​​В октябре прочитала шестнадцать книг, но запомню его не как месяц, когда я много и с удовольствием читала, а месяц, когда я не съездила на Франкфуртскую книжную ярмарку. Послушала рассказы очевидцев, посмотрела фоточки в Телеграм-каналах, почитала аналитику в СМИ, решила, что раз уж у меня после покупки билетов на Guano Apes есть планы на ноябрь следующего года, то почему бы не построить их и на более раннюю осень. А то до КРЯККа я всё собиралась, но так и не доехала, и чем всё закончилось?! Нет у нас теперь никакого КРЯККа!

Если что, у меня есть вполне уважительная причина непосещения Франкфурта, и это даже не День рождения мужа, а финал очередного языкового модуля и мастер-класс по произношению. Теперь я счастливый обладатель бумажки о том, что освоила немецкий на уровне А2.1, что никак не мешает мне сгорать от стыда при попытке записаться на УЗИ, но зато отбивает желание переходить на английский. Не знаю, сколько людей заработает нервный срыв, лишь бы я попрактиковала свой немецкий, знаю одно: произношение незнакомых слов громко и медленно не делает их более понятными.

В прошлый раз рассказывала вам о своём guilty pleasure в виде чтения «нытья» причастных к книгопроизводству, в этот раз самое время признаться, что нет ничего более гилтиплэжевого, чем наблюдать за вручением российских литературных премий. Испанский стыд от просмотров сюрпризов в «Давай поженимся» нервно курит в сторонке, когда камера и свет наводятся на Евгения Водолазкина или Павла Басинского. Не знаю, какой срок годности у пушкинской «чуши прекрасной», но, кажется, если возраст произносящего её перевалил за пятьдесят, она автоматически теряет всю прекрасность и превращается в лучшем случае в просто «бред». Но нет худа без добра, ведь после вручения очередной «Ясной Поляны» на просторах Телеграма появился канал «Абрамыч и Германыч», чей пост о том, кто же по мнению Басинского должен писать о зверях, я могу перечитывать бесконечно (он даже смешнее моей старой шутки о том, что пора бы уже избавиться от наградной нестабильности, создать «Большую Поляну» и вручать её по чётным годам Юзефовичу, а по нечётным – Водолазкину).

Недоумение месяца – столичный ажиотаж вокруг Эмира Кустурицы. Некогда хороший режиссёр и средней руки писатель уже давно стоит в одном ряду со Стивеном Сигалом, Натальей Орейро и другими позабытыми звёздами девяностых, о которых помнят только в России, а в прессе его фамилия мелькает лишь тогда, когда он в очередной раз благодарит Путина за «восстановление исторической справедливости» (так он называет бомбёжки соседней страны), просит денег из российского бюджета или заявляет Шойгу, что с радостью поработает в Театре Российской армии. Кустурица, чьи фильмы последних двадцати лет смотреть без фейспалмов довольно сложно, неплохо припал к кормушке Минкульта РФ, и, на самом деле, фиг с этим, его культом личности и влажными мечтами о Югославии, интерес у меня вызывает другое: неужели после того, как стало понятно, что ценности, транслируемые в его лучших работах, и ценности, транслируемые им в жизни, далеки друг от друга, как Плутон и Меркурий, можно всерьёз воспринимать любые его высказывания, кроме советов о том, как правильно подлизывать?

Пожалуй, хватит с вас на сегодня моей токсичности, если не подобрею от ярмарочного глинтвейна, вернёмся к ней через месяц, а пока пойду составлять подборку новинок ноября и готовить суперсписок к ярмарке Non/Fiction.

В ноябре Поляндрия No Age порадует нас переизданием «Полиции памяти», «Городец» – финалом трилогии CoDex от Сьона, «НЛО» – «Историей жира», Corpus – новым детективом Жоэля Диккера, Inspiria – «Обманом» Зэди Смит, а я прям сейчас порадую вас списком самых ожидаемых книжных новинок месяца.

«Что же дальше, маленький человек» Ханс Фаллада
Если поменять местами две части названия книги и обозвать Ганса Хансом, из старого романа Фаллады получится новый роман Фаллады. Это я, конечно, несмешно шучу, на самом деле «Синдбад» сделал большое дело: добыл и перевёл полную, нецензурированную нацистами, версию романа Фаллады о маленьких людях накануне большой беды.

