Посмотрела видео, где Пугачева ковыляет от гроба Горбачева к его семье. Ее немощную походку можно было бы не обсуждать, если бы с разрывом в несколько дней Пугачева не открывала шаловливо ножкой дверь в Россию. Сравнивая это движение и эту походку, понимаешь, насколько первое ей неорганично, придумано и демонстративно. Пугачева подходит к семье и разводит руками - хочет обнять. А те замешкались - не вполне ее узнают. Да что там, вся страна ее не узнаёт! Потому что последние годы эта семья нещадно молодила и фотошопила себя для соцсетей, и, кажется, окончательно поселилась в своей отфотошопленной реальности, из которой пытается комментировать реальную реальность. И мы видим что получается
Посмотрела пародию «Я узкий» комика Гудкова на песню «Я русский». Не поняла за что его штрафовать - ну, прав он, он - узкий. Захотела послушать первоисточник в исполнении Шамана - незнакомый мне певец. Но поняла, что уже слышала эту песню. Она в телефоне вместо гудка у многих в Мариуполе. Ее нам пела маленькая девочка, когда мы приезжали с горячим обедом на этой неделе.
«Зачем вы загрузили ее в телефон?» - спросила я у заведующей отделением пенсионного фонда (вы помните, мы им с плёнкой и генераторном помогли). «Мне нравится голос, и я - русская» - ответила она.
А о существовании узкого Гудкова люди в Мариуполе не знают. Так и пусть поёт - правду о себе.
«Зачем вы загрузили ее в телефон?» - спросила я у заведующей отделением пенсионного фонда (вы помните, мы им с плёнкой и генераторном помогли). «Мне нравится голос, и я - русская» - ответила она.
А о существовании узкого Гудкова люди в Мариуполе не знают. Так и пусть поёт - правду о себе.
23 февраля Анна не вернулась к детям в Мариуполь потому, что в сельской администрации ей сказали приходить 24 утром. Много лет Анна пыталась получить звание Матери Героини. Ей отказывали под разными предлогами, и сейчас был последний шанс – ее старшая дочь еще училась. 14-м году Анна была волонтером на референдуме за федерализацию. Когда-то у нее в доме работал строитель, Анна с ним сдружилась, и в 14-м он сообщил ей, что стал одним из организаторов референдума. «А бабушки все идут и идут голосовать за Россию, – сказал он. – Ходят плохо, и все равно идут».
– Они в основном и погибли, — перебила Анну я. – Мне ужасно думать о том, что они и погибли в феврале и марте.
Анна на это ничего не сказала, но продолжила свой рассказ. Она сама вызвалась подвозить бабушек к пунктам голосования. Людей, голосовавших за федерализацию, а в их понимании – за Россию – было много, и старых, и молодых.
Скоро в Мариуполь зашли ВСУ и «Азов» (признан террористическим). Они начали искать списки организаторов и нашли. «А мы до последнего надеялись, что не найдут, — сказала Анна. – Мы надеялись, что Россия нас спасет». Строителя задержали и увезли в мариупольский аэропорт, где без конца в течение долгих лет потом пытали и убивали людей – пророссийских или взятых в плен ополченцев. Пока жители Мариуполя не усвоили урока, не отказались от русского. «Не почувствовали себя рабами, — сказала Анна. – Они могли остановить нас на блок-посту и просто отнять машину под предлогом, что им нужней».
Строителя долго пытали. Его согласились отдать семье только за пять тысяч долларов. Семья не могла собрать таких денег. Те нашлись в последний момент – строителя уже вывели на расстрел. Анну трогать не стали, она не значилась в списках, но слухи о ней ходили. У нее пятеро детей, в школе их притесняли за мать, и ей приходилось переводить их из одной школы в другую. Особенно притесняли одного из ее сыновей – он никак не мог воспринять украинский язык и не мог заставить себя держать руку на груди при звуках гимна. Учителя писали, что он – дебил.
