Об общественном договоре

Меня могут спросить, разве я государь или законодатель, что пишу о политике?

Нет, я не государь и не законодатель, и именно поэтому пишу о политике.

Если бы я был тем или другим, я бы не стал терять времени для того, чтобы сказать, что нужно делать:
я бы делал или молчал.

Как бы не было слабо влияние, которое может оказать мой голос на общественные дела, для меня, рожденного гражданином свободного государства, и члена суверенного народа, достаточно самого права голоса уже возлагающего обязанность вникать в эти дела.

О первоначальных обществах

Древнейшее из всех обществ и единственно естественное - это семья.

Но и в семье дети остаются привязанными к отцу только до тех пор, пока они нуждаются в нем для самосохранения.

Как только исчезает эта необходимость, естественные узы рушатся.

Дети, свободные от обязанности повиноваться отцу, и отец, свободный от обязанности заботиться о детях, становятся равно независимыми.

Если же они продолжают жить в единении, это происходит добровольно, а не естественно, и целостность самой семьи поддерживается только путем соглашения.

Семья, таким образом, есть первый образец политических обществ.

Начальник походит на отца, а народ на детей.
И все, рождённые равными и свободными, отчуждают свою свободу только для личной пользы.

Разница лишь в том, что в семье любовь отца к детям вознаграждает его за заботы о них.

В государстве же удовольствие быть повелителем заменяет любовь, которой не чувствуют властелины к подчинённым народам.

Гроций отрицает, что всякая человеческая власть установлена в пользу управляемых; в качестве примера он приводит рабство.

Таким образом, по Гроцию, остаётся под вопросом, кто кому принадлежит: человеческий ли род сотне людей, или эта сотня людей человеческому роду.

Итак, человечество оказывается разделённым на стада скота, имеющие каждые своего хозяина, который охраняет свое стадо, чтобы сожрать его.

Задолго до него, Аристотель писал, что люди по природе не равны, что одни рождаются для рабства, а другие для господства.

Аристотель был прав, но он принимал следствие за причину.

"Всякий человек, рождённый в рабстве, рождается для рабства" - нет ничего более верного.

Но если есть рабы по природе, то только потому, что до них были рабы вопреки природе.

Сила создала этих рабов, а трусость увековечила их.

#Руссо #ОбщественныйДоговор #ПолитическаяФилософия

О праве сильного

Самый сильный никогда не бывает никогда достаточно силен, чтобы быть постоянно господином.

Если только он не превращает своей силы в право, а повиновение в долг.
Отсюда и происходит "право" сильного.

Однако, уступать силе есть акт необходимости, но не воли.
Самое большее, такую уступку можно счесть актом благоразумия.

В каком же смысле уступка силе может быть долгом?

Я утверждаю, что мнимое право сильного не существует.

Потому что если сила создаёт право, то следствие ставится на место причины: всякая сила, которая превосходит другую силу, наследует и право последней.

Что же это за право, которое гибнет, как только прекращается сила?

Если приходится повиноваться насильно, то нет необходимости повиноваться по долгу.

Из этого видно, что слово "право" ничего не прибавляет к силе.

Согласимся же, что сила не создаёт права, и что человек обязан повиноваться только законным властям.

#Руссо #ОбщественныйДоговор #ПолитическаяФилософия

О рабстве

Поскольку ни один человек не имеет естественной власти над себе подобными и поскольку сила не создает никакого права, то в качестве основы всякой законной власти среди людей остаются соглашения.

Если частный человек, говорит Гроций, может отчудить свою свободу и стать рабом какого-нибудь господина, то почему целый народ не мог бы отчудить своей свободы и стать подданным какого-нибудь короля?

Отчудить значит отдать или продать.
Человек же, делающийся рабом другого, не отдает себя: он продает себя, по меньшей мере, для обеспечения своего существования; но для чего стал бы продавать себя народ?

Король не только не доставляет средств к существованию своим подданным, а, напротив, сам живет всецело за их счет.

Выходит, что подданные отдают свою личность под условием, что у них отнимут и их имущество?

Скажут, что деспот обеспечивает своим подданным гражданское спокойствие.

Пусть так, но что выигрывают подданные, если войны, которые навлекает на них его честолюбие, если его ненасытная жадность, если притеснения — разоряют их больше, чем могли бы это сделать взаимные несогласия между ними?