«Дни, месяцы, годы» Янь Лянькэ
Опять обманываю вас с новизной, потому что на самом деле одна из двух повестей Яня Лянькэ в этом сборнике уже выходила семь лет назад на русском в переводе Юлии Курако. Новый перевод причти о слепом старике и его собаке сделала Алина Перлова, заодно поработавшая и над «Небесной песнью хребта Балоу» – стостраничной историей о том, как вдовствующая Четвёртая тётушка Ю пытается вылечить своих четырёх детей с отставанием в развитии.

«Велосипедная улица, 51» Коля Сулима
Я всерьёз настроена читать все художественные книги, в которых фигурирует Берлин, так что мимо эмигрантского автофикшна беларуского блогера, пройти никак не могу. Автор обещает гротеск и абсурд, и, вообще, хотел назвать книгу милой для всех сдающих тару фразой «Стекло – восемь центов, жесть – двадцать пять», так что мне уже всё нравится.

«Истории Фирозша-Баг» Рохинтрон Мистри
Одиннадцать рассказов об обитателях бомбейского района Фирозша-Баг, из которых годы позже выросли романы «Хрупкое равновесие» и «Дела семейные». Воспринимаю эту книгу как намёк на то, что надо бы уже прочитать Мистри, но теперь ещё больше не понимаю, с чего начать.

«Шум» Рои Хен
Для кого Хен – автор романа «Души», а для кого – переводчик Хармса, однако оба факта намекают на то, что его новый роман о трёх женщинах из разных поколений одной семьи точно не окажется просто ещё одной стандартной семейной сагой.

«Привет, красавица» Энн Наполитано
Вдохновившись «Маленькими женщинами» Луизы Олкотт, Энн Наполитано написала свою версию любимого романа, перенеся действие в Чикаго ХХ-XXI веков и поставив в центр истории со множеством женских персонажей неуверенного в себе юношу, выросшего в тени памяти о погибшей сестре.

«Сгинь!» Настасья Реньжина
Уж не знаю, виной тому мой жуткий книжный полумарафон или увеличение количества неплохих российских мистических ужастиков, но страх как хочется прочитать новый роман Реньжиной о том, как в охотничьей избушке где-то на Севере к семейной паре подселился некто третий и очень странный.

«Сказители» Утхит Хемамун
Толстенный роман молодого тайского (!) автора, в котором эпос и сказания слились с семейной сагой и романом взросления. Из аннотации ничего не понятно, да и кому она нужна: Хемамун сейчас чуть ли не самый известный писатель в Таиланде, а много ли вы таких знаете?

«Гомер навсегда» Ласло Краснохоркаи
Один из поздних романов Краснохоркаи, в котором всего 96 страниц, зато есть иллюстрации Макса Нойманна и аудиосопровождение от Миклоша Сильвестра. Обычно в подобные аудиовизуальные аттракционы превращают динамичные триллеры, забывающиеся через 10 секунд, но тут явно будет нечто большее.

Что ждёте сильнее всего?

​​Дебютировать в большой литературе со сборником малой прозы ещё несколько лет назад было не самой лучшей идеей. Идеей ещё хуже было бы только после выхода цикла рассказов выпустить ещё один. Именно так и сделала писательница Марго Гритт, которая явно не ищет лёгких путей к признанию в литературных кругах, зато отлично знает путь к своему читателю, приметившему её ещё во времена шорт-листа «Лицея» несколько лет назад.

Как и прошлый сборник, «Вторжение», вышедшие этой осенью «Чужеродные» – цикл, в котором есть скрепляющий все тексты мотив. Если рассказы из первой книги были объединены образом некого инородного, вторгающегося в привычную жизнь персонажей, то во второй герои оказались по разным причинам лишены этой привычной жизни и сами являются тем инородным, что способно вмешаться в предсказуемый ход вещей. Безымянный рассказчик «Чужеродных», рассказа, подарившего название всему циклу, – иммигрант, отделённый языковым барьером даже от своих сожителей, и пытающийся сохранить память о чужом родственнике. Саша из Acqua eterna везёт свою отстранённую мать в Венецию не для того, чтобы попытаться сблизиться, любуясь мостами и плавая на гондолах, а ради серьёзного разговора, на который не способна в нейтральной обстановке. Зоя из «О» видит, как после развода реальность буквально на глазах становится иной и пытается указать на эти изменения бывшему мужу, чья жизнь по-прежнему лишена любых метаморфоз. Все они больше не принадлежат тому миру, в котором когда-то могли быть своими: «и какой бы теперь ни купила билет, своего уже нет и своих уже нет», как поёт иноагентка Монеточка.

