Мы коллег тоже с огромным интересам читаем. А иногда они пишут что-то специально для нас ))
Вот Артём Кобзев, автор замечательного канала t.me/editorinnewsroom, поделился впечатлениями о своей первой поездке в Китай:
"Как учит киноклассика, практически любой зарубежный мегаполис советский турист может назвать “городом контрастов”. Пекин в этом смысле ничем не хуже Нью-Йорка или Стамбула.
В китайской столице автор этих слов впервые побывал летом 1991 года. На десятилетнего мальчика Китай произвёл сильнейшее впечатление. Не только потому что это была совершенно другая культура, а еще и потому, что даже в той части, где культура КНР и СССР были схожи (потребительские товары), контраст невероятно резал глаз - контраст между советской действительностью и китайской, равно как и контраст внутри самой китайской действительности.
Каким я помню Советский Союз 1991 года? Бесконечные очереди к пустым (буквально) прилавкам, разговоры взрослых о талонах на водку, сахар, сигареты и заграничная жвачка, как предмет нестерпимого вожделения. Простая шариковая ручка, но сделанная за пределами СССР, считалась, едва ли не предметом роскоши.
Каким был Китай? Нищим и грязным. Меня поразили обертки от какой-то снеди, валявшиеся и в Гугуне, и на Тяньаньмэнь. Наверное, несознательный советский гражданин мог и на Красной площади бросить бумажку, но ощущения замусоренности не было. А фантики, плавающие рядом с ярко-красными рыбами, до сих пор стоят перед глазами, хотя я уже точно и не помню была ли это декоративная заводь в Гугуне или какая-то иная достопримечательность.
Но при этом КНР поражал изобилием товаров. Да, тогда они были в массе своей скверного качества (слово “маобин” пришлось быстро запомнить), но их было много. Яркие футболки, джинсы, бейсболки, классные, невероятно интересные игрушки (солдатики с двигающимися конечностями и прилагающимся набором оружия! Да за такое советский ребенок готов был, минимум, душу продать!), разнообразная газировка в банках, в конце концов. Сейчас это звучит смешно, поскольку все эти товары стали для нас чем-то обыденным, но тогда это был шок, реально шок.
С другой стороны, понятно, что далеко не всем китайцам это все было доступно. И это как раз тот, другой, контраст. Гостиницы, о которых уже была публикация на этом канале, действительно были невероятно роскошными. Сталь, стекло и кондиционеры - примерно, как в фильмах про загнивающий Запад. И тут же, чуть ли не на пороге этих роскошных отелей, спят бомжи.
Ну, и, конечно, китайская гастрономия. Обеды с бесконечными переменами блюд. Причем вкуснее всего было в далеко не самых пафосных и интерьерных заведениях. Впрочем, это и сейчас в Китае так".
#прямая_речь #личные_80е
Вот Артём Кобзев, автор замечательного канала t.me/editorinnewsroom, поделился впечатлениями о своей первой поездке в Китай:
"Как учит киноклассика, практически любой зарубежный мегаполис советский турист может назвать “городом контрастов”. Пекин в этом смысле ничем не хуже Нью-Йорка или Стамбула.
В китайской столице автор этих слов впервые побывал летом 1991 года. На десятилетнего мальчика Китай произвёл сильнейшее впечатление. Не только потому что это была совершенно другая культура, а еще и потому, что даже в той части, где культура КНР и СССР были схожи (потребительские товары), контраст невероятно резал глаз - контраст между советской действительностью и китайской, равно как и контраст внутри самой китайской действительности.
Каким я помню Советский Союз 1991 года? Бесконечные очереди к пустым (буквально) прилавкам, разговоры взрослых о талонах на водку, сахар, сигареты и заграничная жвачка, как предмет нестерпимого вожделения. Простая шариковая ручка, но сделанная за пределами СССР, считалась, едва ли не предметом роскоши.
Каким был Китай? Нищим и грязным. Меня поразили обертки от какой-то снеди, валявшиеся и в Гугуне, и на Тяньаньмэнь. Наверное, несознательный советский гражданин мог и на Красной площади бросить бумажку, но ощущения замусоренности не было. А фантики, плавающие рядом с ярко-красными рыбами, до сих пор стоят перед глазами, хотя я уже точно и не помню была ли это декоративная заводь в Гугуне или какая-то иная достопримечательность.
Но при этом КНР поражал изобилием товаров. Да, тогда они были в массе своей скверного качества (слово “маобин” пришлось быстро запомнить), но их было много. Яркие футболки, джинсы, бейсболки, классные, невероятно интересные игрушки (солдатики с двигающимися конечностями и прилагающимся набором оружия! Да за такое советский ребенок готов был, минимум, душу продать!), разнообразная газировка в банках, в конце концов. Сейчас это звучит смешно, поскольку все эти товары стали для нас чем-то обыденным, но тогда это был шок, реально шок.
С другой стороны, понятно, что далеко не всем китайцам это все было доступно. И это как раз тот, другой, контраст. Гостиницы, о которых уже была публикация на этом канале, действительно были невероятно роскошными. Сталь, стекло и кондиционеры - примерно, как в фильмах про загнивающий Запад. И тут же, чуть ли не на пороге этих роскошных отелей, спят бомжи.
Ну, и, конечно, китайская гастрономия. Обеды с бесконечными переменами блюд. Причем вкуснее всего было в далеко не самых пафосных и интерьерных заведениях. Впрочем, это и сейчас в Китае так".
#прямая_речь #личные_80е
Артём сподвиг на воспоминания и меня тоже.
Я решил вспомнить свой собственный «первый раз» с Китаем. Это было летом 1999 года. Мне было 16 лет. И это был Харбин.
Строго говоря, первым китайским городом, который я увидел, был приграничный Суйфэньхэ. Как и положено будущему представителю дальневосточной школы китаеведения, Китай я открывал с заднего входа. Но всё пребывание в Суйфэньхэ ограничилось обедом и пересадкой на автобус, который потом весь день до ночи ехал по недавно построенной «бетонной» трассе в Харбин.
Слушая альбом "Земфира" группы "Земфира", я смотрел величественные склоны сопок Маньчжурии и аккуратные, как в компьютерной игре, поля китайских крестьян с маленькими неказистыми домиками из красного кирпича. До сих пор люблю эти пейзажи, надо сказать.
Да и Харбин – так получилось, что впоследствии он стал моим любимым китайским городом, куда я с удовольствием возвращаюсь в любое время года. Но тогда, в 1999-м, мною двигали туристические цели. Прежде всего, шоппинг в подземном торговом центре (на самом деле в обычном переходе) и аквапарк в гостинице «Сингапур» – воплощённая мечта владивостокских детей.
Всё остальное (Арбат, набережная Сталина, парк северо-восточных тигров, буддийский храм) было как бы между делом. Да и не сказать, чтобы эта поездка, хоть она и была первой, стала путешествием на другую планету. Всё-таки Китай всегда был рядом. Китайские рынки, китайские вещи, да и сами китайцы, были неотъемлемой частью Владивостока 90-х.
Запомнилось почему-то другое.
Например, отлично помню, что наша тургруппа жила в новенькой гостинице «Куньлунь» прямо возле железнодорожного вокзала. Гостиница казалась мне настоящим небоскрёбом – во Владивостоке таких высоких зданий не было. Жизнь вокруг вокзала кипела, шумела, воняла и спала прямо на асфальте. Это вполне соответствовало представлениям о Китае, но запомнилось, да.
А ещё запомнилось вот что:
Во-первых, велосипеды. Харбин 1999-го был всё ещё городом велосипедистов, причём многие из них, прямо как в фильмах про 70-е, носили синие и тёмно-зелёные робы. Машин тоже было много, но в памяти засели виды огромных велосипедных парковок и поток велосипедистов, начинающих движение на зелёный свет светофора.
Во-вторых, значки с Мао Цзэдуном. Тогда их продавали повсюду, но с рук, просто расстелив кусок ткани прямо на асфальте. Даже не знаю, кто их покупал. Китайцам они вряд ли казались ценностью, иностранцем – тем паче. Я вот, впрочем, купил несколько штук. К моему огромному удивлению спустя шесть лет я написал дипломную работу про материальную субкультуру движения хунвэйбинов в годы «культурной революции», и отдельная глава там была посвящена этим значкам.