Если даже каждый и может отчудить самого себя, то он не может отчудить своих детей.

Дети рождаются людьми свободными; их свобода принадлежит им, и никто, кроме них, не может распоряжаться ею.

Пока дети не достигли еще разумного возраста, отец может от их имени вступать в соглашения, направленные к их сохранению и благу, но он не может отдавать их безусловно и безвозвратно.

Такой дар противен целям природы и превосходит права отца.

Необходимо было бы, для того, чтобы произвольное правительство стало законным, чтобы в каждом поколении народ был волен принять или отвергнуть это правительство;
но тогда оно не было бы уже произвольным.

Наконец, соглашение, в котором, с одной стороны, выговорена абсолютная власть, а с другой — безграничное повиновение, есть пустое и противоречивое соглашение.

Не ясно ли, что не обязываются ничем по отношению к тому, от кого имеют право требовать всего?

И это единственное условие без эквивалента, без возмещения, не влечет ли за собой недействительности акта?

В самом деле, какое право имел бы мой раб по отношению ко мне, раз все, чем он владеет, принадлежит мне и раз его право есть в то же время и мое право;

а право, исходящее от меня и направленное против меня же, есть слово, не имеющее никакого смысла?

Итак, с какой точки зрения ни рассматривать вещи, "право рабства" ничтожно, и не только потому, что оно беззаконно, но и потому, что оно нелепо и ничего не означает.

Слова "раб" и "право" противоречивы; они исключают одно другое.

Все равно, обращается ли один человек к другому или человек к народу, всегда одинаково безумной была бы следующая речь:

«Я заключаю с тобой соглашение, вся тяжесть которого ложится на тебя, а вся польза от которого принадлежит мне; это соглашение я буду соблюдать, доколе мне это угодно, и ты его будешь соблюдать тоже, доколе мне угодно».

#Руссо #ОбщественныйДоговор #ПолитическаяФилософия

О том, что суверенитет неотчуждаем

Самый важный вывод из установленных выше принципов в том, что только общая воля может управлять силами государства сообразно с целью, для которого оно было создано.

Общее в частных интересах образует общественную связь.
Единственно на основании этого общего интереса общество и должно быть управляемо.

Частная воля может совпадать с общей волей, но такое совпадение будет непостоянным, потому что частная воля стремится к преимуществам, а общая воля - к равенству.

Я утверждаю, что суверенитет не может никогда отчуждаться.
Власть, конечно, может передаваться, но не воля.

Суверен может сказать: "я желаю в данный момент того, чего желает тот человек".
Но он не может сказать: "то, чего пожелает этот человек завтра, будет и моим желанием".

Потому что было бы нелепо связывать свою волю на будущее время.

Таким образом, если народ обещает просто повиноваться, он уничтожает себя этим актом и теряет свое свойство народа;
раз есть повелитель, то нет более суверена, и политический организм разрушен.

Это не значит, что приказания начальников не могут считаться выражениями общей воли. По крайней мере до тех пор, пока суверен имеет возможность противостоять им.

В таком случае общее молчание должно быть понимаемо как согласие народа

О том, что суверенитет неделим

По тем же причинам, по которым суверенитет неотчуждаем, он и неделим, ибо одно из двух:
или воля всеобща (всеобщность не означает единогласие, достаточно сосчитать все голоса), или нет.

Или это воля всего народа, или только части его.

В первом случае эта воля есть акт суверенитета и закон, во втором - это только частная воля или акт магистратуры (должностных лиц).
Самое большее - декрет.

Но наши политики делят суверенитет в объекте, на силу и волю:
- на власть законодательную и власть исполнительную;
- на право обложения налогами и право суда и войны.

То они смешивают все эти части, то отделяют друг от друга.

Эта ошибка происходит оттого, что политики недостаточно уяснили себе сущность суверенной власти и сочли за составные части этой власти то, что было только ее проявлением.

Так, например, акты объявления войны и заключения мира рассматривали как акты суверенитета;

в действительности это не так, потому что каждый из этих актов
не есть вовсе закон, а лишь одно из применений закона.

Частный акт, являющийся случаем применения закона.

#Руссо #ОбщественныйДоговор #ПолитическаяФилософия

Может ли общая воля ошибаться?

Из предыдущего следует, что общая воля всегда справедлива и стремится к общественному благу, но из этого не следует, что решения народа всегда одинаково правильны.

