Большое миссионерское дело Русской Православной Церкви, свершаемое на наших глазах: https://youtu.be/y4uj_mIlseA?si=DR2LYm9GlF0k3E7J

В интервью Такеру Карлсону Дугин предсказуемо выбрал именно ту тактику самопрезентации, которая еще в нулевые годы позволила ему из декадентского андеграунда выйти на уровень федеральных СМИ – это говорить не то, что делает его сущностно интересным, как для сторонников, так и для противников, а то, что от него ожидают услышать далекие от философских дистинкций журналисты, то есть общеконсервативные банальности, вызывающие заведомое согласие у большинства добропорядочных обывателей. С тем же успехом на место Дугина можно было бы поставить почти любого почтенного русского консервативного интеллектуала, и он мог бы говорить почти те же самые или какие-то другие банальности, и ничего бы не изменилось. На этом мой комментарий можно было бы закончить, но я все-таки обращу внимание на основной лейтмотив его интервью, поскольку из всех своих привычных “респектабельных” репертуаров он решил выбрать критику либерального индивидуализма, развернув ее вместо ответа на вопрос, который к этой теме не имел никакого отношения. На первый, условно-консервативный взгляд, эта критика выглядит вполне оправданной – со времен зарождения номинализма, протестантизма, Просвещения етс. в западно-европейском мире все больше вызревала ценность автономной человеческой личности, точнее называемой “атомарным индивидом”, последовательная эмансипация которого от любых форм коллективной идентичности привела к современному нигилистическому ультралиберализму, отрицающему не только неизменное различие двух полов в человеке, но даже его идентичность в качестве человека. Это – мейнстрим современной консервативной критики: почти на любом околоцерковном форуме последние десять лет все разговоры начинаются и заканчиваются разоблачением “трансгуманизма” и “постчеловечества”, с антиутопическими угрозами пришествия глобального “искусственного интеллекта”, давно уже подменившего “традиционного” антихриста, а возможно даже, и его единственного покровителя.

Но у знакомого с историей идей и идеологий возникает несколько вопросов.

Во-1х, если либеральный индивидуализм провозглашает абсолютной ценностью самого индивида, который в силу своей самоценности никому ничего не должен и вообще ничего не должен, то это, конечно, ужасающая ересь, но как политическая идеология такой индивидуализм совершенно абсурден и невозможен, поскольку любая политика предполагает существование “полиса” и апеллирует к человеку как к “полисному животному” (Аристотель), чье существование возможно исключительно и только в “полисе”. Никакие политические силы в этом мире не могут быть заинтересованы в том, чтобы какие-либо люди “оставались самими собой” и “жили для себя”, любые политические силы заинтересованы в том, чтобы люди были, прежде всего, объединены во имя какой-либо общественно значимой ценности и отмобилизованы ради служения этой ценности. И если эта ценность – Свобода, то это свобода не отдельного человека, а определенного множества людей, готовых воспринимать себя как целое и как целое бороться за эту свободу. Если самоценный индивид вдруг борется за свободу других самоценных индивидов, то он уже не воспринимает себя как самоценность, он борется ради “общего блага”, понимаемого как свобода разных индивидов. Поэтому не стоит удивляться, что либерально-индивидуалистические движения на практике могут быть весьма агрессивными и тоталитарными. Соответственно, говорить о либеральном индивидуализме как о какой-то влиятельной и реализованной идеологии, тем более победившей в каком-либо регионе мира, совершенно невозможно. Ни одно государство в мире не основано на идее либерального индивидуализма, иначе бы этого государства бы просто не существовало, и поэтому тот нигилистический ультралиберализм, который так любят обличать сегодня и справа, и слева – это все-таки очередная утопия, а не повседневная реальность. С такой утопией очень легко бороться именно потому, что за ней ничего нет, кроме каких-нибудь бредовых текстов, и ею очень легко пугать именно потому, что она никогда не наступит.

Как и то самое “искусственное сознание” или то самое “постчеловечество”, коих никто никогда не видел и никто никогда не увидит.

