Жуковский из дворца возвращается на Мойку и старается успокоить Пушкина относительно участи Данзаса. Однако на самом деле, когда Жуковский сказал царю, что Пушкин просит за Данзаса, тот ответил:
«Я не могу переменить законного порядка, но сделаю все возможное».
Во время этого разговора император поручает Жуковскому после смерти Пушкина сразу опечатать его кабинет со всеми бумагами.
«Я не могу переменить законного порядка, но сделаю все возможное».
Во время этого разговора император поручает Жуковскому после смерти Пушкина сразу опечатать его кабинет со всеми бумагами.
1837 год
по старому стилю 28 января
/ 9 февраляДва часа дня.
К Пушкину приходит Владимир Даль, только что узнавший о дуэли.
«У Пушкина нашел я уже толпу в передней и в зале; страх ожидания пробегал по бледным лицам. Д-р Арендт и д-р Спасский пожимали плечами. Я подошел к болящему, он подал мне руку, улыбнулся и сказал: „Плохо, брат!” Я приблизился к одру смерти и не отходил от него до конца страшных суток. В первый раз сказал он мне ты, — я отвечал ему так же, и побратался с ним уже не для здешнего мира».
📝Из письма Тургенева:
«Есть тень надежды, но только тень, т.е. нет совершенной невозможности спасения. Он тих и иногда забывается».
К Пушкину приходит Владимир Даль, только что узнавший о дуэли.
«У Пушкина нашел я уже толпу в передней и в зале; страх ожидания пробегал по бледным лицам. Д-р Арендт и д-р Спасский пожимали плечами. Я подошел к болящему, он подал мне руку, улыбнулся и сказал: „Плохо, брат!” Я приблизился к одру смерти и не отходил от него до конца страшных суток. В первый раз сказал он мне ты, — я отвечал ему так же, и побратался с ним уже не для здешнего мира».
📝Из письма Тургенева:
«Есть тень надежды, но только тень, т.е. нет совершенной невозможности спасения. Он тих и иногда забывается».
1837 год
по старому стилю 28 января
/ 9 февраля«Весь... день Пушкин был довольно покоен; он часто призыват к себе жену; но разговаривать много не мог, ему это было трудно. Он говорил, что чувствует, как слабеет». (Из воспоминаний Данзаса).
1837 год
по старому стилю 28 января
/ 9 февраляВладимир Даль:
«К шести часам вечера болезнь приняла иной вид... пульс... стал полнее и тверже. В тоже время начал показываться небольшой общий жар. Вследствие полученных от д-ра Арендта наставлений, приставили мы с д-м Спасским 25 пиявок и в тоже время послали за Арендтом. Он приехал и одобрил распоряжение наше.
Больной наш твердою рукою сам ловил и припускал себе пиявки и неохотно позволял нам около себя копаться.
Пульс стал ровнее, реже и гораздо мягче; я ухватился, как утопленник, за соломинку, робким голосом провозгласил надежду и обманул было и себя и других — но ненадолго.
Пушкин заметил, что я был пободрее, взял меня за руку и спросил:
«Никого тут нет?»
Никого, отвечал я.
«Даль, скажи же мне правду, скоро ли я умру?»
«Мы за тебя надеемся, Пушкин», — сказал я, — право надеемся!
Он пожал мне крепко руку и сказал:
«Ну, спасибо!»
Но, по-видимому, он однажды только и обольстился моею надеждой: ни прежде, ни после этого он не верил ей, спрашивал нетерпеливо:
« Скоро ли конец?» — и прибавлял еще: «Пожалуйста, поскорее!»
Вяземский:
«Арендт, который видел много смертей на веку своем... отходил со слезами на глазах от постели его и говорил, что он никогда не видел ничего подобного. Такое терпение при таких страданиях!».
«К шести часам вечера болезнь приняла иной вид... пульс... стал полнее и тверже. В тоже время начал показываться небольшой общий жар. Вследствие полученных от д-ра Арендта наставлений, приставили мы с д-м Спасским 25 пиявок и в тоже время послали за Арендтом. Он приехал и одобрил распоряжение наше.
Больной наш твердою рукою сам ловил и припускал себе пиявки и неохотно позволял нам около себя копаться.
