жеста, иначе бы я обязательно запомнила. С моей стороны это было просто безответное детское обожание. Я мечтала о нем даже тогда, когда по возвращении в Москву у меня появился друг, мальчик, которому я нравилась немножко больше, чем он мне. Он был хороший, умный, добрый. Но это был не Лолка».

#докпроза Фото Виктора Вяткина

#вдень

рождения Сергея Эйзенштейна — его #докпроза о художественной ценности творческих поисков:

«Диалектика произведения искусства строится… на том, что в нем происходит двойственный процесс: стремительное прогрессивное вознесение по линии высших идейных ступеней сознания и одновременно же проникновение через строение формы в слои самого глубинного чувственного мышления».

На фото Музея кино режиссер читает «Улисса» под агавой

#докпроза #вдень

рождения Михаила Врубеля о нем — художник Константин Коровин:

«Странный человек этот Врубель.

Я не знаю, как с ним разговаривать. Я его спрашиваю: «Вы читали Горького?», а он: «Кто это такой?».

Я говорю: «Алексей Максимович Горький, писатель».

— Не знаю.

— Не угодно ли? В чем же дело? Даже не знает, что есть такой писатель и спрашивает меня: «А вы читали Гомера?».

Я говорю: «Нет».

— Почитайте, неплохо... Я всегда читаю его на ночь.

— Это верно, — говорю я, — он всегда на ночь читает. Вон — под подушкой у него книга. Это Гомер.

Я вынул изящный небольшой томик и дал Шаляпину. Шаляпин открыл, перелистал книгу и сказал:

— Это же не по-русски.

— Врубель знает 8 иностранных языков. Я его спрашивал, отчего он читает именно Гомера.

— За день, — ответил он, — устанешь, наслушаешься всякой мерзости и скуки, а Гомер уводит...».

На фото Русского музея «Автопортрет» Врубеля

#вдень #докпроза

Ирина Антонова так описывала их разговор с Екатериной Фурцевой насчет получения «Джоконды»:

«Как только эта здравая мысль пришла мне в голову, я, не раздумывая и не тратя времени, отправилась к Фурцевой и говорю ей: «Екатерина Алексеевна, великое произведение — «Мона Лиза» показывается в Японии. А назад будет возвращаться через Москву. Что, если ее остановить, чтобы она наш музей на какое-то время посетила, а? «Сделайте такое чудо. Вы же все можете», — неприкрыто льстила я ей.

Но и на самом деле я к Фурцевой относилась с большим уважением. Потому что было за что. Не самый плохой министр культуры на моем долгом веку. Она была человеком дела. Разбиралась ли министр в литературе, я судить не берусь, но в искусствах пластических, как и многие, мало что смыслила, признаться. Но мне верила и вообще с уважением относилась к мнению профессионалов. Любила что-то сделать интересное, знаковое, решить сложную задачу, да так, чтобы получилось на славу.

Я ей рассказала, кто такой да Винчи, про «Джоконду» и какой это будет успех и ее личный триумф, если выставим картину. «Вы даже не представляете, Екатерина Алексеевна, какой это может иметь резонанс», — заключила я. Она выслушала и говорит: «Я попытаюсь». Но если уж быть совсем честной перед историей, то она выразилась так: «Французский посол в меня влюблен. Поговорю с ним, может, во имя любви договорится со своими».

Слово Фурцева сдержала. К «влюбленному» французскому послу сходила и поговорила. И он, судя по всему, прекрасной даме не отказал — тоже поговорил с кем требовалось. И все получилось. Через месяц Екатерина Алексеевна позвонила и сказала: «Ирина Александровна, все сложилось. Будет вам ваша «Джоконда»!».

Фотография Пушкинского музея

#вдень #докпроза

Было сложно не только приземлить «Джоконду» в Москве, но и выполнить все условия Лувра. Одним из них была страховка — $100 млн. На 1974 год это были колоссальные деньги, которые Ирина Антонова и Екатерина Фурцева изыскали. К примеру, страховая стоимость «Троицы», а она не уступает «Моне Лизе» по ценности, — $500 млн, но это свежая оценка. Дальше пойдет речь про витрину, которая предельно важна для любого памятника подобного уровня. Вот что сама Ирина Александровна говорила:

«Французы выставили условие, что витрина для экспозиции должна состоять из пяти слоев стекла. Еще они обговорили климатические условия — влажность, освещение, температуру. И уровень охраны, разумеется. Невероятные, сложнейшие условия. Мы на все дали согласие. Но требуемое стекло в России не производили. Только на Украине. Мы и заказали. Фурцева распорядилась через Хрущева. И вот привезли картину.

«Джоконда» у нас! Стекло тоже пришло, хоть и с опозданием. И витрину доставили. Уже десять вечера. Наконец картину вытаскивают из ящика… И когда начали вставлять в стекло, оно вдруг лопнуло. Не знаю, почему. Может быть, просто рама косила. Были при этом я, главный хранитель музея Андрей Губер и заведующий отделом искусства министерства культуры Александр Халтурин. И мы втроем наблюдаем, как мгновенно лопается стекло. А стекол таких на всякий случай мы заказали пять.

Просим сотрудников вставить новое. Стали ставить второе. Лопнуло. Третье. Тоже лопнуло. Все схватились за головы. Поняли, что-то происходит с рамой, видимо. Инженеры бегают, соображают, где проблема. А Александр Георгиевич мне и говорит (никогда этого не забуду): «Ирина Александровна, сердце не выдерживает, я поехал». Я в ответ: «Поезжайте. Мы остаемся». Словом, инженеры справились. Четвертое стекло аккуратно встало на место»