Допустим, однажды меня попросили бы назвать десять любимых книг. Среди прочего я бы точно назвала «Маленькую жизнь» и, скорее всего, «Дом на краю света».
Допустим, меня бы тогда спросили: а не пропагандируют ли Янагихара и Каннингем гомосексуализм? Я бы ответила: побойтесь бога, главный герой самого популярного романа Янагихары асексуален, страдает от насилия со стороны одного партнёра-гея, а потом постоянно не знает, как отделаться от физической близости с другим, ну а Каннингем так достоверно описал неудачный гомосексуальный опыт в книге «Плоть и кровь», что любому после прочтения захочется завязать член каралькой, лишь бы с ним такого ненароком не произошло.
Но единственное, о чём меня спрашивают: все ли начинки класть в шаурму? Так что шаурма всё ещё «мит аллес», чего не скажешь об ассортименте российских книжных магазинов.
Допустим, меня бы тогда спросили: а не пропагандируют ли Янагихара и Каннингем гомосексуализм? Я бы ответила: побойтесь бога, главный герой самого популярного романа Янагихары асексуален, страдает от насилия со стороны одного партнёра-гея, а потом постоянно не знает, как отделаться от физической близости с другим, ну а Каннингем так достоверно описал неудачный гомосексуальный опыт в книге «Плоть и кровь», что любому после прочтения захочется завязать член каралькой, лишь бы с ним такого ненароком не произошло.
Но единственное, о чём меня спрашивают: все ли начинки класть в шаурму? Так что шаурма всё ещё «мит аллес», чего не скажешь об ассортименте российских книжных магазинов.
Будто подслушав моё декабрьское нытьё о том, что не особо на русский переводят современную немецкую прозу, за первые три месяца 2024го российские издательства поднапряглись и выпустили сразу несколько романов.
«Герой со станции Фридрихштрассе» Максим Лео
Давным-давно, когда деревья были большие, а Берлин разделяла стена, стрелочник рейхсбана Михаэль Хартунг халатно выполнил свою работу, из-за чего один из поездов ГДР случайно отправился в ФРГ. Большая часть пассажиров поезда прикол не оценила и позже вернулась домой, но были и те, кто порадовался нечаянно обрушившейся на них свободе. Много лет спустя эту историю из архивов Штази выковырял журналист Александр Ландман, руками которого Хартунг превратился в героя, попытавшегося спасти сотни людей от режима.
В этом году я с удивлением узнала как то, что всегда можно понять, в какой части столицы Германии ты находишься, по фонарям и трамваям, так и то, что восточные и западные берлинцы различаются примерно во всём, от политических предпочтений до используемой лексики. Хотя страна уже тридцать лет как едина, рана разделения не затянулась, а стереотипы о фантомном менталитете живее всех живых. Роман Лео как раз о них и рассказывает, благодаря чему точно отзовётся в сердцах читателей, грустящих, радующихся и собирающих наклейки для бесплатного кофе в тени политических диктатур.
«Оскорбление третьей степени» Райк Виланд
Сожительница букиниста Александра Шилля спустя четыре с половиной года совместной жизни уходит от него к своему психоаналитику Оскару Б.Маркову. Посчитав, что такое вполне можно счесть за оскорбление третьей степени, Шилль вызывает Маркова на дуэль. В процессе поиска дуэльных пистолетов, на одном из аукционов любитель старых книг сталкивается с русским коллекционером, готовым предоставить оружие в аренду и предоставить своего товарища в качестве секунданта.
Как книга современного еврейского автора не может обойтись без упоминания Холокоста, так роман немецкого обречён содержать в себе хотя бы парочку слов о Третьем рейхе. Если честно: нацисты – лучшее, что есть в «Оскорблении третьей степени», и история последней немецкой дуэли, разрешение на которую дал сам герр Гитлер, затмевает собой сатирические потуги о незадачливых берлинцах, поднявших на уши полицию. Но, возможно, наш с Виландом юмор просто транслируется на разных волнах, такое тоже бывает.
«Скажи Алексу, чтобы не ждал» Ирен Дивяк
22 февраля 1943 года трём участникам «Белой розы» отрубили головы. Им не было и тридцати, а свой ужасный приговор они получили лишь за то, что распространяли антивоенные листовки и писали зелёной краской на стенах зданий фразы «Долой Гитлера!» и «Свобода». В современной Германии они национальные герои. Александр Шморель, гильотинированный на несколько месяцев позже своих друзей, причислен РПЦ к лику святых. Но это не затмевает той жуткой участи, что постигла совсем молодых участников Сопротивления.
Беллетризованная коллективная биография Александра Шмореля, Ганса и Софи Шоллей – чтение не самое изысканное. Текст Ирен Дивяк не назвать стройным даже с большой натяжкой. Местами кажется, что любовные интрижки персонажей интересуют автора куда больше, чем становление их как личностей, а потому яростное послесловие с описанием концепции романа читать гораздо интересней, чем основной текст (внезапно на удивление русофильский). Но всё же писательнице удалось уловить и передать главное – бесхитростность своих героев, которые шли на отчаянные шаги вовсе не из-за слабоумия и отваги, а потому что не могли смириться с собственной беспомощностью и простить себе бездействие.
«Герой со станции Фридрихштрассе» Максим Лео
Давным-давно, когда деревья были большие, а Берлин разделяла стена, стрелочник рейхсбана Михаэль Хартунг халатно выполнил свою работу, из-за чего один из поездов ГДР случайно отправился в ФРГ. Большая часть пассажиров поезда прикол не оценила и позже вернулась домой, но были и те, кто порадовался нечаянно обрушившейся на них свободе. Много лет спустя эту историю из архивов Штази выковырял журналист Александр Ландман, руками которого Хартунг превратился в героя, попытавшегося спасти сотни людей от режима.
В этом году я с удивлением узнала как то, что всегда можно понять, в какой части столицы Германии ты находишься, по фонарям и трамваям, так и то, что восточные и западные берлинцы различаются примерно во всём, от политических предпочтений до используемой лексики. Хотя страна уже тридцать лет как едина, рана разделения не затянулась, а стереотипы о фантомном менталитете живее всех живых. Роман Лео как раз о них и рассказывает, благодаря чему точно отзовётся в сердцах читателей, грустящих, радующихся и собирающих наклейки для бесплатного кофе в тени политических диктатур.
«Оскорбление третьей степени» Райк Виланд
Сожительница букиниста Александра Шилля спустя четыре с половиной года совместной жизни уходит от него к своему психоаналитику Оскару Б.Маркову. Посчитав, что такое вполне можно счесть за оскорбление третьей степени, Шилль вызывает Маркова на дуэль. В процессе поиска дуэльных пистолетов, на одном из аукционов любитель старых книг сталкивается с русским коллекционером, готовым предоставить оружие в аренду и предоставить своего товарища в качестве секунданта.
Как книга современного еврейского автора не может обойтись без упоминания Холокоста, так роман немецкого обречён содержать в себе хотя бы парочку слов о Третьем рейхе. Если честно: нацисты – лучшее, что есть в «Оскорблении третьей степени», и история последней немецкой дуэли, разрешение на которую дал сам герр Гитлер, затмевает собой сатирические потуги о незадачливых берлинцах, поднявших на уши полицию. Но, возможно, наш с Виландом юмор просто транслируется на разных волнах, такое тоже бывает.
«Скажи Алексу, чтобы не ждал» Ирен Дивяк
22 февраля 1943 года трём участникам «Белой розы» отрубили головы. Им не было и тридцати, а свой ужасный приговор они получили лишь за то, что распространяли антивоенные листовки и писали зелёной краской на стенах зданий фразы «Долой Гитлера!» и «Свобода». В современной Германии они национальные герои. Александр Шморель, гильотинированный на несколько месяцев позже своих друзей, причислен РПЦ к лику святых. Но это не затмевает той жуткой участи, что постигла совсем молодых участников Сопротивления.
Беллетризованная коллективная биография Александра Шмореля, Ганса и Софи Шоллей – чтение не самое изысканное. Текст Ирен Дивяк не назвать стройным даже с большой натяжкой. Местами кажется, что любовные интрижки персонажей интересуют автора куда больше, чем становление их как личностей, а потому яростное послесловие с описанием концепции романа читать гораздо интересней, чем основной текст (внезапно на удивление русофильский). Но всё же писательнице удалось уловить и передать главное – бесхитростность своих героев, которые шли на отчаянные шаги вовсе не из-за слабоумия и отваги, а потому что не могли смириться с собственной беспомощностью и простить себе бездействие.
Продолжая тему современной немецкой литературы, расскажу вам о том, что нынче награждают и читают в ФРГ. Довольно показательна в этом плане Немецкая литературная премия, вручаемая каждый год по осени: двадцать книг в лонг-листе, шесть в коротком списке, в жюри редакторы, книготорговцы, литературоведы, критики, подкастеры и культурные журналисты. Заявки на номинацию подают издательства, каждое может номинировать максимум две рукописи, при условии, что они превратятся в бумажную книгу до конца наградного сезона. В этом году за звание романа года поборются 180 текстов от 106 немецкоязычных издательств. Кстати, почти треть из них находится вовсе не в Германии, а в Австрии или Швейцарии.
В октябре 2023го главный и единственный приз премии взял Тонио Шахингер за роман «Возраст в реальном времени» (перевод Гугла, если что, не бейте). Это история подростка, попавшего в элитную австрийскую школу к деспотичному преподу-самодуру и спасающего свою кукушку с помощью рубилова в Age of Empires 2. Такая вот дарк академия, в которой всё то, что обычно в рамках жанра романтизируется, подаётся как есть, со всей неприглядностью.