Если бы любое решение могли принимать сознательные граждане, не имеющие друг с другом связи, то из большого числа незначительных различий проистекла бы всегда общая воля, и решение было бы всегда правильным.

Но при образовании в обществе партий и ассоциаций, их воля становится общей по отношению к своим членам и частной по отношению к государству.

Таким образом, голосующих за решения становится не по числу граждан, а по числу партий и ассоциаций.

Различия становятся менее многочисленными и дают менее общий результат.

Когда одна из этих ассоциаций настолько велика, что она оказывается сильнее всех остальных, то результат голосования есть уже не сумма небольших различий, но одно единственное различие.

В таком случае, общей воли не существует, и мнение, которое побеждает, есть только частное мнение.

Чтобы получить проявление общей воли, важно, чтобы в государстве не было отдельных обществ и чтобы каждый гражданин решал только по своему усмотрению.

Если же отдельные общества существуют, то число их надо увеличить и предупредить таким образом неравенство между ними.

Эти предосторожности — единственно пригодные для того, чтобы общая воля была всегда осведомленной и чтобы народ не ошибался.

На фото Палата Представителей Бельгии, разделенная по парламентским фракциям.

#Руссо #ОбщественныйДоговор #ПолитическаяФилософия

О народе

Как природа установила предельный рост для хорошо сложенного человека, точно так же и по отношению к государству существует предел территории, которую оно может занимать и при которой оно не было бы ни слишком большим, чтобы хорошо управляться, ни слишком малым, чтобы поддерживать свое существование собственными силами.

Для всякого политического организма существует максимум силы, которого оно не должно было бы превышать, и от которого оно часто удаляется вследствие своего увеличения.

Чем далее простираются общественные узы, тем более они ослабляются.
И, в общем, маленькое государство пропорционально сильнее, чем большое.

Потому что администрация становится более затруднительной при больших расстояниях, как тяжесть становится более тяжелой на конце более длинного рычага.

Администрация делается также более обременительной, по мере того как множатся ее ступени, потому что каждый город имеет свою администрацию, оплачиваемую народом.
Каждый округ - свою администрацию, опять-таки оплачиваемую народом.
Потом каждая провинция, затем большие области.
Наконец, высшая администрация, которая давит все.

Такое бремя непрестанно истощает подданных.

Вместо того чтобы быть лучше управляемыми всеми этими различными начальствами, подданные управляются гораздо хуже, чем если бы над ними была одна единственная инстанция.

В то же время едва остается средств для случаев чрезвычайных, и когда к таким средствам приходится прибегнуть, то государство всегда оказывается накануне разорения.

Это не все: не только у правительства оказывается меньше силы и подвижности для того, чтобы заставить соблюдать законы и упреждать восстания.

Но и народ чувствует меньше привязанности к своим начальникам, которых он никогда не видит.
К отечеству, которое в его глазах так же велико, как и мир.
К согражданам, большинство которых ему чуждо.

Одни и те же законы не годятся для различных провинций, нравы которых различны, которые расположены в противоположных климатах и не могут быть подогнаны под одну форму правительства.

Различные же законы вносят только смуту среди людей, которые, живя под властью одних и тех же начальников, соприкасаясь постоянно друг с другом, и, будучи подчинены разным обычаям, никогда толком не знают, действительно ли их достояние принадлежит им.

Таланты погребены, добродетели пребывают в неизвестности, пороки остаются безнаказанными в этой толпе незнакомых друг другу людей, которых собирает воедино лишь резиденция высшей администрации.

Начальники, обремененные делами, сами ни в чем разобраться не могут. Их чиновники управляют государством.

Наконец, все заботы государства поглощаются мерами для поддержания общей власти, от которой находящиеся в отдалении чиновники хотели бы избавиться, или которую они хотят обмануть.

Для служения общему благу более не оказывается сил.
С трудом хватает их на его защиту, в случае необходимости.

И таким образом, организм, слишком большой для своей конституции, ослабляется и гибнет, задавленный собственной тяжестью.

#Руссо #ОбщественныйДоговор #ПолитическаяФилософия

О различных системах законодательства

Если исследовать, в чем именно состоит наибольшее благо всех, которое должно быть целью всякой системы законодательства, то мы найдем, что благо это сводится к двум важнейшим вещам: свободе и равенству.

Свободе — потому что всякая частная зависимость равносильна отнятию у государственного организма некоторой силы;
равенству — потому что свобода не может существовать без равенства.

