А завтра и послезавтра еще вот такое событие в Москве планируется. Обратите внимание (особенно социологи, конечно)!
Forwarded from Структура наносит ответный удар
Главное академическое событие осени
Напоминаю, что 27–28 сентября состоится конференция «Королевство пустых зеркал: социальные исследования социальных наук». Вот уже и готова окончательная программа! Будут именитые международные звезды, будут молодые исследователи, будет и ваш покорный слуга с докладом про переизобретение советского востоковедения в 1950–1970-е гг.
Супер-краткие F.A.Q.:
👍 Да, можно просто прийти в Шанинку и послушать, предварительно зарегистрировавшись и взяв паспорт.
✍️ Да, есть возможность присоединиться онлайн, но тоже надо заранее зарегистрироваться.
🤝 Да, будут доступны записи выступлений, но не сразу.
Всех с нетерпением ждем! До встречи на секциях!
Напоминаю, что 27–28 сентября состоится конференция «Королевство пустых зеркал: социальные исследования социальных наук». Вот уже и готова окончательная программа! Будут именитые международные звезды, будут молодые исследователи, будет и ваш покорный слуга с докладом про переизобретение советского востоковедения в 1950–1970-е гг.
Супер-краткие F.A.Q.:
👍 Да, можно просто прийти в Шанинку и послушать, предварительно зарегистрировавшись и взяв паспорт.
✍️ Да, есть возможность присоединиться онлайн, но тоже надо заранее зарегистрироваться.
🤝 Да, будут доступны записи выступлений, но не сразу.
Всех с нетерпением ждем! До встречи на секциях!
Мои товарищи, Артем и Алина Кондаковы, сняли фильм «После революции», настоящий гимн постсоветской левой меланхолии. Я еще формулирую свои мысли по поводу фильма, поэтому пока публикую его только с комментариями самого Артема (@irmm_catpwwt).
После революции (1)
Вот уже который месяц я бьюсь в попытках переформулировать то, что было уже изложено кинематографическим языком, в нечто вербальное и литературное.
Подобное начинание хоть и представляет собой действие крайне мучительное, но в то же самое время признаётся мной необходимым, ведь в ситуации, когда массы и искусство исторически разошлись, от последнего требуется совершить определенное усилие. Во-первых, нами должно двигать упрямое нежелание примитивизировать свою форму в погоне за общественным интересом, поскольку она напрочь нивелирует любую, даже самую незамысловатую эстетическую диалектику; во-вторых, мы обязаны избежать пренебрежения и презрения к зрителю. Кажется, эти принципы диаметрально противоположны и потому полноценно неисполнимы, однако, существует средство, способное объединить их в действующую парадигму. Это средство — диалог, ибо только он обладает дидактикой, способной организовать подлинное просвещение, которое не может не быть парадоксальным. Попытку инициировать такое соприкосновение я и обязан совершить в данном тексте, предваряющем ваш возможный просмотр моего фильма.
Вот уже который месяц я бьюсь в попытках переформулировать то, что было уже изложено кинематографическим языком, в нечто вербальное и литературное.
Подобное начинание хоть и представляет собой действие крайне мучительное, но в то же самое время признаётся мной необходимым, ведь в ситуации, когда массы и искусство исторически разошлись, от последнего требуется совершить определенное усилие. Во-первых, нами должно двигать упрямое нежелание примитивизировать свою форму в погоне за общественным интересом, поскольку она напрочь нивелирует любую, даже самую незамысловатую эстетическую диалектику; во-вторых, мы обязаны избежать пренебрежения и презрения к зрителю. Кажется, эти принципы диаметрально противоположны и потому полноценно неисполнимы, однако, существует средство, способное объединить их в действующую парадигму. Это средство — диалог, ибо только он обладает дидактикой, способной организовать подлинное просвещение, которое не может не быть парадоксальным. Попытку инициировать такое соприкосновение я и обязан совершить в данном тексте, предваряющем ваш возможный просмотр моего фильма.
После революции (2)
Мне видится необходимым заострить своё и ваше внимание на трех важных моментах.
Во-первых, каждый, кто начнет просмотр моего фильма, отметит тот факт, что форма моего киноязыка фрагментарна. Это не случайно. Объясняется это тем, что идеологически я принадлежу к числу тех авторов, что мыслят своё творчество в категориях реализма, причем брехтовского образца, в котором восприятие картины невозможно без учета контекста всех предпосылок формирования эстетической мысли: общественного устройства, классовой структуры, бытия в мире и так далее. Реалистическим можно назвать только такое кино, которое максимально честно выражает все предпосылки своего создания. Таким образом, исходя методологически из подобных оснований и в то же самое время живя в нашем абсолютно десолидаризированном, фрагментированом и просто-напросто одиноком обществе, я и не мог снять никакой другой фильм, кроме фрагментарного.