23 февраля Анна была в сельской администрации, и при ней сотрудница разговаривала с главой по телефону. «А архивы уже неделю как вывезены!» – сказала она. «Почему архивы вывозят?» – удивилась про себя Анна, и сразу вспомнила разговоры, которыми кипел Мариуполь – военные (а их в городе было много) говорили, что 8 марта будут наступать на Россию. Военная техника заезжала в город, но из него не выезжала. «Куда она девается? – с тревогой спрашивали люди. – Зачем город пичкают техникой и военными?».
Анна переночевала на хуторе, и утром 24 марта собралась в администрацию. Ей позвонила дочь и сказала, что город бомбят.
– Они все знали, — сказала мне Анна о сотрудниках администрации. – И архивы вывезли. Но нам не сообщали.
24-го утром Анна бросилась в Мариуполь, но дороги были уже перекрыты и заминированы. По телефону она руководила спуском четверых детей-подростков в подвал. Говорила, взять с собой одеяла, еду, воду, а главное – идти в подвал второго подъезда, но не четвертого. Во втором был сделан ремонт. Ее старшая дочь жила с молодым человеком и его родителями в другом конце города. В подвал спустились четверо младших.
В течение нескольких дней Анна была на связи с детьми, а потом связь прервалась. Анна провела несколько мучительных дней, пока кум не прислал ей фото ее полыхающего дома. «Надеюсь, твои не там» – написал он. «Там четверо моих» – ответила она, и упала на пол, завыла, а потом поняла, что сердце молчит.
Она села в машину и поехала
https://ahmedova.com/mat-geroinya/
– Они в основном и погибли, — перебила Анну я. – Мне ужасно думать о том, что они и погибли в феврале и марте.
Анна на это ничего не сказала, но продолжила свой рассказ. Она сама вызвалась подвозить бабушек к пунктам голосования. Людей, голосовавших за федерализацию, а в их понимании – за Россию – было много, и старых, и молодых.
Скоро в Мариуполь зашли ВСУ и «Азов» (признан террористическим). Они начали искать списки организаторов и нашли. «А мы до последнего надеялись, что не найдут, — сказала Анна. – Мы надеялись, что Россия нас спасет». Строителя задержали и увезли в мариупольский аэропорт, где без конца в течение долгих лет потом пытали и убивали людей – пророссийских или взятых в плен ополченцев. Пока жители Мариуполя не усвоили урока, не отказались от русского. «Не почувствовали себя рабами, — сказала Анна. – Они могли остановить нас на блок-посту и просто отнять машину под предлогом, что им нужней».
Строителя долго пытали. Его согласились отдать семье только за пять тысяч долларов. Семья не могла собрать таких денег. Те нашлись в последний момент – строителя уже вывели на расстрел. Анну трогать не стали, она не значилась в списках, но слухи о ней ходили. У нее пятеро детей, в школе их притесняли за мать, и ей приходилось переводить их из одной школы в другую. Особенно притесняли одного из ее сыновей – он никак не мог воспринять украинский язык и не мог заставить себя держать руку на груди при звуках гимна. Учителя писали, что он – дебил.
23 февраля Анна была в сельской администрации, и при ней сотрудница разговаривала с главой по телефону. «А архивы уже неделю как вывезены!» – сказала она. «Почему архивы вывозят?» – удивилась про себя Анна, и сразу вспомнила разговоры, которыми кипел Мариуполь – военные (а их в городе было много) говорили, что 8 марта будут наступать на Россию. Военная техника заезжала в город, но из него не выезжала. «Куда она девается? – с тревогой спрашивали люди. – Зачем город пичкают техникой и военными?».
Анна переночевала на хуторе, и утром 24 марта собралась в администрацию. Ей позвонила дочь и сказала, что город бомбят.
– Они все знали, — сказала мне Анна о сотрудниках администрации. – И архивы вывезли. Но нам не сообщали.
24-го утром Анна бросилась в Мариуполь, но дороги были уже перекрыты и заминированы. По телефону она руководила спуском четверых детей-подростков в подвал. Говорила, взять с собой одеяла, еду, воду, а главное – идти в подвал второго подъезда, но не четвертого. Во втором был сделан ремонт. Ее старшая дочь жила с молодым человеком и его родителями в другом конце города. В подвал спустились четверо младших.
