* * *
Если некая русская личность
Вдруг прославится – смотришь: за ней
Уж толпою бегут критиканы,
Чтоб ее растерзать поскорей.

Наподобье волков за санями
Критиканы бегут, гомоня;
«Где поклонники? – личность взывает. –
Заступитесь, спасите меня!»

Но поклонники заняты чем-то,
Хоть неведомо, в сущности, чем, –
Да уж, дел в этом мире немало,
В этом мире немало проблем.

Дай им Бог разобраться с делами,
Увенчать свой неведомый труд!
К сожалению, славную личность
Критиканы тем временем жрут.

Я завидую их аппетиту,
Их причмоку, клыкам и слюням.
Если вдруг я прославлюсь – вот так же
И меня они будут ням-ням.

Так что пусть нас лишает Европа
Пропитания, – мы устоим,
Мы ведь русские! Мы ведь исконно
Вместо хлеба друг друга едим.

(АНДРЕЙ ДОБРЫНИН)

***
Я к себе заземленье приделал
И смеюсь: «Хи-хи-хи! Хи-хи-хи!», –
Ибо с неба, минуя мой череп,
Прямо в землю стекают стихи.

Но зато потрясенные мыши
Ныне только стихами пищат,
И скворец, эти писки подслушав,
Воспитует стихами скворчат.

И скворчата в восторге стихами
Начинают листву сотрясать;
На балкон выхожу я лениво,
Чтобы эти стихи записать.

А за мною ползет заземленье,
И стихи с облаков по нему,
По бетонным конструкциям дома
Утекают в подземную тьму.

Ну а там их приемлют мокрицы,
Червяки, землекопы-жуки,
И уже в отшлифованном виде
Преподносят мне эти стихи.

(АНДРЕЙ ДОБРЫНИН)

***
Пусть пороки погубят надменный наш город,
Как любовь погубила кентавров стада

***
Девочка в первом цвету рдеет стыдом и смущеньем,
Как ни твердит "не хочу", скоро захочет, как все.

***
В ночь, возвращаясь домой, на раба опереться,
Только с собой и унёс я, что выпил у друга.

(Марк Саллюстий Лукан, он же Виктор Пеленягрэ)

БИТВА
Тянет ветер с понизовья тучи,
Поднимает к небу прах вертучий,
Хохлит волны пеною лебяжьей,
Мечется, свистя, над силой вражьей.
Велика её громада злая:
Смрадной кровью в ковылях пылая,
Обгорая в панцырном железе,
Саранчою через реку лезет.
А навстречу недругу лихому
Соколы летят на крыльях грома,
Конники, кренясь, спешат в намете.
День и ночь хохочут минометы.
Бьем врагов неделю и другую,
Рубим, как болотную кугу, их.
— Глянь, боец, и позабудь усталость —
Много ли их на Дону осталось!
Поглядел он и ответил: — Много!
Трупами их выстлана дорога,
Может, двести тысяч, может, триста,
От врагов убитых — степь бугриста…
— А живых-то велика ли стая?
— А живых я пулями считаю!

1942

(ПАВЕЛ ШУБИН)

Я зеркало протру рукой
и за спиной увижу осень.
И беспокоен мой покой,
и счастье счастья не приносит.

На землю падает листва,
но долго кружится вначале.
И без толку искать слова
для торжества такой печали.

Для пьяницы-говоруна
на флейте отзвучало лето,
теперь играет тишина
для протрезвевшего поэта.

Я ближе к зеркалу шагну
и всю печаль собой закрою.
Но в эту самую мину-
ту грянет ветер за спиною.

Все зеркало заполнит сад,
лицо поэта растворится.
И листья заново взлетят,
и станут падать и кружиться.

Борис Рыжий

БОРИС РЫЖИЙ

Осыпаются алые клёны,
полыхают вдали небеса,
солнцем розовым залиты склоны —
это я открываю глаза.

Где и с кем, и когда это было,
только это не я сочинил:
ты меня никогда не любила,
это я тебя очень любил.

Парк осенний стоит одиноко,
и к разлуке и к смерти готов.
Это что-то задолго до Блока,
это мог сочинить Огарёв.