Во-вторых, в попытке определения значимости содержания я испытываю определенные затруднения. С одной стороны, содержание необходимо и важно, так как кино все еще имеет способность изменять общество, то есть политический потенциал. Но с другой стороны, вышеописанная фрагментарность, создает невозможность вычленения и артикуляции подлинной единицы смысла. Можно попытаться обобщить, представить весь фильм в целостности как некоторую единую систему, но тогда толкователь столкнется с тем, что у фильма нет ни начала, ни конца, а каждый новый кадр в лучшем случае оправдан лишь предыдущим. Тогда можно попытаться всмотреться в одну сцену — или даже в единственно взятый кадр — и увидеть там кинематографию, но кино безжалостно к моменту, и эта его особенность потеряется в попытке остановить время. Что бы вы ни выбрали, какую бы герменевтическую стратегию счета-за-одно не избрали, результат всегда будет один, и он будет неверный: вы всегда что-то будете упускать, а значит, вам потребуется новый подход. Вам придется смириться с этой, казалось бы, хаотичной множественностью, ведь только так можно увидеть в ней истину и совершить революцию в искусстве, стерев границы между формой и содержанием, что так важно для подлинного реалистического акта.
Мне видится необходимым заострить своё и ваше внимание на трех важных моментах.
Во-первых, каждый, кто начнет просмотр моего фильма, отметит тот факт, что форма моего киноязыка фрагментарна. Это не случайно. Объясняется это тем, что идеологически я принадлежу к числу тех авторов, что мыслят своё творчество в категориях реализма, причем брехтовского образца, в котором восприятие картины невозможно без учета контекста всех предпосылок формирования эстетической мысли: общественного устройства, классовой структуры, бытия в мире и так далее. Реалистическим можно назвать только такое кино, которое максимально честно выражает все предпосылки своего создания. Таким образом, исходя методологически из подобных оснований и в то же самое время живя в нашем абсолютно десолидаризированном, фрагментированом и просто-напросто одиноком обществе, я и не мог снять никакой другой фильм, кроме фрагментарного.
Во-вторых, в попытке определения значимости содержания я испытываю определенные затруднения. С одной стороны, содержание необходимо и важно, так как кино все еще имеет способность изменять общество, то есть политический потенциал. Но с другой стороны, вышеописанная фрагментарность, создает невозможность вычленения и артикуляции подлинной единицы смысла. Можно попытаться обобщить, представить весь фильм в целостности как некоторую единую систему, но тогда толкователь столкнется с тем, что у фильма нет ни начала, ни конца, а каждый новый кадр в лучшем случае оправдан лишь предыдущим. Тогда можно попытаться всмотреться в одну сцену — или даже в единственно взятый кадр — и увидеть там кинематографию, но кино безжалостно к моменту, и эта его особенность потеряется в попытке остановить время. Что бы вы ни выбрали, какую бы герменевтическую стратегию счета-за-одно не избрали, результат всегда будет один, и он будет неверный: вы всегда что-то будете упускать, а значит, вам потребуется новый подход. Вам придется смириться с этой, казалось бы, хаотичной множественностью, ведь только так можно увидеть в ней истину и совершить революцию в искусстве, стерев границы между формой и содержанием, что так важно для подлинного реалистического акта.
После революции (3)
Разговор о третьем важном для моего кино моменте я хотел бы начать с цитаты.
«Простая крестьянка времен второй империи утверждает, что видела Деву. Её спрашивают, какая она. Бернадетт отвечает: «Не могу описать». Настоятельница и епископ показывают ей копии великих живописных полотен: Мадонну Рафаэля, Мурильо. Бернадетт каждый раз говорит: «Это не она». Очередь доходит до Мадонны из Камбре, иконы. И Бернадетт падает на колени. Ни движения, ни глубины, ни обмана. Святость».
Если попытаться определить образ будущего кино после провала проекта фильма-как-изображения, то в вышеприведенном отрывке оказывается артикулирована суть наших наработок: кинематограф всю свою историю оставался в конъюнктуре академической живописи, но теперь нам стоит обратить своё внимание на иконопись.
Икона не является святой сама по себе, иначе её почитание было бы идолопоклонничеством, точно так же она не способна изобразить святость, так как это невозможно ввиду невидимости последней. Отношения изображающей иконы и изображаемого святого проблематичнее и в то же самое время органичнее иерархизации первичного и вторичного, их скорее можно сравнить со сложной связью между поездами и вокзалами. И эта связь может помочь нам определить вектор развития кинематографа будущего, не вступающего в миметический конфликт с реальностью. Однако тут я должен признаться, что у меня нет всех ответов, и что работа над определением образа нового кино еще ведется, поэтому я способен лишь дать ориентир нашему движению: от обмана к истине, от фантазма к иконе, от конфликта с реальностью к взаимности.
https://www.youtube.com/watch?v=YxGvAaxuQOY&t=3282s
Разговор о третьем важном для моего кино моменте я хотел бы начать с цитаты.
«Простая крестьянка времен второй империи утверждает, что видела Деву. Её спрашивают, какая она. Бернадетт отвечает: «Не могу описать». Настоятельница и епископ показывают ей копии великих живописных полотен: Мадонну Рафаэля, Мурильо. Бернадетт каждый раз говорит: «Это не она». Очередь доходит до Мадонны из Камбре, иконы. И Бернадетт падает на колени. Ни движения, ни глубины, ни обмана. Святость».
Если попытаться определить образ будущего кино после провала проекта фильма-как-изображения, то в вышеприведенном отрывке оказывается артикулирована суть наших наработок: кинематограф всю свою историю оставался в конъюнктуре академической живописи, но теперь нам стоит обратить своё внимание на иконопись.