В течение нескольких дней Анна была на связи с детьми, а потом связь прервалась. Анна провела несколько мучительных дней, пока кум не прислал ей фото ее полыхающего дома. «Надеюсь, твои не там» – написал он. «Там четверо моих» – ответила она, и упала на пол, завыла, а потом поняла, что сердце молчит.
Она села в машину и поехала
https://ahmedova.com/mat-geroinya/
Марина Ахмедова
Мать Героиня - Марина Ахмедова
23 февраля Анна не вернулась к детям в Мариуполь потому, что в сельской администрации ей сказали приходить 24 утром. Много лет Анна пыталась получить звание Матери Героини. Ей отказывали под разными предлогами, и сейчас был последний шанс – ее старшая дочь…
Журналист Иван Сафронов сегодня был приговорён к 22 годам заключения. Это очень большой срок. Не спорю с тем, что шпионаж в пользу другого государства или государств должен наказываться строго. Но именно из-за такого строгого наказания хотелось бы более ясного обоснования - в чем конкретно вина. Хоть что-нибудь, чтобы не было неясности. Неясности при таких великих сроках в обществе оставаться не должно. Она общество дезориентирует
Школа номер 61 Донецка выложила фотографию этого мальчика. Владислав Прядко, 14 лет. Пошёл 2 сентября с мамой в супермаркет «Обжора». Украина убила его европейским снарядом. Он умер в машине скорой помощи. Сегодня его похоронила бабушка. Мать в реанимации. Школа скорбит и выражает соболезнования. А что школа ещё может сказать?
Зашёл разговор среди своих - считаю ли я целесообразным отмену в Москве спектаклей режиссёров, высказавшихся против спецоперации.
Считаю. И целесообразным и единственно логичным. При том, что я понимаю - творчество должно развиваться вне оков. И если передать его в руки тех, кто конъюнктурно высказывается за спецоперацию, ничего хорошего из этого не выйдет. Для искусства. А для страны пока ничего хорошего не выйдет из обратного. Что перевесит - страна или театр? Страна.
И не может так быть, чтобы на фронте гибли и становились калеками наши солдаты, а в Москве ставили спектакли те, кто против них. А против них все те, кто поддержал Украину, Европу и Америку. Люди, которых бы удовлетворила жизнь в расчленённой России, где граждане рабски качали бы газ для Германии. Таким - все равно, главное - чтобы их личный достаток сохранился на том же уровне. Вот пусть дождутся, когда страна развалится, и начнут давать спектакли в государственных театрах, если и от тех что-нибудь останется. А пока такие люди и их творчество - это признак полумер, несерьёзного отношения к происходящему на фронте. А с полумерами России никогда не победить. Против неё сейчас - весь западный мир. Россия сейчас должна быть правильной, простой и ясной для своих граждан. Удаление спектаклей режиссёров, не подержавших свою страну - это попытка быть ясной.
И, в конце концов, будь режиссер гениальным, ему удалось бы зашифровать высказывание в с творчестве, а не бегать с ним по фейсбукам. Но такого гениального творчества у нас сейчас нет, и не допускать на сцену враждебную банальность - это в любом случае ничего не потерять. Но даже если бы было иначе, что перевесит - страна или театр? Страна
Считаю. И целесообразным и единственно логичным. При том, что я понимаю - творчество должно развиваться вне оков. И если передать его в руки тех, кто конъюнктурно высказывается за спецоперацию, ничего хорошего из этого не выйдет. Для искусства. А для страны пока ничего хорошего не выйдет из обратного. Что перевесит - страна или театр? Страна.
И не может так быть, чтобы на фронте гибли и становились калеками наши солдаты, а в Москве ставили спектакли те, кто против них. А против них все те, кто поддержал Украину, Европу и Америку. Люди, которых бы удовлетворила жизнь в расчленённой России, где граждане рабски качали бы газ для Германии. Таким - все равно, главное - чтобы их личный достаток сохранился на том же уровне. Вот пусть дождутся, когда страна развалится, и начнут давать спектакли в государственных театрах, если и от тех что-нибудь останется. А пока такие люди и их творчество - это признак полумер, несерьёзного отношения к происходящему на фронте. А с полумерами России никогда не победить. Против неё сейчас - весь западный мир. Россия сейчас должна быть правильной, простой и ясной для своих граждан. Удаление спектаклей режиссёров, не подержавших свою страну - это попытка быть ясной.