Это в той допотопной манере,
когда люди сгорали дотла.
Что написано, по крайней мере
в первых строчках, припомни без зла.

Не гляди на меня виновато,
я сейчас докурю и усну —
полусгнившую изгородь ада
по-мальчишески перемахну.

НАРОДНАЯ ПЕСНЯ
Не ругай меня, жена,
что я ёрш, что я ёж.
У кого внутри война,
у того снаружи — нож.
На ночной наждак луна
проливает чистый шёлк.
Не кори меня, жена,
что я вол, что я волк.

Волчьей ягодой полна
жизнь колючая — колись.
Не стыди меня, жена,
что я лось, что я рысь.
В меня речка влюблена,
понимает меня ель.
Не ревнуй меня, жена,
что я лис, что я — лель.

То я вепрь, а то я выпь, —
со своей землёю схож:
звёзды в небе — моя сыпь,
зыбь на море — моя дрожь.
Как напьёшься допьяна,
мир припрячешь в кулаке,
глядь — а в нём твоя страна:
нос хмельной и в табаке.

Пляшет, плачет старина,
шарят тени по кривой:
не качай им в лад, жена,
грозной птичьей головой.
Всё, что видится извне —
возникает изнутри…

Тише! О своей войне
никому не говори!

(ОЛЕСЯ НИКОЛАЕВА)

В СЕКРЕТЕ
В романовских дублёных полушубках
Лежат в снегу — не слышны, не видны.
Играют зайцы на лесных порубках.
Луна. Мороз… И словно нет войны.
Какая тишь! Уже, наверно, поздно.
Давно, должно быть, спели петухи…
А даль — чиста. А небо звёздно-звёздно.
И вкруг луны — зелёные круги.
И сердце помнит: было всё вот так же.
Бойцы — в снегу. И в эту синеву —
Не всё ль равно — Кубань иль Кандалакша? —
Их молодость им снится наяву.
Скрипят и плачут сани расписные,
Поют крещенским звоном бубенцы,
Вся — чистая, вся — звёздная Россия,
Во все края — одна, во все концы…
И в эту даль, в морозы затяжные,
На волчий вой, на петушиный крик
Храпят и рвутся кони пристяжные,
И наст сечёт грудастый коренник.
Прижать к себе, прикрыть полой тулупа
Ту самую, с которой — вековать,
И снежным ветром пахнущие губы
И в инее ресницы целовать.
И в час, когда доплачут, досмеются,
Договорят о счастье бубенцы,
В избу́, в свою, в сосновую вернуться
И свет зажечь…
В снегу лежат бойцы.
Они ещё своё не долюбили.
Но — родина, одна она, одна! —
Волнистые поляны и луна,
Леса, седые от морозной пыли,
Где волчий след метелью занесён…
Берёзки — словно девочки босые —
Стоят в снегу. Как сиротлив их сон!
На сотни вёрст кругом горит Россия.

Разъезд № 9 под ст. Неболчи, 13 декабря 1942

(ПАВЕЛ ШУБИН)

Роман Рубанов:

***
Мы - русские! С нами Борхес
и Маркес, и Эдгар По.
Мы - русские! С нами борются.
На нас нападают толпой.

Богатства, что в недрах, манят
захватчиков, как магнит.
Мы - русские! С нами Рахманинов,
Чайковский, Сен-Са́нс и Шнитке.

Нас гимна лишали, флага,
вытаптывали и жгли.
Лупили по нам с флангов,
стирали с лица земли.

А мы возрождались из пепла,
выстраивались из руин.
Мы - русские! С нами Шпенглер,
Левкипп, Демокрит, Плотин.

Великую литературу
замалчивают под шумок,
стирают нашу культуру...
Мы - русские! С нами Блок!

Стыдить нас всем миром не надо,
в нас накрепко сплетены
Флоренский и Леонардо,
Набоков и Арноти́.

Нас видят живой мишенью
блуждающей меж берёз.
Хотите культуру отмены?
Так мы с собой заберём

Моне, Ренуара, Сартра,
Шагала, Дали, Дега...
По ком буревестник каркает?
По ком голосят снега?

По вам. Вы культуру продали,
сменяли на бусы, на хлам.
Она горбуном юродивым
покинула Нотр-Да́м.