Пульс стал ровнее, реже и гораздо мягче; я ухватился, как утопленник, за соломинку, робким голосом провозгласил надежду и обманул было и себя и других — но ненадолго.
Пушкин заметил, что я был пободрее, взял меня за руку и спросил:
«Никого тут нет?»
Никого, отвечал я.
«Даль, скажи же мне правду, скоро ли я умру?»
«Мы за тебя надеемся, Пушкин», — сказал я, — право надеемся!
Он пожал мне крепко руку и сказал:
«Ну, спасибо!»
Но, по-видимому, он однажды только и обольстился моею надеждой: ни прежде, ни после этого он не верил ей, спрашивал нетерпеливо:
« Скоро ли конец?» — и прибавлял еще: «Пожалуйста, поскорее!»
Вяземский:
«Арендт, который видел много смертей на веку своем... отходил со слезами на глазах от постели его и говорил, что он никогда не видел ничего подобного. Такое терпение при таких страданиях!».
1837 год
по старому стилю 28 января
/ 9 февраляАлександр Тургенев:
«...в течение вечера как казалось, что Пушкину едва, едва легче; какая-то слабая надежда рождалась в сердце более, нежели в уме...».
Даль:
«Я налил и поднес ему рюмку касторового масла. «Что это?» — «Выпей, это хорошо будет, хотя, может быть, на вкус и дурно». — «Ну, давай», — выпил и сказал: «А, это касторовое масло?» — «Оно; да разве ты его знаешь?» — «Знаю, да зачем же оно плавает по воде? сверху масло, внизу вода!» — «Все равно, там (в желудке) перемешается». — «Ну, хорошо, и то правда».
В продолжение долгой, томительной ночи глядел я с душевным сокрушением на эту таинственную борьбу жизни и смерти...»
«...в течение вечера как казалось, что Пушкину едва, едва легче; какая-то слабая надежда рождалась в сердце более, нежели в уме...».
Даль:
«Я налил и поднес ему рюмку касторового масла. «Что это?» — «Выпей, это хорошо будет, хотя, может быть, на вкус и дурно». — «Ну, давай», — выпил и сказал: «А, это касторовое масло?» — «Оно; да разве ты его знаешь?» — «Знаю, да зачем же оно плавает по воде? сверху масло, внизу вода!» — «Все равно, там (в желудке) перемешается». — «Ну, хорошо, и то правда».
В продолжение долгой, томительной ночи глядел я с душевным сокрушением на эту таинственную борьбу жизни и смерти...»
1837 год
по старому стилю 28 января
/ 9 февраляЗаписка Одоевского:
«Карамзину, или Плетневу, или Далю.
Напиши одно слово: лучше или хуже. Несколько часов назад Арндт надеялся».
«Карамзину, или Плетневу, или Далю.
Напиши одно слово: лучше или хуже. Несколько часов назад Арндт надеялся».
1837 год
по старому стилю 28 января
/ 9 февраляДаль:
«Пушкин был так раздражен духовно и телесно, что в это утро отказался вовсе от предлагаемых пособий. Около полудня доктор Арендт дал ему несколько капель опия, что Пушкин принял с жадностию и успокоился. Перед этим принимал он уже extr. hyoscyami с. calomelano без видимого облегчения. После обеда и во всю ночь давали попеременно aq. laurocerasi и opium in pulv. с. calomel».
«Пушкин был так раздражен духовно и телесно, что в это утро отказался вовсе от предлагаемых пособий. Около полудня доктор Арендт дал ему несколько капель опия, что Пушкин принял с жадностию и успокоился. Перед этим принимал он уже extr. hyoscyami с. calomelano без видимого облегчения. После обеда и во всю ночь давали попеременно aq. laurocerasi и opium in pulv. с. calomel».
1837 год
по старому стилю 28 января
/ 9 февраляДаль:
«...уже с полуночи и в особенности к утру общее изнеможение взяло верх; пульс упадал с часу на час...»
«Почти всю ночь держал он меня за руку, почасту просил ложечку холодной воды, кусочек льду и всегда при этом управлялся своеручно — брал стакан сам с ближней полки, тер себе виски льдом, сам снимал и накладывал себе на живот припарки, и всегда еще приговаривая: „Вот и хорошо, и прекрасно!”...