В-третьих (и это самое сильное впечатление) –… та-дам!.. яйца, которые варили в соевом соусе и продавали на улицах повсеместно. Вонючие, в непонятной чёрной жидкости, все в трещинках. Потом, возвращаясь мыслями к своей первой поездке в Китай, эти яйца неизменно всплывали в моей голове.
Не могу сказать, что я влюбился в Китай, но он стал мне любопытен, да.
Так что через год я пошёл и написал заявление на поступление в Восточный институт на специальность «Страноведение Китая».
В следующий раз в Китае я оказался уже на стажировке – летом 2001 года – в Даляне. К тому моменту я уже выучил наизусть учебник Кондрашевского и подбирался к Меликсетову. Так что это, как говорится, была уже совсем другая история и совсем другие впечатления.
#прямая_речь #личные_80е
Я решил вспомнить свой собственный «первый раз» с Китаем. Это было летом 1999 года. Мне было 16 лет. И это был Харбин.
Строго говоря, первым китайским городом, который я увидел, был приграничный Суйфэньхэ. Как и положено будущему представителю дальневосточной школы китаеведения, Китай я открывал с заднего входа. Но всё пребывание в Суйфэньхэ ограничилось обедом и пересадкой на автобус, который потом весь день до ночи ехал по недавно построенной «бетонной» трассе в Харбин.
Слушая альбом "Земфира" группы "Земфира", я смотрел величественные склоны сопок Маньчжурии и аккуратные, как в компьютерной игре, поля китайских крестьян с маленькими неказистыми домиками из красного кирпича. До сих пор люблю эти пейзажи, надо сказать.
Да и Харбин – так получилось, что впоследствии он стал моим любимым китайским городом, куда я с удовольствием возвращаюсь в любое время года. Но тогда, в 1999-м, мною двигали туристические цели. Прежде всего, шоппинг в подземном торговом центре (на самом деле в обычном переходе) и аквапарк в гостинице «Сингапур» – воплощённая мечта владивостокских детей.
Всё остальное (Арбат, набережная Сталина, парк северо-восточных тигров, буддийский храм) было как бы между делом. Да и не сказать, чтобы эта поездка, хоть она и была первой, стала путешествием на другую планету. Всё-таки Китай всегда был рядом. Китайские рынки, китайские вещи, да и сами китайцы, были неотъемлемой частью Владивостока 90-х.
Запомнилось почему-то другое.
Например, отлично помню, что наша тургруппа жила в новенькой гостинице «Куньлунь» прямо возле железнодорожного вокзала. Гостиница казалась мне настоящим небоскрёбом – во Владивостоке таких высоких зданий не было. Жизнь вокруг вокзала кипела, шумела, воняла и спала прямо на асфальте. Это вполне соответствовало представлениям о Китае, но запомнилось, да.
А ещё запомнилось вот что:
Во-первых, велосипеды. Харбин 1999-го был всё ещё городом велосипедистов, причём многие из них, прямо как в фильмах про 70-е, носили синие и тёмно-зелёные робы. Машин тоже было много, но в памяти засели виды огромных велосипедных парковок и поток велосипедистов, начинающих движение на зелёный свет светофора.
Во-вторых, значки с Мао Цзэдуном. Тогда их продавали повсюду, но с рук, просто расстелив кусок ткани прямо на асфальте. Даже не знаю, кто их покупал. Китайцам они вряд ли казались ценностью, иностранцем – тем паче. Я вот, впрочем, купил несколько штук. К моему огромному удивлению спустя шесть лет я написал дипломную работу про материальную субкультуру движения хунвэйбинов в годы «культурной революции», и отдельная глава там была посвящена этим значкам.
В-третьих (и это самое сильное впечатление) –… та-дам!.. яйца, которые варили в соевом соусе и продавали на улицах повсеместно. Вонючие, в непонятной чёрной жидкости, все в трещинках. Потом, возвращаясь мыслями к своей первой поездке в Китай, эти яйца неизменно всплывали в моей голове.
Не могу сказать, что я влюбился в Китай, но он стал мне любопытен, да.
Так что через год я пошёл и написал заявление на поступление в Восточный институт на специальность «Страноведение Китая».
В следующий раз в Китае я оказался уже на стажировке – летом 2001 года – в Даляне. К тому моменту я уже выучил наизусть учебник Кондрашевского и подбирался к Меликсетову. Так что это, как говорится, была уже совсем другая история и совсем другие впечатления.
#прямая_речь #личные_80е
В продолжение рубрики #прямая_речь. Воспоминания о первом опыте пребывания в Китае.
Наталья Каргапольцева о Маньчжоули начала 1990-х:
"В начале 90-х отец вписал меня в свой паспорт и привез в Маньчжурию. Она была совсем небольшой, серой, с единственным двухэтажным универмагом. На дорогах почти не было автомобилей, зато ходили ослы с повозками, и у каждого под хвостом висел холщовый мешок. Для будущего экономического чуда рационально использовалось самое малое.
Вместо серых лачуг довольно скоро появился жилой район с одинаковыми фанзами из красного кирпича, но они даже отдаленно не напоминали привычные нам дома. Побывав в гостях у одной семейной пары, подумала, как же они, бедные, живут. Они же, как оказалось, жили в достатке – в начале девяностых, в отличие от соседей, у них был видеомагнитофон.
Не скажу, что первые поездки доставляли мне приятные эмоции, скорее, наоборот. Меня трепали по голове, щипали, гладили, а мой страдальческий вид приводил всех в дикий восторг. Однажды за родителями ходил какой-то мужчина и предлагал за меня весь маньчжурский рынок. Хороший рынок, кстати, был, большой, но они удержались.
А еще я побывала в местной школе. Китайские дети молча рассматривали меня, а я их. Так мы очень долго стояли и смотрели друг на друга, как зверушки в соседних вольерах.
Вот тут я и ощутила огромную разницу между нами. В России я ходила в новую гимназию, в коридорах которой - клетки с попугаями и аквариумы. А в маньчжурской школе ученики сидели, сбившись в кучу, на голом полу, а в классе из всего оборудования была только доска. По указанию учителя каждые десять минут дети начинали дружно массировать брови. Это помогало им бороться со сном, так как учеба занимала почти весь день.
Вот, пожалуй, все, что я помню о Маньчжурии в самом начале 90-х. Не так уж много, но, что есть. Лет через семьдесят для какой-нибудь исторической хроники я прошамкаю, что все было именно так".
Кстати, уважаемые подписчики, хотите поделиться вашей историей - пишите мне https://yangx.top/IvanZuWei Повспоминаем вместе ))
#личные_80е
Наталья Каргапольцева о Маньчжоули начала 1990-х:
"В начале 90-х отец вписал меня в свой паспорт и привез в Маньчжурию. Она была совсем небольшой, серой, с единственным двухэтажным универмагом. На дорогах почти не было автомобилей, зато ходили ослы с повозками, и у каждого под хвостом висел холщовый мешок. Для будущего экономического чуда рационально использовалось самое малое.
Вместо серых лачуг довольно скоро появился жилой район с одинаковыми фанзами из красного кирпича, но они даже отдаленно не напоминали привычные нам дома. Побывав в гостях у одной семейной пары, подумала, как же они, бедные, живут. Они же, как оказалось, жили в достатке – в начале девяностых, в отличие от соседей, у них был видеомагнитофон.
Не скажу, что первые поездки доставляли мне приятные эмоции, скорее, наоборот. Меня трепали по голове, щипали, гладили, а мой страдальческий вид приводил всех в дикий восторг. Однажды за родителями ходил какой-то мужчина и предлагал за меня весь маньчжурский рынок. Хороший рынок, кстати, был, большой, но они удержались.
А еще я побывала в местной школе. Китайские дети молча рассматривали меня, а я их. Так мы очень долго стояли и смотрели друг на друга, как зверушки в соседних вольерах.
Вот тут я и ощутила огромную разницу между нами. В России я ходила в новую гимназию, в коридорах которой - клетки с попугаями и аквариумы. А в маньчжурской школе ученики сидели, сбившись в кучу, на голом полу, а в классе из всего оборудования была только доска. По указанию учителя каждые десять минут дети начинали дружно массировать брови. Это помогало им бороться со сном, так как учеба занимала почти весь день.
