ЕВГЕНИЙ ЧЕПУРНЫХ

Александру Литвинову

Светит что-то дальнее из детства
и всю ночь покоя не даёт —
как ты там, в цветочном королевстве,
в пароход влюблённый самолёт?

Ах, какое огненное лето —
жар июлем льётся через край...
Девочка с серебряною флейтой,
милая, прошу тебя, — играй.

Я ещë увижу тебя.
Я ещë коснусь твоих волос.

Этот мир для тех, что поплечистей,
тех, что ловят пули налету.
Ангел в небо лестницу начистил —
жаль марать такую красоту.

***
Ох и нервы – таскать эти крылья
По Покровке и по Сенной…
В нашем городе быть не первым –
Всё равно что сравняться с землёй.
Я его расписал стихами,
Я ему подарил закат,
И одной разведённой даме
Я устраивал звездопад.
Мне уже ничего не надо,
Я почти похож на себя,
Но опять счастливым билетом
Награждает кондуктор меня.

***
Ах, ты, молодость, пьяная птица, –
Эдик, Мишка, Серёга и я,
Нам завидует третья столица
Тридцать первого декабря.
И девчонка со смелым телом
Не моргая смотрит в глаза,
И я падаю неумело
В её первые небеса.
Жизнь не сильно нас покалечила,
Может, нам с тобою везёт,
В общем, милый друг, собирайся,
И поехали в Новый год.

АЛИК ЯКУБОВИЧ

РАЗБОРКИ ПОЭТОВ
Две группировки поэтов на стрелку примчались —
сферы влиянья решили делить пацаны.
«“Букера” вам не видать и поездок к славистам», —
брызжа слюной, говорил метаметафорист.

А маньерист Степанцов отвечал ему внятно:
«Плесень, засунь себе в жопу все эти дела.
Клубы московские — вот наша сфера влиянья,
также гастроли по русским большим городам».

«Ну, а журналы? — спросил верлибрист неопрятный, —
я “Новый мир” или “Знамя” имею в виду.
Это, запомните, наша кормушка, бля буду,
нам там печататься, воли мне век не видать!»

«Слушай, козёл, ты рамсы, очевидно, попутал, —
сплюнув, Добрынин ощерился, выставил ствол, —
всех этих ваших журналов не видно в продаже,
и на хера ты нам тут засираешь мозги? —

«Так, ну а тёлки? — в ответ прошипел неопрятный, —
к вам наши тёлки бегут, вы моднее, чем мы...»
«Сука, заткни свою пасть, — вдруг вмешался Григорьев, —
помни, штемпяра, мы девочек вам не дадим.

Сделали правильный выбор девчонки России,
вашими книжками жопу они подотрут.
Им бы нормальной поэзии, как и поэтов...
Хули уставился? Ты за базар отвечай!»

«Правильно мыслишь, Костян», — Степанцов ухмыльнулся
и, развернувшись, врага в грудь ударил ногой.
Тут же пальбу из стволов маньеристы открыли.
Ясно, в натуре, конкретный замес начался.

Через минуту со стрелки уехали джипы,
лишь горы трупов остались на площади гнить...
Так маньеристы соперников всех загасили,
всем показав, кто реально в стихах держит масть.

РАЗБОРКИ ПОЭТОВ — 2
Раз маньеристы пришли в ЦДЛ всей компашкой,
Чтоб на людей посмотреть и себя показать.
Полон был весь ЦДЛ отморозков и штемпов,
Не было там куртуазной реальной братвы.
«Чё вам здесь надо? — какой-то возник петушила. —
Нынче концерт знаменитостей, вам не чета.
Лучше идите домой подобру-поздорову...»
Но от Добрынина по́ лбу удар получил.
В зал маньеристы вошли и слегка охуели —
Ба, конъюнктурщики только на сцене сидят!
И рассуждают они с важным видом, уныло,
О литпроцессе в стране, засыпая почти.
Зло усмехнувшись, взошли маньеристы на сцену.
Зал зашептался: «Сейчас что-то будет, ой бля!..»
Точно — старпёрам “козу” показав и пальцовку,
Их зашугав, захватили друзья микрофон.
Дико взревев, Вознесенский, Аксёнов и Битов
С Беллою вместе вскочили со стульев своих.
«Бей куртуазов!» — вопили Пелевин и Евтух —
Но напоролись они на ответный железный кулак.
В зале, естественно, тоже мочилово вышло —
Нет, убивалово даже! Старухи дрались
С юными дамами за чистоту идеалов,
Опыт на молодость кинулся, кто победит?
Ну, а на сцене всё кончилось быстро и просто,
Всех старичков преуспевших побил Степанцов.
Дольше всего с Ахмадулиной дрался Добрынин —
Стерва лягалась, его норовя укусить.
И наконец маньеристы устроили чтенье —
Зал веселился и “браво” поэтам кричал...
После концерта к ним еле пробились девчонки,
Cтали автографы брать, поцелуями их осыпать.
А конъюнктурщики тупо валялись повсюду,
Лишь чуть попозже на выход, кряхтя, поползли.
«Вот, посмотрите, Андрэ и Костян, на дебилов, —
Евтуха в бок напоследок Вадюха пинал. —
Ну, маромойки, ботва, убирайтесь отсюда!
Если увижу вас здесь, всем устрою сиктым!»
«Верно, братуха, — Добрынин сказал Степанцову, —
и кто есть кто, видят все после тёрки такой.
Просто реально старпёров закончилось время,
просто реально пора нам над миром взорлить!»