Когда тоска и боль его одолевали, он крепился усильно, и на слова мои:
„Терпеть надо, любезный друг, делать нечего; но не стыдись боли своей, стонай, тебе будет легче”,
— отвечал отрывисто:
„Нет, не надо, жена услышит, и смешно же это, чтобы этот вздор меня пересилил!”»
«...уже с полуночи и в особенности к утру общее изнеможение взяло верх; пульс упадал с часу на час...»
«Почти всю ночь держал он меня за руку, почасту просил ложечку холодной воды, кусочек льду и всегда при этом управлялся своеручно — брал стакан сам с ближней полки, тер себе виски льдом, сам снимал и накладывал себе на живот припарки, и всегда еще приговаривая: „Вот и хорошо, и прекрасно!”...
Когда тоска и боль его одолевали, он крепился усильно, и на слова мои:
„Терпеть надо, любезный друг, делать нечего; но не стыдись боли своей, стонай, тебе будет легче”,
— отвечал отрывисто:
„Нет, не надо, жена услышит, и смешно же это, чтобы этот вздор меня пересилил!”»
1837 год
по старому стилю 28 января
/ 9 февраляДаль:
«В ночи на 29 он... спрашивал, например, который час? и на ответ мой снова спрашивал отрывисто и с расстановкою: «Долго ли мне так мучиться? пожалуйста, поскорее»...
Собственно, от боли страдал он, по словам его, не столько, как от чрезмерной тоски, что нужно приписать воспалению брюшной полости, а может быть, еще более воспалению больших венозных жил. «Ах, какая тоска! — восклицал он, когда припадок усиливался, — сердце изнывает!» Тогда просил он поднять его, поворотить или поправить подушку — и, не дав кончить того, останавливал обыкновенно словами: «Ну, так, так, хорошо; вот и прекрасно, и довольно, теперь очень хорошо!»
Вообще был он, по крайней мере в обращении со мною, послушен и поводлив, как ребенок, делал все, о чем я его просил.
«Кто у жены моей?» — спросил он между прочим. Я отвечал: много людей принимают в тебе участие, — зала и передняя полны. «Ну, спасибо, — отвечал он, — однако же поди, скажи жене, что все, слава богу, легко; а то ей там, пожалуй, наговорят».
«В ночи на 29 он... спрашивал, например, который час? и на ответ мой снова спрашивал отрывисто и с расстановкою: «Долго ли мне так мучиться? пожалуйста, поскорее»...
Собственно, от боли страдал он, по словам его, не столько, как от чрезмерной тоски, что нужно приписать воспалению брюшной полости, а может быть, еще более воспалению больших венозных жил. «Ах, какая тоска! — восклицал он, когда припадок усиливался, — сердце изнывает!» Тогда просил он поднять его, поворотить или поправить подушку — и, не дав кончить того, останавливал обыкновенно словами: «Ну, так, так, хорошо; вот и прекрасно, и довольно, теперь очень хорошо!»
Вообще был он, по крайней мере в обращении со мною, послушен и поводлив, как ребенок, делал все, о чем я его просил.
«Кто у жены моей?» — спросил он между прочим. Я отвечал: много людей принимают в тебе участие, — зала и передняя полны. «Ну, спасибо, — отвечал он, — однако же поди, скажи жене, что все, слава богу, легко; а то ей там, пожалуй, наговорят».
1837 год
по старому стилю 28 января
/ 9 февраляЖуковский:
«Я покинул его в 5 часов и через два часа возвратился. Видев, что ночь была довольно спокойна, я пошел к себе почти с надеждою, но, возвращаясь, нашел иное... пульс ослабел и начал упадать приметно; руки начали стыть. Он лежал с закрытыми глазами; иногда только подымал руки, чтобы взять льду и потереть им лоб».
«Я покинул его в 5 часов и через два часа возвратился. Видев, что ночь была довольно спокойна, я пошел к себе почти с надеждою, но, возвращаясь, нашел иное... пульс ослабел и начал упадать приметно; руки начали стыть. Он лежал с закрытыми глазами; иногда только подымал руки, чтобы взять льду и потереть им лоб».