Во-2х, либеральный индивидуализм как теория и практика действительно возник в западно-европейском мире в эпоху Модерна, но не потому, что сначала было некое “нормальное” традиционное средневековое общество, а потом в нем вдруг самозародились какие-то зловоредные “номиналисты”, “протестанты” и “просвещенцы”, а потому что с IV века в этом обществе стала безраздельно доминировать христианская религия, которая впервые в истории человечества открыла идею Личности – идею Бога как Личности и идею человека как личности, поскольку он создан по “образу Божию”. Именно персонализм христианского мировоззрения, более или менее осознанный хоть сколько-нибудь образованными и рассуждающими людьми, подготовил почву для эмансипации человека от всех тех “коллективных идентичностей”, которые не фундированы в христианском вероучении и не обязательны для спасения и вечной жизни в Царствии Божием. Более того, не случайно весь проект Модерна возник именно в Европе, а не в каких-либо иных “мировых цивилизациях”. Чтобы задаться задачей эмансипации человеческой личности, необходимо сначала воспринять человека именно как личность, а не как лишь очередную “вещь среди вещей” или сколь угодно совершенную, но все-таки проекцию безличного “божественного начала”. И такое восприятие человека возможно было только в христианстве. И именно потому, что христианство утверждало идею свободы воли человека, очень многие люди не выдержали этой свободы и восприняли ее как право на преступление, грех, ересь и, в конечном счете, безбожие – так что возможность секуляризации была заложена в самом христианстве, подобно тому, как возможность грехопадения человека была заложена в самом творении человека, как свободно-разумного существа. И именно поэтому почти все реформаторские и революционные движения Модерна на начальном этапе выступали с христианскими мотивами и христианской риторикой, включая тот самый “номинализм”, “протестантизм” и “просвещенство”. Следовательно, либеральный индивидуализм есть ни что иное, как абсолютно секуляризованная, то есть полностью дехристианизированная, опустошенная, уродливая версия христианского персонализма, где человек как личность превратился лишь в человека как индивида, атомарную особь биологического вида homo sapiens, лишенную каких-либо сверхбиологических целей, смыслов и ценностей вообще.

О логической связи христианских корней и секулярных побегов догадывались многие западные мыслители, так что в ужасе от последнего нередко отказывались и от первого – именно поэтому такие основатели “интегрального традиционализма”, как Рене Генон или Юлиус Эвола, отреклись от христианства и предпочли ему другие, более “традиционные” религии. Следовательно, любая критика либерального индивидуализма требует существенных оговорок, поскольку эта мировоззренческая позиция основана на непреложной христианской правде – каждый человек это действительно ценность, причем ценность объективная, онтологическая, метафизическая, ибо он создан Богом по Его образу и должен восходить в Его подобии. И если просто отрицать ценность каждого человека, видя в нем лишь результат социализации и “ансамбль социальных отношений”, а именно так воспринимает личность современная секулярная психология, то следующим этапом будет отрицание самого христианства и апология какого-либо коллективизма, который без необходимых уточнений и различений окажется лишь очередным банальным тоталитаризмом, уничтожающим последние права и свободы любых личностей. Не говоря уже о “достоинстве личности”, которое у апологетов коллективистских антиутопий вызывает только глумление и недоумение.