И, в конце концов, будь режиссер гениальным, ему удалось бы зашифровать высказывание в с творчестве, а не бегать с ним по фейсбукам. Но такого гениального творчества у нас сейчас нет, и не допускать на сцену враждебную банальность - это в любом случае ничего не потерять. Но даже если бы было иначе, что перевесит - страна или театр? Страна
Украина сбросила с беспилотника снаряд на крышу паспортного стола в Энергодаре, где выдавали российские паспорта. В Бердянске взорвали автомобиль коменданта. Это сегодня. И каждый день - взрывы, взрывные устройства в автомобилях, поджоги, убийства, разбрасывание мин над гражданскими. Это - примитивная партизанщина с сильными элементами террора, подходящего только примитивным исполнителям. А мы зачем-то все восемь лет с начала войны на Украине удивлялись слепоте запада - как же они не видят всего этого отпупления в национализме. А запад все видел, все понимал. Просто знал, что скоро ему понадобятся именно такие исполнители - с грязными руками, пустыми головами и с ненавистью в сердце
Федеральный канцлер ФРГ Шольц заявил, что Европейскому Союзу придётся противостоять России и Китаю, а потому надо расширить ЕС и принять в него Украину, Молдавию и Грузию. Он привёл так же длинное и мутное обоснование того, как вливание этих стран поможет противостоять российско-китайским вызовам. Но мы-то понимаем, что в противостоянии неизбежно сокращается количество населения. И не своих же европейцев первого уровня им сокращать. Любой войне кроме боевого оружия нужно боевое мясо. ЕС заблаговременно хочет принять в себя поставщиков боевого мяса. Ими будут Молдавия, Грузия и все та же Украина
В Европе в два, а где-то и в три раза взлетели цены на отопление. Но я бы не спешила глумиться над Европой. Мариуполь и Донецк тоже будут мёрзнуть. В Мариуполе в эксплуатацию будет сдан новый комплекс, но разве можно в него будет заселить всех, оставшихся без жилья? Никак. А в Донецке нет воды. Ее дают раз в шесть дней, она идёт желтая, тяжёлая, с примесями. Люди набирают ванны, и эти ванны тут же покрываются коричневым налетом. Пить такую воду нельзя. Люди выстраиваются в очереди за питьевой водой. Но стоять в них страшно - в городе постоянный обстрел. И нет никаких гарантий, что отопление будет. Нет воды, откуда же взяться отоплению? А в Москве отопление уже начали давать. Мы в тепле будем следить за развитием событий, все больше превращаясь в зрителей. Только в случае Европы мы будем смотреть комедию, а в случае Донбасса - трагедию
В Швейцарии будут штрафовать и сажать - на срок до трёх лет - тех, кто посмеет прогреть своё жилище выше, чем на 19 градусов. Использовать обогреватели - запрещено. Воду нагревать выше 60 градусов - нельзя. Сауны и бассейны должны быть отключены. Таков оскал европейских свобод и демократии. Стоило России прикрутить вентиль, как вся европейская повестка посыпалась будто карточный домик - экологичность, потепление, партия зелёных. Чувствую, после зимы останутся только самые живучие - ЛГБТ
Forwarded from Александр Ходаковский
На моём участке своя обстановка, и она требует решений и действий, - но всё наше - как и ваше - внимание приковано к тем направлениям, где противник сейчас демонстрирует повышенную активность.
Должен признать, что детального понимания обстановки нет - поступает информация, которая свидетельствует о высокой степени напряжения ситуации, о попытках противника потеснить нас, об удержании за собой инициативы... Не стану говорить, что происходящее - это лёгкая прогулка, и плевать мы хотели на все потуги противника, - но имею основания полагать, что харьковская активизация подкреплена не лучше, чем херсонская, и у неё есть все шансы выдохнуться в короткие сроки.