Если в паре слов описывать оставшиеся книги шорт-листа, то для этого понадобятся тэги: «абьюзивные отношения», «коллективная память», «отношения с родителями». Писателей волнует тема разделённой Германии, дисфункциональные семьи в разделённой Германии и неудачные отношения выходцев из дисфункциональных семей, выросших в разделённой Германии.
На фоне драматичных историй сильно выделяется «Скиталец» Ульрики Стерблих, этакая смесь «Йеллоуфейса» и «99 франков» – сатира, рассказывающая о пиарщиках, эсэмэмщиках и «внутрянке» литературного мира. Судя по рецензиям, в книге интрига на интриге и отлично прописанный образ некой мефистофельской Виктории, «читающей книги, которых ещё нет в продаже» (конечно же, так могут только дьяволицы!).
Как водится, в длинном списке интересного не меньше, чем в коротком. Например, «Биробиджан» Томера Дотана-Дрейфуса – магический реализм, написанный в идишской повествовательной манере. Или «Луны перед посадкой» Клеменса Дж. Сетца – роман о бывшем военном лётчике Петере Бендере, создавшем свою религиозную общину и всерьёз верившем в теорию полого мира.
Болевых точек у немецких авторов несколько: Третий рейх, детство и взросление в стране, которой больше нет, немцы ненемецкого происхождения, которых или дискриминируют, или зазывают во всякие нехорошие места и организации, типа ИГИЛ (да, Институт Гидродинамики имени Лавреньтева нынче не тот). Это волнует в том числе и немецкоязычных писателей-миллениалов, которые родились позже воссоединения Германии, и ГДР видели разве что в кино да на фотографиях родителей.
Очень интересно, как будет выглядеть список номинантов в этом году и попадёт ли в него что-нибудь этакое. Ждём 20 августа!
В октябре 2023го главный и единственный приз премии взял Тонио Шахингер за роман «Возраст в реальном времени» (перевод Гугла, если что, не бейте). Это история подростка, попавшего в элитную австрийскую школу к деспотичному преподу-самодуру и спасающего свою кукушку с помощью рубилова в Age of Empires 2. Такая вот дарк академия, в которой всё то, что обычно в рамках жанра романтизируется, подаётся как есть, со всей неприглядностью.
Если в паре слов описывать оставшиеся книги шорт-листа, то для этого понадобятся тэги: «абьюзивные отношения», «коллективная память», «отношения с родителями». Писателей волнует тема разделённой Германии, дисфункциональные семьи в разделённой Германии и неудачные отношения выходцев из дисфункциональных семей, выросших в разделённой Германии.
На фоне драматичных историй сильно выделяется «Скиталец» Ульрики Стерблих, этакая смесь «Йеллоуфейса» и «99 франков» – сатира, рассказывающая о пиарщиках, эсэмэмщиках и «внутрянке» литературного мира. Судя по рецензиям, в книге интрига на интриге и отлично прописанный образ некой мефистофельской Виктории, «читающей книги, которых ещё нет в продаже» (конечно же, так могут только дьяволицы!).
Как водится, в длинном списке интересного не меньше, чем в коротком. Например, «Биробиджан» Томера Дотана-Дрейфуса – магический реализм, написанный в идишской повествовательной манере. Или «Луны перед посадкой» Клеменса Дж. Сетца – роман о бывшем военном лётчике Петере Бендере, создавшем свою религиозную общину и всерьёз верившем в теорию полого мира.
Болевых точек у немецких авторов несколько: Третий рейх, детство и взросление в стране, которой больше нет, немцы ненемецкого происхождения, которых или дискриминируют, или зазывают во всякие нехорошие места и организации, типа ИГИЛ (да, Институт Гидродинамики имени Лавреньтева нынче не тот). Это волнует в том числе и немецкоязычных писателей-миллениалов, которые родились позже воссоединения Германии, и ГДР видели разве что в кино да на фотографиях родителей.
Очень интересно, как будет выглядеть список номинантов в этом году и попадёт ли в него что-нибудь этакое. Ждём 20 августа!
Сегодня ругаю сериалы. Просто день такой.
«Элис и Джек»
«Нормальные люди» для тех, кому за тридцать: герои то сходятся, то расходятся по совершенно дебильным причинам, выбешивая все шесть серий, только вместо разговоров о марксизме и походов по галереям – досудебное на тему алиментов и обсуждение инвестиций.
Кажется, я в первый раз недовольна кастом: Андреа Райзборо в роли Элис настолько нехаризматична и антиобаятельна, что ты просто не понимаешь, почему герой Донала Глисона так ею очарован. А ещё финальная серия – жуткий отстой, нарезанный из предыдущих пяти двадцатиминуток, словно бы режиссёр рассчитывал на то, что у зрителей вообще нет кратковременной памяти. Не надо так.
«Сёгун»
Не знаю, что было сложнее: свыкнуться со странноватой эстетикой павильонных съёмок или понять, что Торанага и Исиду – разные люди. Книгу не читала, прошлую экранизацию помню отрывочно, так что осталось ощущение, что я чужая на этом празднике жизни, где довольно большая часть истории осталось «за кадром». После третьей серии не вытерпела и пошла читать о периоде феодальной раздробленности в Японии семнадцатого века.
Повсеместное сравнение «Сёгуна» с «Игрой престолов» выглядит жутко натужно. В последнем нет ни драконов, ни карликов, ни масштаба, ни развития характеров, и прелесть, скорее в японской аутентичности, чем в похожести на западный ТВ-хит.
«Режим»
Выдержала полторы серии и то, потому что вторую смотрела за едой. Весело, конечно, американцам смеяться над трупом бывшего правителя в подвале, а у нас, между прочим, так Ленин умер.
«Рипли», «Оленёнок», «Джентльмены», «Сочувствующий» - какие ещё сериалы этой весны мне не понравятся? Делаем ставки.
«Элис и Джек»
«Нормальные люди» для тех, кому за тридцать: герои то сходятся, то расходятся по совершенно дебильным причинам, выбешивая все шесть серий, только вместо разговоров о марксизме и походов по галереям – досудебное на тему алиментов и обсуждение инвестиций.
Кажется, я в первый раз недовольна кастом: Андреа Райзборо в роли Элис настолько нехаризматична и антиобаятельна, что ты просто не понимаешь, почему герой Донала Глисона так ею очарован. А ещё финальная серия – жуткий отстой, нарезанный из предыдущих пяти двадцатиминуток, словно бы режиссёр рассчитывал на то, что у зрителей вообще нет кратковременной памяти. Не надо так.
«Сёгун»
Не знаю, что было сложнее: свыкнуться со странноватой эстетикой павильонных съёмок или понять, что Торанага и Исиду – разные люди. Книгу не читала, прошлую экранизацию помню отрывочно, так что осталось ощущение, что я чужая на этом празднике жизни, где довольно большая часть истории осталось «за кадром». После третьей серии не вытерпела и пошла читать о периоде феодальной раздробленности в Японии семнадцатого века.
Повсеместное сравнение «Сёгуна» с «Игрой престолов» выглядит жутко натужно. В последнем нет ни драконов, ни карликов, ни масштаба, ни развития характеров, и прелесть, скорее в японской аутентичности, чем в похожести на западный ТВ-хит.
«Режим»
Выдержала полторы серии и то, потому что вторую смотрела за едой. Весело, конечно, американцам смеяться над трупом бывшего правителя в подвале, а у нас, между прочим, так Ленин умер.
«Рипли», «Оленёнок», «Джентльмены», «Сочувствующий» - какие ещё сериалы этой весны мне не понравятся? Делаем ставки.
За апрель прочитала восемь книг. На третьем томе «Воспоминаний о прошлом Земли», который оказался бесконечной отрывочной тягомотиной, практически потеряла радость от процесса, но, благо, не все писатели настолько забивают на равномерное развитие сюжета и психологическую достоверность персонажей, как Лю Цысинь.
Треть месяца провела в России. Как будто и не уезжала: на проспекте Ленина всё так же продают самогонные аппараты, по дворам улицы Сибиряков-Гвардейцев ни пройти ни проехать, в подземном переходе поют Linkin Park, а на центральной площади крутят видео с шахтёрами. Из нововведений: манго Kong теперь в Сибири на каждом шагу, увеличенное количество киосков с мороженым и шаурмой на привокзальной площади и сберовские терминалы бесконтактной оплаты. В один из вечеров ехала домой в новом трамвае, сиденья в котором заменили на старые жёсткие, выдернутые из КТМ-5 начала семидесятых годов, и с грустью подумала, что такой вот транспортный гибрид сегодня вполне мог бы стать символом последних двух лет.
Прилетев во всё ещё хорошеющую Москву с большим чемоданом, обнаружила, что столица нынче лишена не только gps-навигации, но и доступной среды, на которую я готова обменять все электросамокаты, плюс ещё две трети «Зарядья» и, может быть, даже монорельс. Так что передвигаться пришлось по маршруту Маросейка-Ильинка-Никольская, зато из-за невозможности нормально гулякать и посещать злачные места, сходила практически на все желаемые мероприятия весенней ярмарки Non/Fiction. Если вы из тех, кто бубнит «в книжных блогах только и разговоров, что о Нон/Фикшне», но до сих пор не поняли, в чём прикол этого действа с кучей народа и малым количеством еды посреди душного «Гостиного двора» – в апреле у меня на Boosty вышел ролик с рассказом о ярмарке и том, какие особенности были у неё в этом году. Вполне возможно, если вы посмотрите его за деньги, в мае я смогу купить нормальный штатив и перестану снимать видосы, ставя фотоаппарат на гладильную доску (уровень удобства оцениваю на 0 из 10).
