​​Антрополог Джозеф Хенрик занимался изучением быта в общинах мапуче, пока жизнь не занесла его на факультет психологии и экономики в Университете Британской Колумбии. Погрузившись в мир экспериментов о дилемме пассажира и тройственного выбора, он удивился одной очевидной вещи, которую никто до этого не замечал: результаты таких исследований принято распространять на весь человеческий род, тогда как участие в них, как правило, принимали только студенты из США или стран северной Европы. Подключив несколько десятков учёных из разных стран, Хенрик выяснил, что наука зациклена не просто на белых мужчинах, а на представителях исключительно западных, образованных, промышленно развитых, богатых и демократических обществ, которые никогда не выдают тот же результат, что жители Кореи, Саудовской Аравии или Фиджи. То, что принято назвать «человеческой психологией» оказалось лишь культурно-психологической особенностью человека Запада.

В своей монографии «Самые странные в мире. Как люди Запада обрели психологическое своеобразие и чрезвычайно преуспели» Хенрик попытался объяснить человеческое психологическое разнообразие и выяснить, откуда растут ноги у особенностей представителей западного общества. Религия, семья, торговля, кооперация и воины – всё это составляет основу для культурной эволюции, которая происходит параллельно эволюции генетической. Согласно теории Хенрика, такие мелочи, как моногамный брак или запрет на браки родственные, влекут за собой упразднение институтов, основанных на родстве, и ослабление связей с членами семьи, а это, в свою очередь, делает человека более сосредоточенным на себе и взращивает в нём мораль, основанную на намерениях. И вот мы уже стоим у обезличенных рынков, разделяем труд и больше зависим от формальных институтов, чем от воли троюродного дяди-большого начальника, с которым поссорились на свадьбе двоюродной сестры. Привет, новый человек, с низким уровнем конформности и внутригруппового фаворитизма, зато с жаждой всё решать и контролировать самому!

Немного жаль, что Хенрик наслушался советов редакторов и начал свою книгу с «козырей»: в основной части работы кулстори, к которым привык в начале, практически исчезли, а многостраничные пояснения к графикам и диаграммам стали настолько избыточными, что хотелось пролистывать. Тем не менее в работе много интересного, чего стоит только новый взгляд на эволюцию человеческого мозга, которая произошла благодаря чтению и до сих пор затронула далеко не всех людей на планете.

​​«Американское чтиво» (реж. Корд Джефферсон, 2023)

Если вы сейчас слышите высокий тоненькой писк, то не торопитесь проверять сосуды, это я пищу от восторга, ведь Корд Джефферсон в своём новом фильме (это, кстати, экранизация) устами темнокожего героя-писателя наконец высказал всё то, что давно хотелось высказать и мне, при этом обойдясь без обвинений в снобизме и расизме в свой адрес.

Телониус «Монк» Эллисон – писатель-интеллектуал, преподающий литературу в одном из престижных колледжей. Увы, его последний роман-долгострой, переосмысляющий «Персов» Эсхила, настолько же хорош, насколько лишён коммерческого потенциала: издательствам подавай стереотипные истории, в которых говорящие «мазафака» чёрные парни из гетто гибнут от пуль полицейских, а их беременные подружки утирают слёзы, причитая о нелёгкой доле потомков рабов так, словно поют госпел. «Хотите – нате!» – говорит Монк и присылает агенту рукопись, озаглавленную My Pafology. Где-то на стадии между предложением на 700+ тысяч от издательства и четырьмя миллионами от киностудии, на свет появляется и писательское альтер-эго интеллигента Монка – беглый преступник Стэг Р. Ли.