Перед выходом книги писательница предупреждала, что не стоит ждать от «Чужеродных» эмигрантской прозы, мол, Берлин Берлином, дёнер дёнером, но опыт смены страны проживания хотелось утрамбовать в какую-то менее привычную форму. Однако сборник, начавшийся как набор сюжетов для «Чёрного зеркала», к финалу всё-таки приходит к той самой эмигрантской прозе, какой она может быть в XXI веке, когда дневники покинувшей век назад Российскую империю аристократии смешиваются в голове с мемами из эмигрантских чатиков. И, на мой взгляд, именно посвящённые эмиграции «Заметки на полях каталога ИКЕА», «Музей отчего края» и «Красная нить» – самые сильные тексты цикла. В них писательница не пускается в бесконечные воспоминания о былом, не морализирует на тему «России, которую мы потеряли», и не преподносит сам факт миграции как конец света. В рассказах Гритт сквозит интерес к месту, языку, истории и повседневной жизни «выбранной родины», а героини хоть и осознают, что «Тата не та, и я не та» не отказываются от выстраивания новых связей и вместо поиска несуществующих корней занимаются тем, что пускают свои. И в этом видно ещё одно значимое отличие новой книги, от вышедшего в 2022 дебюта: чужеродность в большинстве случаев оказывается проблемой вполне преодолеваемой.

​​9 ноября – это не только день нашего переезда в Германию, самое время вспомнить о Пивном путче и Хрустальной ночи, но и дата падения Берлинской стены (сегодня, кстати, тридцатипятилетняя годовщина). Лет пять назад я бы назвала самым интересным для изучения временем в истории страны правление национал-социалистов, теперь же думаю «пфф, чего мы не знаем об этих ваших диктатурах» и с куда большим интересом исследую тот период, когда на карте Европы было сразу две Германии, а Берлин, как дождевого червя, коряво поделили на части. Конечно же, особый интерес вызывает Стена. До переезда я понятия не имела ни о мёртвой зоне, ни о том, что стен-то на самом деле было несколько, да и её развал воспринимала как нечто естественное, один из предвестников скорого краха Советского Союза. Теперь же знаю: не стоит недооценивать чёрного лебедя, особенно, когда он косолапо входит в комнату, наполненную протестантскими священниками, агентами Штази и журналистами.

В книге «Коллапс. Случайное падение Берлинской стены» Мэри Элиз Саротт предлагает посмотреть на событие, объединившее Германию, не как на волю высших сил или Горбачёва, не как на последствие сговора жидомасонов с англо-саксонскими рептилоидами и даже не как на единичный баг в системе или, наоборот, закономерность, обусловленную совокупностью экономических и политических факторов, а как на последствие конкретных действий конкретных же людей. Последовательно каждую главу исследовательница показывает, как нарастал конфликт между жителями ГДР и СЕПГ, и на что были готовы те и другие, лишь бы отстоять своё. По логике Саротт падение стены и объединение страны вовсе не было неизбежностью, которая, не случись она 9 ноября 1989, произошла бы на следующий день или на следующий год. Саротт настаивает, что не менее важными, чем долги ФРГ или распад Восточного блока, были протесты в Саксонии, немецкие беженцы в Венгрии и даже события на площади Тяньаньмэнь в Пекине. Именно поэтому ей важно называть имена и рассказывать истории. Например, матерей, чьих детей застрелили при попытке побега, пограничников, украшавших свою форму «аксельбантами снайперов», или пасторов, чьи приходы становились прибежищем диссидентов, выходивших на мирные протесты в 1980е.