Икона не является святой сама по себе, иначе её почитание было бы идолопоклонничеством, точно так же она не способна изобразить святость, так как это невозможно ввиду невидимости последней. Отношения изображающей иконы и изображаемого святого проблематичнее и в то же самое время органичнее иерархизации первичного и вторичного, их скорее можно сравнить со сложной связью между поездами и вокзалами. И эта связь может помочь нам определить вектор развития кинематографа будущего, не вступающего в миметический конфликт с реальностью. Однако тут я должен признаться, что у меня нет всех ответов, и что работа над определением образа нового кино еще ведется, поэтому я способен лишь дать ориентир нашему движению: от обмана к истине, от фантазма к иконе, от конфликта с реальностью к взаимности.
https://www.youtube.com/watch?v=YxGvAaxuQOY&t=3282s
YouTube
После революции
tg: @irmm_catpwwt
Читать Альтюссера. В конце октября пройдет вот такая онлайн-конференция про Луи Альтюссера. Очень много интересных участников и тем. Очевидно, будет несколько стихийно складывающихся блоков: Альтюссер и диалектика, Альтюссер и психоанализ, Альтюссер и деконструкция. Я сам собираюсь рассказать о понимании истории в пост-альтюсерианской материалистической диалектике и очертить линии воображаемого спора между Аленом Бадью и Витторио Морфино. В общем, обратите внимание! (слушателям нужно будет зарегистрироваться): https://lacan.link/ru/events/reading-althusser
Время анонсов
Решил сделать небольшой дайджест анонсов от разных дружественных тг-каналов (отчасти подражая «Радио Любляна»).
1. Издательство «Эгалите» сделало интервью с Кьярой Боттичи, анархофеминистской мыслительницей. И сейчас ищет ресурсы для производства следующих видео. Дело важное и полезное, мне кажется.
https://yangx.top/editorial_egalite/2762
2. Школа политического письма от «После» объявляет набор на серию бесплатных онлайн-занятий. Список преподавателей очень впечатляющий (Будрайтскис, Симакова и другие). Я бы и сам походил на занятия, если бы была возможность.
https://yangx.top/poslemedia/493
3. И Сергей Коретко, один как целый клан, продолжает вести небесплатные онлайн-курсы. На этот раз по политической философии ХХ века. В общем, если Вы хотите узнать лево-консервативную альтернативу нынешнему положению вещей, то обратите внимание.
https://yangx.top/leftconservativenotes/480
Решил сделать небольшой дайджест анонсов от разных дружественных тг-каналов (отчасти подражая «Радио Любляна»).
1. Издательство «Эгалите» сделало интервью с Кьярой Боттичи, анархофеминистской мыслительницей. И сейчас ищет ресурсы для производства следующих видео. Дело важное и полезное, мне кажется.
https://yangx.top/editorial_egalite/2762
2. Школа политического письма от «После» объявляет набор на серию бесплатных онлайн-занятий. Список преподавателей очень впечатляющий (Будрайтскис, Симакова и другие). Я бы и сам походил на занятия, если бы была возможность.
https://yangx.top/poslemedia/493
3. И Сергей Коретко, один как целый клан, продолжает вести небесплатные онлайн-курсы. На этот раз по политической философии ХХ века. В общем, если Вы хотите узнать лево-консервативную альтернативу нынешнему положению вещей, то обратите внимание.
https://yangx.top/leftconservativenotes/480
Немецкая линия спасения
Внезапно обнаружил забавную вещь. У Ансельма Кифера есть довольно известная картина «Немецкая линия спасения». По сути, это пейзаж, который он написал во время поездки в Норвегию. Но самое главное в нем – это подпись, почти незаметная на доступной в интернете фотографии картины. Рядом с радугой Кифер пишет «Гегель-Фейербах-Маркс», а рядом с темной рекой – «Шопенгауэр-Ницше-Юнг-Хайдеггер». Казалось бы, он почти буквально иллюстрирует лукачевскую книжку про разрушение разума в немецкой философии. Но все же вряд ли Кифер, судя по его творчеству, мог испытывать сильные чувства к Лукачу, особенно послевоенному Лукачу-реалисту. И вот, читая «Принцип надежды» Блоха. на глаза попадается такой (почти лукачевский) фрагмент: «Фейербах находится на немецкой линии спасения, ведущей от Гегеля к Марксу, в то время как немецкая линия катастрофы ведет от Шопенгауэра к Ницше и его наследникам». Таким образом, картина Кифера оказывается не просто иллюстрацией, а цитатой из Блоха. Странно, но это никак не упоминается в англоязычном интернете. По крайней мере, у меня не получилось ничего найти. Зато выяснилось, что в последние годы Кифер сделал выставку про «Золотой век», вдохновляясь утопической философией Блоха. То есть: связь между ними существует довольно серьезная. В этом смысле интересно будет посмотреть на работы Кифера как на своеобразное воплощение блохианской эстетики во второй половине ХХ века.