Вот, пожалуй, все, что я помню о Маньчжурии в самом начале 90-х. Не так уж много, но, что есть. Лет через семьдесят для какой-нибудь исторической хроники я прошамкаю, что все было именно так".
Кстати, уважаемые подписчики, хотите поделиться вашей историей - пишите мне https://yangx.top/IvanZuWei Повспоминаем вместе ))
#личные_80е
Помните, как мы вспоминали свои первые впечатления от Китая 80-90-х? Давайте послушаем Фуксию Данлоп, автора замечательных книг по китайской кухне, включая автобиографический бестселлер Shark's Fin and Sichuan Pepper (в русском переводе из названия почему-то исчез сычуаньский перец, и остался только "Суп из плавников"):
"Осенью 1994 года иностранный отдел Сычуаньского университета устроил собрание, чтобы поприветствовать новую партию иностранных студентов, приехавших учиться в Чэнду. Мы собрались в актовом зале общежития, где строгий представитель Бюро общественной безопасности зачитал нам принятые в Китае законы, касающиеся «инородцев» — именно так перевел его слова местный преподаватель английского языка. Нам объяснили, что «подрывная деятельность» доведет до беды, а в случае серьезного нарушения закона нас ждет депортация из страны. Это послужило нам напоминанием: думы о жизни в Китае могли у некоторых из нас вызвать волнение, но вместе с этим и Китай, медленно открывающий двери миру после десятилетий маоистского хаоса, не в меньшей степени нервничал при мысли о нас.
В середине 90-х иностранная община в Чэнду вряд ли могла похвастаться особым многолюдьем. Нас, студентов-«инородцев», всего было сто двадцать человек. Плюс к этому в городе проживало несколько американцев, сотрудников консульства, иностранных преподавателей, да еще пара работников благотворительных организаций, а также загадочный бизнесмен из Перу. Японские студенты, которых насчитывалось около сорока, держались особняком и никого в свой круг не принимали. Остальные из нашей студенческой братии — итальянцы, французы, монголы, русские, эфиопы, поляки, иорданцы, лаосцы, гаитяне, немцы, датчане, канадцы и американцы — жили и общались вместе.
Огороженный участок кампуса и общежитие, где мы обитали, китайские студенты называли «Домиком для панд», поскольку им казалось, что к нам относятся как к редким животным, находящимся на пороге истребления. Сами же китайские студенты проживали в общежитиях, представлявших собой бетонные коробки. Университетская администрация набивала их по восемь человек в комнату — зимой там не было отопления, а о кондиционерах летом можно было только мечтать. До общих душевых китайским студентам приходилось идти, да и воду давали только в определенное время. Мы же, в отличие от них, располагались в уютных, застеленных коврами комнатах по два человека, у нас было и отопление зимой, и кондиционеры летом, на каждом этаже имелись и кухни, и стиральные машины, и душевые. В ресторанчике при общежитии готовили блюда сычуаньской кухни, которые были значительно лучше (и гораздо дороже) всего того, что подавалось в столовой для китайских студентов. У ворот в наше общежитие дежурил вахтер. Там же помещалась и контора, из окон которой мрачные работники иностранного отдела следили за тем, чем мы занимаемся.
Несмотря на то что мы жили в золотой клетке, дверь ее была открыта. Стоило нам переступить порог, как нас тут же подхватывал водоворот бурлящей Сычуани. Буквально за углом от ворот, ведущих в кампус, начинался рынок, заваленный свежими продуктами. В баках с водой билась рыба, извивались угри, в клетках кудахтали куры и крякали утки. На огромных бамбуковых подносах громоздились горы овощей и фруктов: водяные бататы и молодые побеги бамбука, головки чеснока и горькие дыни. В одной лавке продавалась дюжина разных сортов соевого творога тофу. Возле корзин, свитых из бамбука и набитых самыми разными дарами природы, на крошечных табуретках сидели крестьяне, которые были готовы отвесить вам все, что нужно, в цзинях или лянах , держа наготове старомодные ручные весы, и тут же назвать цену, щелкнув костяшками счетов".
#прямая_речь #личные_80е
"Осенью 1994 года иностранный отдел Сычуаньского университета устроил собрание, чтобы поприветствовать новую партию иностранных студентов, приехавших учиться в Чэнду. Мы собрались в актовом зале общежития, где строгий представитель Бюро общественной безопасности зачитал нам принятые в Китае законы, касающиеся «инородцев» — именно так перевел его слова местный преподаватель английского языка. Нам объяснили, что «подрывная деятельность» доведет до беды, а в случае серьезного нарушения закона нас ждет депортация из страны. Это послужило нам напоминанием: думы о жизни в Китае могли у некоторых из нас вызвать волнение, но вместе с этим и Китай, медленно открывающий двери миру после десятилетий маоистского хаоса, не в меньшей степени нервничал при мысли о нас.
В середине 90-х иностранная община в Чэнду вряд ли могла похвастаться особым многолюдьем. Нас, студентов-«инородцев», всего было сто двадцать человек. Плюс к этому в городе проживало несколько американцев, сотрудников консульства, иностранных преподавателей, да еще пара работников благотворительных организаций, а также загадочный бизнесмен из Перу. Японские студенты, которых насчитывалось около сорока, держались особняком и никого в свой круг не принимали. Остальные из нашей студенческой братии — итальянцы, французы, монголы, русские, эфиопы, поляки, иорданцы, лаосцы, гаитяне, немцы, датчане, канадцы и американцы — жили и общались вместе.
Огороженный участок кампуса и общежитие, где мы обитали, китайские студенты называли «Домиком для панд», поскольку им казалось, что к нам относятся как к редким животным, находящимся на пороге истребления. Сами же китайские студенты проживали в общежитиях, представлявших собой бетонные коробки. Университетская администрация набивала их по восемь человек в комнату — зимой там не было отопления, а о кондиционерах летом можно было только мечтать. До общих душевых китайским студентам приходилось идти, да и воду давали только в определенное время. Мы же, в отличие от них, располагались в уютных, застеленных коврами комнатах по два человека, у нас было и отопление зимой, и кондиционеры летом, на каждом этаже имелись и кухни, и стиральные машины, и душевые. В ресторанчике при общежитии готовили блюда сычуаньской кухни, которые были значительно лучше (и гораздо дороже) всего того, что подавалось в столовой для китайских студентов. У ворот в наше общежитие дежурил вахтер. Там же помещалась и контора, из окон которой мрачные работники иностранного отдела следили за тем, чем мы занимаемся.
Несмотря на то что мы жили в золотой клетке, дверь ее была открыта. Стоило нам переступить порог, как нас тут же подхватывал водоворот бурлящей Сычуани. Буквально за углом от ворот, ведущих в кампус, начинался рынок, заваленный свежими продуктами. В баках с водой билась рыба, извивались угри, в клетках кудахтали куры и крякали утки. На огромных бамбуковых подносах громоздились горы овощей и фруктов: водяные бататы и молодые побеги бамбука, головки чеснока и горькие дыни. В одной лавке продавалась дюжина разных сортов соевого творога тофу. Возле корзин, свитых из бамбука и набитых самыми разными дарами природы, на крошечных табуретках сидели крестьяне, которые были готовы отвесить вам все, что нужно, в цзинях или лянах , держа наготове старомодные ручные весы, и тут же назвать цену, щелкнув костяшками счетов".
#прямая_речь #личные_80е
Павел Палажченко о подготовке к визиту Михаила Горбачёва в Китай в 1989 году:
"В феврале (1989 года) Шеварднадзе отправился в Китай, а оттуда – в Пакистан. В Китае я был, если можно так выразиться, наблюдателем, но, конечно, мне было очень интересно впервые побывать в этой стране.
Пекин, хотя реформы коснулись его не в первую очередь, оживал после многолетнего «полувоенного коммунизма», хотя Китаю еще было очень далеко до той страны, какой он стал всего одно десятилетие спустя и тем более до нынешнего уровня развития. Дипломаты в посольстве говорили об успехах Китая – но и о том, что в обществе растет напряжение. Но площадь Тяньаньмэнь была пуста, студенческие волнения еще не начались.
Целью поездки министра было определение сроков визита М.С. Горбачева, который должен был подвести черту под периодом взаимного отчуждения между СССР и Китаем. Уверенности в том, что эта цель будет достигнута, у Шеварднадзе и нашего главного китаиста И.А. Рогачева не было.
