The recognition is a chance for Russia to climb down from the peak of escalation with a concrete result, because retreating empty-handed would have been a ruinous outcome for the Kremlin’s prestige, and for the country’s military and diplomatic apparatus.
Russia had three options: pressing Kyiv to federalize through the implementation of the Minsk agreements, pushing the West to end NATO’s expansion, and recognizing the Donbas republics. Having failed to achieve the two main goals, Russia resorted to the third option.
Recognizing the DNR and LNR could be precisely the “military-technical” response that Moscow threatened if the West refused its security demands. In a mirror response to NATO moving its military infrastructure close to Russia’s borders, Russia is moving its own toward Kyiv and NATO. The principle that a power seeking equality will behave like the powers with which it strives for equality is one of the key motivations and explanations of Russia’s actions.
The English version of my latest piece, английская версия моей вчерашней статьи https://carnegiemoscow.org/commentary/86501
Russia had three options: pressing Kyiv to federalize through the implementation of the Minsk agreements, pushing the West to end NATO’s expansion, and recognizing the Donbas republics. Having failed to achieve the two main goals, Russia resorted to the third option.
Recognizing the DNR and LNR could be precisely the “military-technical” response that Moscow threatened if the West refused its security demands. In a mirror response to NATO moving its military infrastructure close to Russia’s borders, Russia is moving its own toward Kyiv and NATO. The principle that a power seeking equality will behave like the powers with which it strives for equality is one of the key motivations and explanations of Russia’s actions.
The English version of my latest piece, английская версия моей вчерашней статьи https://carnegiemoscow.org/commentary/86501
carnegieendowment.org
Putin’s Special Ops Mindset: What Next for Russia and Ukraine?
The recognition of the self-proclaimed Donetsk and Luhansk people’s republics is a chance for Russia to climb down from the peak of escalation with a concrete result, because retreating empty-handed would have been a ruinous outcome for the Kremlin’s prestige.
В московском театре Романа Вiктюка у Дениса Азарова вышли «Мертвые души». Просто услышать изумленное «и расступаются перед ней другие народы» в день, вроде вчерашнего, было ценно, как и вспомнить, освежить своими глазами, что едет на тройке, перед которой расступаются, трикстер, покупатель мертвых душ, чтобы ради распила бюджета в рамках тогдашнего нацпроекта вывести их на бумаге в Новороссию, в Херсонскую губернию — в потемкинское приобретение, которому и потемкинские души. А чужая душа, как известно, потемки.
Едет не от хорошей жизни, а потому что потерял пост на таможне, но сохранил брусничный фрак, а он полтораста лет спустя переродился в малиновый пиджак. «Мертвые души» Азарова — в той традиции современного театрального Гоголя, которая для меня началась с «Хлестакова» Мирзоева, и продолжена «Мертвыми душами» Серебренникова — утонувшая в себе Россия то ли 90-х, то ли ранних 2000-х, по которой катит новый хозяин жизни, одновременно страшный и жалкий.
Катит на чем — ну во-первых, на колесе Сансары, понятное дело, повторится все как встарь, даже цвет пиджака новой элиты. Во-вторых, на чем бы ездил небогатый, разорившийся Чичиков, словно начинающий агент по недвижимости в девяносто третьем, куда бы он ехал? Некоторые сценические открытия так очевидны, что удивляешься, как это до сих пор не на сцене. Он или ездил бы на электричке, или приезжал бы туда, где главная жизнь за МКАДом — к железнодорожной станции. Русь — это пространство, организованное вокруг железнодорожных станций.
Железнодорожные станции населены персонажами, можно сказать, брейгелевскими. В конце концов, и сам Гоголь не тольку русский Гомер, и русский Дант, но и русский Брейгель. Но у Дениса это Брейгель любвеобильный, скорее даже Альтдорфер или какой старый голландец со своим растерянным, замученным, любимым северным народцем у Креста.
Эти «Мертвые души» хороши тем, что совершенно не остаются в горизонтали социальной критики, сатиры и плача по убогой и обильной. Там все время — через музыку, предмет, жест, свет — открываются какие-то окошки в символическое вертикальное пространство.
Я думаю, с этими «Мертвыми душами» произошло новое рождение театра Виктюка. Там говорят и виктюковские спектакли поддерживают в бодрой хорошей форме, и «Пир» обэриутов тоже Дениса хорош, но рождаться надо с одним из центральных текстов культуры — прямо с томиком Гомера или Данта в руках. Или Гоголя.