В «Коллапсе» Саротт делает то же, что делал в «Немецкой осени» Дагерман – возвращает наше внимание к людям. Как датский журналист писал о послевоенной забытости участников Сопротивления, так и американская учёная указывает на мировую безвестность организаторов протестов, стоящих в тени Горбачёва, Коля и Кренца. Но я при чтении задумалась даже не о десятках или сотнях недополучивших славы или наград, а о тысячах пограничников и сотнях тысяч немцах, причастных к деятельности Штази. Массовых и громких процессов, как после Второй мировой, в 1990е ФРГ не было. Неужели эти люди просто продолжили жить в своих некогда выданных им панельках, мечтая о возврате в те времена, когда они могли носить свои аксельбанты? Хотя, чему я удивляюсь: где теперь вернувшиеся назад из ФРГ советские спецслужбисты, мы с вами прекрасно знаем.

​​Я уже свыклась с тем, что периодически на улицах появляется всё содержимое чьих-то квартир с дарственной надписью zu verschenken или, другими словами, «берите, что хотите». Но всё ещё, разглядывая чужие кухонные шкафы, бело-синие сервизы и потёртые кресла, думаю о тех людях, которым все эти вещи принадлежали раньше. Они умерли и теперь родственники, освобождают доставшуюся им в наследство квартиру? Или выиграли участие в «Квартирном вопросе» и поэтому им больше не нужны старые кухонные шкафы с отклеивающейся кромкой? Хочется верить, второе.

Однажды на газоне в соседнем дворе помимо стандартных мебели, техники, посуды и предметов интерьера появилась ещё и пробковая доска с пришпиленными к ней почтовыми открытками. Надо ли говорить, что о них я думала особенно долго и даже по непонятной причине забрала себе вместе с доской, словно пытаясь тем самым сохранить чужие памятные моменты, чтобы они не растворились в небытии.

Открытки – те самые «бумажные лётчики» из одноимённого романа Турбьёрна Оппедала. И эта метафора – единственное, что можно с уверенностью сказать о книге-коллаже, в которой за любым предложением может следовать приписка «но это не точно». «Память похожа на прилежно рассортированный архив, в который неожиданно ворвался смерч», поэтому рассказчик, одновременно сидящий в вагоне поезда, находящийся в номере отеля и в своих подвальных «катакомбах», где когда смотришь в окно, земля находится на уровне груди (но это всё не точно!), отказывается от линейного повествования и сюжетной истории в пользу разрозненных фрагментов с намёками на наличие дисфункциональной семьи, непростых отношений со сводным братом и болезненное расставание с любимой женщиной.

Отец, собирающий модели кораблей и коллекционирующий пластинки. Мать, не помнящая, как она родила старшего сына. Дядя, помешанный на идеальном порядке. Брат, увлекающийся киригами. М. – то ли Мария, то ли Маргарет, то ли Марианна, которая то ли любила, то ли ненавидела «Гиннесс». И самый, что ни на есть ненадёжный рассказчик, чья суперспособность – «чутьё к изъянам действительности и щербинкам на линейке жизни». Система персонажей и сюжет, в которых всё мерцает и бликует, контрастируют с бесспорными фактами о мире, в очередной раз запечатлёнными на страницах романа. Костница в Седлеце. Памятник Оскару Уальду в Дублине. Изрешечённые пулями дома в Кашмире. Всё уже ни раз зафиксировано на открытках, проштамповано в подтверждение подлинности. Бумажные лётчики летят к своим получателям неся не пространное и не личное, не настоящее, но и не прошлое, а где-то далеко их отправители, благодаря своим посланиям, на какое-то время становятся больше той жизни, что им выпала.

Кто-то путешествует, чтобы найти себя. Кто-то – чтобы с чувством радости и облегчения вернуться домой. Оппедал напоминает и тем, и другим: «куда бы мы ни полетели, кто-то уже успел побывать там до нас», это точно.