Дэн Сяопин формально отошел от дел, но реально был человеком, принимающим окончательные решения, и его позиция выглядела довольно жесткой. Для нормализации отношений, говорил он, Советский Союз должен вывести войска из Афганистана и Монголии и воздействовать на Вьетнам, чтобы тот ушел из Камбоджи. Из Афганистана мы так или иначе уходили, о сокращении войск в Монголии Горбачев заявил в своей речи в ООН, и китайцы эту тему фактически сняли, а вот с Камбоджей дело застопорилось. Консультации с различными сторонами шли вяло, уступать и давать твердых обещаний никто не хотел. Жесты, намеки, многозначительное молчание – одним словом, азиатский стиль дипломатии.
Но у Дэн Сяопина, видимо, появились свои причины проявить гибкость. Возможно, он чувствовал какие-то признаки надвигающихся событий и не хотел оставаться один на один с США. Во всяком случае, в самолете на пути в Пакистан министр рассказывал о встрече с главным китайским лидером в обнадеживающих тонах.
Договорились, что визит Горбачева состоится в мае, Камбоджа при этом почти не упоминалась, ограничились общими словами: «мы ожидаем, что вопрос будет решен». Главное – не называть гибкость уступками, обменяться улыбками. Дэн Сяопин даже вспоминал в беседе с министром о годах советско-китайской «дружбы и сотрудничества», для разрушения которого он в свое время немало сделал. Но было понимание: возврата к тем временам не будет, строим новые отношения.
Дорога к визиту советского лидера в Китай была открыта, и это улучшало настроение. Зато миссия в Пакистан виделась – и оказалась – очень трудной..."
Павел Палажченко - в те годы сотрудник МИД СССР, переводчик министра иностранных дел Шеварднадзе и генерального секретаря ЦК КПСС Горбачёва. Его воспоминания о майском визите Горбачёва в охваченный протестами Пекин уже появлялись на страницах канала. Продолжение сюжета о поездке Шеварднадзе в Пакистан читайте на его страничке в "Фэйсбуке".
#прямая_речь #личные_80е
"В феврале (1989 года) Шеварднадзе отправился в Китай, а оттуда – в Пакистан. В Китае я был, если можно так выразиться, наблюдателем, но, конечно, мне было очень интересно впервые побывать в этой стране.
Пекин, хотя реформы коснулись его не в первую очередь, оживал после многолетнего «полувоенного коммунизма», хотя Китаю еще было очень далеко до той страны, какой он стал всего одно десятилетие спустя и тем более до нынешнего уровня развития. Дипломаты в посольстве говорили об успехах Китая – но и о том, что в обществе растет напряжение. Но площадь Тяньаньмэнь была пуста, студенческие волнения еще не начались.
Целью поездки министра было определение сроков визита М.С. Горбачева, который должен был подвести черту под периодом взаимного отчуждения между СССР и Китаем. Уверенности в том, что эта цель будет достигнута, у Шеварднадзе и нашего главного китаиста И.А. Рогачева не было.
Дэн Сяопин формально отошел от дел, но реально был человеком, принимающим окончательные решения, и его позиция выглядела довольно жесткой. Для нормализации отношений, говорил он, Советский Союз должен вывести войска из Афганистана и Монголии и воздействовать на Вьетнам, чтобы тот ушел из Камбоджи. Из Афганистана мы так или иначе уходили, о сокращении войск в Монголии Горбачев заявил в своей речи в ООН, и китайцы эту тему фактически сняли, а вот с Камбоджей дело застопорилось. Консультации с различными сторонами шли вяло, уступать и давать твердых обещаний никто не хотел. Жесты, намеки, многозначительное молчание – одним словом, азиатский стиль дипломатии.
Но у Дэн Сяопина, видимо, появились свои причины проявить гибкость. Возможно, он чувствовал какие-то признаки надвигающихся событий и не хотел оставаться один на один с США. Во всяком случае, в самолете на пути в Пакистан министр рассказывал о встрече с главным китайским лидером в обнадеживающих тонах.
Договорились, что визит Горбачева состоится в мае, Камбоджа при этом почти не упоминалась, ограничились общими словами: «мы ожидаем, что вопрос будет решен». Главное – не называть гибкость уступками, обменяться улыбками. Дэн Сяопин даже вспоминал в беседе с министром о годах советско-китайской «дружбы и сотрудничества», для разрушения которого он в свое время немало сделал. Но было понимание: возврата к тем временам не будет, строим новые отношения.
Дорога к визиту советского лидера в Китай была открыта, и это улучшало настроение. Зато миссия в Пакистан виделась – и оказалась – очень трудной..."
Павел Палажченко - в те годы сотрудник МИД СССР, переводчик министра иностранных дел Шеварднадзе и генерального секретаря ЦК КПСС Горбачёва. Его воспоминания о майском визите Горбачёва в охваченный протестами Пекин уже появлялись на страницах канала. Продолжение сюжета о поездке Шеварднадзе в Пакистан читайте на его страничке в "Фэйсбуке".
#прямая_речь #личные_80е
Мой давний друг, однокашник и собрат по путешествиям по Китаю Костя Беляев на своей страничке в Instagram вспоминает свои странствия по Поднебесной. Очень занимательно (а ведь там же он рассказывает о своей работе кожевника и показывает свои изделия!) А для моего канала он написал о впечатлениях о своей первой поездке в Китай в 1997 году. И, таким образом, это продолжение серии, начатой Пекином-91 от Артёма Кобзева, Харбином-99 от Вашего покорного слуги и Маньчжоули начала 90-х от Натальи Каргапольцевой.
Итак,
«Первый раз в Китай я поехал в 14 лет в Суйфэньхэ. Ехали на автобусе из Владивостока через Уссурийск до Полтавки, а оттуда в приграничный Дуннин. Сразу же после прохождения китайской границы начиналась необычная суматоха, по очереди в автобус заходили невероятно шумные продавцы, предлагающие: «Семечка, орэха, вода, соки, фрукты» и много разных непонятных, но очень ярких безделушек.
Из Дуннина автобус ехал в Суйфэньхэ. По дороге было видно огромные поля и обрабатывающих их крестьян, периодически мелькали временные шалаши-лачуги, сараи, хибары и одноэтажные постройки из красного кирпича. В городе все разительно менялось: здесь были новые высотные здания, разнообразие красочных вывесок, броуновское движение снующих туда-сюда людей. Всё это было сдобрено витающими ароматами разнообразных специй и запахов.
Первыми нас встречали наглые «помогайки» из числа китайцев, пытающиеся хлопнуть по плечу или схватить за руку. Второе впечатление – какофония звуков, главными из которых были сигналы машин. Они никогда не прекращались. А ночью за окном отеля ещё и вовсю громыхала стройка!
Заселились в гостиницу – как сейчас помню ее расположение и название – «Кайсян». В свободное время я общался с китайской переводчицей Викой, расспрашивая ее о местных привычках, обычаях и изучая свои первые слова ни китайском языке. Тогда я произносил их очень коряво, но китайцы одобряюще кивали.
Первым делом произошло знакомство с китайской кухней. Мы пошли в легендарный ресторан «Максим»: тогда ещё на Площади, тогда еще маленький. Китайская кухня казалась необычной, ароматной и восхитительной! Хотя это был лишь адаптированный вариант северо-восточной кухни для русских туристов.
Потом была прогулка по Площади. Запомнилась стройка, много магазинов, орава людей, таксистов и да, автомобильных сигналов, куда же без них.
Хорошо помню, что, быстро пробежавшись по площади, мы пошли в универмаг. Многоэтажный, с эскалаторами и уборщиками, увлеченно, будто шайбу, гоняющими швабрами опилки в разные стороны. Жуликоватые зазывалы на ломанном русском предлагали свои товары. С ними обязательно нужно было торговаться, чем дольше, тем лучше – это была главная изюминка всей поездки.
Интереса ради, решили прогуляться на продуктовый рынок. Шок от царивших на рынке запахов, помню до сих пор. Ну и конечно же поразило разнообразие на прилавках. С овощами все понятно, с травой тоже (хотя мне в голову не приходило что всю эту траву употреблять в пищу). А вот все шевелящееся, плавающее, сидящее в клетках больше вызывало жалость, чем интерес.