Едет не от хорошей жизни, а потому что потерял пост на таможне, но сохранил брусничный фрак, а он полтораста лет спустя переродился в малиновый пиджак. «Мертвые души» Азарова — в той традиции современного театрального Гоголя, которая для меня началась с «Хлестакова» Мирзоева, и продолжена «Мертвыми душами» Серебренникова — утонувшая в себе Россия то ли 90-х, то ли ранних 2000-х, по которой катит новый хозяин жизни, одновременно страшный и жалкий.
Катит на чем — ну во-первых, на колесе Сансары, понятное дело, повторится все как встарь, даже цвет пиджака новой элиты. Во-вторых, на чем бы ездил небогатый, разорившийся Чичиков, словно начинающий агент по недвижимости в девяносто третьем, куда бы он ехал? Некоторые сценические открытия так очевидны, что удивляешься, как это до сих пор не на сцене. Он или ездил бы на электричке, или приезжал бы туда, где главная жизнь за МКАДом — к железнодорожной станции. Русь — это пространство, организованное вокруг железнодорожных станций.
Железнодорожные станции населены персонажами, можно сказать, брейгелевскими. В конце концов, и сам Гоголь не тольку русский Гомер, и русский Дант, но и русский Брейгель. Но у Дениса это Брейгель любвеобильный, скорее даже Альтдорфер или какой старый голландец со своим растерянным, замученным, любимым северным народцем у Креста.
Эти «Мертвые души» хороши тем, что совершенно не остаются в горизонтали социальной критики, сатиры и плача по убогой и обильной. Там все время — через музыку, предмет, жест, свет — открываются какие-то окошки в символическое вертикальное пространство.
Я думаю, с этими «Мертвыми душами» произошло новое рождение театра Виктюка. Там говорят и виктюковские спектакли поддерживают в бодрой хорошей форме, и «Пир» обэриутов тоже Дениса хорош, но рождаться надо с одним из центральных текстов культуры — прямо с томиком Гомера или Данта в руках. Или Гоголя.
Самый поразительный контраст по сравнению с 2014 годом — полное отсутствие попытки предъявить осязаемую народную поддержку после признания республик Донбаса. Никаких массовых демонстраций студентов, учителей и бюджетников. Ни флагов, ни Васильевского спуска, ни концертов. Выступлений звезд и коллективных писем творцов. Даже массовой записи слов одобрения на камеры на улицах.
Действие не от имени народа, а от собственного. Скорее , как в Сирии: занимаются, кому поручено, остальные не лезьте в вопросы большой политики, безопасности и мирового баланса сил. Все расчетливо, скрытно, жестко. Акция не в пространстве политики, где нужна поддержка улицы, а скорее в пространстве книги или учебника по истории — круга чтения российского лидера: голосовать будут потомки, современники пусть не лезут в дела исторических фигур (как было видно и на Совбезе).
Осязаемую народную поддержку приберегли на будущее, из чего стало ясно, что случившееся признание — не конец. Но в том числе и на будущее в советском смысле, когда главным бенефициаром любых неясных, рискованных или недостаточно популярных действий сейчас объявляются потомки, от имени которых и ради которых действуют. Вышли какие-то там современники с флагами, или не вышли, перестало иметь значение.
Действие не от имени народа, а от собственного. Скорее , как в Сирии: занимаются, кому поручено, остальные не лезьте в вопросы большой политики, безопасности и мирового баланса сил. Все расчетливо, скрытно, жестко. Акция не в пространстве политики, где нужна поддержка улицы, а скорее в пространстве книги или учебника по истории — круга чтения российского лидера: голосовать будут потомки, современники пусть не лезут в дела исторических фигур (как было видно и на Совбезе).
Осязаемую народную поддержку приберегли на будущее, из чего стало ясно, что случившееся признание — не конец. Но в том числе и на будущее в советском смысле, когда главным бенефициаром любых неясных, рискованных или недостаточно популярных действий сейчас объявляются потомки, от имени которых и ради которых действуют. Вышли какие-то там современники с флагами, или не вышли, перестало иметь значение.
Интересно, а когда именно случился этот переход, и российский лидер вместо холодной войны начал довоевывать вторую мировую. Мы-то на его действия смотрим в первой рамке, а он, похоже, где-то там во второй
Российские официальные лица много раз повторили, что не собираются начинать вторжения в Украину. Некоторые, возможно, искренне, — те же дипломаты. Имея представление об отношениях Кремля с дипведомством, могу предположить, что там мало кого или попросту никого не посвятили в конечный план, тем более, что таких планов, вероятно, было несколько. По этому поводу авторы могут радоваться удачно проведенной спецоперации. Но можно ли считать спецоперацию одним из итогов которой является полное недоверие твоим словам в любой будущей ситуации, такой уж удачной. Это может оказаться одноразовым успехом.
