«Спустя час я стоял напротив Дома Фауста. Вернее, уже моего дома. Особняк чернел окнами, словно огромными паучьими глазами. Ухоженный, по крайней мере, снаружи, он притягивал, заставляя рассматривать вычурные барельефы, потемневшие от времени и оттого еще более мрачные. К особняку номер пятьсот два на Карловой площади слева и справа прижимались другие дома. Казалось, соседи Фаустова Дома совсем не рады такому обстоятельству: стыки стен, где заканчивалось одно строение и начиналось другое, почернели и пошли трещинами».

«Дахштайн», – прочитал я название, выбитое на металлической табличке трехэтажного здания. Не успел сделать и несколько шагов по расчищенной от снега дорожке, как двери услужливо распахнулись, и я поспешил войти...

Современные люстры, похожие на паучьи коконы, освещали мягкие ковры и антикварную мебель огромного внешним обликом отеля. Напротив стойки, возле входных дверей висело зеркало в отреставрированной старинной оправе. Просто зеркало. Кажется, рыжая перестала меня преследовать. Чуть дальше находились широкие двери. В метрах десяти от ресепшена блестели металлом створки лифта, а за ними – лестница из дерева. Тихо. Только винтажные часы дробью отсчитывали секунды. К стойке регистрации вышел администратор, приветливо сияя неестественно белыми зубами. В его облике чудилось странное несоответствие, словно что-то крылось за ширмой».

«Цокот острых каблуков эхом отдавался в ушах, а может, это стучало в такт мое сердце. Как такое возможно? Это она – проклятье из моих снов? Я жадно разглядывал ее, сравнивая с той, из зеркала. Выразительные янтарные глаза и бледная кожа. Точеные скулы, аккуратный маленький нос и упрямый подбородок, а губы… Губы выглядели порочно и слишком желанно: красиво очерченные, немного пухлые и подкрашенные блеском. Рыжие волнистые волосы, собранные в строгий пучок».

Пока Ян вел машину, иногда поворачивая голову в сторону Карла, бывший король Богемии смотрел на город, раскинувшийся под ними. Бурлящая Влтава несла свои воды с юга на север. Чудных форм дома гармонично сплетались в улицы и огибали шпили костелов, которые то тут, то там торчали иголками из-под черепичных рыжих крыш. Прага разрослась, дома уходили далеко за горизонт, а Пражский Град все так же высился над ними, охраняя людской покой.
Прага не зря получила свое имя – «порог».
Между добром и злом.
Между светом и тьмой.
Между небом и землей.
Последний бастион, который мог оградить людей от кровососов.