Под словом равенство не следует понимать, что степень власти и богатства должны быть абсолютно одни и те же.
Что касается власти, она не должна доходить до насилия и применяться иначе, как в силу определенного положения и законов.

Что касается богатства — ни один гражданин не должен быть настолько богат, чтобы быть в состоянии купить другого, и ни один — настолько беден, чтобы быть вынужденным продавать себя продавать.

Это предполагает со стороны знатных людей умеренность в пользовании имуществом и влиянием, а со стороны людей маленьких — умеренность в своей жадности и зависти.

Скажут, что равенство — отвлеченная химера, которая не может существовать в действительности.

Но если злоупотребление неизбежно, то следует ли из этого, что злоупотребление не нужно хотя бы регулировать?
Именно потому, что сила вещей стремится всегда разрушить равенство, сила законодательства должна быть постоянно направлена к его поддержанию.

Но эти общие всем хорошим установлениям цели должны видоизменяться в каждой стране сообразно с теми отношениями, которые возникают как из положения местности, так и из характера жителей.
И на основе этих отношений необходимо дать каждому народу особую систему учреждений, быть может, и не лучшую вообще, но лучшую по отношению к государству, для которого она предназначена.

Например, если почва бесплодна и неблагодарна или страна слишком мала для своих обитателей, то обратитесь к искусствам и промышленности, продукты которых вы обменяете на недостающий вам хлеб.

Напротив, если вы занимаете богатые равнины и плодородные склоны и при хороших качествах почвы у вас недостает жителей, то обратите все свое внимание на земледелие, увеличивающее количество населения, и изгоните искусства, которые могут только обезлюдить страну, сосредоточивая в нескольких пунктах территории то небольшое количество жителей, которое там есть.

Какая-нибудь ветвь внешней торговли, представляет в общем только ложную пользу для королевства;
Она может обогатить несколько отдельных лиц, даже несколько городов, но вся нация ничего от этого не выигрывает, и народу не лучше.

Одним словом, кроме общих для всех народов правил, имеется для каждого народа в отдельности основание, по которому правила эти сочетаются особым образом и которое делает законодательство этого народа пригодным только для него.

Таким образом когда-то евреи, а недавно арабы имели главным предметом своих забот религию, афиняне - литературу, Карфаген и Тир торговлю, Родос — мореплавание, Спарта - войну, а Рим — доблесть.

Конституция каждого государства становится действительно долговечной и прочной, если установившиеся обычаи
настолько соблюдаются, что естественные отношения и законы совпадают до одним и тем же вопросам, и если действие законов заключается лишь в обеспечении, поддержании и исправлении естественных отношений.

Но если законодатель, ошибаясь в своем предмете, берет принцип, отличный от того, который возникает из природы вещей, если один принцип направлен к рабству, а другой — к свободе, один к богатству, а другой — к увеличению населения, тогда законы незаметно ослабятся, конституция исказится, и в государстве не прекратятся смуты до тех пор, пока оно не будет или разрушено или изменено и пока непобедимая природа не возьмет своего.

*Узурпаторы создают или выбирают всегда такие смутные времена, чтобы провести, пользуясь охватившим общество ужасом, разрушительные законы, которые народ никогда не одобрил бы в спокойном состоянии.

Выбор момента для установления законов есть один из наиболее верных признаков, по которому можно отличить дело законодателя от дела тирана.

#Руссо #ОбщественныйДоговор #ПолитическаяФилософия

Монархия идеальна для больших стран?

Предположим, что государство состоит из десяти тысяч граждан.
Суверен может быть рассматриваем только коллективно и как целое, но каждый отдельный человек рассматривается как отдельный индивид.

Таким образом, суверен относится к подданному как десять тысяч к единице.

Это значит, что каждому гражданину принадлежит только одна десятитысячная доля верховной власти, хотя он подчинен последней весь целиком.

Пусть народ состоит из ста тысяч человек.

Положение подданных и в этом случае не изменится, и каждый будет так же подчинен всей власти законов.
Но при такой пропорции, голос гражданина, сведенный до одной стотысячной, имеет в десять раз меньше влияния при составлении законов.

А так как гражданин всегда представляет единицу, то соотношение суверена увеличивается по мере увеличения числа граждан.
Отсюда следует, что когда государство увеличивается, то свобода уменьшается (удаляется от равенства).