В своей «Американхе» Чимаманда Нгози Адичи упоминает интересный факт: голосуя за Барака Обаму, темнокожее население США надеялось, что с приходом к власти небелого президента решатся все их проблемы. Одни видели в нём избавителя от бытовой сегрегации, другие просто надеялись на большую репрезентацию темнокожих в шоу-бизнесе и политике. Выпускник частной школы, Колумбийского и Гарварда в представлении жителей Куинса должен был в первую очередь решать проблемы, связанные с неравенством, с которыми сам он никогда не сталкивался из-за вагона и маленькой тележки доставшихся в наследство от родителей матери привилегий. Однако в сознании большинства тёмный парень в обязательном порядке не только хранит бас-гитару в подвале, но и отводит в уголке своего сердца место для гетто, рэпа и первой отсидки за хранение наркотиков.

Монк, родившийся в семье потомственных врачей, и воспитанный в доме с прислугой, как и Обама, во многом белее многих окружающих, именно поэтому его так триггерит сужение опыта всех афроамериканцев до историй о парнях с пушками, не сумевших закончить среднюю школу. Право быть темнокожим писателем, работающим вне беллетристики о гетто или расовых исследований, ему приходится буквально выгрызать, каждый раз объясняя банальную вещь: цвет кожи не единственное, что может быть основой для самоидентификации.

Весь фильм Корд Джефферсон, удобно устроившись, сидит на двух стульях, одной рукой кидая камушки в огород однообразной массовой литературы о страдании темнокожего населения современной Америки, другой – пеняя Монка в излишней эмоциональной закрытости, которая и заставила его забраться на верхушку башни из слоновой кости, где он строчит свои высокоинтеллектуальные нетленки. Хочется ли при этом попросить режиссёра или снять крестик, или надеть трусы? Как ни странно, нет, ведь он прекрасно понимает: вопрос всегда в том, чего ты действительно хочешь. Тропы к славе, деньгам и самореализации не всегда пересекаются, иногда нужно выбрать только одну и идти, не сворачивая.

Еврейский стыд и срам, питерская подростковая эволюция от Scooter до Prodigy, белорусский магический реализм – что общего между всеми этими явлениями? Правильный ответ: ничего. Но так посты не пишутся, поэтому придётся признаться, что это всё – моё мартовское чтение.

«Шмуц» Фелиция Берлинер
Едва вечером в доме замолкают голоса, Рейзл открывает рабочий ноутбук и запускает одно за другим беззвучные видео, на которых мужчины штупают женщин. Перед лицом мелькают бледные тухлесы, влажные шмунди и ярко-розовые шванцы. Ой-вей! Подходящее ли это кино для молодой мейделе из ортодоксальной семьи? Хас вешалом привести такую калле в приличный дом на бешале.

Порнозависимая хасидка – героиня из разряда «лучше не придумаешь»: в книге может вообще ничего не происходить, читатель купит её лишь для того, чтобы понаблюдать за столкновением двух диаметрально противоположных миров в одной девчачьей кровати. Наверное, поэтому Фелиция Берлинер решила и не напрягаться с центральным конфликтом, оставив его подвешенным в воздухе. Решение так себе, скажу я вам.

«Возраст согласия» Елена Кречман
Знали бы родственники Рейзл, что творит в романе Елены Кречман шестнадцатилетняя Ксюша, перестали бы считать девушку развратницей. То, на что нью-йоркская студентка только смотрит, питерская лицеистка воплощает в жизнь в компании пятидесятилетнего женатого любовника. Не столько, потому что любит секс или своего Юру, сколько...а реально, почему?

В мире «Возраста согласия» связь с мужчиной на тридцать пять лет старше не что-то из ряда вон. Роман с владельцем красивого мерседеса становится вполне предсказуемым и закономерным продолжением ряда «дитя девяностых», «мать-алкоголичка», «отсутствие родительского надзора», «связалась с дурной компанией». Любовник постарше как часть взросления. Необязательная и не самая приятная, но и не разделяющая жизнь на «до» и «после». Можно спрыгнуть с крыши и ничего не сломать, можно выпить растворитель и не умереть, а можно получить опыт неравных отношений, отряхнуться и пойти дальше, сказав «было».