Forwarded from ДБ
Мы, корреспонденты дипломатического пула и те, кто пишет про внешнюю политику России, осуждаем военную операцию, начатую РФ на Украине.
Война никогда не была и не будет методом решения конфликтов и ей нет оправданий.
Подписи:
Марианна Беленькая, Коммерсантъ
Елена Черненко, Коммерсантъ
Павел Тарасенко, Коммерсантъ
Эльнар Байназаров, журналист
Константин Волков, журналист
Павел Шариков, Институт Европы РАН
Иван Якунин, Коммерсантъ
Рената Ямбаева, Коммерсантъ
Александр Черных, Коммерсантъ
Список открыт к дополнениям (пишите мне в личку, или в фб)
Война никогда не была и не будет методом решения конфликтов и ей нет оправданий.
Подписи:
Марианна Беленькая, Коммерсантъ
Елена Черненко, Коммерсантъ
Павел Тарасенко, Коммерсантъ
Эльнар Байназаров, журналист
Константин Волков, журналист
Павел Шариков, Институт Европы РАН
Иван Якунин, Коммерсантъ
Рената Ямбаева, Коммерсантъ
Александр Черных, Коммерсантъ
Список открыт к дополнениям (пишите мне в личку, или в фб)
После лекции о вреде коммунизма в президентском обращении последовало действие в коммунистической системе координат, где будущее ценнее настоящего.
Именно поэтому так трудно воздействовать на российского лидера привычными политическими инструментами — уличными акциями любого типа, заявлениями, санкциями. Кто помнит, как менялся курс рубля во время старинных конфликтов, помнят только их итог. Какая разница, что делают современники, они слепы. Это мессианство, которому не нужны даже сторонники, не то что противники. И это, конечно, использование всей государственной машины в лично-мессианских целях. Можно сказать, что не первый раз и не только здесь, но здесь без понятного мандата (на каких выборах, в каком нацпроекте это было заявлено, мидовский пул журналистов и тот выступил против), обсуждения и вот даже декоративного публичного одобрения теперь не нужно.
Ну и да, человек хотел, чтобы не как сейчас, а как было в старинной Европе, ну и устроил старинную Европу. С любыми вероятными последствиями. Такое взрывоопасное сочетание действий во имя будущего и прошлого одновременно.
Именно поэтому так трудно воздействовать на российского лидера привычными политическими инструментами — уличными акциями любого типа, заявлениями, санкциями. Кто помнит, как менялся курс рубля во время старинных конфликтов, помнят только их итог. Какая разница, что делают современники, они слепы. Это мессианство, которому не нужны даже сторонники, не то что противники. И это, конечно, использование всей государственной машины в лично-мессианских целях. Можно сказать, что не первый раз и не только здесь, но здесь без понятного мандата (на каких выборах, в каком нацпроекте это было заявлено, мидовский пул журналистов и тот выступил против), обсуждения и вот даже декоративного публичного одобрения теперь не нужно.
Ну и да, человек хотел, чтобы не как сейчас, а как было в старинной Европе, ну и устроил старинную Европу. С любыми вероятными последствиями. Такое взрывоопасное сочетание действий во имя будущего и прошлого одновременно.
Вот мы в "Редакции" с Пивоваровым обсуждаем вчера и сегодня что можем и с другими https://www.youtube.com/watch?v=SUD4su3G1fc
YouTube
Россия начала военную операцию. Как до этого дошло и что будет дальше? / Редакция
Россия начала военную операцию в Украине. Хотя о вероятности и даже неизбежности этого говорили все последние недели — никто, кажется, до конца не верил, что это возможно. Сегодня многие пытаются продраться через вал информации, инфошума и откровенных фейков…
Блумберг оказался прав, хоть его и обвиняли в разжигании. А за ним и таблоиды.
Верно говорилось, что собирать и держать войска в боевом порядке без применения — слишком дорогой инструмент. Это такой инструмент, который сам подталкивает к своему использованию.
Правы те, кто говорил, что Путин не будет мешать олимпиаде Си, а вот сразу после очень может быть.
Неверным оказалось, что для вторжения нужен холод и замерзшая земля и давали прогнозы, связанные с погодой. Почему не летом? Думаю, от понимания, что сорванный курортный сезон в Крыму и на юге России разозлит своих. Плюс лето упрощает действия непрофессиональным и хуже экипированным ополчениям, добровольцем и т.д.