Чем меньше взаимодействуют частная и общая воля, тем более должна увеличиваться принудительная сила.

Следовательно, правительство (как посредник между народом и сувереном), чтобы быть хорошим, должно быть относительно более сильным, по мере того как народ становится более многочисленным.

Однако, правительство ослабляется по мере того, как растет количество чиновников.

Так как чем больше правительство расходует силу на собственных членов, тем менее у него остается сил, чтобы воздействовать на народ.

Отсюда следует, чем более государство увеличивается, тем более правительство должно сжиматься.
Так что количество начальников должно уменьшаться пропорционально увеличению количества народа.

Следовательно, суверен может сосредоточить все правительство в руках одного должностного лица, от которого получают свою власть все остальные чиновники.

Такая форма правления называется монархией.

Если в различных государствах количество высших чиновников должно находиться в обратном отношении к количеству граждан, то отсюда следует, что демократическое правительство свойственно небольшим государствам, аристократическое —средним, а монархическое — большим.

В противоположность другим видам управления, где коллективное существо представляет индивида, в монархии индивид представляет коллективное существо.

Таким образом, воля народа и воля государя, общественная сила государства и частная сила правительства — все направляется одной и той же двигательной силой.

Все части машины управляются одной и той же рукой.
Все движется к одной и той же цели.

Все направлено к одной и той же цели, это верно, но эта цель не есть общественное благо, и самая сила администрации обращается беспрестанно во вред государству.

Короли хотят быть абсолютными, а еще издали им кричат, что лучшее средство стать таковыми —это заставить управляемые ими народы любить себя.

Эта мысль прекрасна и даже верна в известных отношениях.
К несчастью, над этой мыслью всегда будут издеваться при дворах.

Могущество, которое доставляется любовью народа, без сомнения очень велико, но могущество это условно и непрочно.
Никогда государи не удовлетворятся им.

Политический проповедник напрасно будет говорить королям, что так как сила народа—их сила, то величайший их интерес в том и заключается, чтобы народ процветал, был многочислен и могуч.

Личный интерес монархов прежде всего заключается в том, чтобы народ был слаб, беден и чтобы он никогда не мог им сопротивляться.

Если предположить, что подданные останутся всегда чрезвычайно покорными, то интерес государя действительно заключался бы в том, чтобы народ был могущественным, дабы это могущество, будучи собственным могуществом монарха, внушало его соседям страх перед ним.

Но могущество народа и его безусловная покорность - несовместимы.

Поэтому естественно, что государи всегда отдают предпочтение правилу, представляющему для них наибольшую непосредственную пользу.

#Руссо #ОбщественныйДоговор #ПолитическаяФилософия

Так как соотношение государя к подданным увеличивается, по мере того как правительство суживается (не путать с соотношением между гражданами и правительством), оно достигает своего максимума, когда правительство сосредоточено в руках одного человека.

Когда соотношение между государем и народом становится слишком большим, у государства недостает необходимых связей с последним.

Чтобы образовать их, необходимы посредствующие сословия, а это не под силу маленькому государству, которое знать скорее разорила бы.

Но если трудно, чтобы большое государство хорошо управлялось, то еще труднее, чтобы оно хорошо управлялось одним человеком.

Неизбежный недостаток монархии заключается в том, что в республике голос общества выдвигает на первые места только людей способных и образованных.

Тогда как те, которые выдвигаются в первые ряды в монархиях, чаще всего суть только мелкие смутьяны, плуты и интриганы.

Народ ошибается гораздо меньше в выборе, чем государь, и человек истинно заслуженный составляет такую же редкость в министерстве, какую составляет дурак во главе республики.

Поэтому-то, когда по счастливой случайности один из людей, рожденных для власти, берет в руки руль управления в монархии, доведенной почти до гибели, то все приходят в глубокое изумление от находимых им ресурсов, и управление такого человека составляет эпоху в стране.

Чтобы монархическое государство было хорошо управляемо, необходимо, чтобы его величина была соразмерена со способностями того, кто управляет этим государством.

Пусть только государство будет достаточно велико, государь будет всегда слишком мал.

Когда, напротив, государство слишком мало для своего повелителя, то оно тоже плохо управляется, потому что повелитель, принимая во внимание лишь ширь своих замыслов, забывает интересы народов.

Наиболее чувствительный недостаток монархии заключается в отсутствии постоянного преемства, которое в других формах образует непрерывную связь.