«чорны лес» тони лашден
В книжном сообществе есть мнение, что о современности хорошо писать невозможно: уж больно мала дистанция, у авторов не было времени всё хорошенечко осмыслить и переварить, поэтому всё, что они могут выдать – лишь окололитературная отрыжка из собственных соплей и слюней, в которой то и дело появляются случайно проглоченные шерстинки белого пальто. Сборник рассказов «чорны лес» тони лашден писал:а с августа 2020го по лето 2023го, и его тексты осмысляют как раз всё то, что в это время происходило с Беларусью. Причём делают они это просто фантастически.

Магические реализм по-белорусски – это не огромная разумная картошка на тракторе, а пшеница, не понимающая крики о помощи на русском языке, кустящиеся повестки, злобные пограничники, каждый переход отбирающие у людей частичку их плоти, и пожирающее людей огромное болото, в котором живёт страшный Хищ. Да и родина в прозе лашден вовсе не песенная уродина, любовь к которой всё ещё жива вопреки, а хищное животное, которого всегда чуток побаиваешься, зная, что в любой момент оно может со всей дури вцепиться в ту руку, что хотела его погладить.

Я насмотрелась интервью Энтони Юлая, остудила жопу и сняла видео о некнижной стороне книжного блогинга. Если вы всегда хотели знать, дерутся ли блогеры из-за цитат для блёрбов, на что тратят свои миллионы от издательств и как глумятся над авторами самиздата – добро пожаловать на Boosty. Для тех, кто не хочет оформлять подписку, прикрутила возможность покупки доступа конкретно к этому видео за 100 рублей или 1 евро.

​​«ЙЕЛЛОУФЕЙС» РЕБЕККА КУАНГ

Джун Хейворд – малоизвестная писательница, мечтающая о всемирной славе, больших деньгах и контрактах с Netflix. Всё это есть у её университетской знакомой Афины Лю, тиражи азиатского фэнтези которой не залёживаются на складах издательств. Став свидетельницей смерти Афины от рук коварного блинчика, вставшего девушке поперёк горла, Джун забирает черновики романа приятельницы о китайском трудовом корпусе на фронте Первой мировой, и, доработав, издаёт их под собственным именем. Ну как «под собственным», под именем Джун Сонг – американки НЕазиатского происхождения, которая просто очень-очень впечатлилась неочевидным фрагментом китайской истории.

На всех парах развивая тему писательского плагиата и рассказывая о том, как устроен американский издательский бизнес, Куанг с помощью не только ненадёжной, но и малоприятной нарраторки, попутно затрагивает в «Йеллоуфейсе» ещё миллион вопросов, крутящихся вокруг да около литературного творчества. Главный из них – апроприация культуры, превращение чужих коллективных травм в тот «сор», из которого «растут, не ведая стыда» бестселлеры из списка New York Times. Живя по законам бизнеса, книгоиздательская индустрия не может игнорировать запрос на этническое разнообразие и «экзотику», поэтому готова закрывать его беллетристикой всех мастей от авторов любого из цветов радуги. Писателям, выискивающим вдохновение и неизбитую тему для очередного романа под каждым листиком и камнем, глупо игнорировать позабытые моменты прошлого, даже если это прошлое не их народа и расы. Читателям же остаётся только смириться и надеяться, что автор при работе над текстом если и не ночевал в архиве, то хотя бы не поленился немножко погуглить.

«Кради, как художник» – побуждает нас Остин Клеон. «Всё равно не красть не получится» – добавляет Ребекка Куанг. Литература всегда была в том числе присвоением чужого опыта, и остаётся им даже в век автофикшна с его стремлением к биографичности и искренности, так что, может, и вправду пора перестать удивляться романам о нелёгкой доле американских рабынь от автора из Поволжья или тому, что за красивым псевдонимом Араки Ясусала скрывался «банальный» Кент Джонсон.