​​Семь лет назад Гран-при на Берлинале взял фильм польской режиссёрки Малгожаты Шумовской «Рожа». Это была история молодого симпатичного парня из глубинки, которому из-за полученной на стройке травмы сделали пластическую операцию, буквально собрав ему новое лицо по кусочкам. Темы принятия себя и бодипозитива в картине, конечно, имелись, но всё-таки работа Шумовской в большей степени рассказывала о современной Польше, чьё «лицо» после всего случившегося в ХХ веке тоже пришлось собирать буквально по шматам перед вступлением в Евросоюз, и теперь страна умудряется одновременно стоять на первом месте в списке развивающихся экономик Европы и запрещать женщинам распоряжаться собственным телом. Понятно дело, несмотря на широкий прокат, фильм тогда был не особо популярен.

В этом году на фестивале снова представили драму, конфликт которой связан с неконвенциональной внешностью. Герой «Другого человека» – начинающий актёр Эдвард, чьё лицо из-за некого неназванного заболевания обезображено многочисленными опухолями. Как и Элизабет Спаркс из нашумевшей «Субстанции», мужчина внезапно получает шанс стать лучшей версией себя и избавиться от физических недостатков, поучаствовав в эксперименте. И, как и героиня Деми Мур, герой «Другого человека» в последствии сталкивается со своим более успешным и харизматичным двойником по имени Освальд, который, кажется, не парился из-за отсутствия супервнешности ни секунды своей отличной жизни.

На старте создатель картины, Аарон Шимберг, имел явно больше составляющих для создания суперхита, чем Шумовская или Фаржа. «Другой человек» – драмеди, элементы боди-хоррора в котором укладываются в три минуты экранного времени, а в одной из главный ролей снялся английский актёр Адам Пирсон, перенёсший десятки операций из-за нейрофиброматоза. Бодипозитив, инклюзивность – звучит как заговор на успех, да и фестивальный старт у картины был весьма неплохой: Себастиан Стэн, которого многие в этом году запомнили за роль молодого Трампа в «Ученике» Аббаси, отхватил на Берлинале Золотого медведя. Так что же пошло не так?

Как ни странно, но Шимберг умудрился свести авторский посыл к тому же, к чему его в своё время сводили авторы заговоров и создатели марафонов желаний: если у тебя что-то не так, ты просто недостаточно старался. Плохо мечтал, хреново визуализировал, недостаточно рьяно клеил visual board. Вселенная не получила твои сигналы, дорогуша. Противопоставляя обладающего новым лицом, но всё ещё зажатого и закомплексованного Эдварда, и покрытого опухолями очаровашку Освальда, режиссёр делает вид, что никаких внешних факторов, из-за которых люди с особенностями во внешности предпочитают проводить время в одиночестве, просто нет. Социум уже достиг той стадии развития, когда внешность, как у актёров «Уродцев», притягивает взгляды, за которыми стоит не «фу!», а «он ничего!». Но где этот социум? Он с нами в одной комнате? До последнего ждала, что всё это окажется стёбом над популярным советом «просто будь собой», но увы. Не знаю, как для вас, а для меня такой месседж звучит как издевательство.

Немецкая Википедия меня обманула!
И это даже не кликбейт.

Закончив летом А1, я пару дней жила с шальной мыслью «а не почитать ли мне какой-нибудь комикс на немецком?» и полезла смотреть, нет ли случаем у Лив Стрёмквист непереведённых на русский работ. «Nein» – сказала мне Википедия, и показала, что последний вышедший комикс – «Внутри зеркальной галереи», прочитанный ещё два года назад. Я пожала плечами и отмахнулась от идеи чтения на немецком, а потом...

...потом в одном из книжных муж сунул мне под нос «Оракул говорит» – свежак этого года, в котором шведская комиксистка «проезжается» по советам различных «экспертов» по улучшению жизни и смеётся над несчастной Меган Маркл, писавшей вдохновляющие послания наркозависимым секс-работницам на бананах. Естественно, на кассу после этого мы пошли не с пустыми руками, а ещё...

...а ещё я решила вместо Википедии воспользоваться сайтом одного берлинского книжного магазина и в течение десяти секунд узнала о существования комикса Стрёмквист «Астрология» 2023 года. Посвящён он, не поверите, астрологии и стереотипам о знаках зодиака. Так что в следующие выходные я была уже не просто рассудительным упорным тельцом, а рассудительным упорным тельцом, читающим в поезде шуточки о том, что если и есть в мире что-то неизменное, то это парик Шер и выражение лица Мелании Трамп.