Поэтому позиционирование Дугина как якобы главного русского идеолога может привести к тому, что сама Россия будет восприниматься, как оплот извечного коллективизма и тоталитаризма, главная миссия которого сводится к уничтожению “либерального Запада”. Не секрет, что к очень большому сожалению многие реальные и мнимые либералы во всем мире именно так воспринимают нашу страну, потому что в этом мифе им несравнимо проще жить, чем однажды заставить себя узнать о России нечто большее, хотя бы с помощью интернета. Но еще досаднее то, что именно так воспринимают нашу страну во всем мире реальные и мнимые консерваторы, сторонники “христианских традиционных ценностей”, справедливо упрекающие Россию в том, что на ее главной площади до сих пор маринуются остатки трупа главного богоборца ХХ века, а сам большевизм в нашей стране пользуется правами чуть ли не глубоко укорененной “традиционной конфессии”. Разумеется, православная миссия России, как Катехона и Третьего Рима, несовместима с либеральным индивидуализмом – по крайней мере, в том понимании этого понятия, которое изложено выше. Разумеется, даже самое умеренное, компромиссное, “либеральное” утверждение в России (и любой другой стране) “традиционных христианских ценностей” исключает свободу выбора пола и бравирование разнообразными “гендерными идентичностями”, равно как какие-либо “права роботов” и “свободы постчеловеков”. Но православная миссия России не означает насаждение тоталитарного коллективизма, где все люди обязаны принимать какое-либо единое мировоззрение и жить в режиме вечной тотальной мобилизации. Низведение человеческой личности до функции в какой-либо системе, пускай даже самой совершенной и благонамеренной, во-1х, антиутопично, а во-2-х, сущностно противоречит православному вероучению. Таким образом, если уж России суждено стать на пути современного, западного, либерального индивидуализма, под знаменем которого давно и неуклонно разрушается классическая культура самого Запада, то не как оплоту “евразийского” коллективизма (хоть традиционного, хоть прогрессивного), а как последнему бастиону той самой христианской европейской цивилизации, где впервые возникло онтологически обоснованное представление о ценности человеческой личности. Но для исполнения этой миссии нужно ещё очень много работать и уж, как минимум, не путать православное христианское вероучение с теми лжеучениями, которые паразитируют на нем и выдают себя за него.

“И когда они ели, Иисус взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: приимите, ядите: сие есть Тело Мое. И, взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов. Сказываю же вам, что отныне не буду пить от плода сего виноградного до того дня, когда буду пить с вами новое вино в Царстве Отца Моего” (Мф 26:26-29)

Параман

Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав!

Однако в сегодняшнюю годовщину дня Великой Победы незаметно исполнилось 100 лет со дня рождения Булата Шалвовича ОКУДЖАВЫ (1924-1997), написавшего множество знаменитых песен о той эпохальной мировой войне. В наше время я все больше сталкиваюсь с молодыми людьми, безапелляционно осуждающими этого легендарного поэта и барда за какие-либо его реальные или мнимые огрехи, но не способными вспомнить ни одну его строчку. Правда, иные из них весьма удивляются, когда вдруг узнают, какие пронзительные стихи написал этот тихий, лиричный и задумчивый поэт, чьи слова и чей голос памятны с детва по самым разным и, как правило, прекрасным кинофильмам. Должен признать, что лично мне достаточно было бы его незабвенных песен к фильму "Приключения Буратино", но сегодня - "нам нужна одна Победа!" https://www.youtube.com/watch?v=s8P3_MoiR4c

Сбылась одна из очень давних мечт - в честь 300-летия Иммануила Канта наконец-то открыл для себя легендарный город Кенигсберг (официально с 1946 г. - Калининград) и, разумеется, посетил знаменитую могилу философа. Впечатлений очень много и все они очень сложные, о чем подробнее поведаю в обозримом будущем. Пока лишь замечу, что судя по общему эстетическому состоянию града "королевской горы" мы еще не совсем осознаем, какой величайший трофей из истории германской интеллектуальной культуры по промыслу Божию оказался на территории нашего государства. Ведь дело совсем не только в Канте, хотя одного только Канта было бы вполне достаточно.

На Андрея Рэмовича Белоусова я впервые обратил внимание, когда он, будучи вице-премьером, в интервью РБК от 13.06.23 вдруг сформулировал максимально близкую христианскому персонализму позицию в отношении подлинного назначения России: “[В числе направлений, с которыми Россия может выйти к миру] это традиция и консерватизм в конечном счете. Но это далеко не всё. Это должен быть модернизированный консерватизм <…> Россия может стать хранителем традиционных ценностей Запада. В то время как Запад распрощался с этими традиционными своими ценностями и перешел к чему-то другому, что на самом деле является антитрадицией в рамках постмодернизма. <…> Сохранение традиционных ценностей Запада, которые в определенном смысле являются ценностями западной христианской цивилизации, европейской цивилизации, Россия может стать хранительницей этих ценностей. Такая несколько парадоксальная история, но тем не менее. Отсюда говорить о том, что Запад наш враг, — неверно. Но на Западе существуют элиты <…> и большие общественные слои, которые связаны именно с традиционными ценностями. И здесь может оказаться, что Россия для них спасительная соломинка, которая дает им возможность еще что-то сохранить”.