Я не устаю повторять, что это война вдолгую, и мы будем наблюдать разные картины на частном уровне, но глобально для украины ситуация не поменяется. Вчера американец Скот Риттер безапелляционно спросил меня: вы сейчас побеждаете, или проигрываете? Пришлось напомнить ему, бывалому военному, что в войне нет такого понятия, как "сейчас", применительно к финальному результату: можно выиграть бой, но проиграть сражение - и наоборот. Война - это не только "физика", но и "математика": можно просчитать, когда у наступающей стороны возникнет потребность в остановке для накопления ресурса, и попытаться нанести контрудар. Но это верно для обоих участников процесса: мы тоже можем произвести нехитрые вычисления и предпринять ответные шаги. И в обозримое время мы их предпримем.
Должен признать, что детального понимания обстановки нет - поступает информация, которая свидетельствует о высокой степени напряжения ситуации, о попытках противника потеснить нас, об удержании за собой инициативы... Не стану говорить, что происходящее - это лёгкая прогулка, и плевать мы хотели на все потуги противника, - но имею основания полагать, что харьковская активизация подкреплена не лучше, чем херсонская, и у неё есть все шансы выдохнуться в короткие сроки.
Я не устаю повторять, что это война вдолгую, и мы будем наблюдать разные картины на частном уровне, но глобально для украины ситуация не поменяется. Вчера американец Скот Риттер безапелляционно спросил меня: вы сейчас побеждаете, или проигрываете? Пришлось напомнить ему, бывалому военному, что в войне нет такого понятия, как "сейчас", применительно к финальному результату: можно выиграть бой, но проиграть сражение - и наоборот. Война - это не только "физика", но и "математика": можно просчитать, когда у наступающей стороны возникнет потребность в остановке для накопления ресурса, и попытаться нанести контрудар. Но это верно для обоих участников процесса: мы тоже можем произвести нехитрые вычисления и предпринять ответные шаги. И в обозримое время мы их предпримем.
Режиссёр Манский сейчас в бегах. На него нажаловался Михалков - за обвинение в краже. Ну вот, так бывает - наступает момент, когда за слова приходится отвечать.
В 2017 году я писала о Манском целый пост. В том году он продвигал на фестивале кино своей ученицы. Это была некто по фамилии Бубенец. Трейлер этого фильма вам бы очень понравился - там члены «Айдара» едут в машине с задержанным жителем Донбасса. У того - полотенце на голове. Его везут в подвал, над ним глумятся, а снимает все это действо - та самая «режиссер». Человек просит его не снимать, просит не снимать его документы, но режиссер его посылает. Посылает, хотя ему можно только в ужасе посочувствовать. А члены «Айдара» говорят ему, что она - оперативник. И я вас уверяю, для того, чтобы получить такое высокое звание, надо как-то не по-хорошему быть вхожей к этим националистическим товарищам.
Человека, над которым глумились, скорее всего, нет уже в живых. А, может, и есть. Да кто он такой - этот житель Донбасса - чтобы великие режиссёры его судьбой интересовались. Главное ведь не это, а искусство. В котором никакого искусства нет, но все ж.
Любой репортажник знает, как его присутствие моделирует ситуацию. Камера распаляет, на неё хочется показать себя петушиным орлом. Возможно, если бы не камера, несчастного вообще бы не задержали и не везли в машине вот так. Но о чем тогда снимать кино начинающему режиссеру из Москвы?
И вот это кино должно было быть показано в центре Москвы, в кинотеатре «Октябрь» в 17-м году, когда на Донбассе уже гибли люди. Двигал его Манский. И это - не первый раз, когда так называемый режиссер губил героев «кино». Я, по крайней мере, знаю ещё два ярких случая из его биографии. Но, кажется, в 22-м Немезида все-таки решилась разглядела этого ничтожного человека и обратить на него внимание. Пусть даже воплотившись в Михалкова.
А тот показ был сорван.