Теперь мне точно будет чем заняться в рождественские каникулы, в ожидании старта курса В1, а вам не отвертеться от чтения обзоров новых комиксов Лив Стрёмквист, персонажами которых, как обычно, стали звёзды поп-культуры и философии. Жамкайте китика, чтобы ускорить это дело и даровать мне сил для запоминания форм неправильных глаголов.

​​Кто уже успел посмотреть моё видео о берлинских книжных, тот наверняка заметил целые стены, покрытые экземплярами «Привет, красавица» Энн Наполитано. Роман вышел в США в прошлом году, сразу занял себе местечко в списке бестселлеров New York Times и стал сотой книгой в книжном клубе Опры Уинфри. Естественно, наполитаномания не осталась незамеченной, и права на перевод в течение года были проданы в тридцать одну страну. Через пару недель «Привет, красавица» появится и на русском: роман выходит в издательстве «Фантом Пресс» в переводе Александра Севастьянова. Так что самое время поговорить о том, что же скрывается за его симпатичной обложкой и жизнерадостным названием.

📚🏀💊
Уильям Уотерс рос и взрослел в тени покойной старшей сестры. Ещё будучи младенцем, он потерял шанс занять хоть немного места в сердцах родителей: трёхлетняя Каролина умерла во сне, и сердца матери и отца Уильяма разбились вдребезги. Найдя утешение в баскетболе, он получил стипендию в Среднезападном университете и навсегда без сожалений покинул родительский дом, уехав в Чикаго. Там, на территории студенческого кампуса юноша познакомился с прелестной Джулией – одной из четырёх дочерей семейства Падавано, в чьём доме всегда шумно и весело. Красивая и амбициозная, девушка стала спасением Уила, когда он получил очередную травму ноги и распрощался с карьерой баскетболиста, но однажды, Джулия, уже в браке с Уильямом, выбрала сначала «надеть кислородную маску» на себя и лишь потом подумать о муже.

Смешав «Маленьких женщин» Олкотт с «Листьями травы» Уитмена и историей баскетбола, Энн Наполитано создала книгу, идеальную как для обсуждения в женских книжных клубах, так и для написания научных работ. О персонажах романа хочется говорить как живых людях, ведь пока глаза нетерпеливо бегают по строчкам книги, их фигуры встают перед нами, обретая не только плоть и кровь, но и свой уникальный характер, сотканный из десятков разных черт. При этом за каждой из героинь стоит литературный прототип, вот только если для самих девочек Падавано вопрос лишь в том, кому из них, как и Бесс, уготована ранняя смерть, то читатель пытается угадать, кто же в этой истории Джо.

Для того, чтобы нарисовать объёмный портрет большой итало-американской семьи, с лёгкостью готовой принимать чужаков, но с большим трудом переживающей любое отклонение в жизни своих от ожиданий, Наполитано использовала сразу несколько фокальных персонажей, за которыми следует повествование, порой описывая одни и те же события с разных сторон. Если при чтении первых страниц кажется, что звездой романной Солнечной системы станет Уильям, убеждённый, что его внутренний мир столь же тускл и неинтересен, как его наружность, то уже к середине становится понято: каждый герой – одна из «планет» со своей температурой, атмосферой и сменой сезонов, однако все они находятся в одной системе, где есть и законы, единые для всех членов. По этим законам каждый может становиться тем центром, вокруг которого какое-то время будут вращаться другие, окружая вниманием и заботой.

Метафора с Солнечной системой прекрасно подходит не только для рассказа об отношениях персонажей книги, но и для описания её проблематики. Хроническая депрессия, готовность или неготовность жертвовать собой ради ближнего, отчуждение во спасение, повторение родительского сценария, желание вылепить из другого того, кем он никогда не собирался становиться – лишь часть тех тем, что лежат на поверхности, но под этим видимым слоем скрывается куда более глубокий пласт размышлений о семейный узах, человеческой идентичности и принятии себя как отдельной личности. Рассказывая историю семьи Падавано, Энн Наполитано плавно меняет фокус и показывает, как травмы и невысказанные обиды переплетаются с моментами радости и близости, что создаёт сложную и при этом весьма узнаваемую картину семейной жизни.