Обычная история в сегодняшней Украине: на православного митрополита написали донос, что он, оказывается, поминает на Литургии имя предстоятеля своей Поместной Церкви - Патриарха Московского и всея Руси Кирилла. И к нему тут же явились головорезы из СБУ выискивать "московский след". Сейчас на Украине за такое не то что посадить, но и убить могут. Я лично вообще удивляюсь, что в этом квазигосударстве еще есть какие-то каноническое священники и архиереи, осмеливающиеся признавать себя частью Русской Церкви. Все эти люди совершают подвиг настоящего исповедничества и именно в этом качестве их имена останутся в Священной Истории. В то время как имена Онуфрия Березовского, Ионы Черепанова, Николая Данилевича и всех, кто поддержал Феофаньевский лжесобор, останутся в ряду очередных, сто десятых украинских раскольников, представляющих очередную, сто десятую "истинно-украинскую церкову", конкурирующую за право быть самой русофобской сектой где-то в северо-американских прериях.

Служба безопасности Украины проводит обыски у митрополита Тульчинского и Брацлавского Ионафана, пишет «Украинская правда» со ссылкой на пресс-службу СБУ.
https://raskolam.net/ru/?p=59665

По поводу известных слов известного журналиста про действительно зомбированных русофобской пропагандой украинских детей могу только заметить, что допустимые границы риторической конфронтации - это совсем не праздный, а ключевой вопрос, напрямую отражающий наши истинные, подлинные, сущностные политические позиции в этой (и любой другой) войне. И здесь каждый из нас должен честно определиться хотя бы перед самим собой - за что не самом деле и против чего на самом деле идёт эта война?

Если это просто очередной конфликт двух соседних племён, двух этносов, двух наций, двух государств етс. за чисто геополитический контроль над территорией, то тогда у каждого в этой войне «есть своя правда» или, точнее, вообще никакой правды нет, а есть только бионицшеанская воля к жизни и власти, а все остальное - это только ее гуманитарное оформление. И в таком случае никаких риторических границ нет, можно нести все что угодно и как угодно. Если же все-таки мы признаём, что это совсем не очередной конфликт двух биологических сообщностей, а принципиальная война двух разных мировоззрений, где Россия оказывается носителем универсальных, Богом данных всечеловеческих ценностей и смыслов, то есть тем самым Катехоном и Третьим Римом, а Украина ничем иным, как геополитическим тараном разрушения России именно как Третьего Рима, то тогда объективная правда есть только за Россией и границы риторического противостояния весьма определенны. Тогда сторонники России, как носители христианской имперской идентичности, не могут себе позволить в риторическом запале говорить что угодно и как угодно, как это свойственно варварам - на то они и варвары. Очень досадно, что это приходится объяснять в наше время в нашей ситуации, но иначе никак - вызвался быть представителем Третьего Рима, старайся соответствовать.

P.S. Эта тема имеет принципиальное значение совершенно независимо от особенностей известного журналиста, который за свои необдуманные слова уже не раз публично покаялся. Самого журналиста я очень уважаю, как любого бывшего «либерала», перешедшего на сторону России, но мастер слова и образа в борьбе за Российскую империю должен все-таки соответствовать ее высокой культуре. Иначе - вся эта война вообще не имеет никакого смысла и участвовать в ней лично мне совершенно неинтересно. Но Смысл все-таки есть, так что надо соответствовать.

Сегодня исполнилось 100 (!!!) лет выдающемуся филологу, антиковеду, знаменитому сподвижнику А.Ф.Лосева - Азе Алибековне ТАХО-ГОДИ. Нам с Аленой посчастливилось ещё в 2003 году познакомиться с этой уникальной личностью, сотрудничать с ней, способствовать созданию Дома Лосева на Арбате, побывать у неё в гостях и взять интервью. Поразительно, но очень многие ученики и поклонники деятельности Тахо-Годи, в своё время предупреждавшие меня, что для знакомства с ней надо поспешить, «успеть застать», сами уже давно отошли к Господу, а Аза Алибековна дожила до 100 лет, сохранила здравый рассудок и твёрдую память, и являет нам пример того, как возможно вопреки многим невзгодам и самым сложным жизненным вызовам сохранить редкое здоровье, воодушевление, целеустремленность и даже успеть создать настоящий интеллектуальный центр! Конечно, все это было возможно, прежде всего, потому, что Аза Алибековна глубоко верующий человек и вера в Бога поддерживала ее во все времена. Благословения Божия ей во всем и наша бесконечная благодарность! http://katehon.ru/oshhushhenie-bozhestvennogo-prisutstviya-u-menya-bylo-vsegda-beseda-s-professorom-a-a-taho-godi/