КОНСТАНТЭН ГРИГОРЬЕВ

***
Я помню, как идёт под пиво конопля
И водка под густой нажористый рассольник.

Да, я лежу в земле, губами шевеля,
Но то, что я скажу, заучит каждый школьник.

Заканчивался век. Какая ночь была!
И звезды за стеклом коммерческой палатки!

Где я, как продавец, без связи и ствола,
За смену получал не больше пятихатки.

Страна ещё с колен вставать не собралась,
Не вспомнила про честь и про былую славу.

Ты по ночам ко мне, от мужа хоронясь,
Ходила покурить и выпить на халяву.

Я торговал всю ночь. Гудела голова.
Один клиент, другой — на бежевой девятке…

Вокруг вовсю спала бессонная Москва,
И ты спала внутри коммерческой палатки.

Я знать не знал тогда, что это был сексизм,
Когда тебя будил потребностью звериной.

…К палатке подошёл какой-то организм
И постучал в окно заряженной волыной.

Да, я лежу в земле, губами шевеля,
Ты навещать меня давно не приходила…

Я не отдал ему из кассы ни рубля,
А надо бы отдать… отдать бы надо было.

МАКСИМ ЖУКОВ

***
всё какие-то павы купавы купавны купальни
косят сено большие костлявые мужики
зарастают пыреем кипреем развалины розвальни вальни
и по саду сердитые увальни ходят жуки

покажи мне тот сад ледяной где на яблонях зреет короста
где лохматая жучка кривая поскуливая семенит за спиной
где стоит за стеной во всю ширь невеликого роста
обнесённый оградкой негладкой железный солдат жестяной

он сжимает пилотку винтовку пилотку винтовку пилотку
смотрит глазом невидящим на облаков валуны
чтобы вытолкнуть разом через лужёную глотку
громовое «ура!» — по случаю новой войны

2013

АЛЕКСЕЙ КОЛЧЕВ

ПОКРОВКА
На сотнях чужих фотографий
Я появляюсь на заднем плане.
(Бегущий, идущий, застывший с открытым ртом)
То есть: дети, их родители,
Бабушки и дедушки,
Мартышки и орлы,
Железная коза, с рогами, натертыми до блеска,
Клоун с большой головой,
Золотой ковбой,
И просто красивый фасад здания —
И я на заднем плане.
Обязательно.
Непременно.
Я.
Шел мимо, никого не трогал,
И не успел проскочить под спуск курка палки для селфи.
О, эти палки для селфи — стволы новых винтовок.
Сколько раз я был чуть не убит случайным попаданиям.
И если верить древним,
Совсем древним людям —
То каждый такой щелчок —
Крадет душу
Мою, а не вашу.

2021

ОЛЕГ МАКОША

***
Уютно пить вино
В зашторенной квартире,
Пусть за окном метель,
И лучше, что — она.

Идешь домой сквозь снег,
И видишь — в целом мире,
Горит одно окно,
Та точечка — одна.

Идешь сквозь снег домой,
И видишь — лампа светит,
И знаешь, человек
Сидит и пьет вино.

И хочется туда,
Сквозь вьюгу, мглу и ветер,
Сквозь горькие года
Так хочется туда.

Как хорошо сейчас
В квартире оказаться
Пусть за окном — метель,
И лучше, что — она.

Сидеть и пить вино,
От мира — отказаться.
Сидеть и пить вино.
Сидеть и пить вино.

2021

ОЛЕГ МАКОША

ХЕРЕС
Т.И.

Дни летят, как пули в тире,
Их задача — выбивать,
Хорошо сидеть в квартире
И культурно выпивать.