Неверным оказалось предположение, что Россия готовит провокацию под чужим флагом или что-то, чтобы оправдать начало войны. Оказалось, что можно обойтись без повода, просто ссылаясь на события 2014 года и собственную картину мира.
Неверным оказалось , что Германия будет держаться за Северный поток-2 и он окажется вне санкций. Его остановили до начала вторжения.
Вообще, всё, кроме запрета импорта российских нефти и газа, обсуждается всерьез. Одно дело абстрактно взвешивать санкции, размышляя о вторжении, другое дело реагировать на новости, от которых теряют хладнокровие даже закаленные политики. Вообще те, кто хоть раз не потерял сегодня хладнокровия, вызывают некоторые сомнения.
Верно говорилось, что собирать и держать войска в боевом порядке без применения — слишком дорогой инструмент. Это такой инструмент, который сам подталкивает к своему использованию.
Правы те, кто говорил, что Путин не будет мешать олимпиаде Си, а вот сразу после очень может быть.
Неверным оказалось, что для вторжения нужен холод и замерзшая земля и давали прогнозы, связанные с погодой. Почему не летом? Думаю, от понимания, что сорванный курортный сезон в Крыму и на юге России разозлит своих. Плюс лето упрощает действия непрофессиональным и хуже экипированным ополчениям, добровольцем и т.д.
Неверным оказалось предположение, что Россия готовит провокацию под чужим флагом или что-то, чтобы оправдать начало войны. Оказалось, что можно обойтись без повода, просто ссылаясь на события 2014 года и собственную картину мира.
Неверным оказалось , что Германия будет держаться за Северный поток-2 и он окажется вне санкций. Его остановили до начала вторжения.
Вообще, всё, кроме запрета импорта российских нефти и газа, обсуждается всерьез. Одно дело абстрактно взвешивать санкции, размышляя о вторжении, другое дело реагировать на новости, от которых теряют хладнокровие даже закаленные политики. Вообще те, кто хоть раз не потерял сегодня хладнокровия, вызывают некоторые сомнения.
Мы явно имеем дело со случаем, когда вмешательство меняет свойство предмета, на исправлен которого направлено. Одна из целей войны президента-историка — пока не поздно спасти нашу общую идентичность: русские и украинцы — это тот народ, который вместе подвергся нападению нацистской Германии и вместе ее победил, а потом запустил человека в космос, освоил Целину и т.д. Однако сам факт вторжения с целью спасти эту общую идентичность её меняет: украинцы теперь это, кроме вышеперечисленного, еще и народ, который подвергся нападению из России. Спасаемая идентичность, которую размывали до этого изнутри, не укрепилась от атаки снаружи, и даже если вторжение достигнет военных целей, оно может не достигнуть исторических, с которыми вошло в противоречие.
То же самое касается российской части этой общей идентичности, которая теперь вошла в противоречие сама с собой. Русские это теперь, кроме всего прочего, еще и народ, который атаковал Украину, чтобы вернуть ее к правильной картине мира, где мы вместе противостояли Германии и т.д. Но в той старой общей идентичности не было вторжения из России на Украину, и восстановленная таким образом она необратимо изменена. Квантовые законы в политической истории почти так же реальны, как в физике.
То же самое касается российской части этой общей идентичности, которая теперь вошла в противоречие сама с собой. Русские это теперь, кроме всего прочего, еще и народ, который атаковал Украину, чтобы вернуть ее к правильной картине мира, где мы вместе противостояли Германии и т.д. Но в той старой общей идентичности не было вторжения из России на Украину, и восстановленная таким образом она необратимо изменена. Квантовые законы в политической истории почти так же реальны, как в физике.
24 февраля прерывает не только инерцию жизни, но и инерцию письма. Вроде бы, чем драматичней обстоят международные и политические дела, тем более жадно о них хочется писать. Но наступает такой уровень драматизма, после которого писать уже не хочется, непонятно, каким языком к этому приступать, а попытка общества и мира быть, как раньше, кажется какими-то импульсами угасающего сознания — бег курицы с отрубленной головой.
Внешнее сходство с прежней жизнью, которого всё меньше, может обманывать. И даже если это сходство восстановится, оно будет именно сходством. Это как в фантастических фильмах, космонавты высаживаются на новую планету, похожую на Землю, и там пригорки, растения, солнышко (звёздышко далекое), ручейки, но они не понимают, могут ли снять шлем, вдруг вокруг не воздух, а какой-то другой, непригодный для вдоха газ. В нашем случае, астронавты сталкиваются с этой проблемой на собственной планете, и при этом астронавты примерно все. Вокруг знакомые пригорки, растения, вывески и солнышко точно оно самое, но состав атмосферы неясен, его надо анализировать, пригоден ли для дыхания, какие процессы вызывает в организме.