Раз король умер, нужен другой король.

Выборы оставляют опасные промежутки.
Они проходят бурно, и в них часто вмешиваются подкуп и интриги.

Рано дли поздно все становится продажным при подобном управлении, и мир, которым пользуются под управлением таких королей, гораздо хуже, чем беспорядок междуцарствий.

Что же было предпринято, чтобы предупредить это зло?

Сделали короны наследственными и установили порядок наследия, предупреждающий всякий спор после смерти королей.

Это значит, что заменяя неудобства выборов неудобствами регентства, народы предпочли наружное спокойствие мудрому управлению и сочли лучшим иметь в качестве глав государства детей или дураков, чем спорить о выборе хороших королей.

Еще все способствует тому, чтобы отнять и справедливость и разум у человека воспитанного для того, чтобы повелевать другими.

Говорят, что прилагается много стараний, чтобы научить молодых принцев искусству управлять.
Не видно однако, чтобы это воспитание принесло им пользу.
Гораздо лучше было бы начать с обучения их искусству повиноваться.

Еще одной проблемой монархии является непостоянство королевского правительства, которое, действуя то по одному плану, то по другому, сообразно с характером государя или лиц, правящих вместо него, не может долго заниматься определенным предметом, ни вести себя последовательно.

Поэтому можно заметить, что если двор проявляет больше хитрости, то сенат обнаруживает больше мудрости, и что республики идут к своим целям по более последовательным и более постоянным планам, тогда как каждая революция в министерстве производит революцию в государстве.

Выход из этих трудностей, говорят сторонники монархии, заключается в том, чтобы повиноваться безропотно даже ограниченным и злым королям.

"Бог посылает дурных королей в гневе своем, и их следует переносить, как небесную кару".

Но что бы вы сказали о враче, который обещает чудеса, и все искусство которого заключается в увещевании своего больного терпеть?

Всем хорошо известно, что нужно терпеть плохое правительство, раз оно существует, но вопрос ведь в том, чтобы найти хорошее правительство

#Руссо #ОбщественныйДоговор #ПолитическаяФилософия

О том, что не всякая форма правительства пригодна для всякой страны

Так как свобода не есть плод, свойственный всем климатам, то и не все народы могут ею пользоваться.

При всех правительствах мира общественная личность потребляет, но ничего не производит.
Откуда же она получает потребляемые ею предметы?

Очевидно, от труда своих членов.

Из излишка частных лиц составляется необходимое для общества.
Откуда вытекает, что гражданское состояние может существовать не иначе, как поскольку труд людей производит больше, чем им самим нужно.

Но этот излишек одинаков во всех странах мира: во многих странах он значителен, в других — не особенно велик; в третьих — излишка вовсе нет; а в иных — не хватает и необходимого.

Это отношение зависит от качеств климата, от свойств труда, требуемого почвой, от природы ее произведений, от силы жителей и др.

С другой стороны, не все правительства имеют одну и ту же природу - есть более или менее прожорливые.

Различия между ними основаны на том, что чем более общественные повинности удалены от своего источника, тем более они отяготительны.

Эту тяжесть следует измерять не количеством налогов, но длиною пути, который они должны пройти, чтобы вновь возвратиться в те руки, из которых они вышли.

Когда это обращение хорошо установлено и происходит быстро, то неважно, платит ли народ много или мало:
он всегда остается богатым, и финансы находятся в хорошем состоянии.

Напротив, как бы мало народ ни платил, когда и то немногое вновь к нему не возвращается, то, продолжая постоянно давать, народ скоро истощается.

Государство в таком случае никогда не будет богато, а народ всегда будет нищим.

Отсюда следует, что чем более увеличивается расстояние между народом и правительством, тем тягостнее становятся налоги.

Таким образом, в демократии народ менее всего отягощен, в аристократии он отягощен в большей степени, а в монархии он несет наибольшую тягость налогов.

Ко всем этим различным соображениям я могу прибавить еще одно:
теплые страны менее нуждаются в обитателях, чем страны холодные, кормить же могут больше.

Это дает в результате двойной избыток, к выгоде опять-таки деспотизма.

Чем большее пространство занимает одно и то же количество жителей, тем труднее становятся восстания, потому что нельзя собраться ни быстро, ни тайно, и потому что правительству всегда легко расстроить проекты восстания и отрезать пути сообщения.