Как будто бы намекая на то, что не всё коту масленица, а Тане – интересные события, Берлин встретил меня просто отвратительным стендапом и мегадушной лекцией о литературе «от Пушкина до Путина». Я сначала грустила, а потом решила, что проездной сам себя не окупит, поэтому надо просто ездить не только в столицу, но и по другим городам и весям. Так в одно из воскресений я оказалась в Бранденбурге, что когда-то был Бронибором, а в другое каталась по фермерским хозяйствам Вердера и пила местное плодовое вино. Благодаря локальному туризму у меня теперь есть игрушечная лама из шерсти ламы и воспоминание о том, как я гладила козлёночка.
На самом деле, куда больше, чем вечер несмешных шуток и натягивание совы на литературоведческий глобус, в апреле меня расстроил очередное невезение с курсами немецкого языка. В ноябре мы пролетели из-за того, что приехали на полторы недели позже старта обучения, в этот раз мне просто не досталось места в группе из-за большого количества желающих. Очередной заяц несудьбы, теперь пасхальный.
Помимо статистики прочитанного, теперь у меня есть для вас и другие показатели. Количество сравнений с Кирстен Данст: два. Из-за популярности «Падения империи» с уровня «комментарии в интернете» я резко переместилась на уровень «незнакомые люди подходят в магазине». Боюсь представить, что будет, если фильм окажется на следующем «Оскаре». Кстати, сегодня у Кирстен День рождения, в один день с Триером, разминулась с ними на три апрельских дня.
Треть месяца провела в России. Как будто и не уезжала: на проспекте Ленина всё так же продают самогонные аппараты, по дворам улицы Сибиряков-Гвардейцев ни пройти ни проехать, в подземном переходе поют Linkin Park, а на центральной площади крутят видео с шахтёрами. Из нововведений: манго Kong теперь в Сибири на каждом шагу, увеличенное количество киосков с мороженым и шаурмой на привокзальной площади и сберовские терминалы бесконтактной оплаты. В один из вечеров ехала домой в новом трамвае, сиденья в котором заменили на старые жёсткие, выдернутые из КТМ-5 начала семидесятых годов, и с грустью подумала, что такой вот транспортный гибрид сегодня вполне мог бы стать символом последних двух лет.
Прилетев во всё ещё хорошеющую Москву с большим чемоданом, обнаружила, что столица нынче лишена не только gps-навигации, но и доступной среды, на которую я готова обменять все электросамокаты, плюс ещё две трети «Зарядья» и, может быть, даже монорельс. Так что передвигаться пришлось по маршруту Маросейка-Ильинка-Никольская, зато из-за невозможности нормально гулякать и посещать злачные места, сходила практически на все желаемые мероприятия весенней ярмарки Non/Fiction. Если вы из тех, кто бубнит «в книжных блогах только и разговоров, что о Нон/Фикшне», но до сих пор не поняли, в чём прикол этого действа с кучей народа и малым количеством еды посреди душного «Гостиного двора» – в апреле у меня на Boosty вышел ролик с рассказом о ярмарке и том, какие особенности были у неё в этом году. Вполне возможно, если вы посмотрите его за деньги, в мае я смогу купить нормальный штатив и перестану снимать видосы, ставя фотоаппарат на гладильную доску (уровень удобства оцениваю на 0 из 10).
Как будто бы намекая на то, что не всё коту масленица, а Тане – интересные события, Берлин встретил меня просто отвратительным стендапом и мегадушной лекцией о литературе «от Пушкина до Путина». Я сначала грустила, а потом решила, что проездной сам себя не окупит, поэтому надо просто ездить не только в столицу, но и по другим городам и весям. Так в одно из воскресений я оказалась в Бранденбурге, что когда-то был Бронибором, а в другое каталась по фермерским хозяйствам Вердера и пила местное плодовое вино. Благодаря локальному туризму у меня теперь есть игрушечная лама из шерсти ламы и воспоминание о том, как я гладила козлёночка.
На самом деле, куда больше, чем вечер несмешных шуток и натягивание совы на литературоведческий глобус, в апреле меня расстроил очередное невезение с курсами немецкого языка. В ноябре мы пролетели из-за того, что приехали на полторы недели позже старта обучения, в этот раз мне просто не досталось места в группе из-за большого количества желающих. Очередной заяц несудьбы, теперь пасхальный.
Помимо статистики прочитанного, теперь у меня есть для вас и другие показатели. Количество сравнений с Кирстен Данст: два. Из-за популярности «Падения империи» с уровня «комментарии в интернете» я резко переместилась на уровень «незнакомые люди подходят в магазине». Боюсь представить, что будет, если фильм окажется на следующем «Оскаре». Кстати, сегодня у Кирстен День рождения, в один день с Триером, разминулась с ними на три апрельских дня.
«ПЕСНЬ ПРОРОКА» ПОЛ ЛИНЧ
«...конец света приходит в вашу страну, навещает ваш город, стучится в вашу дверь, но для других он всего лишь смутное предостережение, строка в новостях, эхо событий, вошедших в фольклор...»
Локальный Апокалипсис, как всегда, подкрался незаметно. Ирландская Партия Национального Единства вдруг стала единственным источником власти в стране, сотрудники Государственной Службы Национальной Безопасности начали ходить по домам, а те, кого угораздило оказаться вне дома после объявления комендантского часа, вряд ли смогут вернуться к семье. После того, как муж Айлиш пропал после задержания за участие в профсоюзном марше, она отчаянно пытается сохранить для своих четверых детей иллюзию нормальной жизни и играть по новым правилам, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Но вскоре оказывается, что никаких правил нет, а потому и соблюсти их не получится.
В последние годы патриотично настроенные граждане часто вспоминали строки ахматовского «Реквиема» «я была тогда с моим народом, там, где мой народ, к несчастью, был» и совсем позабыли её же «муж в могиле, сын в тюрьме, помолитесь обо мне». В периоды глобальных потрясений сосредотачиваться на личном горе – худшая из всех возможных идей, но отмахнуться от него невозможно, и часто именно оно подводит к принятию самых важных и сложных решений. В своей антиутопии Пол Линч намеренно отказывается от описания устройства режима, внешней и внутренней политики и демонстрации героической борьбы за гражданские свободы. Вместо этого он сосредотачивает всё внимание на буднях многодетной матери, давно променявшую карьеру микробиолога на работу с нормированным графиком, частый декрет и уход за пожилым отцом. Пока окружающие пытаются героически противостоять системе, борются за свободную Ирландию или сходят с ума от крушения мечт о светлом будущем, Айлиш озабочена тем, как в промежутках между бытовыми делами и поисками супруга объяснить детям, что «страна, в которой они живут, превратилась в чудовище», и не дать этому чудовищу сожрать самых близких.
О пугающей правдоподобности романа не написал только ленивый, она же упомянута в вынесенной на обложку цитате Irish Times. Однако не нужно быть гением, чтобы понять: Линч не столько хороший пророк, сколько умелый художник, и его Ирландия, проваливающаяся в тоталитаризм, пока соседние страны лопают попкорн и следят за развитием событий, вместо того, чтобы протягивать руку помощи, списана с Беларуси после 2020го. Позаимствовав у реальности колоритную фактуру, у другого знаменитого ирландца – повествовательный приём потока сознания и добавив к получившемуся щепотку эсхатологических образов, Пол Линч создал историю о той тьме, что способна поглотить целые страны, и которую бегущие от бессмысленного насилия люди не смогут стряхнуть себя так просто, только ступив на землю, предоставившую им убежище.
«...конец света приходит в вашу страну, навещает ваш город, стучится в вашу дверь, но для других он всего лишь смутное предостережение, строка в новостях, эхо событий, вошедших в фольклор...»
Локальный Апокалипсис, как всегда, подкрался незаметно. Ирландская Партия Национального Единства вдруг стала единственным источником власти в стране, сотрудники Государственной Службы Национальной Безопасности начали ходить по домам, а те, кого угораздило оказаться вне дома после объявления комендантского часа, вряд ли смогут вернуться к семье. После того, как муж Айлиш пропал после задержания за участие в профсоюзном марше, она отчаянно пытается сохранить для своих четверых детей иллюзию нормальной жизни и играть по новым правилам, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Но вскоре оказывается, что никаких правил нет, а потому и соблюсти их не получится.
В последние годы патриотично настроенные граждане часто вспоминали строки ахматовского «Реквиема» «я была тогда с моим народом, там, где мой народ, к несчастью, был» и совсем позабыли её же «муж в могиле, сын в тюрьме, помолитесь обо мне». В периоды глобальных потрясений сосредотачиваться на личном горе – худшая из всех возможных идей, но отмахнуться от него невозможно, и часто именно оно подводит к принятию самых важных и сложных решений. В своей антиутопии Пол Линч намеренно отказывается от описания устройства режима, внешней и внутренней политики и демонстрации героической борьбы за гражданские свободы. Вместо этого он сосредотачивает всё внимание на буднях многодетной матери, давно променявшую карьеру микробиолога на работу с нормированным графиком, частый декрет и уход за пожилым отцом. Пока окружающие пытаются героически противостоять системе, борются за свободную Ирландию или сходят с ума от крушения мечт о светлом будущем, Айлиш озабочена тем, как в промежутках между бытовыми делами и поисками супруга объяснить детям, что «страна, в которой они живут, превратилась в чудовище», и не дать этому чудовищу сожрать самых близких.