Вот просто приятно сознавать, что среди принимающих решения общегосударственного уровня есть люди с такими трезвыми взглядами. На большее в наше время я бы не рассчитывал.

Однако вокруг т.н. “Высшей политической школы имени Ивана Ильина” в РГГУ разворачивается весьма показательная история. Дело в том, что с начала СВО сложились вполне закономерные условия для еще большего, чем раньше, сближения “белых” и “красных” патриотов, и, в конечном счете, полного оправдания “красного проекта” и поспешного формирования вполне легальной, полуофициальной идеологии национал-большевистского типа. Почему до сих пор ничего подобного не произошло – это предмет отдельного обнадеживающего анализа, но скандал вокруг “ВПШ имени Ильина” в этом отношении имеет явное промыслительное значение. Прежде всего, в этом скандале виноваты те конкретные чиновники и лоббисты, которым пришла в голову идея соединить несоединимое – создать организацию имени Ивана Ильина под руководством Александра Дугина. Если допустить, что эти люди исходили из самых благонамеренных мотивов, то тогда они либо совершенно не разбираются в идеологических позициях либо самого Дугина, либо самого Ильина, либо и того, и другого вместе взятых. То есть на месте Дугина в этой ситуации мог бы теоретически оказаться любой другой патриотический идеолог, а вместо имени Ильина могло бы быть подставлено любое другое имя, скажем, школа Проханова имени Солоневича или школа Глазьева имени Солженицына. Когда задача достичь сиюминутный политический эффект отменяет долгосрочное вдумчивое чтение, то и не такие химеры возможны.

Правда, сам Дугин мог бы эту ситуацию в корне предотвратить, если бы сразу объяснил своим лоббистам, что его идеология глубоко противоречит идеологии Ильина, что к последнему он вообще относится весьма презрительно, о чем свидетельствуют его цитаты из книги «Мартин Хайдеггер: возможность русской философии» (2021 г., стр.80-81). При этом можно быть уверенным, что если бы вместо имени Ильина этой ВПШ было бы присвоено имя почти ЛЮБОГО другого русского консервативного философа, любого славянофила, любого неославянофила, любого почвенника, любого монархиста, любого националиста, любого сменовеховца и т.д., то тогда бы такого скандала бы не было – по крайней мере, этот скандал был бы не столь масштабным. В конце концов, что мешало Дугину назвать эту школу именем какого-нибудь из отцов-основателей евразийства, типа Н.Трубецкого или П.Савицкого? Так было бы и честнее, и безопаснее, хотя бы потому что их вообще мало кто знает. Предполагаю, что Дугин просто не хотел прояснять, насколько его убеждения на самом деле далеки от Ивана Ильина, и понадеялся, что никто этого противоречия не заметит. Но скандал оказался неизбежен, только не “справа”, а “слева” – неожиданно выяснилось, что русские коммунисты сегодня это совсем не обязательно пассивные пенсионеры, ностальгирующие по позднему брежневизму и довольствующиеся системно лояльной КПРФ. Оказалось, что среди сегодняшних как бы “коммунистов” есть именно коммунисты, и это совсем не только стихийные совпатриоты, а люди очень разных возрастов и социальных возможностей, реально оценивающих все политические явления сквозь призму марксистской догматики и не готовые мириться с культивированием таких эталонных антикоммунистов, как Иван Ильин. И именно эти люди организовали кампанию против “школы” Дугина в РГГУ, а не какие-то профессиональные “либералы-атлантисты”. Фактически это очень показательный удар по утопии примирения “красных” и “белых”, и теперь уже игнорировать объективные противоречия между ними будет значительно сложнее, чем раньше. Но этого мало, ведь вслед за чисто левыми марксистами-ленинистами в борьбе с Ильиным вдруг подтянулись “православные” совпатриоты, более-менее комплиментарные самому Дугину – например, на главном рупоре “православных сталинистов”, сайте РНЛ, вышла соответствующая статья диакона Владимира Василика. Таким образом имя Ивана Ильина, призванное обеспечить определенную легитимность и стабильность этой “школе”, в итоге оказалась более чем конфликтной и прямо противоречащей какому-либо сменовеховскому синтезу. В чем лично я вижу безусловный Промысл.