Потом была сауна: шикарная, с парилкой, бассейном, массажем и дополнением в виде фруктов и напитков. Только настораживали массажисты, предлагающие скраб: самозабвенно натирающие мочалкой распаренные тела, и намазывающих их молоком и солью.
После была прогулка по вечернему городу. Все горело и сверкало огнями разноцветных ламп, вывесок. К дневным запахам добавился аромат жаренного кальмара шпажках и прочих уличных закусок.
В тот раз мы провели в Суйфэньхэ два дня и две ночи. А утром третьего дня поехали обратно. Автобусы, грузовики, таможенные пункты пестрели «баулами» и ящиками с фруктами. «Туристы» в шубах и не одном комплекте одежды на себе, с остервенением штурмовали погранпереходы. Некоторые были пьяны, некоторые даже слишком. И вся эта суматоха являлась кульминацией поездки.
Поездкой остался доволен. Было действительно интересно. Много чего потом пересказывал друзьям. А через пару месяцев я поехал на неделю в Харбин. А ещё через три года поступил в университет учить китайский язык».
#прямая_речь #личные_80е
Итак,
«Первый раз в Китай я поехал в 14 лет в Суйфэньхэ. Ехали на автобусе из Владивостока через Уссурийск до Полтавки, а оттуда в приграничный Дуннин. Сразу же после прохождения китайской границы начиналась необычная суматоха, по очереди в автобус заходили невероятно шумные продавцы, предлагающие: «Семечка, орэха, вода, соки, фрукты» и много разных непонятных, но очень ярких безделушек.
Из Дуннина автобус ехал в Суйфэньхэ. По дороге было видно огромные поля и обрабатывающих их крестьян, периодически мелькали временные шалаши-лачуги, сараи, хибары и одноэтажные постройки из красного кирпича. В городе все разительно менялось: здесь были новые высотные здания, разнообразие красочных вывесок, броуновское движение снующих туда-сюда людей. Всё это было сдобрено витающими ароматами разнообразных специй и запахов.
Первыми нас встречали наглые «помогайки» из числа китайцев, пытающиеся хлопнуть по плечу или схватить за руку. Второе впечатление – какофония звуков, главными из которых были сигналы машин. Они никогда не прекращались. А ночью за окном отеля ещё и вовсю громыхала стройка!
Заселились в гостиницу – как сейчас помню ее расположение и название – «Кайсян». В свободное время я общался с китайской переводчицей Викой, расспрашивая ее о местных привычках, обычаях и изучая свои первые слова ни китайском языке. Тогда я произносил их очень коряво, но китайцы одобряюще кивали.
Первым делом произошло знакомство с китайской кухней. Мы пошли в легендарный ресторан «Максим»: тогда ещё на Площади, тогда еще маленький. Китайская кухня казалась необычной, ароматной и восхитительной! Хотя это был лишь адаптированный вариант северо-восточной кухни для русских туристов.
Потом была прогулка по Площади. Запомнилась стройка, много магазинов, орава людей, таксистов и да, автомобильных сигналов, куда же без них.
Хорошо помню, что, быстро пробежавшись по площади, мы пошли в универмаг. Многоэтажный, с эскалаторами и уборщиками, увлеченно, будто шайбу, гоняющими швабрами опилки в разные стороны. Жуликоватые зазывалы на ломанном русском предлагали свои товары. С ними обязательно нужно было торговаться, чем дольше, тем лучше – это была главная изюминка всей поездки.
Интереса ради, решили прогуляться на продуктовый рынок. Шок от царивших на рынке запахов, помню до сих пор. Ну и конечно же поразило разнообразие на прилавках. С овощами все понятно, с травой тоже (хотя мне в голову не приходило что всю эту траву употреблять в пищу). А вот все шевелящееся, плавающее, сидящее в клетках больше вызывало жалость, чем интерес.
Потом была сауна: шикарная, с парилкой, бассейном, массажем и дополнением в виде фруктов и напитков. Только настораживали массажисты, предлагающие скраб: самозабвенно натирающие мочалкой распаренные тела, и намазывающих их молоком и солью.
После была прогулка по вечернему городу. Все горело и сверкало огнями разноцветных ламп, вывесок. К дневным запахам добавился аромат жаренного кальмара шпажках и прочих уличных закусок.
В тот раз мы провели в Суйфэньхэ два дня и две ночи. А утром третьего дня поехали обратно. Автобусы, грузовики, таможенные пункты пестрели «баулами» и ящиками с фруктами. «Туристы» в шубах и не одном комплекте одежды на себе, с остервенением штурмовали погранпереходы. Некоторые были пьяны, некоторые даже слишком. И вся эта суматоха являлась кульминацией поездки.
Поездкой остался доволен. Было действительно интересно. Много чего потом пересказывал друзьям. А через пару месяцев я поехал на неделю в Харбин. А ещё через три года поступил в университет учить китайский язык».
#прямая_речь #личные_80е
Что касается романтики приграничных развлечений, которую в своих воспоминаниях затронул Костя, на эту тему в Сети есть неожиданный и отличный текст.
Интервью некого диджея из Суйфэньхэ Сергея Сандула от 2013 года. Импозантный усач – звезда легендарных суйфэньхэсских дискотек, Ибица и Казантип нервно курят в сторонке! В очень примечательных для деконструкции постколониальности интонациях ему удалось задокументировать целую эпоху, рассказав, как он работал на китайскую мафию (пацаны оказались нормальными), о том, как китайцы бегали за русскими и называли их «господин», о ностальгии по 1990-м, о нехватке "культуры" у китайцев и отсутствии сексуального влечения к китаянкам.
Ниже избранные места:
«Я работал диджеем в Арсеньеве. В 1995 году начал ездить в Китай на чендж - русские везли сюда все подряд - кастрюли, сковородки, ткани и меняли на местные китайские товары. Привозили сковородки, а увозили кроссовки. Я, например, за три метра офицерского сукна выменял 42 пуховика. За один электрический утюг можно было вообще кучу всего выменять. За один рубль давали 1,37 юаня*, и когда приезжал чувствовал себя богатым человеком. И отношение к русским было другое — за нами бегали, на нас молились.
<Поработал на корпоративе фирмы «Интурист», китайцам понравилось, и они пригласили поработать диджеем в китайском ресторане. Сначала хотел подзаработать денег и вернуться в Россию, но в результате остался на 18 лет>.
В Суйфэньхэ в середине 1990-х были деревянные дома и соломенные крыши, не было автопереходов, из России ходило только два вагона. Центральной площади не было, был универмаг, а к нему проложили единственную заасфальтированную дорогу. В 1995 году начали открываться рестораны. Появились первые четыре столика «Максима», а в 1996 открылись маленькие забегаловки - «Лена Саша», «Ира Надя» (прим.: именно в ресторане «Ира Надя» Сергей Сандул работал диджеем по состоянию на 2013 год, когда дал это интервью).
…В 1995 году я, сойдя с поезда, видел такой случай: русский объяснял китайцу значения матершинных слов. Я подошел к соотечественнику и сказал: «Родной, тебя же через год-два этими же словами туда же и пошлют».
И слова «карефана» не было. Были «господин» и «друг». Тот, кто тебе помогал носить сумки по магазинам — а ты как король шел впереди с кошельком в руках - обращался к тебе «господин». А если ты заходишь в ресторан, к тебе обращались «друг». А в 1997 году появилось слово «карефан». Это русские обращались к китайцам. Китайцы стали спрашивать, что это такое. И русский говорит: «Да так - товарищ, друг». И китайцы стали сами кричать: «Карефана, иди сюда!». И русские стали отзываться.
<Раньше в Суйфэньхэ приезжали русские, которые закупали здесь товар для магазинов>. И они были не жадные, не экономили деньги. Работали целый день в мыле, потом принимали душ и шли отдыхать. Вот ресторан и работал для отдыха туристов. Люди шли расслабится. Пили, но при этом по-настоящему, по-русски гуляли. Такого сейчас нет ни в России, ни в Китае. Уже никогда такого не будет.
Русские туристы поменялись в корне. Если раньше они шли отдыхать, то сейчас напиться и пожрать. Разница есть. Если раньше приезжали те, кто имеет деньги, то сейчас те, у кого есть деньги. Смысл совсем иной. Люди, которые до сих пор ездят в Китай, тоже с ностальгией вспоминают то время».