1837 год
по старому стилю 29 января
/ 10 февраляИ.И. Панаев:
«В городе сделалось необыкновенное движение. На Мойке у Певческого моста (Пушкин жил тогда в первом этаже старинного дома княгини Волконской) не было ни прохода, ни проезда. Толпы народа и экипажи с утра до ночи осаждали дом; извозчиков нанимали, просто говоря: «к Пушкину», и извозчики везли прямо туда...».
Александр Тургенев:
«Весь город, дамы, дипломаты, авторы, знакомые и незнакомые наполняют комнаты, справляются об умирающем. Сени наполнены не смеющими взойти далее...»
По словам Данзаса, подъезд с утра был атакован публикой до такой степени, что пришлось обратиться в Преображенский полк с просьбой поставить у крыльца часовых и восстановить какой-нибудь порядок: густая масса собравшихся загораживала все пространство перед квартирой Пушкина, к крыльцу почти не было возможности проехать.
Конечно, далеко не все собравшиеся понимали значение Пушкина, да и просто до настоящего момента могли не знать его. Но стоящая у дома челядь, малограмотные мелкие купцы, не читающие мещане, видя искреннее горе студентов, родовитых дворян, искавших покровительства Пушкина молодых литераторов, тут же уясняли себе главное: сейчас на их глазах происходит большая, настоящая трагедия.
После смерти поэта полиция будет опасаться, чтобы в доме Геккерна отца, где живет и его сын, не было учинено погрома. Ходили также слухи о том, что в день похорон в нидерландском посольстве будут бить окна.
«В городе сделалось необыкновенное движение. На Мойке у Певческого моста (Пушкин жил тогда в первом этаже старинного дома княгини Волконской) не было ни прохода, ни проезда. Толпы народа и экипажи с утра до ночи осаждали дом; извозчиков нанимали, просто говоря: «к Пушкину», и извозчики везли прямо туда...».
Александр Тургенев:
«Весь город, дамы, дипломаты, авторы, знакомые и незнакомые наполняют комнаты, справляются об умирающем. Сени наполнены не смеющими взойти далее...»
По словам Данзаса, подъезд с утра был атакован публикой до такой степени, что пришлось обратиться в Преображенский полк с просьбой поставить у крыльца часовых и восстановить какой-нибудь порядок: густая масса собравшихся загораживала все пространство перед квартирой Пушкина, к крыльцу почти не было возможности проехать.
Конечно, далеко не все собравшиеся понимали значение Пушкина, да и просто до настоящего момента могли не знать его. Но стоящая у дома челядь, малограмотные мелкие купцы, не читающие мещане, видя искреннее горе студентов, родовитых дворян, искавших покровительства Пушкина молодых литераторов, тут же уясняли себе главное: сейчас на их глазах происходит большая, настоящая трагедия.
После смерти поэта полиция будет опасаться, чтобы в доме Геккерна отца, где живет и его сын, не было учинено погрома. Ходили также слухи о том, что в день похорон в нидерландском посольстве будут бить окна.
1837 год
по старому стилю 29 января
/ 10 февраляTelegram
Год с Пушкиным
Вчера прибыл «из разных губерний» Лев Алексеевич Перовский, вице-президент департамента уделов, родной брат недавно умершего Алексея Перовского (писавшего под псевдонимом Антония Погорельского).
Пушкин попросил Льва Алексеевича поговорить с княгиней…
Пушкин попросил Льва Алексеевича поговорить с княгиней…
Тургенев:
«Сегодня впустили в комнату жену, но он не знает, что она близ его кушетки, и недавно спросил, при ней, у Данзаса, думает ли он, что он сегодня умрет, прибавив: „Я думаю, по крайней мере желаю. Сегодня мне спокойнее и я рад, что меня оставляют в покое; вчера мне не давали покоя“».
«Сегодня впустили в комнату жену, но он не знает, что она близ его кушетки, и недавно спросил, при ней, у Данзаса, думает ли он, что он сегодня умрет, прибавив: „Я думаю, по крайней мере желаю. Сегодня мне спокойнее и я рад, что меня оставляют в покое; вчера мне не давали покоя“».