Но чем теснее живет многочисленный народ, тем менее правительство может узурпировать права суверена:
главари совещаются в своих квартирах так же безопасно, как государь в своем совете, и толпа так же быстро собирается на площадях, как войско в казармах.

Преимущество тиранического правительства проявляется в том, что оно действует на больших расстояниях.

С помощью имеющихся в его распоряжении точек опоры, сила его на больших расстояниях увеличивается, как сила рычага.

Сила же народа, напротив, может иметь значение лишь в том случае, если она сконцентрирована.

Страны наименее населенные наиболее пригодны для тирании.
Дикие звери царят только в пустынях.

#Руссо #ОбщественныйДоговор #ПолитическаяФилософия

Как Эпоха Просвещения оправдывала колониализм?

Война, с точки зрения этики, не рассматривалась просветителями как нечто ужасное и неприемлемое.

Монтескье, говоря о войне, полагал, что во время вооруженных конфликтов люди должны просто совершать меньше зла, при этом не нарушая свои интересы.

Руссо отмечал, что государства, обладают своего рода центробежной силой, что заставляет их расширяться, но некоторые государства устроенные таким образом, что необходимость завоеваний была заложена уже в самом их устройстве: чтобы поддержать свое существование, они должны были непрестанно увеличиваться.

Лавернь считал, что раз «люди обладают правом убить в случае естественной защиты, государства обладают правом убивать ради самосохранения».

Вообще сильная централизованная армия представляла собой, по мнению просветителей, один из основных признаков государства. Сами колонии становились ареной столкновения интересов метрополий, элементами престижа.

Из-за действовавшей в Новое время системы европейского равновесия сил любые новые захваты давались государству нелегко.

Как отмечал Монтескье, чрезвычайная отдаленность колоний не сказывалась на их безопасности, в силу того, что «если метрополия слишком удалена для того, чтобы их защищать, то соперничающие с метрополией народы не менее удалены для того, чтобы их завоевывать».

Вместе с тем были небольшие разногласия относительно военного права.

Если, согласно Монтескье, право завоевания являлось необходимым, законным, но злосчастным правом и налагало на завоевателя громадные обязательства, то Руссо вообще не считал право завоевания правом.

Оно не могло служить основанием для иного права, так как подобные отношения основывались исключительно на насилии и поэтому были недействительны.

Если рассматривать колонизацию как войну, как захват территории, то положения, применимые для войны, можно отнести и к колонизации.

Колонизация была оправдана, только если она была обоснована.

Так, считалось несправедливым, если при переселении на новые земли колонизаторы выдвигали различные предлоги, которые на самом деле оказывались незаконными.

В особенности это касалось покушения на жизнь, свободу и владения индейцев под предлогом того, что те были язычниками.

Чересчур острой критике подвергались первые колонизаторы – испанцы и португальцы.

По мнению просветителей, держава Карла V принесла человечеству наиболее гибельные последствия.

Согласно «Истории обеих Индий» европейский колониализм представлял собой «век невежества и варварства», где наиболее жестокими, как считал аббат Рейналь, выступали испанцы.

Традиционной линии Просвещения придерживался маркиз де Кондорсе, также считая португальцев и испанцев самыми жестокими и яростными из завоевателей: европейцы принесли в Новый свет жадность, суеверие и ярость.

Сама колонизация, по мнению Рейналя, являлась жестокой деятельностью, где на первый план выходило экономическое понимание сути колонизации, когда одна группа людей эксплуатировала другую в своих интересах.

Критика иберийской политики в трудах просветителей была в не меньшей степени критикой в адрес деспотической системы, от которой все еще страдали сами народы Западной Европы.

Интересно отметить, что французская мысль, хоть и отмечала испанскую и португальскую державы как особо жестокие, не давала положительной оценки другим колониальным администрациям, как, например, это можно найти у британских мыслителей.

Голландская, британская, французская империя – все они были несправедливы в делах управления своими заморскими владениями.

Наряду с этим колониальные державы также подвергали критике друг друга.

Так, сама Великобритания воспринималась французскими просветителями как страна, полная коммерческих предрассудков и суеверной почтительности к недостаткам ее конституции и ее законов.

В свою очередь Франция в восприятии Великобритании была варварски беспечна.

#Колониализм #Франция #ПолитическаяФилософия #Руссо #Монтескье #ДухЗаконов #ОбщественныйДоговор