Бутерброды, чашка чаю,
Рюмка хересу — не скисла,
Я не то что бы скучаю —
Я не вижу больше смысла.

За окном метель и вьюга,
Завтра — оттепель — плюс три,
Жаль, что нету со мной друга,
И душа болит внутри.

Хоть плюс три, хоть плюс четыре,
Мы не будем набиваться,
Хорошо сидеть в квартире
И спокойно напиваться.

И в душе — в открытой ране —
Незачем обид копить,
Пока деньги есть в кармане,
Хорошо сидеть и пить.

2021

ОЛЕГ МАКОША

(P.s. фотография — Алика Якубовича)

***
В Лавре запах закончился ладана,
Раскололось на два Рождество.
Чёрт украл полумесяц с Гренландией,
Теша старческое естество.
Пулемёты, патроны и дроны,
Каски, броники да кистеня́ —
Всё везут и везут эшелоны,
Извлекая нутро на меня.
Мы полгода штурмуем посадку,
От неё уже нет и следа.
И дурман разложения сладкий
Придушили чуть-чуть холода.
Новый ротный осунулся быстро,
С перепою на мины полез.
Забирать приезжали чекисты.
Он прогнал их огнём АГС.
По три раза отъехали в госпиталь,
Метка «Годен» понятна без слов,
Снова вертится, вертится, Господи,
Серпантин бесконечных бинтов.
Танк ровняет снаряд за снарядом
Строй днепровских оскаленных лбов,
Приезжай и ложись с нами рядом,
Ты же хочешь Одессу и Львов.
Мы дадим тебе плитник и каску,
И жетон, и на шею шнурок.
Забирай хоть Херсон, хоть Аляску.
Я пытался, герой, я не смог…
В небе солнце размытое корчится,
Грязь сочится из серых снегов.
Никогда ничего не закончится.
Нас сегодня кидают на Льгов.

ВАДИМ ПЕКОВ

Дорогие друзья, дорогие братья и сёстры, дорогая родня!

23 февраля в Нижнем Новгороде состоится первый в своём роде большой музыкально-поэтический рок-концерт ко Дню Защитника Отечества! Максимально неформально и неформатно, народно и непротокольно, жизнеутверждающе, весело и с драйвом!

В программе — «Лампасы», «ПолДень Победы», Елена Курбанова, Дмитрий Клычков, Вадим Месяц, дуэт «Полный Труньдец», «Любава», а также поэты Владимир Безденежных, Олег Демидов, Сергей Михеев, Евгения Ловгун и др. Будут сюрпризы!

Ночной клуб «Ненависть» (Нижневолжская набережная, 19к1). Начало в 16:00.

Вход бесплатный!

ПРОДАВЕЦ ТУЧ
Когда цари не поминали,
когда цветы не поливали,
пролепетала даль: «Хвали!»
Мои весёлые сандалии
в свои ладошки поплевали,
и пальцы ластились в крови.

Я сохранил хрустальный вызов
принцесс из дальнозорких высей
и ничего не попросил.
Но я из камня песню высек,
столкнул я лбами бесов бисер,
и прохрипели те — спаси!

И вот, рассеянно и нервно
перебирая тучи неба,
я захотел продать одну,
ту, что красой блистала немо,
похожая на Псковский кремль
и на погибшую жену.

Мне деньги отсчитали нагло,
потом её побрили наголо
и за собою увели.
Она купилась и заплакала,
вся вышла, и с кровавой дракою
во мне скончался ювелир!..

<1974-1975>

ЛЕОНИД ГУБАНОВ

***
Всё переплыл, всё переплавил
и с красной нитью переплёл,
от непонятных слов избавил,
а все понятные — извёл,
истосковал, забыл, измерил,
и йод заката наутёк
пустился, перепутав берег,
где я тебя всю жизнь берёг.

Но после всех волхвов и порок
от ржавых ножниц горьких губ
ты убежала с книжных полок
понюхать порох там, где люб
твой властелин и властилитель
в кольчуге всех скандальных лет.
О, муза милая, простите,
ведь там, где кровь, лучился свет.

Истосковал, забыл, измерил...
ты по стеклу босой пришла,
с улыбкой открывались двери
вплоть до небесного посла.
А после, сиротою, разве
испытывала гнев и боль,
ведь останавливали казни,
чтобы услышать голос твой.
И выше был костёр и ветер
трепался с Сатаной в ночи.
И шёпот был в народе — ведьма!
Святая — пели палачи!..