В 2017 году я писала о Манском целый пост. В том году он продвигал на фестивале кино своей ученицы. Это была некто по фамилии Бубенец. Трейлер этого фильма вам бы очень понравился - там члены «Айдара» едут в машине с задержанным жителем Донбасса. У того - полотенце на голове. Его везут в подвал, над ним глумятся, а снимает все это действо - та самая «режиссер». Человек просит его не снимать, просит не снимать его документы, но режиссер его посылает. Посылает, хотя ему можно только в ужасе посочувствовать. А члены «Айдара» говорят ему, что она - оперативник. И я вас уверяю, для того, чтобы получить такое высокое звание, надо как-то не по-хорошему быть вхожей к этим националистическим товарищам.
Человека, над которым глумились, скорее всего, нет уже в живых. А, может, и есть. Да кто он такой - этот житель Донбасса - чтобы великие режиссёры его судьбой интересовались. Главное ведь не это, а искусство. В котором никакого искусства нет, но все ж.
Любой репортажник знает, как его присутствие моделирует ситуацию. Камера распаляет, на неё хочется показать себя петушиным орлом. Возможно, если бы не камера, несчастного вообще бы не задержали и не везли в машине вот так. Но о чем тогда снимать кино начинающему режиссеру из Москвы?
И вот это кино должно было быть показано в центре Москвы, в кинотеатре «Октябрь» в 17-м году, когда на Донбассе уже гибли люди. Двигал его Манский. И это - не первый раз, когда так называемый режиссер губил героев «кино». Я, по крайней мере, знаю ещё два ярких случая из его биографии. Но, кажется, в 22-м Немезида все-таки решилась разглядела этого ничтожного человека и обратить на него внимание. Пусть даже воплотившись в Михалкова.
А тот показ был сорван.
Ирландский учитель немецкого языка Инок Берк. Посадили на неопределённый срок за то, что не выполнил требование директора и отказался называть небинарного ученика местоимением «они». Сослался на то, что это противоречит его совести и христианским убеждениям. Был отстранён школой от проведения уроков, но вернулся самовольно, за что и был взят под стражу. Наверное, только безумцы сегодня в Европе могут вслух говорить о совести.
Серегу я не сфотографировала и даже толком не запомнила как его зовут - Серегой или Сашкой. Поразило то, как его назвали соседи по палате - «одноразовым сапером». Все смеялись. Серега, превозмогая боль - ему оторвало ногу - тоже смеялся.
- А почему вы его так называете - одноразовым? - спросила я.
- А все саперы одноразовые, - ответили мне. - Они идут перед танками. У них процент выживаемости очень низкий.
Я посмотрела на Серегу. Я, конечно, его не сфотографировала, но я могу создать его фотографию словами. Это был парень двадцати, наверное, лет, коротко стриженый, с капризным - из-за боли - и потому немного детским лицом. Он не возражал против шуток и сам смеялся над ними. Но иногда я не понимала - ему смешно или больно.
- Я пятьдесят метров до укропов не дошёл, - обратился ко мне с серьёзным видом Серега. - Мне надо было аккуратно зайти к ним и выйти, и пацанов завести. Они там уже блиндаж поставили и пушку, а я пятьдесят метров не дошёл. А надо было аккуратно зайти и выйти.
Он много раз повторил эти слова - «зайти и выйти» - как будто случившееся можно перемотать как кино. Зайти на двух здоровых ногах и выйти - на них же.
- Но ты подрываешься на мине - бах - и все, - дополнил он.
Серега попытался бежать - без ноги. И какое-то время шок был столь велик, что он бежал. А потом сел и закурил. Потом полз. Полз, полз. Полз, полз. Полз, полз. Полз, полз. Эти слова он тоже сказал много раз, словно и это видел как кино, и оно заело.
- И дополз до пацанов. Ещё закурил. Сигареты меня спасли.
В палате с Серегой все были такими. И сейчас меня мучают сомнения - ведь его могли звать и Игорем, я слышала и это имя, но как звать сапера не спросила. Хотя, если у меня нет фотографии, то и не имеет значения, как его зовут - у всех в палате, у всех саперов вообще, получивших ранение в этой спецоперации, будет такая история. По крайней мере, сильно похожая.