Внезапно обнаружил забавную вещь. У Ансельма Кифера есть довольно известная картина «Немецкая линия спасения». По сути, это пейзаж, который он написал во время поездки в Норвегию. Но самое главное в нем – это подпись, почти незаметная на доступной в интернете фотографии картины. Рядом с радугой Кифер пишет «Гегель-Фейербах-Маркс», а рядом с темной рекой – «Шопенгауэр-Ницше-Юнг-Хайдеггер». Казалось бы, он почти буквально иллюстрирует лукачевскую книжку про разрушение разума в немецкой философии. Но все же вряд ли Кифер, судя по его творчеству, мог испытывать сильные чувства к Лукачу, особенно послевоенному Лукачу-реалисту. И вот, читая «Принцип надежды» Блоха. на глаза попадается такой (почти лукачевский) фрагмент: «Фейербах находится на немецкой линии спасения, ведущей от Гегеля к Марксу, в то время как немецкая линия катастрофы ведет от Шопенгауэра к Ницше и его наследникам». Таким образом, картина Кифера оказывается не просто иллюстрацией, а цитатой из Блоха. Странно, но это никак не упоминается в англоязычном интернете. По крайней мере, у меня не получилось ничего найти. Зато выяснилось, что в последние годы Кифер сделал выставку про «Золотой век», вдохновляясь утопической философией Блоха. То есть: связь между ними существует довольно серьезная. В этом смысле интересно будет посмотреть на работы Кифера как на своеобразное воплощение блохианской эстетики во второй половине ХХ века.
Dialektikstreit
Владислав Сарычев написал серию текстов после своей лекции в Питере в рамках нашей товарищеской полемики. Мои ответные реплики тоже в ближайшее время появятся, конечно.
1 часть: https://yangx.top/gegelnegogol/1041
2 часть: https://yangx.top/gegelnegogol/1042
3 часть: https://yangx.top/gegelnegogol/1043
4 часть: https://yangx.top/gegelnegogol/1044
Владислав Сарычев написал серию текстов после своей лекции в Питере в рамках нашей товарищеской полемики. Мои ответные реплики тоже в ближайшее время появятся, конечно.
1 часть: https://yangx.top/gegelnegogol/1041
2 часть: https://yangx.top/gegelnegogol/1042
3 часть: https://yangx.top/gegelnegogol/1043
4 часть: https://yangx.top/gegelnegogol/1044
На несостоятельность опереться
Начнем с самой простой точки, с которой начинается наше теоретическое расхождение. Мы с Владиславом одинаково настаиваем на необходимости для диалектической мысли опираться на нечто абсолютное. Отсюда наше общее недоверие к субъективистской ориентации в философии (критика фихтеанства Бакунина, пожалуй, самая сильная для меня часть первого тома «Искателей Абсолюта»). Однако, видимо в отличие от Владислава, я считаю это абсолютное основание очень шатким и непрочным. В каком-то смысле само это основание требует поддержки от опирающегося на него субъекта. Собственно, от этого расхождения идут и все последующие: в понимании связи логики и истории философии, в понимании «снятия» философии и перехода к практике и т.д.
Возьмем простой пример из гегелевской философии. Гегель, конечно, говорит о том, что его Логика существует до возникновения мира. Но все дело в том, что до этого возникновения гегелевская Логика остается «царством теней». Иными словами, внемирная Логика сама по себе является несущественной. Действительность, «плоть и кровь» она обретает только в трудном процессе собственного воплощения. Более того, само это воплощение оказывается крайне проблематичным: сначала логическая Идея воплощается в природе, которая страдает от того, что не помнит собственного идеального происхождения. И лишь затем, в одиссее духа, связанной для Гегеля с человеческой историей и культурой, эта Идея преодолевает пассивность и инертность природы, обретая, наконец, подлинную существенность.
Даже в таком догматичном изложении видна важная особенность диалектического мышления. Если Абсолют и существует, то он вынужден воплощаться в «превращенных формах», из которых ему потом приходится долго выпутываться. Конечно, в этом есть своя трагичность: в эпистемологической перспективе, в частности, трагедия состоит в невозможности интеллектуальной интуиции, отсутствии прямого доступа к Абсолюту. Тем не менее, благодаря этой трагичности даже «превращенные формы», ошибки, видимости и иллюзии, становятся моментами на пути к Абсолюту.
Конечно, можно сказать, что этот долгий путь к Абсолюту через работу над ошибками свойственен только нашей конечной и ограниченной рефлексии. Но это все же было бы непониманием подлинного прорыва, совершаемого Гегелем. В конечном счете, согласно Гегелю, это не просто мы ищем путь к Абсолюту через его «превращенные формы», этот путь ищет также сам Абсолют. Без процесса, без пути к самому себе Абсолют становится абстрактным и несущественным «царством теней». К сожалению, именно этот момент чаще всего упускается в марксистских версиях материалистической диалектики, снова делающих из Абсолюта прочное основание, неважно с помощью законов развития материи или мессианского субъекта-объекта истории.
Начнем с самой простой точки, с которой начинается наше теоретическое расхождение. Мы с Владиславом одинаково настаиваем на необходимости для диалектической мысли опираться на нечто абсолютное. Отсюда наше общее недоверие к субъективистской ориентации в философии (критика фихтеанства Бакунина, пожалуй, самая сильная для меня часть первого тома «Искателей Абсолюта»). Однако, видимо в отличие от Владислава, я считаю это абсолютное основание очень шатким и непрочным. В каком-то смысле само это основание требует поддержки от опирающегося на него субъекта. Собственно, от этого расхождения идут и все последующие: в понимании связи логики и истории философии, в понимании «снятия» философии и перехода к практике и т.д.