Американская писательница Эмма Страуб – автор семи бестселлеров, ученица Лорри Мур, дочь Питера Страуба и человек, блёрбы для книг которого пишет Энн Пэтчетт, однако известности и популярности среди русскоязычных читателей это ей нисколько не добавляет. К выходу новой книги Страуб, прочитала ещё и старую, теперь рассказываю об обеих.

«Здесь все взрослые»
Астрид Стрик случайно стала свидетельницей того, как школьный автобус сбил её знакомую. Отойдя от шока и поддавшись мысли о том, что жизнь не вечна, женщина собирает своих взрослых детей ради признания. Оказывается, Астрид давно уже не безутешная вдова, а состоит в длительных отношениях со своей парикмахершей. Тут уже шок должен был настигнуть отпрысков героини, но большинство из них настолько погрязло в собственных проблемах, что до беса в ребро матушки им просто нет дела: вот бы ночь простоять, да день продержаться.
Прочитав название книги, может показаться, что Страуб написала очередную историю об инфантилах, которые не в состоянии говорить ртом и брать на себя ответственность. На деле герои не такие уж бесячие, а наличие у каждого выдуманных проблем, делает их только ближе к читателю. Конечно, посыл о том, что в кругу семьи всегда можно найти поддержку, нынче кажется не самым правдоподобным, но совсем в сладкую патоку роман не скатывается, и многим любителям семейных романов придётся по душе.

«Завтра в тот же час»
Сорокет Элис отпраздновала попойкой в русском баре Matryoshka, а на утро проснулась шестнадцатилетней. Вместо того, чтобы искать русский след в стремительном омоложении, героиня решила использовать перемещение во времени для того, чтобы как-то повлиять на судьбу любимого папы, в настоящем прикованного к больничной койке. Ну и заодно почему бы не женить на себе симпатичного приятеля?
Последний роман писательницы никак не назовёшь чем-то из разряда must read, но и отнести «Завтра в тот же час» к лёгкому пляжному чтению, где всё закончится свадебным хэппи-эндом, тоже не получится. Скорее это просто необязательная книга, фантастические элементы которой нужны для оригинального описания «общего недомогания стареющего миллениала». Пока Элис многократно перемещается туда-сюда во времени в попытке найти идеальную жизнь, в которой чувствовала бы себя гармонично, читатель, спустивший кучу денег на психотерапию, а не создание машины времени, постепенно осознаёт: идеальная жизнь невозможна не только у него, но и у книжных персонажей, ведь те тоже понятия не имеют, что должно скрываться за этой идеальностью. Такие нынче «Из 13 в 30».

​​«КАДАВРЫ» АЛЕКСЕЙ ПОЛЯРИНОВ

Кадавры – необъяснимые феномены, так называемые мортальные аномалии, внезапно появившиеся по всей России. Мёртвые дети, слегка покрытые солью, неподвижно стоят в степях и в болотах, то ли спущенные с небес, то ли восставшие из-под земли. Вместе со старшим братом Матвеем, взявшим на себя роль водителя и грузчика, Даше нужно осмотреть их все, обновить информацию об объектах и сделать новые фото. А ещё хорошо бы успеть проанкетировать тех, кто живёт рядом с кадаврами, пока не накрыло симптомами синдрома смещённого горя, которое неизбежно настигает исследователей, слишком часто заглядывающих в глаза мёртвых мальчиков и девочек.

Этот роман был для меня чёрным ящиком, о содержимом которого можно было только догадываться. Очередная пугающая антиутопия о России будущего? Ужасы о мёртвых детях, по ночам шевелящих пальцами? Фантастика об аномальных зонах, в которых творится чёрте что? Продвигаясь по сюжету и отметая один за другим жанровые варианты, я всё больше погружалась в романный мир, так похожий на наш самым неприятным: в нём страшное становится обыденным уже на второй месяц, мёртвые дети вызывают эмоции, только когда счёт идёт на единицы, а для тех, кто и спустя время продолжает проявлять эмпатию, уже есть подходящий диагноз. Что это, если не реализм, и каким нынче быть реализму, с нашими-то реалиями.