Оставьте. И перестаньте
нас в смертных грехах обвинять.
Мы - русские! С нами Данте.
Он выведет нас из огня.

ПАРТИЗАНСКАЯ
Высоки моста пролёты,
Тонут фермы в облаках;
Шесть немецких пулемётов
На шести его быках.

Даже ласточек залётных
Не увидишь на мосту;
Шесть расчётов пулемётных
Днём и ночью на посту.

И от страха злее чёрта,
Не надеясь на солдат,
От расчёта до расчёта
Ходит обер-лейтенант.

А на небе гаснут звёзды,
Над болотами туман;
По траве высокой к мо́сту
Подползает партизан.

Смотрят немцы — всё в порядке,
Нет опасности нигде;
Тихо с ящиком взрывчатки
Партизан сидит в воде.

Словно ж кончик папиросы,
Шнур дымится у быка,
А река уже уносит
Партизана-смельчака.

Он глядит из трав болотных,
Как летят в дыму густом
Шесть расчётов пулемётных
Вслед за взорванным мостом.

Не видать им Ленинграда,
Не топтать лесных полян.
Возвращается к отряду
Ленинградский партизан.

1942

(ПАВЕЛ ШУБИН)

А это Ваншенкин в Знамени, который "Я люблю тебя, жизнь"

Татьяна Коптелова

***

Витя, бегом домой!
Суп на столе стынет!

Мам, я на передовой.
Черти стреляют в спину.
Мам, ну ведь так нельзя!
Мам, ну скажи, нечестно!
Хочется спать.
Война.
Мам, где моя невеста?
Если чего – кому
этот блокнот, военник?..

Спит! Да ведь в школу ему!
Слышишь? Вставай, бездельник!
Мам, мне опять ко второй...

Братья сказали – подменят.
Елки, вот это был бой!
Деду скажи – оценит.
Мам, я два танка подбил!
Мам, мною можно гордиться!

Сын, ну скажи, где ты был?
Где умудрился напиться?
Скоро же сессия, сын!

Мам, мне сегодня так страшно.
Мам, я остался один.
Мам, я боюсь рукопашной.

Витя, бегом домой!
Суп на столе стынет.

Витя, вернись живой.
Во веки веков и отныне.

///

Источник: https://yangx.top/Rikki_Tikki_Tanya

Стихотворение дня

Письмо в оазис

Не надо обо мне. Не надо ни о ком.
Заботься о себе, о всаднице матраса.
Я был не лишним ртом, но лишним языком,
подспудным грызуном словарного запаса.

Теперь в твоих глазах амбарного кота,
хранившего зерно от порчи и урона,
читается печаль, дремавшая тогда,
когда за мной гналась секира фараона.

С чего бы это вдруг? Серебряный висок?
Оскомина во рту от сладостей восточных?
Потусторонний звук? Но то шуршит песок,
пустыни талисман, в моих часах песочных.

Помол его жесток, крупицы — тяжелы,
и кости в нём белей, чем просто перемыты.
Но лучше грызть его, чем губы от жары
облизывать в тени осевшей пирамиды.

Иосиф Бродский

АВГУСТ
С. Островому

Крива и остра,
Как афганский нож,
Тонкая полоска луны.
Пустырь, и сразу до горла — рожь,
Шуршит, как в седой волне плывуны.
Хлеба, хлеба...
И ночная тишь
Тёплой тьмой плывёт на них
Неслышнее, чем летучая мышь
На бархатных крыльях своих.
Она летние сны несет садам —
Легкие и задумчивые,
Древнею тягой нивесть куда
Сердце вконец вымучивая.
Идёшь, покамест станица спит
В тёмных яворах и плетнях,
Туда, где дергач скрипит, где в степи
Весь в звёздах, в спелой соломе шлях.
Идёшь — и вдруг коснётся лица
Ночной холодок, и с обочин ржи
Запах бензина и чабреца
Ударит в ноздри и закружит.
Кажется: вытянула Москва
Улицы за Дон, в глухую ширь, —
Легли в пыли отпечатки шин,
И вот — бензином пахнет трава,
Бьётся могучий пульс машин.