Возьмем простой пример из гегелевской философии. Гегель, конечно, говорит о том, что его Логика существует до возникновения мира. Но все дело в том, что до этого возникновения гегелевская Логика остается «царством теней». Иными словами, внемирная Логика сама по себе является несущественной. Действительность, «плоть и кровь» она обретает только в трудном процессе собственного воплощения. Более того, само это воплощение оказывается крайне проблематичным: сначала логическая Идея воплощается в природе, которая страдает от того, что не помнит собственного идеального происхождения. И лишь затем, в одиссее духа, связанной для Гегеля с человеческой историей и культурой, эта Идея преодолевает пассивность и инертность природы, обретая, наконец, подлинную существенность.
Даже в таком догматичном изложении видна важная особенность диалектического мышления. Если Абсолют и существует, то он вынужден воплощаться в «превращенных формах», из которых ему потом приходится долго выпутываться. Конечно, в этом есть своя трагичность: в эпистемологической перспективе, в частности, трагедия состоит в невозможности интеллектуальной интуиции, отсутствии прямого доступа к Абсолюту. Тем не менее, благодаря этой трагичности даже «превращенные формы», ошибки, видимости и иллюзии, становятся моментами на пути к Абсолюту.
Конечно, можно сказать, что этот долгий путь к Абсолюту через работу над ошибками свойственен только нашей конечной и ограниченной рефлексии. Но это все же было бы непониманием подлинного прорыва, совершаемого Гегелем. В конечном счете, согласно Гегелю, это не просто мы ищем путь к Абсолюту через его «превращенные формы», этот путь ищет также сам Абсолют. Без процесса, без пути к самому себе Абсолют становится абстрактным и несущественным «царством теней». К сожалению, именно этот момент чаще всего упускается в марксистских версиях материалистической диалектики, снова делающих из Абсолюта прочное основание, неважно с помощью законов развития материи или мессианского субъекта-объекта истории.
Эстафетная палочка духа
К предыдущему.
Также наше важное расхождение с Владиславом касается понимания истории. Владислав, говоря о необходимом снятии философии в практике, воспроизводит классический гегельянско-марксистский ход, предполагающий существование иерархии «форм сознания» на пути к Абсолюту. Так в «Феноменологии духа» философия, поскольку она представляет собой абсолютное знание, возвышается над религией, политикой и наукой, снимает их, превращая в свои собственные моменты. В классическом марксизме гегелевская иерархия «форм сознания» сохраняется, но теперь уже сама философия должна быть снята и завершена в революционной преобразующей деятельности. Отсюда берется вся эта риторика конца (конца философии, истории, политики и т.д.). Правда, если в философии второй половины ХХ века эта риторика приобретает «апокалиптический тон», как сказал бы Деррида, то у Владислава и других классических гегельянцев-марксистов она, скорее, оказывается триумфалистской. "Мы уже обладаем полнотой истины в философии, остается только осуществить ее на практике!"
Меня, конечно, отчасти смущает во всех этих рассуждениях нарциссизм, свойственный и философам, и марксистам. По большому счету Гегель исходит из мысли, что все философы писали свои книги только для того, чтобы он сам мог поставить в них точку. Точно также вся история освободительной борьбы как будто бы подытоживается Марксом (Лениным, Мао и так далее), делая ее предшествующие моменты несущественными. Особенно этот нарциссизм проявляется в гегелевской философии истории, в которой греки передают эстафетную палочку духа немцам, а все остальные народы становятся в лучшем случае передаточными пунктами в этой эстафете, а в худшем - вообще не имеют никакого значения.
Сомнение в нарциссических схемах подобного рода, тем не менее, не должно вести к отказу от того, чтобы осмыслять историю диалектически. Более того, момент завершения, обретения полноты бытия, нельзя полностью отбрасывать. Но я сам понимаю диалектическую историю в рамках логики периодизации, связанной со сменой эпох, а не со сменой одних (теоретических) практик другими. Иными словами, это не философия вообще снимает религию, а немецкая спекулятивная диалектика, выявляя внутреннюю истину христианства, преодолевает те ограничения, которые до этого было свойственны поздней неоплатонической философии, немецкой мистике и нововременному пантеизму. Точно также возникновение марксизма становится одним из решающих моментов в развитии освободительного движения, показывая путь выхода из внутренних тупиков эпохи после Французской революции. Однако не живем ли мы сами сейчас в эпоху, когда внутренний кризис марксизма (и гегелевской диалектики) требует новых, как философских, так и политических шагов?
Таким образом, диалектическая мысль подводит своеобразный итог эпохе, неважно философской или политической, ставит в ней точку. Тем не менее, такое завершение никогда не является окончательным решением. Оно не устраняет проблему, а изменяет ее постановку, тем самым, помогая выйти из исторических тупиков, свойственных эпохе. И, тем самым, порождает новые антагонизмы. Можно лишь надеяться, что общее движение истории со всеми ее кризисами, откатами назад и завихрениями, остается прогрессивным. Но никаких онтологических гарантий этого не существует. В данном случае все уже зависит от субъекта, а не от Абсолюта.
К предыдущему.
Также наше важное расхождение с Владиславом касается понимания истории. Владислав, говоря о необходимом снятии философии в практике, воспроизводит классический гегельянско-марксистский ход, предполагающий существование иерархии «форм сознания» на пути к Абсолюту. Так в «Феноменологии духа» философия, поскольку она представляет собой абсолютное знание, возвышается над религией, политикой и наукой, снимает их, превращая в свои собственные моменты. В классическом марксизме гегелевская иерархия «форм сознания» сохраняется, но теперь уже сама философия должна быть снята и завершена в революционной преобразующей деятельности. Отсюда берется вся эта риторика конца (конца философии, истории, политики и т.д.). Правда, если в философии второй половины ХХ века эта риторика приобретает «апокалиптический тон», как сказал бы Деррида, то у Владислава и других классических гегельянцев-марксистов она, скорее, оказывается триумфалистской. "Мы уже обладаем полнотой истины в философии, остается только осуществить ее на практике!"