«Кадавры» построены как художественное описание одного исследования. Текст об экспедиции по югу России прерывается вставками из научной и публицистической литературы, рассказывающей о бытовании мортальных аномалий. Доказывая обыденность явления в художественном мире произведения, Поляринов даже приводит отрывки из текстов романных Виктора Пелевина, Владимира Сорокина, Дмитрия Быкова и Майи Кучерской, легко угадывающихся за именами писателей Виктора Пустоты, Владимира Гарина, Дмитрия Остромова и Майи Лесковой. Эти постмодернистские игрища с сюжетами несуществующих книг, на страницах которых нашлось место кадаврам, становятся для читателя своеобразными «тамбурами», в которых можно подышать воздухом, в то время как Даша и Матвей на полном ходу въезжают на лишённую света территорию, населённую лишь призраками утраты, смерти и страха.

Как это часто бывает, исследование внешних объектов стало отправной точкой для исследования героями себя. И Даша, и Матвей, продвигаясь от одного соляного ребёнка к другому, погружаются в своё прошлое. В каждом на свет выходит нечто давно умершее и закостеневшее, как изучаемые ими кадавры. Оба в своё время стали теми, кто отвернулся от чужого страдания, отказавшись протянуть руку помощи и сделав вид, что ничего не произошло. Надо ли говорить, что такая поведенческая стратегия в долгосрочной перспективе оказалась губительной? И надо ли спрашивать: зачем тогда мы её повторяем?

«МЫ ВСЕМ ЧУЖИЕ» (реж. Эндрю Хэй, 2023)
 
Главная загадка нового фильма Эндрю Хэя для меня заключалась в том, почему на роль матери взяли тридцатидевятилетнюю Клэр Фой, тогда как сына играет сорокасемилетний Эндрю Скотт. Неужели, Голливуд, решив, что все давно уже свыклись с двадцатилетними партнёршами рядом с сорокалетними звёздами экрана, перешёл на новый уровень гнобления женщин?
 
Конечно же, оказалось, что Хэй не женоненавистник и даже ни разу не намекает на то, что Фой плоховато сохранилась и теперь сгодится только для возрастных ролей. Просто главный герой картины, одинокий гей Адам, живущий в практически незаселённом многоквартирном доме и мечтающий написать автофикшн-роман, но работающий над киносценариями, всё больше уползает из действительности в уютную раковину детских воспоминаний. В этой раковине его родители живы и вечно молоды, а сам он может говорить с ними о чём угодно, как взрослый со взрослыми.
 
То, что казалось целительным, вскоре становится для героя не просто болезненным, а убивающим. Жить в прошлом нельзя, жить в настоящем невозможно, потому что с ним у Адама нет никакой сцепки: боясь снова потерять самое ценное, он десятилетиями отказывался от того, что могло бы стать его поддержкой и опорой.
 
«Мы всем чужие» – адаптация японского романа «Лето с призраками» Таити Ямады, одну из сюжетных линий которого Хэй смешал со своим же «Уик-эндом». От общения с духами, привычного для азиатской культуры, фокус сместился к его причине – тотальному одиночеству. И эта тема настолько универсальна, что не важно, небоскрёбы какой из столиц за окном у героя, их обитатели не менее, а то и более призрачны, чем давно потерянные родственники.

​​Прочитала в марте 10 книг, почесала репу, разглядывая список Великих американских романов последних ста лет от The Atlantic (читала 30 из 136), наконец взялась за третий том «Воспоминаний о прошлом Земли» Цысиня, которые мусолю ровно четыре года.

С началом весны любопытства ради мы стали ходить гулять с собакой в другую сторону от дома и открыли для себя чудный мир потсдамской набережной Хафеля с цаплями, утками, водоплавающими полёвками, дроздами, лысухами и даже одним бобром (курвой, естественно, потому что он уползает в реку, как только нас видит). Так что участь Эми Липтрот меня всё-таки не миновала.