* сейчас за 1 юань дают порядка 10 рублей
Полностью интервью здесь: https://www.newsvl.ru/society/2013/10/23/117444/
#прямая_речь #личные_80е
Интервью некого диджея из Суйфэньхэ Сергея Сандула от 2013 года. Импозантный усач – звезда легендарных суйфэньхэсских дискотек, Ибица и Казантип нервно курят в сторонке! В очень примечательных для деконструкции постколониальности интонациях ему удалось задокументировать целую эпоху, рассказав, как он работал на китайскую мафию (пацаны оказались нормальными), о том, как китайцы бегали за русскими и называли их «господин», о ностальгии по 1990-м, о нехватке "культуры" у китайцев и отсутствии сексуального влечения к китаянкам.
Ниже избранные места:
«Я работал диджеем в Арсеньеве. В 1995 году начал ездить в Китай на чендж - русские везли сюда все подряд - кастрюли, сковородки, ткани и меняли на местные китайские товары. Привозили сковородки, а увозили кроссовки. Я, например, за три метра офицерского сукна выменял 42 пуховика. За один электрический утюг можно было вообще кучу всего выменять. За один рубль давали 1,37 юаня*, и когда приезжал чувствовал себя богатым человеком. И отношение к русским было другое — за нами бегали, на нас молились.
<Поработал на корпоративе фирмы «Интурист», китайцам понравилось, и они пригласили поработать диджеем в китайском ресторане. Сначала хотел подзаработать денег и вернуться в Россию, но в результате остался на 18 лет>.
В Суйфэньхэ в середине 1990-х были деревянные дома и соломенные крыши, не было автопереходов, из России ходило только два вагона. Центральной площади не было, был универмаг, а к нему проложили единственную заасфальтированную дорогу. В 1995 году начали открываться рестораны. Появились первые четыре столика «Максима», а в 1996 открылись маленькие забегаловки - «Лена Саша», «Ира Надя» (прим.: именно в ресторане «Ира Надя» Сергей Сандул работал диджеем по состоянию на 2013 год, когда дал это интервью).
…В 1995 году я, сойдя с поезда, видел такой случай: русский объяснял китайцу значения матершинных слов. Я подошел к соотечественнику и сказал: «Родной, тебя же через год-два этими же словами туда же и пошлют».
И слова «карефана» не было. Были «господин» и «друг». Тот, кто тебе помогал носить сумки по магазинам — а ты как король шел впереди с кошельком в руках - обращался к тебе «господин». А если ты заходишь в ресторан, к тебе обращались «друг». А в 1997 году появилось слово «карефан». Это русские обращались к китайцам. Китайцы стали спрашивать, что это такое. И русский говорит: «Да так - товарищ, друг». И китайцы стали сами кричать: «Карефана, иди сюда!». И русские стали отзываться.
<Раньше в Суйфэньхэ приезжали русские, которые закупали здесь товар для магазинов>. И они были не жадные, не экономили деньги. Работали целый день в мыле, потом принимали душ и шли отдыхать. Вот ресторан и работал для отдыха туристов. Люди шли расслабится. Пили, но при этом по-настоящему, по-русски гуляли. Такого сейчас нет ни в России, ни в Китае. Уже никогда такого не будет.
Русские туристы поменялись в корне. Если раньше они шли отдыхать, то сейчас напиться и пожрать. Разница есть. Если раньше приезжали те, кто имеет деньги, то сейчас те, у кого есть деньги. Смысл совсем иной. Люди, которые до сих пор ездят в Китай, тоже с ностальгией вспоминают то время».
* сейчас за 1 юань дают порядка 10 рублей
Полностью интервью здесь: https://www.newsvl.ru/society/2013/10/23/117444/
#прямая_речь #личные_80е
Ну а традиционный дайджест лучших материалов мы в этом году проведём по-новому, вспомнив самые интересные из наших 753 публикаций в соответствии с календарным принципом.
Итак, о чём канал "Китай. 80-е" писал в 2020 году:
Январь: 2 января, в день рождения канала, был дайджест о лучших материалах 2019 года. Основной же темой месяца стало раннее творчество культового кинорежиссёра Чжан Имоу (открывайте ссылку и листайте вниз). Тогда же весь мир активно обсуждал город Ухань, где зародилась Пандемия, поэтому мы "погуляли" по Уханю 1980-х.
Февраль: в этом месяце я много читал о приграничной торговле между СССР и КНР конца 1980-х, что вылилось в парочку забавных публикаций. А ещё мы вспоминали Гонконг и Чэнду тех лет.
Март: вспомнили о легендарной выставке арт-группы "Звёзды" 1979 года, но в целом, месяц оказался для канала небогатым, что было вызвано напряжённой работой над исследованием по центр-региональным отношениям 1980-х (вот здесь методологический пост на эту тему).
Апрель: зато апрель отметился запуском сразу нескольких многообещающих рубрик, #слова_эпохи #полетическая_грамота и #советское_китаеведение. А 15 апреля начался второй сезон нашего главного сериала - о событиях на площади #тяньаньмэнь_89. На этот раз мы день за днём проследили события вплоть до 4 мая 1989 года - просто открывайте ссылку и листайте вниз.
Май: немного поэкспериментировали с интерактивом, 20 мая был квиз "10 вопросов о Китае 1980-х: от простого к сложному", а потом до конца мая читали биографию Дэн Сяопина, обмениваясь с подписчиками замечаниями по поводу каверзных вопросов.
Июнь: начали листать фотоальбом "Китай: стены и люди" #стены_и_люди_1981, подспудно узнав пару замечательных фактов о его авторах.
Июль: в начале месяца во время регбийного матча между сборными Тихоокеанского флота и Владивостокского университета экономики и сервиса автор сломал руку (точнее, ключицу), в результате чего материалы в канале резко прекратились.
Август: к началу месяца состояние руки всё ещё не позволяло писать тексты, но выкладывать картинки с небольшими подписями вполне, поэтому началось наше #ретро_путешествие: из Благовещенска через Амур в Хэйхэ и далее в Далянь, большая часть фото и воспоминаний в котором датируется 1986-1987 гг. (внимание: большинство материалов в этой рубрике пока без хэштэга, обещаю исправить, но не факт что это будет быстро)
Сентябрь: вспомнили #хроники_холодной_войны и события 1978-79 годов (рубрика #один_год), являющиеся пиком советско-китайского противостояния, что повлекло за собой ряд важнейших решений в #советское китаеведение. Пост на эту тему, по совету коллег из Института востоковедения, позднее решено было довести до статьи и выступления на крупной международной конференции.
Октябрь: отпуск.
Ноябрь: 3 ноября был запущен ещё один авторский проект - "Китайский футбол". День спустя наше #ретро_путешествие продолжилось морским переходом из Даляня в Шанхай (вспоминаем словами Ильи Лагутенко). В конце месяца под впечатлением от полевой поездки в Пограничный район Приморского края вновь вспоминали ранний этап приграничного сотрудничества конца 1980-х-начало 1990-х.
Декабрь: а здесь вспоминали Суйфэньхэ, наполнив рубрику #личные_80е (тоже, кстати, запущенную в этом году) ещё парой замечательных воспоминаний.
#the_very_best_of
Итак, о чём канал "Китай. 80-е" писал в 2020 году:
Январь: 2 января, в день рождения канала, был дайджест о лучших материалах 2019 года. Основной же темой месяца стало раннее творчество культового кинорежиссёра Чжан Имоу (открывайте ссылку и листайте вниз). Тогда же весь мир активно обсуждал город Ухань, где зародилась Пандемия, поэтому мы "погуляли" по Уханю 1980-х.
Февраль: в этом месяце я много читал о приграничной торговле между СССР и КНР конца 1980-х, что вылилось в парочку забавных публикаций. А ещё мы вспоминали Гонконг и Чэнду тех лет.
Март: вспомнили о легендарной выставке арт-группы "Звёзды" 1979 года, но в целом, месяц оказался для канала небогатым, что было вызвано напряжённой работой над исследованием по центр-региональным отношениям 1980-х (вот здесь методологический пост на эту тему).
Апрель: зато апрель отметился запуском сразу нескольких многообещающих рубрик, #слова_эпохи #полетическая_грамота и #советское_китаеведение. А 15 апреля начался второй сезон нашего главного сериала - о событиях на площади #тяньаньмэнь_89. На этот раз мы день за днём проследили события вплоть до 4 мая 1989 года - просто открывайте ссылку и листайте вниз.