На месте самих евразийцев можно было усмотреть в этом присвоении их “школе” имени Ильина заведомую провокацию, но только кого винить в этой провокации, если их вождь с этим именованием согласился? На всё это можно было бы возразить тем соображением, что атака левых радикалов на Ильина это на самом деле атака на Дугина, что Ильин для них это только предлог. Не стоит впадать в избыточную конспирологию. Для всех возможных коммунистов и левых Иван Ильин это действительно абсолютно неприемлемая и враждебная фигура, и нужно ничего не понимать идеологических различиях, чтобы пытаться хоть как-то примирить поклонников автора «О сопротивлении злу силою» с поклонниками самого этого зла. Так что среди атакующих эту “школу” конечно же есть много искренних ненавистников Ильина, равно как и Дугина, но если бы ее возглавил какой-нибудь иной провластный деятель, то раздражающего эффекта для очень многих людей было бы значительно меньше и возмущенным левакам было бы сложнее находить сочувствующих своему возмущению.

Поэтому больше всего в этой скандальной истории меня удивляет то, что хоть кто-то из организаторов “ВПШ имени Ильина” с самого начала надеялся обойтись без скандала, что хоть кто-то удивлен самому факту этого скандала. Конечно, постмодернистский хаос в головах и “усталость от мировой истории”, помноженные на безграничный административный конформизм, породили абсолютно несерьезное отношение к мировоззренчески значимым словам и именам, но, как выясняется, не до такой уж степени, чтобы на исходе первой четверти XXI века в России можно было бы при государственном вузе создать организацию имени кого угодно и под руководством кого угодно, и не вызывать в ответ вполне предсказуемый и непотухающий публичный скандал.

Все больше убеждаюсь в том, что серьезно спорить о чем-либо в социальных сетях стоит только с людьми, которых ты либо лично знаешь, либо предоставившими в открытый доступ основные данные о себе - фотография, ФИО, возраст, регион проживания и профессия. Иначе это, как минимум, досадная хронофагия.

24 мая - День памяти святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, он же День Славянской письменности и культуры, должен быть одним из самых главных русских праздников, наравне с 28 июля и 4 ноября. И дело не только и не столько в том, что все три праздника знаменуют этапы формирования Русского мира как такового: 24 мая – зачатие, 28 июля – рождение, 4 ноября – возрождение, а в том, что это зачатие, рождение и возрождение Русского мира, как именно православного мира, причем безальтернативно православного.

Общий для всех славян письменный язык был почти искусственно создан равноапостольными фессалоникийскими миссионерами Мефодием и Кириллом (до схимы Константином-“Философом”) и их верными учениками, не просто для того, чтобы появился очередной язык, а для того, чтобы доминирующий на всем пространстве Восточной Европы этнос наиболее беспрепятственно принял спасительное, ортодоксальное христианское вероучение, и чтобы именно это вероучение было фундаментом его культуры. В особенности это касается восточно-славянского, то есть Русского мира, который в самом начале своей истории принял высоко развитую, тысячелетнюю религию, а вместе с ней и самую совершенную на тот момент, византийскую культуру и цивилизацию. И в этом на самом деле заключается величайшее счастье России и русских, у которых просто нет и не может быть иного религиозного, культурного, цивилизационного фундамента, кроме православного христианства. Если, например, греки или итальянцы могут отречься от христианства и опереться на тысячелетнюю, дохристианскую античность, то у русских есть только и только православное христианство, дарованное русскому народу в завершенном виде – с готовой письменностью, готовым Священным Писанием и Священным Преданием, готовой каменной архитектурой и самопониманием в контексте мировой истории (см. первые страницы «Повести временных лет»).