ЛЕОНИД ГУБАНОВ

ВОСПОМИНАНИЕ О 1952 ГОДЕ
На фотографии дурной
Четвертый «Б». Нас ровно тридцать —
Остриженных под общий ноль,
Одетых бедно, круглолицых.

Застыли, кто во что горазд,
Тот пялится, тот корчит рожи,
И этот, равный среди нас,
И я ему наставил рожки.

Отмечен галочкой, стоит,
Как будто я беду накликал.
Он будет молнией убит
В овраге, в первый день каникул.

Я понарошку умирал,
А вживе смерть узнал впервые.
За что и кто его карал?
За тройки, что ли, годовые?

В кроткий гроб, на всю-то жизнь
Вселился из барачных комнат
Тот мальчик — Репников, кажись, —
А имя, хоть убей, не вспомнить…

ВЛАДИМИР СЕРГИЕНКО

***
За дуновеньями тёплого ветра,
Перебирая листву,
Вкрадчивый дождь начался незаметно
И разошёлся вовсю.

Куришь, приляжешь, забыться не можешь,
Книгу возьмёшь наугад,
Бросишь, любимую зря растревожишь
Поздним звонком невпопад.

Мигом разрушит взаимное счастье,
Что намечтал за двоих...
... Я не заметил, как дождь в одночасье
Кончился, ветер притих.

Я погружаюсь в кошмар полусонный,
И напоследок слышны:
Гул самолёта, комар монотонный,
Мерные капли по краю балкона,
Мертвенный звон тишины...

ВЛАДИМИР СЕРГИЕНКО

***
Крутится, вертится стих над судьбой,
крутится вертится век молодой,
падает, просит пощады, горит
и не сгорает, и снова творит.

Где эта улица, эта судьба,
где эта молодость, что так слаба,
так непонятно-спокойна к себе,
так аккуратно-безвольна в борьбе?

Где эта хватка, житейский закал,
где эти деньги, что каждый алкал,
где эта улица, где этот дом,
где эта курица, что в мой бульон?

Крутится, вертится век молодой,
все обессмертится, станет судьбой,
станет кусочком бумаги. Потом
тихо истлеет, и дело с концом.

АЛИК РИВИН

***
Вот ты, Москва моя, моя упрямая,
как вкрадчивое торжество,
вот столь за мамою, вот столь без мамы я,
вот столько разом прожито.

На пепельной скатёрке кладбища
зачокаются чаши лип.
Шоссе по-пьяному оскаблится,
улыбкой чащу пропилив

застав, шлагбаумы заламывая,
метя аллейною листвой, —
к тебе, Москва моя, моя упрямая,
как вкрадчивое торжество.

АЛИК РИВИН

***
Сердце плавает в тарелке с кровью.
Тёплый суп — попробуй, пей!
Я люблю такой любовью,
что она теплее всех супей.

Я хочу в тебя кусочек хлеба
с каплей крови положить,
чтобы ты была ничья, как небо,
чтобы вольно было жить.

Чтобы сердце, как пропеллер, билось
и журчало, как пчела,
чтобы ты в кого-нибудь влюбилась,
но не с мужем не спала.

Детка, много ль человеку надо?
Только жизнь и смерть потом,
бочку крови, плитку шоколада,
и один Володькин том.

АЛИК РИВИН

***
Талант ведь не картошка,
в кооперативе нет,
так дайте мне немножко
картошков и конфет.

Я Чарли-безработный,
я Алик-лоботряс,
живу я как животный,
но услаждаю вас.

Я усики не брею,
бо нету тимаков,
я жизни не жалею
для пташечных стихов.

<1930-е>

АЛИК РИВИН

***
Слёз неба чистых не проси у бляди
и сахара в солёном не ищи,
Одессы не откроешь в Ленинграде,
увы, все люди здесь — прыщи.

Все девочки здесь критику читали,
все мальчики французски говорят,
все делали аборты, все глотали,
кто любит в рот, кто брезгует — тот в зад.

И это жизнь? И этой жизни ради
влачить, как … , постылое житьё,
ходить испрашивать у каждой бляди,
как ей понравится моё в её глубинах битиё?

Да, я любил деваху не такую,
и вот она как птичка смылась в даль,
и я пишу и плакаю в сухую,
хоть всякое о Нине я слыхал.

Но сурово брови мы насупим,
и смолчим, и бросим ревновать
к прошлому, и в нынешнее вступим:
Нина — это не её кровать.

Я люблю тебя и, значит, всё в порядке,
ничего не думал, ничего не знал,
были мы влюбленные ребятки,
были мы жидовские цыплятки
и ходили писать на вокзал.

<1930-е>

АЛИК РИВИН