Или как в фильме ужасов. Открывается дверь, или пролом в стене. А за ним клубится. Густой туман. Непонятно, какие в этом тумане правила, есть ли там кто, есть ли там полы, по которым можно идти, или сразу пустота, нет никого, или выскочит чудище, а еще страшнее, если чудища со знакомыми лицами, или с твоим собственным.
Дело не только в криминализации обычных слов. Язык — договорная, конвенциональная знаковая система, но вывод, что ему можно приказывать, ошибочный. Это саморегулируемая знаковая система, и в это смысле неважно, какими словами называть происходящее, если под ними все понимают одно и то же. Можно спокойно говорить, что на пятый день борьбы за мир взят под контроль Херсон, и будет понятно. Идеальная иллюстрация, знаменитый советский анекдот о человеке, который гуляет по Красной площади с чистым листом, и все, включая милиционеров, понимают (не)написанное. Не написанное это тоже текст.
В Меланхолии у Триера герой читает о приближающейся планете, которая его уничтожит через пару дней статью в Википедии, и она выглядит и написана, как все остальные статьи. И это в ней самое страшное. Статья о том, чего не может и не должно случиться, выглядит, как все предыдущие. Этот текст в Википедии нужен и абсурден, реален и невозможен одновременно. Это важно сказать, прежде чем я, может быть, буду вновь что-то описывать. Хотя бы в виде коротких заметок. Это будет такая вот википедия Меланхолии. В Дантовом лимбе, в круге первом не спасенных и не осужденных были все античные философы, писатели, риторы, которые, вероятно, и там, с той стороны жизни обсуждали греко-македонский конфликт и идеальное устройство полиса. И обсуждают до сих пор.
Внешнее сходство с прежней жизнью, которого всё меньше, может обманывать. И даже если это сходство восстановится, оно будет именно сходством. Это как в фантастических фильмах, космонавты высаживаются на новую планету, похожую на Землю, и там пригорки, растения, солнышко (звёздышко далекое), ручейки, но они не понимают, могут ли снять шлем, вдруг вокруг не воздух, а какой-то другой, непригодный для вдоха газ. В нашем случае, астронавты сталкиваются с этой проблемой на собственной планете, и при этом астронавты примерно все. Вокруг знакомые пригорки, растения, вывески и солнышко точно оно самое, но состав атмосферы неясен, его надо анализировать, пригоден ли для дыхания, какие процессы вызывает в организме.
Или как в фильме ужасов. Открывается дверь, или пролом в стене. А за ним клубится. Густой туман. Непонятно, какие в этом тумане правила, есть ли там кто, есть ли там полы, по которым можно идти, или сразу пустота, нет никого, или выскочит чудище, а еще страшнее, если чудища со знакомыми лицами, или с твоим собственным.
Дело не только в криминализации обычных слов. Язык — договорная, конвенциональная знаковая система, но вывод, что ему можно приказывать, ошибочный. Это саморегулируемая знаковая система, и в это смысле неважно, какими словами называть происходящее, если под ними все понимают одно и то же. Можно спокойно говорить, что на пятый день борьбы за мир взят под контроль Херсон, и будет понятно. Идеальная иллюстрация, знаменитый советский анекдот о человеке, который гуляет по Красной площади с чистым листом, и все, включая милиционеров, понимают (не)написанное. Не написанное это тоже текст.
В Меланхолии у Триера герой читает о приближающейся планете, которая его уничтожит через пару дней статью в Википедии, и она выглядит и написана, как все остальные статьи. И это в ней самое страшное. Статья о том, чего не может и не должно случиться, выглядит, как все предыдущие. Этот текст в Википедии нужен и абсурден, реален и невозможен одновременно. Это важно сказать, прежде чем я, может быть, буду вновь что-то описывать. Хотя бы в виде коротких заметок. Это будет такая вот википедия Меланхолии. В Дантовом лимбе, в круге первом не спасенных и не осужденных были все античные философы, писатели, риторы, которые, вероятно, и там, с той стороны жизни обсуждали греко-македонский конфликт и идеальное устройство полиса. И обсуждают до сих пор.
Всегда интересовало, как парламенты принимают чрезвычайные законы, по которым их членов лишают реальных полномочий (например, обсуждать вопросы, консультировать исполнительную власть опираясь на свои собственные компетенции, а не на ее желания, вносить разные по направлению законы), а потом и репрессируют.