Главная проблема в комментировании очередной программной речи Первого лица заключается в том, что если относиться к ней со всей звериной серьезностью, то ее нужно анализировать как идеологическую речь, со всеми вытекающими выводами. Но на деле это почти всегда идеология, отфильтрованная через множество дипломатических политкорректностей, причём, во все стороны сразу. В итоге любая интерпретация этой речи заведомо оказывается в ловушке двусмысленностей, где каждый интерпретатор скорее подчеркивает не то, что на самом деле имеет в виду Первое лицо, а то, что именно ему представляется наиболее важным в своих политических целях.

Насколько я понимаю, в Валдайской речи Первого лица был один принципиально новый тезис, новый именно для Путина - это различение «двух Западов»: «Запад традиционный, прежде всего, христианских ценностей, с которым у нас общие, еще античные корни, и Запад космополитичный, выступающий орудием либеральных элит». Должно признать, что это реальный риторический прорыв: ведь до сих пор, если наша власть надеялась на каких-то потенциальных союзников во всем мире, то это были неизменные леваки разной степени покраснения, по инерции поддерживающие Россию как наследника бывшего СССР. И в последние годы было заметно желание Кремля создать что-то типа нового «Третьего интернационала», искусственный союз русских патриотов и леваков всего мира. И вот вдруг уточняется, что «наш Запад» это цивилизация традиционных христианских ценностей, а вовсе не перманентной коммунистической революции. Конечно, для программной речи, апеллирующей к Данилевскому, Леонтьеву, Солженицыну етс., такой выбор «правильного Запада» вполне логичен и очевиден. Но для человека, до сих пор не решившегося убрать остатки главного вождя мировой атеистической революции с главной площади страны, это именно прорыв.

Когда русский патриот с упоением декламирует совершенно азиопское стихотворение "Скифы" вконец деморализованного Блока образца 1918 года, он только в том случае будет убедителен, если откажется от всего европейского и перестанет возмущаться, когда кто-то называет русских "варварами". Иначе это просто выглядит как банальный эпатаж инфантильного подростка, играющего в слова и жизнь. Осталось только увидеть православного консерватора, столь же упоительно декламирующего "Двенадцать" того же автора и того же года.

Я полностью согласен с тем, что война с Украиной это на самом деле не межнациональная, а гражданская война в том смысле, что это война одной части нации, сохраняющей свою традиционную имперскую идентичность (зачастую непоследовательно и совершенно бессознательно), против другой части нации, решившей отказаться от этой идентичности и раствориться в абстрактном Западе. И в этом отношении это внутринациональная война. Но если эту мысль договаривать до конца, то стоит признать, что это также не война России с Европой, а война одной версии Европы, сохраняющей свою традиционную европейскую идентичность (зачастую непоследовательно и совершенно бессознательно) с другой версией Европы, решившей отказаться от этой идентичности и построить на Земле леволиберальную утопию. И в этом отношении это внутриевропейская война, как и все планетарные войны последних столетий, где победа России будет означать не только воссоединие ее исторических территорий, а глобальный провал леволиберального проекта как такового.

Сообщаю, что я продолжаю регулярно (через одно воскресенье) читать лекции по истории Священного Писания и христианской философии в Лектории храма Живоначальной Троицы на Воробьевых горах. Начало - 11.30, после Литургии. Вход свободный. http://katehon.ru/novosti/6-noyabrya-voskresene-11-30/

К годовщине главной русской катастрофы републикую свою основную статью по этой теме: http://katehon.ru/kommunizm-kak-patrioticheskaya-strast/

Главная проблема оставления Херсона упирается в то, что это еще 30 сентября он был признан одним из субъектов РФ с занесением в Конституцию, так что в случае возвращения в этот город украинских войск сама РФ может воспринимать это как оккупацию своей территории. То есть если до сих пор все военные действия шли за пределами РФ, то теперь они будут перенесены в саму РФ, которая в ответ может применить любые средства защиты, включая ЯО. Так что в любом случае – и если это досадный тактический драп, и если это хорошо срежиссированный спектакль – украинскому командованию стоит миллион раз подумать, прежде чем возвращаться в херсонские степи. Если же всё это совсем не так и Херсон для РФ это не более, чем очередная Балаклея, тогда в чем вообще смысл всей этой кампании? Но я все-таки надеюсь, что у Первого лица и его окружения знание реальных перспектив и последствий СВО на момент 22.02.22 было несравнимо более предметным и подробным, чем у меня и всех, кто с некоторых пор ощущают себя немножечко в Зазеркалье.