Май: немного поэкспериментировали с интерактивом, 20 мая был квиз "10 вопросов о Китае 1980-х: от простого к сложному", а потом до конца мая читали биографию Дэн Сяопина, обмениваясь с подписчиками замечаниями по поводу каверзных вопросов.
Июнь: начали листать фотоальбом "Китай: стены и люди" #стены_и_люди_1981, подспудно узнав пару замечательных фактов о его авторах.
Июль: в начале месяца во время регбийного матча между сборными Тихоокеанского флота и Владивостокского университета экономики и сервиса автор сломал руку (точнее, ключицу), в результате чего материалы в канале резко прекратились.
Август: к началу месяца состояние руки всё ещё не позволяло писать тексты, но выкладывать картинки с небольшими подписями вполне, поэтому началось наше #ретро_путешествие: из Благовещенска через Амур в Хэйхэ и далее в Далянь, большая часть фото и воспоминаний в котором датируется 1986-1987 гг. (внимание: большинство материалов в этой рубрике пока без хэштэга, обещаю исправить, но не факт что это будет быстро)
Сентябрь: вспомнили #хроники_холодной_войны и события 1978-79 годов (рубрика #один_год), являющиеся пиком советско-китайского противостояния, что повлекло за собой ряд важнейших решений в #советское китаеведение. Пост на эту тему, по совету коллег из Института востоковедения, позднее решено было довести до статьи и выступления на крупной международной конференции.
Октябрь: отпуск.
Ноябрь: 3 ноября был запущен ещё один авторский проект - "Китайский футбол". День спустя наше #ретро_путешествие продолжилось морским переходом из Даляня в Шанхай (вспоминаем словами Ильи Лагутенко). В конце месяца под впечатлением от полевой поездки в Пограничный район Приморского края вновь вспоминали ранний этап приграничного сотрудничества конца 1980-х-начало 1990-х.
Декабрь: а здесь вспоминали Суйфэньхэ, наполнив рубрику #личные_80е (тоже, кстати, запущенную в этом году) ещё парой замечательных воспоминаний.
#the_very_best_of
Вслед за коллегами я решил вспомнить и свой собственный «первый раз» с Китаем. Это было летом 1999 года. Мне было 16 лет. И это был Харбин.
Строго говоря, первым китайским городом, который я увидел, был приграничный Суйфэньхэ. Как и положено будущему представителю дальневосточной школы китаеведения, Китай я открывал с заднего входа. Но всё пребывание в Суйфэньхэ ограничилось обедом и пересадкой на автобус, который потом весь день до ночи ехал по недавно построенной «бетонной» трассе в Харбин.
Слушая альбом "Земфира" группы "Земфира", я смотрел величественные склоны сопок Маньчжурии и аккуратные, как в компьютерной игре, поля китайских крестьян с маленькими неказистыми домиками из красного кирпича. До сих пор люблю эти пейзажи, надо сказать.
Да и Харбин – так получилось, что впоследствии он стал моим любимым китайским городом, куда я с удовольствием возвращаюсь в любое время года. Но тогда, в 1999-м, мною двигали туристические цели. Прежде всего, шоппинг в подземном торговом центре и аквапарк в гостинице «Сингапур» – воплощённая мечта владивостокских детей.
Всё остальное (Арбат, набережная Сталина, парк северо-восточных тигров, буддийский храм) было как бы между делом. Да и не сказать, чтобы эта поездка, хоть она и была первой, стала путешествием на другую планету. Всё-таки Китай всегда был рядом. Китайские рынки, китайские вещи, да и сами китайцы, были неотъемлемой частью Владивостока 90-х.
Запомнилось почему-то другое.
Например, отлично помню, что наша тургруппа жила в новенькой гостинице «Куньлунь» прямо возле железнодорожного вокзала. Гостиница казалась мне настоящим небоскрёбом – во Владивостоке таких высоких зданий не было. Жизнь вокруг вокзала кипела, шумела, воняла и спала прямо на асфальте. Это вполне соответствовало представлениям о Китае, но запомнилось, да.
А ещё запомнилось вот что:
Во-первых, велосипеды. Харбин 1999-го был всё ещё городом велосипедистов, причём многие из них, прямо как в фильмах про 70-е, носили синие и тёмно-зелёные робы. Машин тоже было много, но в памяти засели виды огромных велосипедных парковок и поток велосипедистов, начинающих движение на зелёный свет светофора.
Во-вторых, значки с Мао Цзэдуном. Тогда их продавали повсюду, но с рук, просто расстелив кусок ткани прямо на асфальте. Даже не знаю, кто их покупал. Китайцам они вряд ли казались ценностью, иностранцем – тем паче. Я вот, впрочем, купил несколько штук. К моему огромному удивлению спустя шесть лет я написал дипломную работу про материальную субкультуру движения хунвэйбинов в годы «культурной революции», и отдельная глава там была посвящена этим значкам.
В-третьих (и это самое сильное впечатление) –… та-дам!.. яйца, которые варили в соевом соусе и продавали на улицах повсеместно. Вонючие, в непонятной чёрной жидкости, все в трещинках. Потом, возвращаясь мыслями к своей первой поездке в Китай, эти яйца неизменно всплывали в моей голове.
Не могу сказать, что я влюбился в Китай, но он стал мне любопытен, да.
Так что через год я пошёл и написал заявление на поступление в Восточный институт на специальность «Страноведение Китая».
В следующий раз в Китае я оказался уже на стажировке – летом 2001 года – в Даляне. К тому моменту я уже выучил наизусть учебник Кондрашевского и подбирался к Меликсетову. Так что это, как говорится, была уже совсем другая история и совсем другие впечатления.
#прямая_речь #личные_80е
Оригинал — от 26 января 2020 года.
Строго говоря, первым китайским городом, который я увидел, был приграничный Суйфэньхэ. Как и положено будущему представителю дальневосточной школы китаеведения, Китай я открывал с заднего входа. Но всё пребывание в Суйфэньхэ ограничилось обедом и пересадкой на автобус, который потом весь день до ночи ехал по недавно построенной «бетонной» трассе в Харбин.
Слушая альбом "Земфира" группы "Земфира", я смотрел величественные склоны сопок Маньчжурии и аккуратные, как в компьютерной игре, поля китайских крестьян с маленькими неказистыми домиками из красного кирпича. До сих пор люблю эти пейзажи, надо сказать.
Да и Харбин – так получилось, что впоследствии он стал моим любимым китайским городом, куда я с удовольствием возвращаюсь в любое время года. Но тогда, в 1999-м, мною двигали туристические цели. Прежде всего, шоппинг в подземном торговом центре и аквапарк в гостинице «Сингапур» – воплощённая мечта владивостокских детей.
Всё остальное (Арбат, набережная Сталина, парк северо-восточных тигров, буддийский храм) было как бы между делом. Да и не сказать, чтобы эта поездка, хоть она и была первой, стала путешествием на другую планету. Всё-таки Китай всегда был рядом. Китайские рынки, китайские вещи, да и сами китайцы, были неотъемлемой частью Владивостока 90-х.
Запомнилось почему-то другое.
Например, отлично помню, что наша тургруппа жила в новенькой гостинице «Куньлунь» прямо возле железнодорожного вокзала. Гостиница казалась мне настоящим небоскрёбом – во Владивостоке таких высоких зданий не было. Жизнь вокруг вокзала кипела, шумела, воняла и спала прямо на асфальте. Это вполне соответствовало представлениям о Китае, но запомнилось, да.
А ещё запомнилось вот что:
Во-первых, велосипеды. Харбин 1999-го был всё ещё городом велосипедистов, причём многие из них, прямо как в фильмах про 70-е, носили синие и тёмно-зелёные робы. Машин тоже было много, но в памяти засели виды огромных велосипедных парковок и поток велосипедистов, начинающих движение на зелёный свет светофора.
Во-вторых, значки с Мао Цзэдуном. Тогда их продавали повсюду, но с рук, просто расстелив кусок ткани прямо на асфальте. Даже не знаю, кто их покупал. Китайцам они вряд ли казались ценностью, иностранцем – тем паче. Я вот, впрочем, купил несколько штук. К моему огромному удивлению спустя шесть лет я написал дипломную работу про материальную субкультуру движения хунвэйбинов в годы «культурной революции», и отдельная глава там была посвящена этим значкам.