1837 год
по старому стилю 29 января
/ 10 февраляПетр Вяземский:
«Жену призывал он часто, но не позволял ей быть неотлучно при себе, потому что боялся в страданиях своих изменить себе, уверял ее, что ранен в ногу, и доктора по требованию его в том же ее удостоверяли».
Вера Вяземская, супруга Петра Вяземского:
«Слыша его любимые слова, произносимые с каким-то удовольствием, такие восклицания, как «Сусе Христе», — манера, которая поразила его в устах людей из простого народа и ·которую он себе усвоил с тех пор; видя все его чувства так хорошо сохранившимися, потому что он отлично узнавал походку тех, которые входили и выходили, вкус совершенно неизменившимся, голову совершенно ясную, было невозможно не предаваться некоторой надежде, которой не было уже более у людей понимающих.
В полдень я вошла в комнату. Одно колено у него было поднято, а рука заложена за голову. Печального выражения не было, и я себе сказала, что он проживет этот день. Движения его рук были очень судорожны.
Мой муж пробыл немного с ним и ушел, принужденный отправиться в департамент, чтобы предупредить начальство о причине своего отсутствия. Он боялся, что не найдет его более в живых. Предчувствия его оказались верными».
«Жену призывал он часто, но не позволял ей быть неотлучно при себе, потому что боялся в страданиях своих изменить себе, уверял ее, что ранен в ногу, и доктора по требованию его в том же ее удостоверяли».
Вера Вяземская, супруга Петра Вяземского:
«Слыша его любимые слова, произносимые с каким-то удовольствием, такие восклицания, как «Сусе Христе», — манера, которая поразила его в устах людей из простого народа и ·которую он себе усвоил с тех пор; видя все его чувства так хорошо сохранившимися, потому что он отлично узнавал походку тех, которые входили и выходили, вкус совершенно неизменившимся, голову совершенно ясную, было невозможно не предаваться некоторой надежде, которой не было уже более у людей понимающих.
В полдень я вошла в комнату. Одно колено у него было поднято, а рука заложена за голову. Печального выражения не было, и я себе сказала, что он проживет этот день. Движения его рук были очень судорожны.
Мой муж пробыл немного с ним и ушел, принужденный отправиться в департамент, чтобы предупредить начальство о причине своего отсутствия. Он боялся, что не найдет его более в живых. Предчувствия его оказались верными».
1837 год
по старому стилю 29 января
/ 10 февраляТургенев:
«Пушкин слабее и слабее... Надежды нет.
За час начался холод в членах.
Смерть быстро приближается; но умирающий сильно не страждет; он покойнее.
Жена подле него. Он беспрестанно берет ее за руку.
Александрина — плачет, но еще на ногах.
Жена — сила любви дает ей веру — когда уже нет надежды! — Она повторяет ему: „Tu vivras! [Ты будешь жить]”.
«Пушкин слабее и слабее... Надежды нет.
За час начался холод в членах.
Смерть быстро приближается; но умирающий сильно не страждет; он покойнее.
Жена подле него. Он беспрестанно берет ее за руку.
Александрина — плачет, но еще на ногах.
Жена — сила любви дает ей веру — когда уже нет надежды! — Она повторяет ему: „Tu vivras! [Ты будешь жить]”.
1837 год
по старому стилю 29 января
/ 10 февраляДаль:
«Пульс стал упадать и вскоре исчез вовсе, и руки начали стыть...
Бодрый дух все еще сохранял могущество свое; изредка только полудремота, забвенье на несколько секунд туманили мысли и душу. Тогда умирающий, несколько раз, подавал мне руку, сжимал и говорил: „Ну, подымай же меня, пойдем, да выше, выше, ну, пойдем”. Опамятовавшись, сказал он мне: „Мне было пригрезилось, что я с тобою лезу по этим книгам и полкам высоко — и голова закружилась”...
Немного погодя он опять, не раскрывая глаз, стал искать мою руку и, протянув ее, сказал: „Ну, пойдем же, пожалуйста, да вместе!”
Я подошел к В.А. Жуковскому и гр. Виельгорскому и сказал: отходит!»
«Пульс стал упадать и вскоре исчез вовсе, и руки начали стыть...