Вряд ли мне стоит отдельно сообщать о своем отношении к Херсонскому гамбиту: большей невнятности и двусмысленности в политической истории постсоветской России еще не было. Упражняться в возмущении – слишком легко и слишком предсказуемо. Объяснять с точки зрения некоей особой тактики – слишком сложно и слишком нечестно. Президент не делился со мной своим хитропланом, а изображать из себя эксперта в военных делах я не собираюсь. Остается только повторять строки известной песни: "Запомните загадочный тактический приём: Когда мы отступаем это мы вперед идем! Вместе с холодами и лесами, впереди Сусанин", да.

Конечно, до омерзения раздражает прикормленный агитпроп, выдавливающий из себя какие угодно оправдания и обоснования, лишь бы никто не возмущался. Есть ситуации, когда не возмущаться физически невозможно, если мы (по крайней мере, читающие эти строки) все-таки сообщество рефлексирующих граждан, а не аморфный “глубинный народ”, чаемый комнатными политтехнологами. Если в пределы России возвращается русская земля – мы радуемся, а если отторгается – возмущаемся. Когда граждане России перестанут возмущаться потерей русских земель, о самой России можно будет забыть. Дважды два равно четыре.

Но вместе с этим еще больше раздражают те, кто после этого самоочевидного провала впадают в совершенно апокалипсический раж и множат пораженческие настроения, как нечто само собой разумеющееся. Меня уже несколько раз с разных сторон спрашивали – как же мы теперь будем жить после столь скорого краха России, а кто-то даже предлагал заранее составить философское осмысление нашего поражения, как будто танки НАТО уже разъезжают по Красной площади и оккупационные власти уже составляют списки для люстраций и дискриминаций. На что мне только приходится отвечать – какое счастье, что не от вас зависит судьба России, что не вы управляете нашей страной, а то всё сдали бы здесь и сейчас при первом же сопротивлении.

Я стал убежденным русским великодержавным патриотом в конце 1996 года, когда, будучи уже православным христианином, пришел к идее России как Катехона и Третьего Рима, то есть великой страны, призванной блюсти и распространять православную веру. И хотя мое понимание Русской Идеи с тех пор существенно менялось, именно этот императив Третьего Рима всегда был неизменной осью русской политической идеологии, как я ее понимал. И я очень отчетливо помню, как в то время – то есть четверть века назад – сама идея России как хоть сколько-нибудь сильного и влиятельного государства вызывала у очень многих людей в лучшем случае недоумевающую улыбку. Это было время, когда само слово “патриот” приравнивалось к слову “фашист”, когда федеральные телеканалы откровенно поддерживали любой сепаратизм, когда главным радио было «Эхо Москвы», когда сама власть в Кремле казалась несуществующей, страной управляло несколько олигархических кланов, а “лицами русского патриотизма” был Макашов, Баркашов, Анпилов и автор автобиографической книги «Это я – Эдичка». И я не очень понимаю, почему сегодня, когда Россия вернула себе Крым и ведет наступательную военную операцию за пределами своих границ, когда «Эхо Москвы» закрыто, олигархов не существует, либералы-русофобы в нокауте, а великодержавный патриотизм стал общим фоном всей властной риторики, я должен испытывать более тревожные эмоции по поводу судьбы нашей страны, чем испытывал в далеком 1996 году, когда сама идея дальнейшего существования России представлялась более чем туманной.

Легко быть за Великую Россию, когда Россия восходит от победы к победе, но представьте себе, что Россия действительно тотально проиграла и по Москве уже браво маршируют хоть натовцы, хоть укронаци, хоть исламисты, да какой угодно враг? Останетесь ли вы тогда таким же радетелем Великой Руси, какими в аналогичной ситуации были лучшие из русских людей и в 1612, и в 1812, и в 1918, и в 1941 годах? Если да, тогда стоит прийти в себя, молиться Богу и продолжать работать. А если нет, то лучше не обманывать себя и перестать играть в патриотизм, это просто пошло.