Каждый месяц я забываю о существовании в Берлине музейного воскресенья, когда в любой музей можно прийти бесплатно, если до этого успеть зарезервировать посещение, но в этот раз сломала систему и посмотрела выставку Эммы Тальбот в здании старой пивоварни и скульптуры во Фридрихсвердерской церкви. Мне так понравилось, что следующее воскресенье мы провели в Шпандау, где за 4,5 евро с носа можно весь день ходить по территории цитадели, смотреть на летучих мышей или посетить любой/все из шести музеев, среди которых, в том числе и центр современного искусства ZAK.

После того, как я расплылась в похвале «чорному лесу» тони лашден, в Германии прошёл фестиваль белорусского искусства. Было много крутых мероприятий, в том числе литературных, так что получилось посмотреть и послушать Сашу Филипенко. Кстати, в июне опять покажут постановку по его «Кремулятору» и можете делать ставки, зажмём ли мы 150 евро на билеты. В прошлый раз зажали.

Вот уже пятый абзац и до сих пор ни слова о сборке мебели – непорядок. Но это не потому что я её не собирала, а потому что она меня достала. В марте мы собрали диван и стол (да, ещё один, но я не виновата!). Через три дня после сборки дивана на нём появился гость с ночёвкой, так что теперь я знаю, как это устроено.

Главная мартовская новость заключается в том, что я получила немецкий ВНЖ, и теперь не только могу открывать банковские счета и заключать контракты на сотовую связь направо и налево, но и стала с Евросоюзом как шарик и горшочек: я в него замечательно вхожу и выхожу через любые страны любое количество раз. По этому случаю умотала в Кемерово, чтобы целовать кота, обнимать бабушку и наоборот. Занимаюсь этим до четвёртого числа, потом ищите меня в Москве на Non/Fiction под завалами книг.

​​Купили для поездки на Non/Fiction билет с багажом 23 кг, собрали вещи, а чемодан всё ещё подъёмный? Тогда мы идём к вам! Как обычно, составила подборку книг, которые нужно постараться урвать со стендов, пока они там ещё есть. Прочитанные с ссылками, желанные – просто списком.

«Йеллоуфейс» Ребекка Куанг
«Кадавры» Алексей Поляринов
«Дети в гараже моего папы» Анастасия Максимова
«Течения» Даша Благова
«Человек обитаемый» Франк Буис
«Завет воды» Абрахам Вергезе
«Северный лес» Даниел Мейсон
«Бумажные летчики» Турбьёрн Оппедал
«В холодной росе первоцвет» Сьон
«Когда солнце погасло» Янь Ланькэ
«Так громко, так тихо» Лена Буркова
«Церемония жизни» Саяка Мурата
«Масло» Асака Юзуки
«Песнь пророка» Пол Линч
«Я?» Петер Фламм
«Морское кладбище» Аслак Нуре
«Чтение мыслей. Как книги меняют сознание» Вероника Райхль

В этот раз помимо новинок поразительно много крутых переизданий. Если вы ещё не читали «Данцигскую трилогию» Грасса, «Особое мясо» Бастеррика, «Полицию памяти» Огава, «Зону интересов» Эмиса или «Рассечение Стоуна» Вергезе, не забудьте о них тоже!

Программа Non/Fiction нынче выглядит менее насыщенно, чем обычно, и некоторые издательства предпочли проводить презентации новинок хоть и в дни работы ярмарки, но вне Гостиного двора. Тем не менее я наковыряла интересного и, как обычно, взгрустнула, что не смогу успеть везде и всюду (в который раз вопрошаю: зачем ставить мероприятия для одной ЦА на одно и то же время?!).