Механизм очень простой. Если я проголосую «против», меня репрессируют сейчас. Если проголосую «за», может быть, репрессируют в будущем, а может быть и нет.
Через это окно между «сейчас» и «может быть, потом, или вообще нет» государственные институты сами себя втаскивают в режим, жертвами которого становятся на законных основаниях, приняв соответсвующие законы.
В принципе это воронка подчинения государственного аппарата даже такому государству, в котором этот аппарат сомневается. Репрессии против отдельных членов номенклатуры не распугивают остальных, а наоборот заставляют держаться ближе к властному центру в (иррациональной) надежде, что начнут с тех, кто ближе к краям, да там и остановятся.
Поэтому чрезвычайные ситуации и ужесточения правил вызывают не раскол элит, о котором часто говорят применительно к автократиям, а шок элит. Шок элит работает не на ослабление, а на усиление режима.
Механизм очень простой. Если я проголосую «против», меня репрессируют сейчас. Если проголосую «за», может быть, репрессируют в будущем, а может быть и нет.
Через это окно между «сейчас» и «может быть, потом, или вообще нет» государственные институты сами себя втаскивают в режим, жертвами которого становятся на законных основаниях, приняв соответсвующие законы.
В принципе это воронка подчинения государственного аппарата даже такому государству, в котором этот аппарат сомневается. Репрессии против отдельных членов номенклатуры не распугивают остальных, а наоборот заставляют держаться ближе к властному центру в (иррациональной) надежде, что начнут с тех, кто ближе к краям, да там и остановятся.
Поэтому чрезвычайные ситуации и ужесточения правил вызывают не раскол элит, о котором часто говорят применительно к автократиям, а шок элит. Шок элит работает не на ослабление, а на усиление режима.
Интересно вспомнить, что нынешний российский лидер был выбран не только как гарант безопасности ельцинской семьи, но и как спаситель молодого русского капитализма от «красного реванша», и поддержан в этом качестве прозападной частью тогдашней российской элиты, она же во многом до сих пор нынешняя. Чего уж было в том Лужкове-Примакове такого красного, Бог ведает. В любом случае, все они уже в лучшем мире. А спасение получилось вот таким. Впрочем, не национализировал до сих пор. Но, как выяснилось, бывает не только национализация.
Тут некоторые уповают на посредничество Китая. Но захочет ли Китай посредничать для мира? Или исполняется вековая мечта Мао и китайского народа: два западных гегемона сцепились, а Китай пожнет плоды
Кончается прощеное воскресенье, в которое нет сомнения у кого надо просить прощения: у тех, кому сейчас хуже чем мне. Таких сейчас много, как-то слишком много. Прежде всего на Украине, но и в России, и среди тех, кто покинул их обе.
Хочется попросить прощения у бабушки, которая воевала на Украине, в Молдавии, Польше, Венгрии, хоть она не услышит, но каким-то своим, непостижимым на образом может узнать. И у обоих дедушек, которые не знаю, где воевали, потому что один не вернулся и не рассказал, а другой вернулся, но прожил недолго.
Прощения у русской культуры. Ей теперь будет труднее.
Прощения у тех, кто был рядом и кого не уберегли от бесчувствия, злобы, глупости, слепоты, отчаяния, бессмысленного позерства. Это и наша вина.
У тех, на ком пытаемся иногда сорвать злость, потому что они рядом, пусть и отвечают, раз настоящие источники и виновники бед нам недоступны.
У тех кому не помогли, хотя можно было.
Ну и у всех, кого словом, делом и помышлением.
Хочется попросить прощения у бабушки, которая воевала на Украине, в Молдавии, Польше, Венгрии, хоть она не услышит, но каким-то своим, непостижимым на образом может узнать. И у обоих дедушек, которые не знаю, где воевали, потому что один не вернулся и не рассказал, а другой вернулся, но прожил недолго.
Прощения у русской культуры. Ей теперь будет труднее.
Прощения у тех, кто был рядом и кого не уберегли от бесчувствия, злобы, глупости, слепоты, отчаяния, бессмысленного позерства. Это и наша вина.
У тех, на ком пытаемся иногда сорвать злость, потому что они рядом, пусть и отвечают, раз настоящие источники и виновники бед нам недоступны.
У тех кому не помогли, хотя можно было.
Ну и у всех, кого словом, делом и помышлением.
Теперь точно не скажешь, что Беловежское соглашение о роспуске СССР спасло нас от югославского сценария.
Правда, тут вопросы к его противникам. Но так или иначе, не спасло.