О пугающей правдоподобности романа не написал только ленивый, она же упомянута в вынесенной на обложку цитате Irish Times. Однако не нужно быть гением, чтобы понять: Линч не столько хороший пророк, сколько умелый художник, и его Ирландия, проваливающаяся в тоталитаризм, пока соседние страны лопают попкорн и следят за развитием событий, вместо того, чтобы протягивать руку помощи, списана с Беларуси после 2020го. Позаимствовав у реальности колоритную фактуру, у другого знаменитого ирландца – повествовательный приём потока сознания и добавив к получившемуся щепотку эсхатологических образов, Пол Линч создал историю о той тьме, что способна поглотить целые страны, и которую бегущие от бессмысленного насилия люди не смогут стряхнуть себя так просто, только ступив на землю, предоставившую им убежище.
В мае снова хочется крикнуть издателям «остановитесь, я ещё с Нонфика не всё прочитала!» и спрятаться под одеялом от настигнувшего FOMO. Смотрите сами: новый интригующий роман Шамиля Идиатуллина, переиздание Сусаку Эндо, вышедшая после смерти автора книга Дэвида Гребера, мемуары Азар Нафиси и дневники Фридриха Кельнера. Ну и, конечно, шесть новинок, которые я отобрала для своей ежемесячной подборки самого долгожданного.
Mittelreich Йозеф Бирбихлер
Один из любимых актёров Вернера Херцога написал свою версию немецкой истории двадцатого века, рассказав её в самой любимой мною форме – семейной саги. Так много любимого в одном предложении не зря: у книги о том, как дети пытаются отделаться от не только метафорического, но и вполне конкретного наследия отцов, есть все шансы завоевать моё расположение.
«Нечестивцы» Агустина Бастеррика
Монастырь, религиозная секта, млекопитающие-вырожденцы, пытки и жертвоприношения – ни слова больше, просто давайте уже сюда. «Особое мясо» некогда полюбилось мне так сильно, что новый роман Бастеррика я жду в компании тремора и слюнотечения.
«Отслойка» Алтынай Султан
Рассказы о происходящем в роддомах кажутся мне гораздо страшнее самых жутких ужасов о живущих во мгле монстрах: от расчеловечивания, унижения и насилия со стороны медперсонала не спасут ни святая вода, ни чеснок, ни колья. Но система боится гласности, и написать автофикшна о пережитом – всё ещё хороший способ включиться в борьбу с несправедливостью по отношению к женщинам в уязвимом положении.
«Тетрадь Катерины Суворовой» Линор Горалик
Живущая в расположенном на месте Петербурга Тухачевске Катерина Суворова – бывшая пациентка психиатрической больницы, прихожанка несуществующей в реальности Бумажной церкви и тревожная мать мальчика школьного возраста. Ему-то она и адресует свой дневник, в котором рассказывает о том, куда идти, если с ней что-нибудь случится, и том, что уже когда-то случалось. Текст выглядит как история с крайне ненадёжным рассказчиком, тем интереснее. Кстати, почитать о мифологии Тухачевска и Бумажной церкви, можно тут.
«Пойте, неупокоенные, пойте» Джесмин Уорд
Портрет современной «чёрной» Америки, написанный в лучших традициях афроамериканского магического реализма и удостоенный Национальной книжной премии США. Фермерский быт, тюряжка, наркотики, дисфункциональная на всех уровнях семья и слишком много насилия для книги, центральные герои которой – тринадцатилетние подростки.
«Но это не точно» Аня Фёдорова
Тот самый ироничный автофикшн, которого всем так не хватает, описывает девочковое взросление в посёлке Саратовской области, спутниками которого были тени от Avon, блёстки с роликом, рубрики секспросвета из журналов с плакатами и мультики на СТС. Ловила флэшбеки буквально на каждой странице, чего и вам желаю!
Рассказывайте, какие книги ждёте вы?
Mittelreich Йозеф Бирбихлер
Один из любимых актёров Вернера Херцога написал свою версию немецкой истории двадцатого века, рассказав её в самой любимой мною форме – семейной саги. Так много любимого в одном предложении не зря: у книги о том, как дети пытаются отделаться от не только метафорического, но и вполне конкретного наследия отцов, есть все шансы завоевать моё расположение.
«Нечестивцы» Агустина Бастеррика
Монастырь, религиозная секта, млекопитающие-вырожденцы, пытки и жертвоприношения – ни слова больше, просто давайте уже сюда. «Особое мясо» некогда полюбилось мне так сильно, что новый роман Бастеррика я жду в компании тремора и слюнотечения.
«Отслойка» Алтынай Султан
Рассказы о происходящем в роддомах кажутся мне гораздо страшнее самых жутких ужасов о живущих во мгле монстрах: от расчеловечивания, унижения и насилия со стороны медперсонала не спасут ни святая вода, ни чеснок, ни колья. Но система боится гласности, и написать автофикшна о пережитом – всё ещё хороший способ включиться в борьбу с несправедливостью по отношению к женщинам в уязвимом положении.
«Тетрадь Катерины Суворовой» Линор Горалик
Живущая в расположенном на месте Петербурга Тухачевске Катерина Суворова – бывшая пациентка психиатрической больницы, прихожанка несуществующей в реальности Бумажной церкви и тревожная мать мальчика школьного возраста. Ему-то она и адресует свой дневник, в котором рассказывает о том, куда идти, если с ней что-нибудь случится, и том, что уже когда-то случалось. Текст выглядит как история с крайне ненадёжным рассказчиком, тем интереснее. Кстати, почитать о мифологии Тухачевска и Бумажной церкви, можно тут.
«Пойте, неупокоенные, пойте» Джесмин Уорд
Портрет современной «чёрной» Америки, написанный в лучших традициях афроамериканского магического реализма и удостоенный Национальной книжной премии США. Фермерский быт, тюряжка, наркотики, дисфункциональная на всех уровнях семья и слишком много насилия для книги, центральные герои которой – тринадцатилетние подростки.
«Но это не точно» Аня Фёдорова
Тот самый ироничный автофикшн, которого всем так не хватает, описывает девочковое взросление в посёлке Саратовской области, спутниками которого были тени от Avon, блёстки с роликом, рубрики секспросвета из журналов с плакатами и мультики на СТС. Ловила флэшбеки буквально на каждой странице, чего и вам желаю!
Рассказывайте, какие книги ждёте вы?
После того, как Элизабет Мосс ушла в сериальные проекты и перестала сниматься в независимых странненьких фильмах, я несколько растерялась: за кем следить, чтобы не пропускать истории с ноткой безуминки? Благо, теперь у нас есть Джесси Бакли («Зверь», «Думаю, как всё закончить», «Род мужской»), чьи лучшие роли ещё впереди. На этой неделе посмотрела сразу две картины с её участием.
«Ногти» (реж. Христос Нику, 2023)
В мире недалёкого будущего человечество, вместо того, чтобы изобрести телепорт или улететь исследовать Альфа Центавру, придумало лабораторный тест на любовную совместимость. Испытуемым всего-то нужно дать выдрать у себя по одному ногтю и подождать полчасика, пока старомодный компьютер, установленный в институте измерения любви, выдаст результат. Перед тем, как устроиться на работу в это странное место, Анна уже проходила тест со своим партнёром и получила подтверждение, что они с Райаном, как вареничек и сметанка – подходят друг другу просто идеально. Вот только пара недель в компании Амира, заставляют её сомневаться и в собственном выборе, и результатах исследования.
Христос Нику – один из представителей греческой «странной волны», начинавший свою карьеру на одной площадке с Йоргосом Лантимосом. Собственно этим и объясняется сильное желание сравнивать «Ногти» с ранними работами последнего: труба пониже, дым пожиже, абсурда с маковое зёрнышко, но если вы видели «Альпы» и «Лобстер», то не заметить схожесть художественных миров просто невозможно. Как и старший товарищ, Нику считает абсолютную слепость любви – одной из самых важных её составляющих, готовность идти на жертвы – неотъемлемым качеством влюблённого, а совершать свободный выбор – безусловным правом абсолютно любого человека.
«Злобные маленькие письма» (реж. Теа Шеррок, 2023)
В 1920е в британском Литтхэмптоне разгорается жуткий скандал: набожная старая дева Эдит чуть ли не каждый день получает анонимные письма крайне оскорбительного содержания. Не выдержав ежедневных охов, вздохов и прикладываний рук к сердцу, отец женщины заявляет в полицию, обвиняя в авторстве посланий соседку по имени Роуз, недавно приехавшую из Ирландии с дочерью школьного возраста, но без мужа. Не желая разбираться в случившемся, полиция готова отправить Роуз в тюрьму только за её буйный нрав и плохие манеры, однако констеблю Глэдис Мосс обвинения не кажутся достаточно обоснованными, и она начинает собственное расследование.
После парочки отзывов об этом фильме, казалось, что «Злобные маленькие письма» ни на что не претендующая комедия, детективная составляющая которой подсветит мелкие шалости скучающих чопорных британских домохозяек и пенсионеров, типа воровства бутылок с молоком и заляпывания соседям сохнущего белья. Но за забавной историей с похабными письмами Тее Шеррок удалось спрятать разговор о разноуровневой дискриминации и психологических травмах, замалчивание которых рано или поздно заканчивается криком (или гадкими комментами в интернете). К мотивации персонажей и сюжету в целом осталось многовато вопросов, но с упоением матерящаяся Оливия Колман в шляпке-клоше способна разогнать как минимум половину.