Что нужно сделать России в первую очередь для того, чтобы победить Антироссию? Для православного христианина ответ на этот вопрос должен быть самоочевидным: нужно сделать победу России угодной Богу.

Что это означает на практике? На практике, в конечном счете, для этого, конечно, нужно сделать достаточно многое - многое из того, что для нашей сегодняшней власти может показаться слишком экстравагантным и странным, например, запретить аборты и начать жить по церковному календарю. Но если до таких аскетических подвигов наша власть еще духовно не доросла, то есть один абсолютно необходимый шаг, который для нашей власти не стоит никаких существенных моральных и материальных затрат, но который нужно было сделать еще тридцать лет назад - ликвидировать на главной площади страны всё самое главное большевистское капище, вместе с зиккуратом, бюстами и урнами в кремлевской стене, а вместе с этим снести памятники всем большевикам по всей стране и убрать все большевистские топонимы.

Однако, как оказалось на практике, даже через 30 лет после падения советской системы, мы не только не готовы к этому перезревшему решению, а даже готовы действовать в обратную сторону - восстанавливаем большевистские памятники и топонимы на освобожденных в Новороссии территориях. Причем не просто "Красный Лиман" или "Артемовск", а даже в той самой Херсонской области село с историческим русским именем Счастливое вновь переименовали в "Карло-Марксовское" (!), погрешая уже против элементарного благозвучия.

Разумеется, все это рассуждение имеет смысл только для тех, кто считает себя православным и готов оценивать любые политические явления именно с православной точки зрения. Но если христианское мировоззрение здесь вообще ни при чем, если вся эта война вообще не имеет никакого отношения к вопросам нашего спасения - тогда зачем Богу в этой войне помогать России?

Между прочим, сегодня исполнилось ровно 100 лет, как с Николаевской набережной в Петербурге отправился второй “философский пароход” – «Пруссия», с 17 высланными интеллектуалами на борту, строго по списку, но зато вместе с семьями. Это была вторая, “петроградская” группа высланных русских философов и ученых, среди которых были такие имена, как Лев Платонович Карсавин и Николай Онуфриевич Лосский, соответственно вместе со своим сыном, будущим знаменитым богословом Владимиром Лосским. Не могу не заметить, что все трое воплотили в своих учениях разные версии русского персонализма. Карсавин – софиологический персонализм, продолжающий линию Соловьева и наиболее далекий от ортодоксии, но Лев Платонович так упорно держался за понятие личности в своей системе, что есть даже гипотеза о его влиянии в этом отношении на последующих персоналистов. Николай Лосский – неолейбницианский персонализм, наследующий Тейхмюллера и ушедший из русской философии вместе с самим Николаем Онуфриевичем. Наконец, Владимир Лосский – неопатристический персонализм, наиболее ортодоксальный и отказывающий личности в каких-либо натуралистических предикатах вообще. Все три имени я преподаю в своем курсе «История русского персонализма», который уже тринадцать лет читаю на философском факультете ГАУГН и каждый раз вспоминаю об этом “втором философском” пароходе, без которого русский персонализм был бы просто немыслим (его четвертое воплощение, Бердяев, был выслан еще на первом пароходе 29 сентября).

Показательно сложились судьбы двух главных философов, представленных в этой второй, “петроградской” группе. Преданный идеям всеединства и софиологии, живущий в Париже Карсавин очень скоро связался с левым евразийством и даже переехал поближе к Советской России – с 1928 года жил и преподавал в Литве, пережил нацистскую оккупацию, пока 1949 году сама советская власть не отправила его теперь уже в противоположном направлении, в концлагерь Абезь Коми АССР, где в 1952 году Лев Платонович умер от туберкулеза и лагерной недожизни. В отличие от Карсавина, Николай Лосский остался на Западе, написал там огромное множество философских работ на самые разные темы, включая известную «Историю русской философии», пережил выдающегося сына (1958) и дожил до 1965 года, тем самым оставшись практически “последним из могикан” всей плеяды Русского религиозно-философского ренессанса (если, конечно, не считать А.Ф.).