Правда, тут вопросы к его противникам. Но так или иначе, не спасло.
Интересно, сколько лет на этот раз должно пройти, чтобы мир опять вспомнил, что русские тоже любят своих детей.
За годы эластичного российского авторитарзима в России оформилась группа публичных интеллектуалов, которая противостояла критикам власти, потому что, как многим казалось, их мир на самом деле гораздо авторитарнее, зловреднее и, в конечном счете, опаснее расслабленной российской автократии. Иначе говоря, это были интеллигенты, которые противопоставляли себя своему сословию, и на этом строили свою идентичность независимых и свободных людей. Это была свобода внутри кармана свободы внутри несвободы. Что-то вроде движения пассажира по салону в направлении, противоположном движению самолета. Это движение можно было принять за свободный выбор, пока самолет, казалось, летел более-менее куда надо.
Сейчас, когда критики власти внезапно исчезли из публичного пространства, уничтожены за два дня, когда некому возражать и даже, негде, потому что само поле боя пропало, и сколько ни ори, не услышат, эта группа растеряна не меньше тех, кого разгромили. Те, кого разгромили, оправданы и ободрены подтверждением подлинности своей позиции, тем, что, как выяснилось, все было по-настоящему, и они оппонировали противнику еще более грозному, чем всем казалось. А те, кто боролся с интеллигенцией, очутились в положении кукольных бойцов, чей бой был потешным. Ведь с задачей победы над коварной интеллигенцией и ее опасными медиа безымянный милиционер и сисадмин справились намного быстрее, чем критики критиков — буквально за считанные часы.
Теперь часть этой группы действует по принципу «больше ада», все еще стараясь перекричать пушки и кого-то поразить своей смелостью, но на фоне пушек неслышна. Часть молчит. Часть пытается вернуться к человеческому разговору, обескураженная тем, что и кого вольно или невольно представляла. Наверное, ее не надо отталкивать.
Сейчас, когда критики власти внезапно исчезли из публичного пространства, уничтожены за два дня, когда некому возражать и даже, негде, потому что само поле боя пропало, и сколько ни ори, не услышат, эта группа растеряна не меньше тех, кого разгромили. Те, кого разгромили, оправданы и ободрены подтверждением подлинности своей позиции, тем, что, как выяснилось, все было по-настоящему, и они оппонировали противнику еще более грозному, чем всем казалось. А те, кто боролся с интеллигенцией, очутились в положении кукольных бойцов, чей бой был потешным. Ведь с задачей победы над коварной интеллигенцией и ее опасными медиа безымянный милиционер и сисадмин справились намного быстрее, чем критики критиков — буквально за считанные часы.
Теперь часть этой группы действует по принципу «больше ада», все еще стараясь перекричать пушки и кого-то поразить своей смелостью, но на фоне пушек неслышна. Часть молчит. Часть пытается вернуться к человеческому разговору, обескураженная тем, что и кого вольно или невольно представляла. Наверное, ее не надо отталкивать.
Между человеком, который в СССР пришел за едой, и человеком, который ее выдавал, – от дорогого ресторана до чебуречной и гастронома на углу, – всегда сохранялись неравноправные отношения просителя и получателя: у меня еда, я, так и быть, тебе дам, поделюсь, оторву от себя, работа у меня такая – всяким еду давать, а то хрен бы ты у меня получил.
Сейчас уж и не объяснить, но первым, что потрясло и потянуло советского человека в «Макдоналдс», была революция в отношениях между тем, кто пришел за едой, и тем, кто ее выдает. В «Макдоналдсе» взяли простых советских людей и натаскали их выдавать еду так, словно они никогда не знали дефицита: расставаться с едой легко, весело, с улыбочкой. «Вам большую колу или маленькую, а льда сколько, а пирожок не желаете? Клубничный или яблочный?»
Появляется «Макдоналдс» – значит, страна открылась миру, собирается быть как все. Не планирует питаться святым духом из полевых кухонь, вином из одуванчиков, березовым соком, единственно верным учением, спать на гвоздях, жить в скитах, читать Зеленую книгу. Признает для своих граждан земные блага в их самом незатейливом воплощении.
«Макдоналдс» – одна из немногих вещей, которые действительно связывают мир. Хотят изгнать «Макдоналдс» те, кто хочет миру противостоять, исключить себя из него, кто хочет быть жителем только своего аула, а остальные – горите в аду. Как глобальные менеджеры они захотели жрать? Хрен вам.