Меня, конечно, отчасти смущает во всех этих рассуждениях нарциссизм, свойственный и философам, и марксистам. По большому счету Гегель исходит из мысли, что все философы писали свои книги только для того, чтобы он сам мог поставить в них точку. Точно также вся история освободительной борьбы как будто бы подытоживается Марксом (Лениным, Мао и так далее), делая ее предшествующие моменты несущественными. Особенно этот нарциссизм проявляется в гегелевской философии истории, в которой греки передают эстафетную палочку духа немцам, а все остальные народы становятся в лучшем случае передаточными пунктами в этой эстафете, а в худшем - вообще не имеют никакого значения.
Сомнение в нарциссических схемах подобного рода, тем не менее, не должно вести к отказу от того, чтобы осмыслять историю диалектически. Более того, момент завершения, обретения полноты бытия, нельзя полностью отбрасывать. Но я сам понимаю диалектическую историю в рамках логики периодизации, связанной со сменой эпох, а не со сменой одних (теоретических) практик другими. Иными словами, это не философия вообще снимает религию, а немецкая спекулятивная диалектика, выявляя внутреннюю истину христианства, преодолевает те ограничения, которые до этого было свойственны поздней неоплатонической философии, немецкой мистике и нововременному пантеизму. Точно также возникновение марксизма становится одним из решающих моментов в развитии освободительного движения, показывая путь выхода из внутренних тупиков эпохи после Французской революции. Однако не живем ли мы сами сейчас в эпоху, когда внутренний кризис марксизма (и гегелевской диалектики) требует новых, как философских, так и политических шагов?
Таким образом, диалектическая мысль подводит своеобразный итог эпохе, неважно философской или политической, ставит в ней точку. Тем не менее, такое завершение никогда не является окончательным решением. Оно не устраняет проблему, а изменяет ее постановку, тем самым, помогая выйти из исторических тупиков, свойственных эпохе. И, тем самым, порождает новые антагонизмы. Можно лишь надеяться, что общее движение истории со всеми ее кризисами, откатами назад и завихрениями, остается прогрессивным. Но никаких онтологических гарантий этого не существует. В данном случае все уже зависит от субъекта, а не от Абсолюта.
Они назовут это блюз
Отчасти к предыдущему.
Ну и, конечно, очень важен вопрос стиля. Владислав рассказывал, что помнит моменты, когда прочитал «Науку логики» и послушал Black Sabbat. Поэтому, думаю, он и гегельянский марксизм воспринимает в качестве своеобразного теоретического аналога классического рока. Я же прекрасно помню тот момент, когда впервые послушал группу Godspeed Your! Black Emperor. Произошло это почти случайно. Я включил CD-болванку, записанную моим лучшим другом, с которым жизнь потом нас радикально развела. Ирония заключается в том, что на болванке было написано «блюз». Но вместо блюза заиграл еще не вышедший в этот момент в тираж канадский анархо-апокалиптический пост-рок. И, учитывая мою эстетическую мегаломанию, подействовал он моментально. Так что один из визуальных образов Godspeed Your! Black Emperor оказался в результате на «аватарке» этого канала. Примерно в то же время я прочитал книжку Бадью «Делез. Шум бытия». Кажется, я тогда просто искал побольше википедийной информации о Делезе, но в итоге понял, что и сегодня можно заниматься чистой философией со всей ее красотой и строгостью.
У Godspeed Your! Black Emperor недавно вышел новый альбом, но лучше, наверное, послушать что-то старое, оказавшее вильное воздействие когда-то.
https://www.youtube.com/watch?v=2c9TyeKnGGk
Отчасти к предыдущему.
Ну и, конечно, очень важен вопрос стиля. Владислав рассказывал, что помнит моменты, когда прочитал «Науку логики» и послушал Black Sabbat. Поэтому, думаю, он и гегельянский марксизм воспринимает в качестве своеобразного теоретического аналога классического рока. Я же прекрасно помню тот момент, когда впервые послушал группу Godspeed Your! Black Emperor. Произошло это почти случайно. Я включил CD-болванку, записанную моим лучшим другом, с которым жизнь потом нас радикально развела. Ирония заключается в том, что на болванке было написано «блюз». Но вместо блюза заиграл еще не вышедший в этот момент в тираж канадский анархо-апокалиптический пост-рок. И, учитывая мою эстетическую мегаломанию, подействовал он моментально. Так что один из визуальных образов Godspeed Your! Black Emperor оказался в результате на «аватарке» этого канала. Примерно в то же время я прочитал книжку Бадью «Делез. Шум бытия». Кажется, я тогда просто искал побольше википедийной информации о Делезе, но в итоге понял, что и сегодня можно заниматься чистой философией со всей ее красотой и строгостью.