В-третьих (и это самое сильное впечатление) –… та-дам!.. яйца, которые варили в соевом соусе и продавали на улицах повсеместно. Вонючие, в непонятной чёрной жидкости, все в трещинках. Потом, возвращаясь мыслями к своей первой поездке в Китай, эти яйца неизменно всплывали в моей голове.
Не могу сказать, что я влюбился в Китай, но он стал мне любопытен, да.
Так что через год я пошёл и написал заявление на поступление в Восточный институт на специальность «Страноведение Китая».
В следующий раз в Китае я оказался уже на стажировке – летом 2001 года – в Даляне. К тому моменту я уже выучил наизусть учебник Кондрашевского и подбирался к Меликсетову. Так что это, как говорится, была уже совсем другая история и совсем другие впечатления.
#прямая_речь #личные_80е
Оригинал — от 26 января 2020 года.
Помните, как мы рассказывали свои первые впечатления от Китая 80-90-х?
Давайте послушаем Фуксию Данлоп, автора замечательных книг по китайской кухне, включая автобиографический бестселлер Shark's Fin and Sichuan Pepper (в русском переводе из названия почему-то исчез сычуаньский перец, и остался только "Суп из плавников"):
"Осенью 1994 года иностранный отдел Сычуаньского университета устроил собрание, чтобы поприветствовать новую партию иностранных студентов, приехавших учиться в Чэнду.
Мы собрались в актовом зале общежития, где строгий представитель Бюро общественной безопасности зачитал нам принятые в Китае законы, касающиеся «инородцев» — именно так перевел его слова местный преподаватель английского языка.
Нам объяснили, что «подрывная деятельность» доведет до беды, а в случае серьезного нарушения закона нас ждет депортация из страны. Это послужило нам напоминанием: думы о жизни в Китае могли у некоторых из нас вызвать волнение, но вместе с этим и Китай, медленно открывающий двери миру после десятилетий маоистского хаоса, не в меньшей степени нервничал при мысли о нас.
В середине 90-х иностранная община в Чэнду вряд ли могла похвастаться особым многолюдьем. Нас, студентов-«инородцев», всего было сто двадцать человек. Плюс к этому в городе проживало несколько американцев, сотрудников консульства, иностранных преподавателей, да еще пара работников благотворительных организаций, а также загадочный бизнесмен из Перу.
Японские студенты, которых насчитывалось около сорока, держались особняком и никого в свой круг не принимали. Остальные из нашей студенческой братии — итальянцы, французы, монголы, русские, эфиопы, поляки, иорданцы, лаосцы, гаитяне, немцы, датчане, канадцы и американцы — жили и общались вместе.
Огороженный участок кампуса и общежитие, где мы обитали, китайские студенты называли «Домиком для панд», поскольку им казалось, что к нам относятся как к редким животным, находящимся на пороге истребления.
Сами же китайские студенты проживали в общежитиях, представлявших собой бетонные коробки. Университетская администрация набивала их по восемь человек в комнату — зимой там не было отопления, а о кондиционерах летом можно было только мечтать. До общих душевых китайским студентам приходилось идти, да и воду давали только в определенное время.
Мы же, в отличие от них, располагались в уютных, застеленных коврами комнатах по два человека, у нас было и отопление зимой, и кондиционеры летом, на каждом этаже имелись и кухни, и стиральные машины, и душевые.
В ресторанчике при общежитии готовили блюда сычуаньской кухни, которые были значительно лучше (и гораздо дороже) всего того, что подавалось в столовой для китайских студентов. У ворот в наше общежитие дежурил вахтер. Там же помещалась и контора, из окон которой мрачные работники иностранного отдела следили за тем, чем мы занимаемся.
Несмотря на то что мы жили в золотой клетке, дверь ее была открыта. Стоило нам переступить порог, как нас тут же подхватывал водоворот бурлящей Сычуани.
Буквально за углом от ворот, ведущих в кампус, начинался рынок, заваленный свежими продуктами. В баках с водой билась рыба, извивались угри, в клетках кудахтали куры и крякали утки.
На огромных бамбуковых подносах громоздились горы овощей и фруктов: водяные бататы и молодые побеги бамбука, головки чеснока и горькие дыни. В одной лавке продавалась дюжина разных сортов соевого творога тофу.
Возле корзин, свитых из бамбука и набитых самыми разными дарами природы, на крошечных табуретках сидели крестьяне, которые были готовы отвесить вам все, что нужно, в цзинях или лянах , держа наготове старомодные ручные весы, и тут же назвать цену, щелкнув костяшками счетов".
#прямая_речь #личные_80е
Впервые опубликовано 18 февраля 2020 года.
Давайте послушаем Фуксию Данлоп, автора замечательных книг по китайской кухне, включая автобиографический бестселлер Shark's Fin and Sichuan Pepper (в русском переводе из названия почему-то исчез сычуаньский перец, и остался только "Суп из плавников"):
"Осенью 1994 года иностранный отдел Сычуаньского университета устроил собрание, чтобы поприветствовать новую партию иностранных студентов, приехавших учиться в Чэнду.
Мы собрались в актовом зале общежития, где строгий представитель Бюро общественной безопасности зачитал нам принятые в Китае законы, касающиеся «инородцев» — именно так перевел его слова местный преподаватель английского языка.
Нам объяснили, что «подрывная деятельность» доведет до беды, а в случае серьезного нарушения закона нас ждет депортация из страны. Это послужило нам напоминанием: думы о жизни в Китае могли у некоторых из нас вызвать волнение, но вместе с этим и Китай, медленно открывающий двери миру после десятилетий маоистского хаоса, не в меньшей степени нервничал при мысли о нас.
В середине 90-х иностранная община в Чэнду вряд ли могла похвастаться особым многолюдьем. Нас, студентов-«инородцев», всего было сто двадцать человек. Плюс к этому в городе проживало несколько американцев, сотрудников консульства, иностранных преподавателей, да еще пара работников благотворительных организаций, а также загадочный бизнесмен из Перу.
Японские студенты, которых насчитывалось около сорока, держались особняком и никого в свой круг не принимали. Остальные из нашей студенческой братии — итальянцы, французы, монголы, русские, эфиопы, поляки, иорданцы, лаосцы, гаитяне, немцы, датчане, канадцы и американцы — жили и общались вместе.
Огороженный участок кампуса и общежитие, где мы обитали, китайские студенты называли «Домиком для панд», поскольку им казалось, что к нам относятся как к редким животным, находящимся на пороге истребления.
Сами же китайские студенты проживали в общежитиях, представлявших собой бетонные коробки. Университетская администрация набивала их по восемь человек в комнату — зимой там не было отопления, а о кондиционерах летом можно было только мечтать. До общих душевых китайским студентам приходилось идти, да и воду давали только в определенное время.
Мы же, в отличие от них, располагались в уютных, застеленных коврами комнатах по два человека, у нас было и отопление зимой, и кондиционеры летом, на каждом этаже имелись и кухни, и стиральные машины, и душевые.
В ресторанчике при общежитии готовили блюда сычуаньской кухни, которые были значительно лучше (и гораздо дороже) всего того, что подавалось в столовой для китайских студентов. У ворот в наше общежитие дежурил вахтер. Там же помещалась и контора, из окон которой мрачные работники иностранного отдела следили за тем, чем мы занимаемся.
Несмотря на то что мы жили в золотой клетке, дверь ее была открыта. Стоило нам переступить порог, как нас тут же подхватывал водоворот бурлящей Сычуани.
Буквально за углом от ворот, ведущих в кампус, начинался рынок, заваленный свежими продуктами. В баках с водой билась рыба, извивались угри, в клетках кудахтали куры и крякали утки.
На огромных бамбуковых подносах громоздились горы овощей и фруктов: водяные бататы и молодые побеги бамбука, головки чеснока и горькие дыни. В одной лавке продавалась дюжина разных сортов соевого творога тофу.
Возле корзин, свитых из бамбука и набитых самыми разными дарами природы, на крошечных табуретках сидели крестьяне, которые были готовы отвесить вам все, что нужно, в цзинях или лянах , держа наготове старомодные ручные весы, и тут же назвать цену, щелкнув костяшками счетов".
#прямая_речь #личные_80е
Впервые опубликовано 18 февраля 2020 года.