«Ногти» (реж. Христос Нику, 2023)
В мире недалёкого будущего человечество, вместо того, чтобы изобрести телепорт или улететь исследовать Альфа Центавру, придумало лабораторный тест на любовную совместимость. Испытуемым всего-то нужно дать выдрать у себя по одному ногтю и подождать полчасика, пока старомодный компьютер, установленный в институте измерения любви, выдаст результат. Перед тем, как устроиться на работу в это странное место, Анна уже проходила тест со своим партнёром и получила подтверждение, что они с Райаном, как вареничек и сметанка – подходят друг другу просто идеально. Вот только пара недель в компании Амира, заставляют её сомневаться и в собственном выборе, и результатах исследования.
Христос Нику – один из представителей греческой «странной волны», начинавший свою карьеру на одной площадке с Йоргосом Лантимосом. Собственно этим и объясняется сильное желание сравнивать «Ногти» с ранними работами последнего: труба пониже, дым пожиже, абсурда с маковое зёрнышко, но если вы видели «Альпы» и «Лобстер», то не заметить схожесть художественных миров просто невозможно. Как и старший товарищ, Нику считает абсолютную слепость любви – одной из самых важных её составляющих, готовность идти на жертвы – неотъемлемым качеством влюблённого, а совершать свободный выбор – безусловным правом абсолютно любого человека.
«Злобные маленькие письма» (реж. Теа Шеррок, 2023)
В 1920е в британском Литтхэмптоне разгорается жуткий скандал: набожная старая дева Эдит чуть ли не каждый день получает анонимные письма крайне оскорбительного содержания. Не выдержав ежедневных охов, вздохов и прикладываний рук к сердцу, отец женщины заявляет в полицию, обвиняя в авторстве посланий соседку по имени Роуз, недавно приехавшую из Ирландии с дочерью школьного возраста, но без мужа. Не желая разбираться в случившемся, полиция готова отправить Роуз в тюрьму только за её буйный нрав и плохие манеры, однако констеблю Глэдис Мосс обвинения не кажутся достаточно обоснованными, и она начинает собственное расследование.
После парочки отзывов об этом фильме, казалось, что «Злобные маленькие письма» ни на что не претендующая комедия, детективная составляющая которой подсветит мелкие шалости скучающих чопорных британских домохозяек и пенсионеров, типа воровства бутылок с молоком и заляпывания соседям сохнущего белья. Но за забавной историей с похабными письмами Тее Шеррок удалось спрятать разговор о разноуровневой дискриминации и психологических травмах, замалчивание которых рано или поздно заканчивается криком (или гадкими комментами в интернете). К мотивации персонажей и сюжету в целом осталось многовато вопросов, но с упоением матерящаяся Оливия Колман в шляпке-клоше способна разогнать как минимум половину.
У каждого из нас есть любимые темы, о которых мы готовы читать бесконечное количество постов, статей и книг. Если вы здесь, наверняка вам не чужды миллениальские страдания, литература травмы и истории о тяжёлом нравственном выборе. Нащупать те проблемы и вопросы, которые интересуют большое количество людей – мечта любого автора. Но гораздо более выгодный ход – найти узнаваемый и в то же время органичный стиль, благодаря которому все, ну или почти все, захотят читать ваши тексты о чём угодно, будь то покупка стиральной машинки или новейшая история виллы Марлье. Согласитесь, набоковская барочность или хулиганская ирония Гашека влюбляют в их произведения не меньше, а то и больше, чем обыгрываемые сюжеты.
Если вам кажется, что ваши художественный или нон-фикшн тексты больше похожи на монотонное «бубубу», чем на зажигательное шоу, от которого читатель не в силах оторваться до последней буквы, не торопитесь выбрасывать ноутбук. Завтра, 7 мая, в 20.00 по Москве, состоится открытая лекция писателя и преподавателя школы Band Степана Гаврилова «Авторский стиль: как писать красиво». Узнаем, как:
⏺️ стиль соотносится с содержанием,
⏺️ правильно передавать эмоции,
⏺️ не испортить хороший текст общими словами и абстрактными описаниями.
‼️ Также планируется шалость: попробуем испоганить произведения классиков неподходящей по стилю лексикой и надоевшими штампами.
Всё бесплатно, но необходимо зарегистрироваться по ссылке: https://bandband.ru/kak-sdelat-tekst-luchshe
Лекция пройдёт при поддержке современной издательской платформы «Литрес Самиздат», где каждый может опубликовать свои тексты и получать роялти.
Если вам кажется, что ваши художественный или нон-фикшн тексты больше похожи на монотонное «бубубу», чем на зажигательное шоу, от которого читатель не в силах оторваться до последней буквы, не торопитесь выбрасывать ноутбук. Завтра, 7 мая, в 20.00 по Москве, состоится открытая лекция писателя и преподавателя школы Band Степана Гаврилова «Авторский стиль: как писать красиво». Узнаем, как:
Всё бесплатно, но необходимо зарегистрироваться по ссылке: https://bandband.ru/kak-sdelat-tekst-luchshe
Лекция пройдёт при поддержке современной издательской платформы «Литрес Самиздат», где каждый может опубликовать свои тексты и получать роялти.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Весной в издательстве «Папье-маше» вышли две книги, предлагающие свежий взгляд на любовь и отношения. Отталкиваясь от нового опыта, в одном случае – эмиграции, в другом – благоустройства деревенского дома, москвич Гриша Пророков и гродненка Дарья Трайден, с помощью автофикционального письма пытаются переосмыслить любовь в себе и себя в любви.
«Ничто, кроме сердца» Гриша Пророков
После начала войны Москва, обезвоженная постоянными отъездами, начала превращаться в город-призрак. Не выдержав этого, герой принимает решение перебраться в Тбилиси, где встречает старых и новых друзей, учит грузинский и исследует древние церкви Сакартвело. Но жизнь в Грузии кажется ему лишь кратким мигом, переходным этапом, который может закончиться в любой момент: та, чьи сообщения заставляют ладошки покрываться потом остаётся в России, а будущее всё прочнее сопрягается с Германией.
Идентифицируя себя как асексуала и аромантика, Пророков прежде всего стремиться отойти от привычной гетеропарадигмы, с её набором структур, ролей и сценариев. Квир в его книге – противоположность холодному безразличию, а любовь – confusion, постоянное смущение и неловкость, зыбкие границы, меняющиеся желания, которые хорошо бы осознавать, но нет смысла классифицировать. Должен ли опыт определять ожидания? Должны ли ожидания соответствовать имеющемуся опыту? На самом деле любовь не должна ничего, а вот нам хорошо бы стать более человечными и просто признать: мы все нуждаемся друг в друге.
«Грибные места» Дарья Трайден
Травмированная взрослением в сорока трёх квадратах, которые необходимо было делить с братом и матерью, и безответной любовью, о которой невозможно забыть, героиня покупает деревенский дом. Переизобретая ещё недавно абсолютно чужое пространство, она одновременно пересобирает саму себя, наконец освобождаясь от старых обид и неврозов.
«Любовь – это быть мелочной. Ограниченной. Ужасной» пишет Трайден. Её любовь из тех, что калечит и уродует, оставляет шрамы и превращает здоровые конечности в похожие на огрызки культи. Остервенелая борьба с сорняками, тяготы бесконечного ремонта, в общем, всё то, чему, как правило, не место в литературе, рифмуется в романе с непарадной стороной влюблённости, той, что хорошо знакома всем отвергнутым. Как и в случае текста Пророкова, спасительной для рассказчицы становится идея единого, но если в «Ничто, кроме сердца» важно было единство чувства, то «Грибные места» предлагают задуматься о единстве всего, на что оно может быть направлено.
«Ничто, кроме сердца» Гриша Пророков
После начала войны Москва, обезвоженная постоянными отъездами, начала превращаться в город-призрак. Не выдержав этого, герой принимает решение перебраться в Тбилиси, где встречает старых и новых друзей, учит грузинский и исследует древние церкви Сакартвело. Но жизнь в Грузии кажется ему лишь кратким мигом, переходным этапом, который может закончиться в любой момент: та, чьи сообщения заставляют ладошки покрываться потом остаётся в России, а будущее всё прочнее сопрягается с Германией.
Идентифицируя себя как асексуала и аромантика, Пророков прежде всего стремиться отойти от привычной гетеропарадигмы, с её набором структур, ролей и сценариев. Квир в его книге – противоположность холодному безразличию, а любовь – confusion, постоянное смущение и неловкость, зыбкие границы, меняющиеся желания, которые хорошо бы осознавать, но нет смысла классифицировать. Должен ли опыт определять ожидания? Должны ли ожидания соответствовать имеющемуся опыту? На самом деле любовь не должна ничего, а вот нам хорошо бы стать более человечными и просто признать: мы все нуждаемся друг в друге.
«Грибные места» Дарья Трайден
Травмированная взрослением в сорока трёх квадратах, которые необходимо было делить с братом и матерью, и безответной любовью, о которой невозможно забыть, героиня покупает деревенский дом. Переизобретая ещё недавно абсолютно чужое пространство, она одновременно пересобирает саму себя, наконец освобождаясь от старых обид и неврозов.
«Любовь – это быть мелочной. Ограниченной. Ужасной» пишет Трайден. Её любовь из тех, что калечит и уродует, оставляет шрамы и превращает здоровые конечности в похожие на огрызки культи. Остервенелая борьба с сорняками, тяготы бесконечного ремонта, в общем, всё то, чему, как правило, не место в литературе, рифмуется в романе с непарадной стороной влюблённости, той, что хорошо знакома всем отвергнутым. Как и в случае текста Пророкова, спасительной для рассказчицы становится идея единого, но если в «Ничто, кроме сердца» важно было единство чувства, то «Грибные места» предлагают задуматься о единстве всего, на что оно может быть направлено.