В последнее время адепты постколбасной эмиграции любят самоназывать себя новым “философским пароходом”, хотя некоторые все-таки оговариваются – “философским боингом”. Понятно, что взывать там к какой-то элементарной этической адекватности уже нет никакого смысла, но ведь этим людям отказывает даже элементарное чувство вкуса на полном серьезе сравнивать свою ситуацию с теми уникальными мыслителями, которые, в отличие от них, были совершенно влюблены в Россию и изгнаны из своей страны под страхом прямой, непосредственной и недвусмысленной смерти.

Совершенно ничего не успеваю, время давно уже сошло с рельс и слетело в какую-то неизведанную пропасть. Вот и не успел к 18 ноября написать хоть пару строк про 100-летие со дня смерти автора, открывшего главное измерение современной литературы – поток сознания, а точнее, конечно, бессознательного, этот волшебный ключ к культуре ХХ века. Как абсолютно городской мальчик, я всегда недолюбливал всеми любимую дачу, этот заповедник всевозможных опасностей и дискомфортностей, но только на даче, в то в долгое, уморительное и желтое лето 1996 года, лежа на врастающей в землю раскладушке под высокой некошеной травой и всемирным слетом всевозможных насекомых, можно было прочесть первый том сомнабулической эпопеи «В поисках утраченного времени» - «В сторону Свана». Первый, и, наверное, в последний раз заполняющее всё вокруг солнце только помогало, а не мешало настроиться на переживание вальяжных посиделок и прогулок в мифическом французском городке Комбре. Впрочем, ко времени этого прочтения столь же томным летом я уже повидал достаточно глубокую аквитанскую провинцию, так что многие детали были, во всяком случае, более узнаваемы, чем быт и бытие русской провинции, начисто убитой большевиками.

Конечно, корни самого жанра потока сознания можно обнаружить сколь угодно глубоко, но именно Марсель Пруст (10.07.1871-18.11.1922) окончательно доказал, что высокая литература не только не должна никого хоть сколько-нибудь развлекать, а вообще не обязана быть линейной историей от события к событию. Как наше существование не сводится к последовательности физиологических процессов нашего тела, так и вся наша жизнь не тождественна лишь пребыванию тела в пространстве – мы все, прежде всего, живем в нашем внутреннем, сугубо человеческом, личностном мире, и остаемся в нем навсегда, вне зависимости от любых внешних обстоятельств. Это одно из самых главных открытий того антропологического поворота, который переживала практически вся европейская философия в начале ХХ века и который как нигде лучше отразился в ностальгическом мегаромане Пруста. Стоит ли оговаривать, что из Прустовского сна вышел не только Джойс или Сартр, но и вся та, возрастающая до сих пор, огромная братская могила всевозможных эпигонов, искренне не понимающих, что не каждый поток сознания (а тем более – бессознательного) стоит того, чтобы его читать. Да и что может быть зачастую мучительнее, чем выслушивать чужие сны? Между тем, не только в литературе, но и в кинематографе, водораздел между прежним прибыльным балаганом и подлинно авторским искусством был обозначен открытием именно этого универсального приема – так что именно к Прусту (но не только к нему, разумеется) восходит традиция раскадровки внутреннего времени у Бергмана, Антониони и самого Тарковского.

“Я вообще не очень понимаю, кто сегодня готов читать Пруста” – скорбно заметил Валерий Подорога на конференции «Пруст и Клод Моне», проходившей в цветаевском музее двадцать лет назад. С тех пор вдумчивое созерцание больших эстетических форм и, в особенности, внимательное восприятие больших продолжительных текстов – базовый навык классической европейской имперской культуры – утратился практически до ноля. Как время сорвалось куда-то в пропасть, так и культура сворачивается до каких-то квантованных форматов: какой вообще “текст”, если достаточно эмодзи? Какое “соперничество Франциска I и Карла V”, если мировая история это лишь раскрашенный комикс и тест-квест для ЕГЭ? Чтобы переживать прошлое, это прошлое сначала должно быть – быть более реальным, чем сиюминутные рефлексы, быть как то, что имеет прямое отношение к настоящему и будущему, что достойно отдельного, специального, неспешного и сверхвнимательного воспоминания, переживания и обретения, как главный трофей в битве с всепоглощающим и всеотупляющим забвением.