Над табором, прорываясь сквозь стук
И чьи-то выкрики “Цоб!”, “Цобе!”,
Плывёт в трепещущую темноту
Тихий, как утро в степи, Шопен,
Чтоб в березняке на шестой версте
Волк расслышал его едва...

И всё это больше чем просто: степь,
И больше чем просто: Москва.

Я знаю, построят ещё города,
Где будет воздух прозрачен и тих.
В белых кувшинках речная вода
Будет звенеть у набережных.

Весна, поселившись в саду твоём,
Станет ломиться в окно до утра
Звёздами, липами, соловьём,
Росным, горьким запахом трав.

Построят!
И снова: ночь, шлях.
Трактор смолк за яром в степи.
Упала звезда. Спит земля.
Только дергач скрипит...

1937 г.

(ПАВЕЛ ШУБИН)

***
А осень тянется и длится
Тревожна и мутна
Какие мне моя больница
Предложит письмена
О жалких травах под окном
Где праздник революции
И что не вызову ни в ком
Сочувствия

<1950-1960-е>

(Эдуард Лимонов)

Публикуется впервые

÷÷÷
Смотри, двенадцать человек 
идут из темноты,
пересекая русла рек - 
им не нужны мосты.
Они идут через Донец,
идут через Оскол, 
минуя белый останец 
и головешки сёл.
Они идут врагу назло
без касок, без брони.
Двенадцать - ровное число.
Но люди ли они?
О нет, они не мертвецы 
с червями на перстах 
и не восставшие отцы -
нам проще было б так.
Быть может, классики пера -
Державин, Тютчев, Блок?
Пока ещё не их пора,
им встать не пробил срок.
Они не ангелы - ни крыл,
ни перьев у них нет.
Пешком вдоль свеженьких могил 
идут они чуть свет.
Да, их двенадцать. Да, из тьмы.
Да, строем, чёрт возьми.
А приглядеться - это мы 
идём, чтоб стать людьми. 
Из лёгких тканей цифровых 
мы скроены на ять,
но нас ведёт в ряды живых 
искусство умирать.
Искусство проходить сквозь смерть,
одолевая страх.
И мы пришли олюденеть 
на этих рубежах.

***

Какие здесь новости?
Мальчик двух лет не узнаёт маму,
Она, чтоб его не пугать, надевает смешную панаму.
Она облысела - химиотерапия
Да, та высокая, что живет у реки, помнишь её, Мария.
А что здесь еще обсуждать, здесь на периферии.
Ещё не Кавказ, уже не совсем Россия.
В заказнике в праздники семь косуль застрелили.
Косули были беременные, ручные,
А те, что стреляли, или не знали или
Пьяные просто были. И егерь даже заплакал,
Сказал, что успели покрыться шерстью нерожденные оленята.
А больше и нет новостей, пусто место - не свято.
Уехали, родила, спивается, ушла в иеговисты.
Зато какой воздух чистый, какой же здесь воздух чистый

***
На пустыре неспешно курят пляжники,
Пока поэты спорят о верлибре.
Мерцают нервно над вьюнками бражники.
(Их часто дети путают с колибри).
С биноклем в тростниковых мутных заводях
Ждут редких птиц в глуши натуралисты.
Напрасный труд. Они исчезли загодя.
В спектрально-синем море – чисто…
В осенний день вникаю в семиотику –
Следов от лап, недолговечных знаков,
Когда прибой подтачивает готику
На рыхлом берегу песчаных замков.

А.В. ВАСИЛЕВСКИЙ

***

Кевин Спейси младше меня
не может этого быть

Кевин Спейси младше меня
не может этого быть

зачем Хью Лори младше меня
не может этого быть

и Дмитрий Медведев младше меня
ладно ладно так тому и быть

а как подумаешь что через пятнадцать лет
и покойный Дмитрий Александрович Пригов
будет младше меня

это надо ещё дожить

<ой мама
я был самым младшим в классе>

хотел бы ещё пожить

(на распев)

***
Мы так боимся тишины,
Что засыпаем в сериалах,
А просыпаемся в соцсетях,
Нам так не хватает любви ,
Но что это, мы уже забыли,
Да, ещё надо съездить
На могилу к отцу,
Но это в следующей серии.

(АЛИК ЯКУБОВИЧ)