Именно поэтому любое отступление от православного христианства для Русского мира делает его менее русским, и чем дальше, тем больше. И это не просто красивые слова, это историческая реальность, данная нам в повседневном опыте. Я видел многих советских бабушек и дедушек (да их и до сих пор можно встретить), этнически стопроцентно русских, для которых Библия и Церковь были потусторонними категориями и история Россия начиналась в 1917 году. Можно только представить себе, что было бы с их внуками и правнуками, если бы богоборческая власть продолжала существовать дальше – мы просто бы жили в мире, где само слово “русский” не имело бы уже никакого смысла и уж точно было бы менее содержательным, чем слово “советский”. Но смысл сохранения, возрождения и развития русской культуры, конечно, заключается совсем не в том, чтобы на разноцветной карте мира поддерживать существование очередного вида цветоносного растения, как считали бы многие сторонники т.н. цивилизационного подхода и “цветущей сложности” ради самой этой сложности. Смысл русской культуры в том, чтобы сохранять, возрождать и развивать православное христианство – со всеми логически вытекающими отсюда последствиями. И именно поэтому любая дехристианизация русской культуры – это ее дерусификация, а любая рехристианизация – это ее возвращение к самой себе именно как русской. И поэтому праздник Славянской письменности и культуры для России должен быть нечто большим, чем он был до сих пор – это первый праздник про всемирно-исторический смысл русской жизни, а не просто про какие-то архаичные традиции, письмена и обычаи.

А откуда столько возмущений по поводу этой громогласной речи главного лидера главной коммунистической партии России? Иван Ильин был последовательным и безоговорочным антикоммунистом, из всей русской религиозной философии начала ХХ века трудно вспомнить более бескомпромиссного антикоммунистического мыслителя, чем Иван Ильин. Поэтому ни один коммунист не может не быть против Ильина. Коммунист против Ильина – это норма, коммунист не против Ильина – это аномалия.

Просто за все постсоветские годы мы привыкли жить в такой аномийной, игровой, постмодернистской реальности, где что угодно сочетается с чем угодно; где в любые слова и смыслы можно играть, как в мыльные пузырики; где никакие означающие не предполагают никакие означаемые. И поэтому, когда левые вдруг действительно оказываются левыми, а правые вдруг действительно оказываются правыми, мы испытываем когнитивный диссонанс и просим все вернуть обратно, в старый-знакомый-привычный хаос.

Так что главный коммунист России против Ивана Ильина – это не новая нормальность, и не старая нормальность, это просто нормальная нормальность. И когда главный коммунист России обвиняет Ивана Ильина как идеолога “русского фашизма” и “национал-капитализма”, это тоже нормальная нормальность. Ненормальная ненормальность – это когда коммунисты не выступают против Ильина, за что мы все должны терпеть их главное капище на главной площади нашей столицы и не вспоминать их бесчисленные преступления против нашей страны.

В призывах воздержаться от полемики с “красными” и заткнуться в обличении всего коммунистического и советского постоянно всплывает один и тот же аргумент – не стоит сейчас “раскалывать” русских патриотов / русский народ / граждан России и т.п. Потому что сейчас у “нас” есть “общий враг”, хуже которого нет ничего в природе, и вот когда “мы” победим этого врага, вот тогда можно будет начать выяснять отношения друг с другом, да и то нежелательно. Поэтому вместо того, чтобы раскалываться, нужно, наоборот, “всем объединиться”, создать “общую объединяющую идею”, и быть благодарными всем тем “красно-белым” и “красно-коричневым” идеологам, которые хоть как-то сочиняли эту “общую идею”, невзирая на логические противоречия и фактические неувязки.

Однако в этом рассуждении есть три фатальные системные ошибки, извратившие мозги, искалечившие душу и испортившие жизнь очень многим благонамеренным людям.