Бодрый дух все еще сохранял могущество свое; изредка только полудремота, забвенье на несколько секунд туманили мысли и душу. Тогда умирающий, несколько раз, подавал мне руку, сжимал и говорил: „Ну, подымай же меня, пойдем, да выше, выше, ну, пойдем”. Опамятовавшись, сказал он мне: „Мне было пригрезилось, что я с тобою лезу по этим книгам и полкам высоко — и голова закружилась”...
Немного погодя он опять, не раскрывая глаз, стал искать мою руку и, протянув ее, сказал: „Ну, пойдем же, пожалуйста, да вместе!”
Я подошел к В.А. Жуковскому и гр. Виельгорскому и сказал: отходит!»
1837 год
по старому стилю 29 января
/ 10 февраляЖуковский:
«Спокойное выражение лица его и твердость голоса обманули бедную жену; она вышла как просиявшая от радости лицом.
«Вот увидите, — сказала она доктору Спасскому, — он будет жив, он не умрет».
А в эту минуту уже начался последний процесс жизни. Я стоял вместе с графом Вьельгорским у постели его, в головах; сбоку стоял Тургенев. Даль шепнул мне:
«Отходит».
«Спокойное выражение лица его и твердость голоса обманули бедную жену; она вышла как просиявшая от радости лицом.
«Вот увидите, — сказала она доктору Спасскому, — он будет жив, он не умрет».
А в эту минуту уже начался последний процесс жизни. Я стоял вместе с графом Вьельгорским у постели его, в головах; сбоку стоял Тургенев. Даль шепнул мне:
«Отходит».
1837 год
по старому стилю 29 января
/ 10 февраляДаль:
«Друзья, ближние молча окружили изголовье отходящего; я, по просьбе его, взял его под мышки и приподнял повыше. Он вдруг будто проснулся, быстро раскрыл глаза, лицо его прояснилось, и он сказал:
«Кончена жизнь!»
Я не дослышал и спросил тихо:
«Что кончено?»
— «Жизнь кончена», — отвечал он внятно и положительно.
«Тяжело дышать, давит», — были последние слова его.
Всеместное спокойствие разлилось по всему телу; руки остыли по самые плечи, пальцы на ногах, ступни и колени также; отрывистое, частое дыхание изменялось более и более в медленное, тихое, протяжное; еще один слабый, едва заметный вздох...»
«Друзья, ближние молча окружили изголовье отходящего; я, по просьбе его, взял его под мышки и приподнял повыше. Он вдруг будто проснулся, быстро раскрыл глаза, лицо его прояснилось, и он сказал:
«Кончена жизнь!»
Я не дослышал и спросил тихо:
«Что кончено?»
— «Жизнь кончена», — отвечал он внятно и положительно.
«Тяжело дышать, давит», — были последние слова его.
Всеместное спокойствие разлилось по всему телу; руки остыли по самые плечи, пальцы на ногах, ступни и колени также; отрывистое, частое дыхание изменялось более и более в медленное, тихое, протяжное; еще один слабый, едва заметный вздох...»
1837 год
по старому стилю 29 января
/ 10 февраляДрузья, в день памяти Пушкина просим вас возложить цветы к памятнику поэта в вашем городе.
Напомним, что в Москве на территории Библиотеки-читальни имени А.С. Пушкина находится работа скульптора Владимира Домогацкого — бюст Александра Сергеевича Пушкина, установленный здесь в 1937 году, в год столетия его гибели.
Напомним, что в Москве на территории Библиотеки-читальни имени А.С. Пушкина находится работа скульптора Владимира Домогацкого — бюст Александра Сергеевича Пушкина, установленный здесь в 1937 году, в год столетия его гибели.
1837 год
по старому стилю 29 января
/ 10 февраляTelegram
Пушкинка
Актуальные новости и события одной из старейших библиотек Москвы — Библиотеки-читальни им. А.С. Пушкина
▷ Онлайн-запись на фотосессию: https://vk.com/app51715800_-52075796?ref=snippet_im
Администратор: @elizavettakr
▷ Онлайн-запись на фотосессию: https://vk.com/app51715800_-52075796?ref=snippet_im
Администратор: @elizavettakr