У Godspeed Your! Black Emperor недавно вышел новый альбом, но лучше, наверное, послушать что-то старое, оказавшее вильное воздействие когда-то.
https://www.youtube.com/watch?v=2c9TyeKnGGk
YouTube
Godspeed You! Black Emperor - Slow Riot for New Zerø Kanada
Godspeed You! Black Emperor
Slow Riot for New Zerø Kanada
© GY!BE / Constellation
1. Moya (0:00 - 10:51)
2. Blaise Bailey Finnegan III (10:51 - 28:36)
Slow Riot for New Zerø Kanada
© GY!BE / Constellation
1. Moya (0:00 - 10:51)
2. Blaise Bailey Finnegan III (10:51 - 28:36)
Джеймисон и метод. Очень хороший мемориальный текст Франка Руды о Джеймисоне на и-флаксе. На русский перевели довольно много некрологов, в которых рассказывали о Джеймисоне как о человеке и преподавателе. Все это, конечно, очень важно, но все же важность фигуры Джеймисона состоит, прежде всего, в том, что он пытается переизобрести диалектику как метод в современных условиях. Конечно, в центре его внимания находится диалектическая герменевтика, своеобразное искусство читать и интерпретировать тексты. Однако сам он расширяет область применения этого метода до всех феноменов культуры и социальной реальности. Я бы добавил, чуть-чуть усилив тенденцию, существующую у самого Джеймисона, - до бытия вообще. https://www.e-flux.com/notes/633672/always-jamesonize
e-flux
Always Jamesonize!
Frank Ruda on three operators of totalization in Fredric Jameson: rationalism, dialectics, and orientation.
Технофеодализм. Вся история вокруг Wildberries, сейчас находящаяся на стадии объявления кровной мести со стороны главы одной кавказской республики в адрес сенатора от другой, соседней кавказской республики, подсказывает, что "феодализм" в слове "технофеодолизм" не является только риторическим ходом или публицистическим преувеличением Варуфакиса. По крайней мере, на нашей отечественной почве.
Коллеги просят поделиться информацией. Завтра в Шанинке пройдет презентация перевода сиквела "Политической теологии" Шмитта. Как бы кто не относился к Шмитту, это довольно важное событие. На мой взгляд заключение этой книжки - один из самых захватывающих политико-теологических текстов прошлого столетия. Некоторое время назад я уже писал об этом подробнее. Поэтому здорово, что книжку перевели. Ну и, наконец, послушать Филиппова о Шмитте, тем более, о самой сердцевине его мышления, это всегда интересно. В общем, обратите внимание: https://yangx.top/gnosis_shop/311
Приятно, что девочки следят за нашими спорами с Владиславом Сарычевым. Даже если эти девочки существуют только в воображении уважаемого админа "радио Любляны", то все равно оно того стоит! (за мат извините, но в коммуникационной сети "интернет" такое бывает) https://yangx.top/radioljubljana/4206
Telegram
Radio Ljubljana 🍌
Телеология против децизионизма
Краткий комментарий по поводу происходящей сейчас конференции по Альтюссеру (пока все идет довольно бодро). Альтюссер ставит в 60-е годы важнейшую задачу: освобождение марксизма от левого гегельянства. Он постоянно нападает на Гегеля, но, пожалуй, его главным врагом является Фейербах. Иными словами, освободить материалистическую диалектику нужно не от Гегеля вообще, а от упрощенного и перевернутого гегельянства, которой через Фейербаха наследуется Марксом и классическим марксизмом. Проблема заключается в том, что Альтюссер в своей собственной попытке создания материалистической диалектики довольно быстро приходит в тупик. В частности, этот тупик связан с невозможностью адекватного соединения теории структурной причинности и теории интервенции в рамках одной системы. Используя гегелевские термины, система распадается на субстанцию и субъект. Поэтому дальше альтюссерианцы оказываются вынужденными сохранять верность своему учителю только в предательстве определенного рода.
Одна группа альтюссерианцев возвращается от Альтюссера к Гегелю и немецкому идеализму, пытаясь избавить их от чересчур упрощенной интерпретации. К этой группе можно отнести, Алена Бадью и Славоя Жижека. Предательство в их случае состоит в том, что вместе с немецким идеализмом они также восстанавливают в правах телеологию. Но теперь она перестает быть прямолинейной и эволюционно-прогрессивной. Вместо однонаправленного движения к будущему, мы теперь имеем дело с движением к будущему через ретроактивное исправление/изменение прошлого. Таким образом, история сохраняется, но в виде прерывистой серии точек, смысл которой может ретроактивно изменяться на каждом следующем шаге. Но, конечно, для того, чтобы сама эта серия существовала, необходимо некоторое трансисторическое абсолютное начало, задающая общую ориентацию в истории, и обретающее конкретное содержание в той или иной локальной ситуации. Такое продолжение альтюссерианства многими критикуется как избыточно экзистенциалистское и героическое. И в своих худших моментах Бадью и Жижек этой опасности не избегают: например, в противопоставлении субъекта истины и человеческого животного или в фетишизации влечения-к-смерти. Но в рамках пост-альтюссерианской материалистической диалектики с этим можно бороться, как с опасным уклоном.