Во-1х, коммунизм – это не одна из возможных и обсуждаемых версий русской национальной идеологии или вселенской Русской Идеи. Коммунизм – это леворадикальная, утопическая, абсолютно антинациональная политическая идеология, основанная на принципиальном, воинствующем атеизме и воспринимающая любые формы традиционной социальной солидарности (семью, род, государство, религию), как “реакционные” системы в борьбе высших социальных страт над низшими. И только потому, что при реализации своей умозрительной утопии в России коммунистам пришлось идти на существенные компромиссы с реальностью (в чем их открыто обвиняли более последовательные леваки по всему миру!), их партия смогла удержаться у власти целых 70 лет, а для многих поколений советских граждан коммунистические символы, вожди, лозунги, идеологемы и мифологемы стали неотъемлемой составляющей их патриотической идентичности. Поскольку совмещение идеологии коммунизма и русского патриотизма априори предполагает существенное искажение (а точнее, извращение) русской культуры и русской истории в угоду марксистско-ленинским и ленинско-сталинским интерпретациям, то для России коммунизм просто опасен – равно как и для любой страны, и любой нации. И не может быть такой особой исторической или политической ситуации, когда русским патриотам стоило бы замолчать эту тему – тем более в сегодняшнее время, когда СВО на территории бывшей УССР как раз призвана исправить последствия катастрофической национальной политики коммунистической власти. <продолжение следует>

Во-2х, тезис о том, что у "белых" и "красных" есть один-единственный “общий враг”, ради борьбы с которым стоит забыть все внутренние противоречия и перестать обличать коммунизм и коммунистов – антиинтеллектуален по своей сути, требует у всех русских патриотов “отключить голову”, блокировать любые идеологические дискуссии и автоматически записать всех граждан, хотя бы только “задающих вопросы” по этой теме, в разряд “предателей России” и “пособников” этого вселенского врага. То есть фактически установить тоталитарный порядок, аналогичный советскому. При этом этот тезис совершенно не предполагает того временного рубежа, когда именно тот самый “общий враг” наконец-то должен быть повержен, когда именно наступит та самая “абсолютная победа” над этим врагом и - что еще важнее - где гарантии того, что после столь долгожданной победы уже можно будет открыто выражать свою точку зрения относительно коммунизма и коммунистов. Следовательно – никогда, никогда нельзя будет обличать что-либо коммунистическое и советское, потому что “война с общим врагом” никогда не закончится, этот враг вообще “метафизический” и полная победа над ним будет откладываться в вечно неопределенное будущее. Как тот самый коммунизм.

В-3-х, самая главная ошибка – это сверхнаивная уверенность в том, что можно придумать какую-то такую идею или идеологию, которая бы объединила “всех русских”, “всех россиян” или “всех патриотов”. Создание такой всеобъединяющей идеи является совершенно инфантильной утопией по огромному множеству разнородных причин, главная из которых заключается в том, что любой национальный патриотизм (включая русский) в конечном счете основан не на идеи, а на личном чувственном переживании причастности к своей конкретной родине – переживании разной степени интенсивности, от пассивной привязанности до огненной страсти. Поэтому, если образ любимой Родины в субъективном восприятии какого-либо человека, например, неотделим от мрачного зиккурата на Красной площади и однообразных истуканов “вождю мирового пролетариата” по всей стране, то строить общенациональную идею, учитывая этот субъективный образ России, не только нереально, но и вредно. Просто потому, что на субъективном уровне Россия у каждого своя и это вполне естественно.

Следовательно, задача формирования общерусской идеологии должна заключаться не в том, чтобы учесть все субъективные пожелания и примирить все противоречивые влечения, а в том, чтобы подчинить субъективный русский патриотизм объективной, абсолютной истине, чтобы сама Россия стала проводником абсолютной истины. И тогда любая борьба за Россию будет уже борьбой не за наши личные переживания, а за универсальную абсолютную истину – в той мере, в которой ее проводником будет сама Россия. Если мы согласны с тем, что единственно истинным мировоззрением является православное христианство, то нашей стране беспрецедентно повезло, потому что на протяжении тысячи лет Россия развивалась как православная страна, а после падения Византии стала единственным носителем вселенской православной миссии, Катехоном и Третьим Римом, что сделало саму Россию больше, чем просто одной из многих стран на карте мира. Поэтому мы уже имеем тот твердый мировоззренческий фундамент, на основе которого можно заниматься ответственным философско-политическим и идеологическим творчеством, и мы выступаем за Россию не просто потому, что лично, субъективно привязаны к каким-либо ее регионам и образам, а потому что осознаем ее объективную, историческую, культурную, цивилизационную ценность.