Всю жизнь ощущать экзистенциальный ужас, при этом быть активным, инициативным, стрессоустойчивым и работать в режиме многозадачности не такое уж простое дело. Конкурентная заработная плата размером 15 000 рублей – это, конечно, хорошо, но даже она не облегчает ситуацию, когда после очередной борьбы с рюкзаком, никак не желающим надеваться на облечённое в пуховик тело, чувствуешь себя проигравшим. Добрый совет и понятный алгоритм действий могли бы здорово помочь и упростить ситуацию, но, почему-то, вместо рассказа о том, как вести себя, чтобы не сдохнуть, учителя и преподаватели годами тратили наше время на чушь про какую-то биссектрису и валентность натрия. И вот наконец появилась она – «Инструкция к жизни».
Мой рот полон слов благодарности Еве Морозой за то, что она смогла на страницах описать все самые частотные бытовые проблемы, найдя место даже для гуся-шипуна и скомороха (отдельное «спасибо!» за инструкцию по поддержанию беседы для тупых). Многое, конечно, мне и раньше было интуитивно понятно, но ведь всегда приятно наткнуться на авторитетное подтверждение правильности собственных слов и действий, особенно когда эти слова не очень членораздельны, а действия ограничиваются принятием горизонтального положения на любой достаточно просторной поверхности.
Почувствовала ли я себе лучше и увереннее после прочтения книги? Не знаю, возможно.
Почувствовала ли я себя Олегом? Однозначно!
Мой рот полон слов благодарности Еве Морозой за то, что она смогла на страницах описать все самые частотные бытовые проблемы, найдя место даже для гуся-шипуна и скомороха (отдельное «спасибо!» за инструкцию по поддержанию беседы для тупых). Многое, конечно, мне и раньше было интуитивно понятно, но ведь всегда приятно наткнуться на авторитетное подтверждение правильности собственных слов и действий, особенно когда эти слова не очень членораздельны, а действия ограничиваются принятием горизонтального положения на любой достаточно просторной поверхности.
Почувствовала ли я себе лучше и увереннее после прочтения книги? Не знаю, возможно.
Почувствовала ли я себя Олегом? Однозначно!
«ИСТОКИ» (реж. Ава ДюВерней, 2023)
В 2020 году книга Изабель Уилкерсон «Касты. Истоки неравенства в XXI веке» стала одним из самых продаваемых нон-фикшн изданий года: полмиллиона копий разлетелись меньше, чем за шесть месяцев, больше года издание продержалось в списке бестселлеров The Times. Стоит ли винить Netflix, что, посмотрев, как Random House гребёт деньги лопатой, он тоже захотел прикоснуться к успешному? О том, что экранизация выйдет на стриминге было заявлено уже через два месяца после старта продаж книги, однако в итоге не получилось, не срослось: в 2022ом «Истоки» отправились в самостоятельное плавание, отчалив от причала основного конкурса Венецианского кинофестиваля, где удостоились девятиминутных оваций. И это удивляет больше всего, поскольку выглядит фильм как типичный образчик жанра «телевизионная драма на вечер, которая заставляет смотрящего её за мытьём посуды зрителя немножко задуматься, прежде чем идти спать».
Экранизация нон-фикшна – дело неблагодарное, только представьте себе художественный фильм по Sapiens Харари или «Долгу» Девида Гребера. Так что Ава ДюВерней схитрила и взяла за сюжетную основу не саму монографию, а историю её написания: лауреатку Пулитцеровской премии преследует «проклятье второй книги» да ещё один за другим умирают все близкие люди. Звучит очень драматично! Учитывая, что сами «Касты» – собранные под одной обложкой истории притеснений, унижений и истреблений, некоторым из которых удалось проникнуть на экран, драматично вдвойне. Вот только поставлено это всё настолько топорно, что отчаянное желание режиссёрки выдавить из зрителя слёзу и заставить поддакивать капитанским выводам в духе «неравенство – это плохо, понятненько», больше куда раздражают, чем вызывают сочувствие.
Создатели «Истоков» так хотели сделать фильм массовым продуктом, что теорию Уилкерсон пришлось разжевать до состояния хлебной тюри. Раз за разом исполнительница главной роли Онжаню Эллис выпучивает глаза, повышает голос и объясняет собеседникам, что рабство, Холокост и кастовая система – явления одного порядка, поскольку раса угнетаемой стороны не играет такой уж большой роли, а экономическую составляющую и вовсе придумали для оправдания существования иерархии. В какой-то момент в ход идёт маркерная доска, на которой экранная Уилкерсон рисует стрелочки между тремя словами, чтобы никто уж точно не забыл термин «эндогамия» к моменту финальных титров, а старый дом, который героиня хочет поскорее выставить на продажу, становится мегабанальным образом современного человечества, стоящего на фундаменте из постоянной сегрегации. В общем, общие положения социологического бестселлера, посмотрев фильм, вы, конечно, узнаете, возможно, даже утащите в список «на погуглить» несколько новых фамилий и фактов, но получить эстетическое удовольствие от этой пафосной драмы, теряющей личную историю за однообразными теоретическими выкладками, вряд ли выйдет.
В 2020 году книга Изабель Уилкерсон «Касты. Истоки неравенства в XXI веке» стала одним из самых продаваемых нон-фикшн изданий года: полмиллиона копий разлетелись меньше, чем за шесть месяцев, больше года издание продержалось в списке бестселлеров The Times. Стоит ли винить Netflix, что, посмотрев, как Random House гребёт деньги лопатой, он тоже захотел прикоснуться к успешному? О том, что экранизация выйдет на стриминге было заявлено уже через два месяца после старта продаж книги, однако в итоге не получилось, не срослось: в 2022ом «Истоки» отправились в самостоятельное плавание, отчалив от причала основного конкурса Венецианского кинофестиваля, где удостоились девятиминутных оваций. И это удивляет больше всего, поскольку выглядит фильм как типичный образчик жанра «телевизионная драма на вечер, которая заставляет смотрящего её за мытьём посуды зрителя немножко задуматься, прежде чем идти спать».
Экранизация нон-фикшна – дело неблагодарное, только представьте себе художественный фильм по Sapiens Харари или «Долгу» Девида Гребера. Так что Ава ДюВерней схитрила и взяла за сюжетную основу не саму монографию, а историю её написания: лауреатку Пулитцеровской премии преследует «проклятье второй книги» да ещё один за другим умирают все близкие люди. Звучит очень драматично! Учитывая, что сами «Касты» – собранные под одной обложкой истории притеснений, унижений и истреблений, некоторым из которых удалось проникнуть на экран, драматично вдвойне. Вот только поставлено это всё настолько топорно, что отчаянное желание режиссёрки выдавить из зрителя слёзу и заставить поддакивать капитанским выводам в духе «неравенство – это плохо, понятненько», больше куда раздражают, чем вызывают сочувствие.
Создатели «Истоков» так хотели сделать фильм массовым продуктом, что теорию Уилкерсон пришлось разжевать до состояния хлебной тюри. Раз за разом исполнительница главной роли Онжаню Эллис выпучивает глаза, повышает голос и объясняет собеседникам, что рабство, Холокост и кастовая система – явления одного порядка, поскольку раса угнетаемой стороны не играет такой уж большой роли, а экономическую составляющую и вовсе придумали для оправдания существования иерархии. В какой-то момент в ход идёт маркерная доска, на которой экранная Уилкерсон рисует стрелочки между тремя словами, чтобы никто уж точно не забыл термин «эндогамия» к моменту финальных титров, а старый дом, который героиня хочет поскорее выставить на продажу, становится мегабанальным образом современного человечества, стоящего на фундаменте из постоянной сегрегации. В общем, общие положения социологического бестселлера, посмотрев фильм, вы, конечно, узнаете, возможно, даже утащите в список «на погуглить» несколько новых фамилий и фактов, но получить эстетическое удовольствие от этой пафосной драмы, теряющей личную историю за однообразными теоретическими выкладками, вряд ли выйдет.
«ЗАВЕТ ВОДЫ» АБРАХАМ ВЕРГЕЗЕ
После триумфа «Рассечения Стоуна» издательство Random House, не мешкая, выплатило Абрахаму Вергезе аванс за следующую книгу. Когда спустя десять лет вместо рукописи писатель всё так же мог прислать редактору только вкусное сладкое ничего, контракт был расторгнут, а читательские мечты о чём-то настолько же увлекательном, как рассказ об эфиопских врачах, потихоньку начали испаряться. В 2023 масштабную семейную сагу, действие которой происходит в Керале, выпустило нью-йоркское независимое издательство Grove Atlantic. Закончить новую эпопею, на этот раз о южноиндийских христианах, Вергезе помогла пандемия covid-19: пока его коллеги дежурили в стационарах, инфекционист смог дописать роман, который он посвятил своей умершей матери.
Как и главную женщину в жизни писателя, сразу двух центральных героинь романа зовут Мариамма. Первая в 1900, когда ей было двенадцать, приехала в Парамбиль, чтобы выйти замуж за вдовца, оставшегося с маленьким сыном на руках. Вторая в 1977 прибыла в лепрозорий «Сент-Бриджет» с чётким намерением раскрыть все семейные секреты. Мариамма-старшая со временем превратилась в Большую Аммачи – матриарха поселения, благодаря которой в Парамбиль пришли электричество и канализация. Её внучка к своим двадцати шести стала практикующим хирургом и сумела объяснить считавшийся проклятьем «недуг», из-за которого в каждом поколении кто-то из родственником погибал от воды.