А вот в другой попытке развивать «Альтюссера после Альтюссера» дело обстоит гораздо хуже. Опираясь на поздние тексты Альтюссера, т.н. алеаторный материализм, Витторио Морфино и его соратники связывают интерпретацию альтюссерианского наследия с синтезом Спинозы, атомизма и макиавеллистской политики. Место субстанции занимает пустота, дающая место онтологически негарантированной связности атрибутов/случайно соединившихся атомов. И дальше возникает две расходящихся линии интерпретации: либо пустота эсхатологически указывает на временность любой такой связности (отсюда надежды на конец капитализма), либо позволяет децизионистски настаивать на возможности выстраивать свою собственную связность. Как, в частности, в рассуждениях Макиавелли о единстве Италии. Если Бадью и Жижек делают ставку на наличие в политике «абсолютного содержания», то Морфино и его соратники видят в позднем Альтюссере онтологизацию реальной политики, постоянной борьбы за гегемонию без какого-то итога. Поэтому неудивительно, что между таким Альтюссером и шмиттеанством иногда выстраивают теоретический мост, как это делает в русскоязычном пространстве Сергей Ребров.
Краткий комментарий по поводу происходящей сейчас конференции по Альтюссеру (пока все идет довольно бодро). Альтюссер ставит в 60-е годы важнейшую задачу: освобождение марксизма от левого гегельянства. Он постоянно нападает на Гегеля, но, пожалуй, его главным врагом является Фейербах. Иными словами, освободить материалистическую диалектику нужно не от Гегеля вообще, а от упрощенного и перевернутого гегельянства, которой через Фейербаха наследуется Марксом и классическим марксизмом. Проблема заключается в том, что Альтюссер в своей собственной попытке создания материалистической диалектики довольно быстро приходит в тупик. В частности, этот тупик связан с невозможностью адекватного соединения теории структурной причинности и теории интервенции в рамках одной системы. Используя гегелевские термины, система распадается на субстанцию и субъект. Поэтому дальше альтюссерианцы оказываются вынужденными сохранять верность своему учителю только в предательстве определенного рода.
Одна группа альтюссерианцев возвращается от Альтюссера к Гегелю и немецкому идеализму, пытаясь избавить их от чересчур упрощенной интерпретации. К этой группе можно отнести, Алена Бадью и Славоя Жижека. Предательство в их случае состоит в том, что вместе с немецким идеализмом они также восстанавливают в правах телеологию. Но теперь она перестает быть прямолинейной и эволюционно-прогрессивной. Вместо однонаправленного движения к будущему, мы теперь имеем дело с движением к будущему через ретроактивное исправление/изменение прошлого. Таким образом, история сохраняется, но в виде прерывистой серии точек, смысл которой может ретроактивно изменяться на каждом следующем шаге. Но, конечно, для того, чтобы сама эта серия существовала, необходимо некоторое трансисторическое абсолютное начало, задающая общую ориентацию в истории, и обретающее конкретное содержание в той или иной локальной ситуации. Такое продолжение альтюссерианства многими критикуется как избыточно экзистенциалистское и героическое. И в своих худших моментах Бадью и Жижек этой опасности не избегают: например, в противопоставлении субъекта истины и человеческого животного или в фетишизации влечения-к-смерти. Но в рамках пост-альтюссерианской материалистической диалектики с этим можно бороться, как с опасным уклоном.
А вот в другой попытке развивать «Альтюссера после Альтюссера» дело обстоит гораздо хуже. Опираясь на поздние тексты Альтюссера, т.н. алеаторный материализм, Витторио Морфино и его соратники связывают интерпретацию альтюссерианского наследия с синтезом Спинозы, атомизма и макиавеллистской политики. Место субстанции занимает пустота, дающая место онтологически негарантированной связности атрибутов/случайно соединившихся атомов. И дальше возникает две расходящихся линии интерпретации: либо пустота эсхатологически указывает на временность любой такой связности (отсюда надежды на конец капитализма), либо позволяет децизионистски настаивать на возможности выстраивать свою собственную связность. Как, в частности, в рассуждениях Макиавелли о единстве Италии. Если Бадью и Жижек делают ставку на наличие в политике «абсолютного содержания», то Морфино и его соратники видят в позднем Альтюссере онтологизацию реальной политики, постоянной борьбы за гегемонию без какого-то итога. Поэтому неудивительно, что между таким Альтюссером и шмиттеанством иногда выстраивают теоретический мост, как это делает в русскоязычном пространстве Сергей Ребров.
Не знаю, какая за всем этим стоит драма. Но на сайте academia.edu некоторое время назад появился перевод книжки Лаклау и Муфф про гегемонию и социалистическую стратегию. Почему перевод не был опубликован? Почему переводчик именно сейчас выложил текст у себя в аккаунте? Непонятно. Судя по прилагающейся записке, перевод был сделан еще 7 лет назад. Тем не менее, все равно это большое событие. При всем моем скептическом отношении ко многим ее моментам - книжка этапная.
www.academia.edu
Эрнесто Лаклау и Шанталь Муфф. Гегемония и социалистическая стретегия. К радикальной демократической политике
«Гегемония и социалистическая стратегия» Лаклау и Муфф – без сомнения, одна из важнейших работ в области социальной и политической теории второй половины XX века. Это своего рода манифест постмарксизма – интеллектуального течения, вдохнувшего новую
Пожалуй, нет человека, который в видеоиграх разбирается меньше меня. Последний раз всерьез я играл в первой половине нулевых в военные стратегии и выигрывал "Спартаком" Лигу чемпионов в футбольном менеджере. Но вот коллеги-анархисты из "Эгалите" открывают открывают окно в этот немного странный для меня мир.