Поэтому, например, если какой-то православный патриот не мыслит Россию без мрачного зиккурата на Красной площади, то он должен понимать, что это проблема исключительно его личной психики и он должен не только быть готовым к тому, чтобы однажды этот зиккурат был убран, но и сам призывать нашу власть к этой важнейшей уборке. Или, например, если для такого православного патриота непривычно было бы увидеть на месте кремлевских красных звезд двуглавых орлов, то он также должен понимать, что это проблема исключительно его личной психики и он должны не только быть готовым к тому, что двуглавые орлы могут вернуться на шпили кремлевских башен, но и сам призывать к этому великому возвращению. Таким образом, православное мировоззрение позволяет нам не только изменять наши неправославные убеждения, но и формировать наше мировосприятие, подчиняя наши стихийные хаотичные чувства организованному христианскому сознанию.

Возможно ли на основе православного мировоззрения и проистекающей из него православной идеологии объединить “всех русских” или “всех русских патриотов”? Нет, конечно, но такова специфика не именно православного мировоззрения и именно православной идеологии, а любого мировоззрения и любой идеологии как таковых. Мировоззренческие идеи, убеждения, ценности, смыслы – всегда в большей степени разъединяют людей, чем объединяют, но зато объединяют тех, кто эти идеи принимает. И если мы действительно считаем себя православными христианами, то для нас достаточно того, чтобы именно православные граждане нашей страны нашли между собой и общий язык, и общее понимание своей истории, и общее видение своего будущего, для чего у них есть самое главное – общий мировоззренческий фундамент, изложенный в Священном Писании и Священном Предании.

Со всеми возможными религиозными, философскими, идеологическими и политическими учениями можно и нужно спорить, и не просто спорить, а убеждать их адептов в нашей правоте, в истинности нашей точки зрения. Но для этого мы сами, прежде всего, должны точно знать – в чем именно состоит наша точка зрения, в чем именно заключается наша правота. И вот с этим среди многих формально православных – очень большие проблемы. Потому что само православное христианство многими понимается не как единственно истинное мировоззрение, а как некое этнокультурное мироощущение, с позиции которого вообще невозможно вести никакую полемику, потому что мироощущение – это не позиция. И до тех пор, пока сами православные не будут отдавать себе отчет в своем мировоззрении, пока у них не будет цельной и целостной картины мира, цельного и целостного видения мировой и русской истории, их оппоненты со всех сторон будут выглядеть убедительнее и убеждать самих православных заткнуться, закрыться и не мешать им вести свою пропаганду. Ради “борьбы с общим врагом”.

Для сегодняшнего дня, когда с начала Фанарской интервенции на каноническую территорию Московского Патриархата прошло уже более пяти лет и раскол мирового Православия стал уже историческим фактом, название материала, конечно, совершенно пресное, но спасибо "Аргументам недели" за возможность внятно объяснить, почему Константинопольский патриархат не имеет никаких канонических прав самовольно "восстанавливать" в сане каких-либо клириков из других Автокефальных Церквей и почему наша Церковь никогда не признает такой канонический произвол. Так что Кураев, Уминский, Коваль, Еремеев - это просто миряне. И пусть скажут спасибо, что Московский Патриархат еще не разбирал их догматические взгляды, а то могло бы дойти до отлучения от Церкви. Хотя зачем каждому из них Церковь, вообще не очень понятно, с тем же успехом могли бы "переквалифицироваться в управдомы" или "коучи личностного роста". https://argumenti.ru/opinion/2024/05/902009