«Семью создают не общая кровь, а общие тайны» говорит Мариамме траванкорский сват. «Тайны эти – как раскрытые, так и закрытые – могут разрушить семью» добавляет повествователь. В пространстве между созданием и раскрытием и разворачивается действие «Завета воды». Влюблённости, свадьбы, рождение детей, смерти, очень много смертей, явно больше, чем хотелось бы привязчивому читателю, с первых страниц поселившемуся в пахнущей чампакой местности, где на каждом шагу растёт маниок и жасмин. Индия получает независимость, среди героев появляются наксалиты, а огромное пространство Парамбиля дробится на усадьбы. Рассказывая о судьбе рода и Индии в двадцатом веке, Вергезе рассказывает историю прогресса: там, где раньше было магического мышления, свершаются научные открытия, а привычный уклад, основанный на традициях, уступает место осмысленным действиям. Хотя между Большой Аммачи и Мариаммой всего одно поколение, невозможно представить, чтобы внучка повторила судьбу бабушки, но для обеих в любой ситуации главным остаётся семья.
Большой индийский роман получился у Вергезе ничуть не хуже большого африканского: глубокий, как траванкорские реки, чарующий, как пропахший специями Мадрас, и удивляющий своей всеобъемлемостью, как сама жизнь. Теперь, когда писатель отдал честь обеим родинам, он с чистой совестью может переходить к работе над большим американским романом. И если для того, чтобы его прочитать, нужно ждать ещё четырнадцать лет, я готова!
После триумфа «Рассечения Стоуна» издательство Random House, не мешкая, выплатило Абрахаму Вергезе аванс за следующую книгу. Когда спустя десять лет вместо рукописи писатель всё так же мог прислать редактору только вкусное сладкое ничего, контракт был расторгнут, а читательские мечты о чём-то настолько же увлекательном, как рассказ об эфиопских врачах, потихоньку начали испаряться. В 2023 масштабную семейную сагу, действие которой происходит в Керале, выпустило нью-йоркское независимое издательство Grove Atlantic. Закончить новую эпопею, на этот раз о южноиндийских христианах, Вергезе помогла пандемия covid-19: пока его коллеги дежурили в стационарах, инфекционист смог дописать роман, который он посвятил своей умершей матери.
Как и главную женщину в жизни писателя, сразу двух центральных героинь романа зовут Мариамма. Первая в 1900, когда ей было двенадцать, приехала в Парамбиль, чтобы выйти замуж за вдовца, оставшегося с маленьким сыном на руках. Вторая в 1977 прибыла в лепрозорий «Сент-Бриджет» с чётким намерением раскрыть все семейные секреты. Мариамма-старшая со временем превратилась в Большую Аммачи – матриарха поселения, благодаря которой в Парамбиль пришли электричество и канализация. Её внучка к своим двадцати шести стала практикующим хирургом и сумела объяснить считавшийся проклятьем «недуг», из-за которого в каждом поколении кто-то из родственником погибал от воды.
«Семью создают не общая кровь, а общие тайны» говорит Мариамме траванкорский сват. «Тайны эти – как раскрытые, так и закрытые – могут разрушить семью» добавляет повествователь. В пространстве между созданием и раскрытием и разворачивается действие «Завета воды». Влюблённости, свадьбы, рождение детей, смерти, очень много смертей, явно больше, чем хотелось бы привязчивому читателю, с первых страниц поселившемуся в пахнущей чампакой местности, где на каждом шагу растёт маниок и жасмин. Индия получает независимость, среди героев появляются наксалиты, а огромное пространство Парамбиля дробится на усадьбы. Рассказывая о судьбе рода и Индии в двадцатом веке, Вергезе рассказывает историю прогресса: там, где раньше было магического мышления, свершаются научные открытия, а привычный уклад, основанный на традициях, уступает место осмысленным действиям. Хотя между Большой Аммачи и Мариаммой всего одно поколение, невозможно представить, чтобы внучка повторила судьбу бабушки, но для обеих в любой ситуации главным остаётся семья.
Большой индийский роман получился у Вергезе ничуть не хуже большого африканского: глубокий, как траванкорские реки, чарующий, как пропахший специями Мадрас, и удивляющий своей всеобъемлемостью, как сама жизнь. Теперь, когда писатель отдал честь обеим родинам, он с чистой совестью может переходить к работе над большим американским романом. И если для того, чтобы его прочитать, нужно ждать ещё четырнадцать лет, я готова!
На выходных читала сборник Саяки Мураты «Церемония жизни» и практически каждый рассказ удивлялась тому, как здорово у писательницы получается раз за разом находить необычный ракурс для демонстрации привычных ритуалов и выходить через это к своей любимой теме условности любой нормы. Если бы я была человеком чуть менее рациональным и приземлённым, подумала, что на литературное творчество Мурату благословили самые извращённые японские боги, и они же нашептывают ей на ухо сюжеты. Но я прекрасно понимаю: литература – это не только про дар и талант, но и про ремесло, ведь практически все навыки, необходимые для работы с художественным текстом, можно развить.
Для тех, у кого руки чешутся стать второй Муратой или первой собой, лекторий «Симпосий» создал курс «Short-short story: Короткая проза и короткая пьеса с Александром Железцовым». С 28 мая почти два месяца в небольшой группе под руководством состоявшегося писателя и драматурга студенты будут искать темы и сюжеты, перенастраивать свой взгляд для того, чтобы замечать необычное в привычном, и оттачивать авторский стиль. Фокус на занятиях сделан на практике, а это значит, что на выходе все останутся не только со списком литературы на лето, но и с пятью рассказами, одной небольшой пьесой и даже наброском сценария.
В программе:
🔸 все главные термины и понятия драматургии,
🔹 освоение трёхчастной структуры художественного текста,
🔸 особенности и функции диалога,
🔹 поиск и работа над построением «исходного события»
и много-много упражнений и обратной связи.
По-моему, отличная возможность как для писательского старта, так и для того, чтобы протестить все свои самые безумные идеи на вовлечённой фокус-группе и опробовать разные форматы в поисках того самого.
Узнать о курсе подробней и зарегистрироваться на занятия можно по ссылке: https://symposion.academy/shortshortstory
Для тех, у кого руки чешутся стать второй Муратой или первой собой, лекторий «Симпосий» создал курс «Short-short story: Короткая проза и короткая пьеса с Александром Железцовым». С 28 мая почти два месяца в небольшой группе под руководством состоявшегося писателя и драматурга студенты будут искать темы и сюжеты, перенастраивать свой взгляд для того, чтобы замечать необычное в привычном, и оттачивать авторский стиль. Фокус на занятиях сделан на практике, а это значит, что на выходе все останутся не только со списком литературы на лето, но и с пятью рассказами, одной небольшой пьесой и даже наброском сценария.
В программе:
🔸 все главные термины и понятия драматургии,
🔹 освоение трёхчастной структуры художественного текста,
🔸 особенности и функции диалога,
🔹 поиск и работа над построением «исходного события»
и много-много упражнений и обратной связи.
По-моему, отличная возможность как для писательского старта, так и для того, чтобы протестить все свои самые безумные идеи на вовлечённой фокус-группе и опробовать разные форматы в поисках того самого.
Узнать о курсе подробней и зарегистрироваться на занятия можно по ссылке: https://symposion.academy/shortshortstory
Мы привыкли завидовать современному западному книгоизданию. Романы, типа «Йеллоуфейс», и новости о миллионных авансах за ненаписанные книги рисуют англоязычный книгоиздательский рынок богатым и успешным. Но позапрошлогоднее разбирательство вокруг несостоявшейся сделки по приобретению Penguin Random House американского издательства Simon & Schuster и вышедший по результатам этих разбирательств сборник «Процесс» показали: у книжного рынка большие проблемы, причём не только с монополией.
Если вы любите инди-комедии о нью-йоркских интеллектуалах, наверняка заметили: один из самый частых героев в них – писатель-неудачник, который, заходя в книжный, переставляет свой дебютный роман с нижних полок стеллажа на выкладку в зоне продвижения. Всё дело в том, что 96% изданных на английском книг продаются тиражом менее 1000 экземпляров, а в половине случаев продать удаётся не больше дюжины копий. В 2020 году преодолеть порог продаж в 100 тысяч экземпляров смогли только 268 наименований (общий объём рынка около двух с половиной миллионов), значительная часть этого – мемуары знаменитостей. Именно звёзды, как правило, и получают те самые огромные авансы, размеры которых мы можем произносить только шёпотом. На них издательства тратят около 75% годового бюджета, в надежде, что с учётом экономии на продвижении и наличии горяченькой аудитории, получится не только отбить вложенное, но даже заработать. Увы и ах, даже с этим всё чаще случаются промахи: за три года, что прошли с выхода автобиографии Джастина Тимберлейка, с трудом удалось сбыть 100 тысяч книг, творение Билли Айлиш во всём мире продалось количеством меньше 65 тысяч копий, а контракт со звёздами соцсетей может и вовсе стать мегаубыточным: из восьми миллионов подписчиков журналиста Пирса Моргана почитать его книгу захотели чуть более пяти тысяч. 85% книг, авторам которых заплатили аванс 250 тысяч долларов или больше, не окупили даже его, не говоря о расходах на печать и распространение: это значит, что авторы не получили денег за книгу, помимо аванса, а издатели плакали в подушку, заходя на BookScan.