4 апреля
13.00 Паблик-ток «От психоза до абсурда. Как, о чём и для кого пишут молодые авторы».
15.15 Презентация книги Роберто Баланьо «Дикие сыщики» и ближайших планов на серию «Великие романы».
16.15 Дискуссия «Одиночество в большом городе и эмоциональный голод. К выходу книги Светланы Павловой «Голод»
17.15 «Почему современная поэзия непонятна?» Презентация книги Гвидо Маццони «О современной поэзии».
20.15 Паблик-ток «Разработка персонажа. Есть ли формула идеального краша»

5 апреля
12.00 Доклады «Книжные и электронные ресурсы в России: тенденции и перспективы развития»
14.00 Круглый стол «Сложные вопросы в детской литературе»
16.15 Презентация романов двух писателей-врачей : Абрахам Вергезе «Завет воды» и «Даниел Мейсон «Северный лес»
17.15 Дискуссия «Читать не вредно! За что все любят жанровую литературу?»
18.15 Дискуссия «Как новая литература решает проблемы поколения?»
19.15 Разговор о «большой» китайской литературе

6 апреля
15.00 Дискуссия «Утраченные иллюзии»
17.00 Встреча «Больше, чем книга»: книжные клубы, аудиосериалы, сообщества
18.15 «Внутренняя кухня издательства: public talk "Дома историй"»

7 апреля
13.00 Дискуссия «Современные "герои нашего времени" в молодёжной литературе»
14.00 Паблик-ток «Как женщины меняют современную литературу»
15.00 Круглый стол «Книжные премии в России не популярны?»
16.15 Паблик-ток «Не сотвори себе кумира»
18.15 Лекция «Депрессия в культуре и искусстве: Как человечество исследовало отсуствие интереса к жизни от Ветхого Завета до наших дней»

Полную программу на все дни можно найти на сайте.

​​«Не ждите слишком многого от конца света» (реж. Раду Жуде)
 
Со времён начала «румынской волны» каждый фильм, добирающийся до русскоязычного зрителя из Румынии – обязательно отвал чего-нибудь, то башки, то жопы. От «Не ждите слишком многого от конца света» может отвалиться и то, и другое, в зависимости от того, насколько нежный котичек его посмотрит.
 
Главная героиня картины, помощница продюсера Анжела, пропадает на работе днями и ночами. Чтобы быстро снимать стресс, она придумала себе альтер-эго – пошляка-женоненавистника Бобито, который в своих роликах для Tik-Tok болтает о том, как он трахал чью-нибудь мать или любит Владимира Путина. Включив камеру и поставив фильтр, любительница Марселя Пруста, Мюриэл Спаркс и Салмана Рушди за секунду перевоплощается в лысого мужика с одной бровью и вываливает поток ругательств, которые в жизни можно услышать разве что на пьянке филологов с медиками.
 
Превращение доктора Анжелы в мистера Бобито – самый яркий, но отнюдь не единственный контраст в фильме. Работодатели женщины – богатые австрийцы, использующие румын как практически бесплатную рабочую силу. Румынский лес давно распродан, румынские фабрики работают на экспорт, румынские рабочие калечатся на производстве, остаются без социальных выплат, и даже после этого с радостью соглашаются сняться в австрийском фильме о том, что сами виноваты в своих увечьях. Это всё нисколько не мешает экранным румынам заглядывать в рот более богатым соседям, ненавидеть венгров или смеяться над цыганами и албанцами.
 
Ещё один контраст рождается из композиционного устройства картины. В нём фрагменты жизни помощницы продюсера переплетаются с фрагментами типичного румынского фильма 1980х «Анжела едет дальше», посвящённого женщине, водящей такси. Подцензурная производственная драма, как водится, содержала в себе любовную линию, и Раду Жуде в «Не ждите...» решил рассказать, что было с героями после титров, не забыв упомянуть: возлюбленный Анжелы-старшей, «орумыненный» венгр, обожающий Виктора Орбана.
 
Я, конечно, как обычно, недовольна хронометражем, но зато теперь верю, что у современной сатиры ещё не всё потеряно, и ищу фильтр с маской для своего бородатого матерщинника Виссариона.