А для России появление «Макдоналдса» изменило положение вещей, когда человек, пришедший поесть, был просителем. Потом присоединились остальные, потом «приходите, нам не жалко» стало общим местом. Но, конечно, многие хотели бы снова еду снисходительно давать, если у них сперва хорошо попросят.
Это из опыта (эссе), которое я написал в 2014 году на предварительное, угрожающие закрытие первого (и самого большого) московского Макдональдса. Но сейчас актуальней. Первая версия есть на заблокированном Слоне-Репаблике, улучшенная в книжке «Миф тесен», которая встречается и на торрентах увы. Название Что дал Макдональдс России. Мак дал, Мак взял.
Сейчас уж и не объяснить, но первым, что потрясло и потянуло советского человека в «Макдоналдс», была революция в отношениях между тем, кто пришел за едой, и тем, кто ее выдает. В «Макдоналдсе» взяли простых советских людей и натаскали их выдавать еду так, словно они никогда не знали дефицита: расставаться с едой легко, весело, с улыбочкой. «Вам большую колу или маленькую, а льда сколько, а пирожок не желаете? Клубничный или яблочный?»
Появляется «Макдоналдс» – значит, страна открылась миру, собирается быть как все. Не планирует питаться святым духом из полевых кухонь, вином из одуванчиков, березовым соком, единственно верным учением, спать на гвоздях, жить в скитах, читать Зеленую книгу. Признает для своих граждан земные блага в их самом незатейливом воплощении.
«Макдоналдс» – одна из немногих вещей, которые действительно связывают мир. Хотят изгнать «Макдоналдс» те, кто хочет миру противостоять, исключить себя из него, кто хочет быть жителем только своего аула, а остальные – горите в аду. Как глобальные менеджеры они захотели жрать? Хрен вам.
А для России появление «Макдоналдса» изменило положение вещей, когда человек, пришедший поесть, был просителем. Потом присоединились остальные, потом «приходите, нам не жалко» стало общим местом. Но, конечно, многие хотели бы снова еду снисходительно давать, если у них сперва хорошо попросят.
Это из опыта (эссе), которое я написал в 2014 году на предварительное, угрожающие закрытие первого (и самого большого) московского Макдональдса. Но сейчас актуальней. Первая версия есть на заблокированном Слоне-Репаблике, улучшенная в книжке «Миф тесен», которая встречается и на торрентах увы. Название Что дал Макдональдс России. Мак дал, Мак взял.
Из за секретности подготовки российской военной операции пострадала ее экспертиза. Если вы не можете задавать экспертам прямые вопросы и откровенно обсуждать с компетентными людьми полученные ответы, вы неизбежно получите искаженную картину реальности. Российский лидер привык действовать в манере секретных спецопераций, но наступает момент, когда секретность перестает быть синонимом эффективности и становится ее противоположностью.
Это помимо того, что ответ, который подтверждает взгляды начальника, в системе, вроде российской, давать проще и приятнее. А что начальство действительно пустит в ход армию, да еще в таких масштабах, те, кого спрашивали, сами всерьез не верили, поэтому поддакивали.
При этом в течении долгого времени было довольно много открытых разговоров и обсуждений самыми компетентными людьми на разных площадках, того, чем всё это может обернуться. Но в мире, где секретность синоним серьезности, разговоры и публикации на открытых площадках не принимались всерьез.
Российский лидер не мог откровенно обсуждать тему масштабного ввода войск в Украину с достаточно широкими для верного решения кругом лиц - даже военных, не говоря об экономистах , и закономерно получил отражение собственных представлений о реальности, а не более плотный контакт с ней. Зеркала, а не окна.
Это помимо того, что ответ, который подтверждает взгляды начальника, в системе, вроде российской, давать проще и приятнее. А что начальство действительно пустит в ход армию, да еще в таких масштабах, те, кого спрашивали, сами всерьез не верили, поэтому поддакивали.
При этом в течении долгого времени было довольно много открытых разговоров и обсуждений самыми компетентными людьми на разных площадках, того, чем всё это может обернуться. Но в мире, где секретность синоним серьезности, разговоры и публикации на открытых площадках не принимались всерьез.
Российский лидер не мог откровенно обсуждать тему масштабного ввода войск в Украину с достаточно широкими для верного решения кругом лиц - даже военных, не говоря об экономистах , и закономерно получил отражение собственных представлений о реальности, а не более плотный контакт с ней. Зеркала, а не окна.
Forwarded from КЛИШАС
В случае признания Meta экстримистской организацией ответственность за блокировки ресурсов Meta будет лежать на органах гос власти России. Никакой ответственности за наличие аккаунтов в данных ресурсах граждане не понесут