По сути, сейчас англоязычные издательства вынуждены делать посев, выпуская огромное количество наименований небольшими тиражами, в надежде, что хоть какая-то из книг выстрелит. Недавние результаты анализа рынка показывают: 4% наименований приносят 60% годового дохода, а «выстрелы», равносильные «Сумеркам», «50 оттенкам» или «Гарри Поттеру» случаются даже не каждый год. Так что всё, что остаётся – печатать Библию, «Властелина колец», раскраски, календари и книги по карточным фокусам и трястись от мысли, что однажды появится книжный сервис, предоставляющий доступ ко всему контенту за какие-нибудь 10-20 долларов в месяц.
Если вы любите инди-комедии о нью-йоркских интеллектуалах, наверняка заметили: один из самый частых героев в них – писатель-неудачник, который, заходя в книжный, переставляет свой дебютный роман с нижних полок стеллажа на выкладку в зоне продвижения. Всё дело в том, что 96% изданных на английском книг продаются тиражом менее 1000 экземпляров, а в половине случаев продать удаётся не больше дюжины копий. В 2020 году преодолеть порог продаж в 100 тысяч экземпляров смогли только 268 наименований (общий объём рынка около двух с половиной миллионов), значительная часть этого – мемуары знаменитостей. Именно звёзды, как правило, и получают те самые огромные авансы, размеры которых мы можем произносить только шёпотом. На них издательства тратят около 75% годового бюджета, в надежде, что с учётом экономии на продвижении и наличии горяченькой аудитории, получится не только отбить вложенное, но даже заработать. Увы и ах, даже с этим всё чаще случаются промахи: за три года, что прошли с выхода автобиографии Джастина Тимберлейка, с трудом удалось сбыть 100 тысяч книг, творение Билли Айлиш во всём мире продалось количеством меньше 65 тысяч копий, а контракт со звёздами соцсетей может и вовсе стать мегаубыточным: из восьми миллионов подписчиков журналиста Пирса Моргана почитать его книгу захотели чуть более пяти тысяч. 85% книг, авторам которых заплатили аванс 250 тысяч долларов или больше, не окупили даже его, не говоря о расходах на печать и распространение: это значит, что авторы не получили денег за книгу, помимо аванса, а издатели плакали в подушку, заходя на BookScan.
По сути, сейчас англоязычные издательства вынуждены делать посев, выпуская огромное количество наименований небольшими тиражами, в надежде, что хоть какая-то из книг выстрелит. Недавние результаты анализа рынка показывают: 4% наименований приносят 60% годового дохода, а «выстрелы», равносильные «Сумеркам», «50 оттенкам» или «Гарри Поттеру» случаются даже не каждый год. Так что всё, что остаётся – печатать Библию, «Властелина колец», раскраски, календари и книги по карточным фокусам и трястись от мысли, что однажды появится книжный сервис, предоставляющий доступ ко всему контенту за какие-нибудь 10-20 долларов в месяц.
Открывшие для себя все литературные направления двадцатого века в один момент, современные китайские писатели довольно причудливо сочетают в своих произведениях черты модернизма, постмодернизма и всякого разного реализма. С одной стороны, авторам хочется обличать пороки, указывать на несовершенства общественной и политической систем и даже преобразовывать реальность с помощью своего творчества, с другой, делать это они нередко предпочитают с помощью абсурда, фантастических элементов и использования в качестве рассказчиков крайне ненадёжных товарищей, играющих с читателями или откровенно водящих их за нос.
В своём шестнадцатом романе «Когда солнце погасло» Янь Лянькэ предлагает нам понаблюдать за жителями Гаотяна, на долю которых выпала эпидемия сомнамбулизма. Одним «обёрнутым душной жарой» вечером засыпающие люди вместо того, чтобы мирно посапывать в кроватях или на циновках, не только продолжали, как ни в чём ни бывало ходить и говорить, но и стали совершать то, что в состоянии бодрствования вряд ли решились. Хроникёром массового лунатизма, в результате которого только в одной деревне погибло более пяти сотен человек, стал четырнадцатилетний Ли Няньнянь, прозванный односельчанами Дурачком Няньнянем. В своей особенной повествовательной манере, с многочисленными повторами, сбивчивой хронологией и подражаниями любимому писателю (конечно же, Янь Лянькэ) мальчик пересказал всё произошедшее за ночь, чтобы столкнувшийся с творческим кризисом обожаемый автор (конечно же, Яль Лянькэ) смог воплотить это в новом романе.
Свои произведения сам Лянькэ называет «сверхъестественным реализмом», отмечая в первую очередь достоверное отображение действительности. «Жить в Китае в 2018 году – значит жить в реальности, которая заставляет вас сомневаться в самой природе этой реальности» как-то сказал он обозревательнице The New Yorker Цзян Фан, намекая на то, что абсурдность и фантасмагоричность вовсе не излюбленные авторские приёмы, а просто часть жизни любого жителя КНР. Сюжет «Когда солнце погасло» полностью построен на одной метафоре: при Си Дзиньпине китайцы живут так, словно к их лицу приложили смоченную хлороформом тряпочку. Внезапные эмоциональные порывы, как и потаённые желания, спрятаны так глубоко, что жители деревень и городов походят на однообразных зомби, обработанных коммунистической пропагандой.
Янь Лянькэ друг за другом описывает сцены насилия и мародёрства, показывая, как низко могут пасть люди, чьим дурным порывам наконец-то нашлось снимающее с них вину оправдание. Примерно на середине хочется остановить повествование и сказать, что ты и так уже всё понял: тлен и безысходность – лучшие друзья китайского общества, а девиз «грабь, убивай, еби гусей» мог бы стать подзаголовком романа. Эту деревенскую снобродческую вакханалию здорово оживляет конфликт между отцом и дядей рассказчика, который постепенно перерастает из внутрисемейного или этического в политический: последний управляет крематорием и помимо зарабатывания денег на сжигании трупов, богатеет ещё и за счёт того, что продаёт человеческий жир, в то время как его зять считает использование останков делом совершенно неприемлемым. Мысль, что сильные мира всего используют нас и в хвост, и в гриву не только живых, но и мёртвых, не только рифмует роман со «Снами деревни Динчжуан» (там людей использовали как доноров крови, а позже, заразив всю деревню ВИЧ, зарабатывали на продаже гробов), но и делает его мрачным напоминанием о разобщённости общества и неутолимом желании наживы, которое преследует всех, кто получает доступ к власти на любом, даже самом низком уровне.
В своём шестнадцатом романе «Когда солнце погасло» Янь Лянькэ предлагает нам понаблюдать за жителями Гаотяна, на долю которых выпала эпидемия сомнамбулизма. Одним «обёрнутым душной жарой» вечером засыпающие люди вместо того, чтобы мирно посапывать в кроватях или на циновках, не только продолжали, как ни в чём ни бывало ходить и говорить, но и стали совершать то, что в состоянии бодрствования вряд ли решились. Хроникёром массового лунатизма, в результате которого только в одной деревне погибло более пяти сотен человек, стал четырнадцатилетний Ли Няньнянь, прозванный односельчанами Дурачком Няньнянем. В своей особенной повествовательной манере, с многочисленными повторами, сбивчивой хронологией и подражаниями любимому писателю (конечно же, Янь Лянькэ) мальчик пересказал всё произошедшее за ночь, чтобы столкнувшийся с творческим кризисом обожаемый автор (конечно же, Яль Лянькэ) смог воплотить это в новом романе.
Свои произведения сам Лянькэ называет «сверхъестественным реализмом», отмечая в первую очередь достоверное отображение действительности. «Жить в Китае в 2018 году – значит жить в реальности, которая заставляет вас сомневаться в самой природе этой реальности» как-то сказал он обозревательнице The New Yorker Цзян Фан, намекая на то, что абсурдность и фантасмагоричность вовсе не излюбленные авторские приёмы, а просто часть жизни любого жителя КНР. Сюжет «Когда солнце погасло» полностью построен на одной метафоре: при Си Дзиньпине китайцы живут так, словно к их лицу приложили смоченную хлороформом тряпочку. Внезапные эмоциональные порывы, как и потаённые желания, спрятаны так глубоко, что жители деревень и городов походят на однообразных зомби, обработанных коммунистической пропагандой.
Янь Лянькэ друг за другом описывает сцены насилия и мародёрства, показывая, как низко могут пасть люди, чьим дурным порывам наконец-то нашлось снимающее с них вину оправдание. Примерно на середине хочется остановить повествование и сказать, что ты и так уже всё понял: тлен и безысходность – лучшие друзья китайского общества, а девиз «грабь, убивай, еби гусей» мог бы стать подзаголовком романа. Эту деревенскую снобродческую вакханалию здорово оживляет конфликт между отцом и дядей рассказчика, который постепенно перерастает из внутрисемейного или этического в политический: последний управляет крематорием и помимо зарабатывания денег на сжигании трупов, богатеет ещё и за счёт того, что продаёт человеческий жир, в то время как его зять считает использование останков делом совершенно неприемлемым. Мысль, что сильные мира всего используют нас и в хвост, и в гриву не только живых, но и мёртвых, не только рифмует роман со «Снами деревни Динчжуан» (там людей использовали как доноров крови, а позже, заразив всю деревню ВИЧ, зарабатывали на продаже гробов), но и делает его мрачным напоминанием о разобщённости общества и неутолимом желании наживы, которое преследует всех, кто получает доступ к власти на любом, даже самом низком уровне.