- Он - одноразовый, - ещё сказал кто-то с жалостью в голосе.
- Мы идём перед танками, - согласился Серёга. - У меня был приказ. Я мог бы дойти, но не дошёл.
Ещё что я знаю о Сереге - это то, что он сирота. У него есть сестра, ну и все. А имени его я не спросила, может, потому, что постаралась уйти из палаты раньше, чем раненые поняли бы - я вижу, что действие обезболивающего кончается, и за смехом и шутками прячется сильная боль.
- А почему вы его так называете - одноразовым? - спросила я.
- А все саперы одноразовые, - ответили мне. - Они идут перед танками. У них процент выживаемости очень низкий.
Я посмотрела на Серегу. Я, конечно, его не сфотографировала, но я могу создать его фотографию словами. Это был парень двадцати, наверное, лет, коротко стриженый, с капризным - из-за боли - и потому немного детским лицом. Он не возражал против шуток и сам смеялся над ними. Но иногда я не понимала - ему смешно или больно.
- Я пятьдесят метров до укропов не дошёл, - обратился ко мне с серьёзным видом Серега. - Мне надо было аккуратно зайти к ним и выйти, и пацанов завести. Они там уже блиндаж поставили и пушку, а я пятьдесят метров не дошёл. А надо было аккуратно зайти и выйти.
Он много раз повторил эти слова - «зайти и выйти» - как будто случившееся можно перемотать как кино. Зайти на двух здоровых ногах и выйти - на них же.
- Но ты подрываешься на мине - бах - и все, - дополнил он.
Серега попытался бежать - без ноги. И какое-то время шок был столь велик, что он бежал. А потом сел и закурил. Потом полз. Полз, полз. Полз, полз. Полз, полз. Полз, полз. Эти слова он тоже сказал много раз, словно и это видел как кино, и оно заело.
- И дополз до пацанов. Ещё закурил. Сигареты меня спасли.
В палате с Серегой все были такими. И сейчас меня мучают сомнения - ведь его могли звать и Игорем, я слышала и это имя, но как звать сапера не спросила. Хотя, если у меня нет фотографии, то и не имеет значения, как его зовут - у всех в палате, у всех саперов вообще, получивших ранение в этой спецоперации, будет такая история. По крайней мере, сильно похожая.
- Он - одноразовый, - ещё сказал кто-то с жалостью в голосе.
- Мы идём перед танками, - согласился Серёга. - У меня был приказ. Я мог бы дойти, но не дошёл.
Ещё что я знаю о Сереге - это то, что он сирота. У него есть сестра, ну и все. А имени его я не спросила, может, потому, что постаралась уйти из палаты раньше, чем раненые поняли бы - я вижу, что действие обезболивающего кончается, и за смехом и шутками прячется сильная боль.
Друзья, раненым мы помогаем. Формируем пакеты с гостинцами. На прошлой неделе было страшно в Донецке даже просто выходить из дома. Ехать в магазин, загружать тележки. Мы с Юрой передвигались по городу перебежками. Но когда вышли из палат, то Юра просто встал посреди улицы и, никуда не спеша, закурил. Как-то стало резко не страшно после общения с ними.
Но фотографировать раздачу пакетов у меня рука не поднимается. Мы же приносим что-то не ради фото, а чтобы морально поддержать. И в целом людям нужна системная помощь, которую может оказать только государство. Мы с вами всем на протезы не соберём. Сами раненые совершенно не унывают, они говорят - мы живем в век высоких технологий, и если получим современные протезы, то сможем вернуться на передовую. Они хотят вернуться на передовую. А когда они победят, то вернутся домой и будут жить полноценной жизнью. Не надо их жалеть. Но высокие технологии должны быть поставлены им на службу. То есть у них должны быть современные протезы, льготы и пенсии. Я думаю, что у государства есть в планах их всем этим обеспечить
Но фотографировать раздачу пакетов у меня рука не поднимается. Мы же приносим что-то не ради фото, а чтобы морально поддержать. И в целом людям нужна системная помощь, которую может оказать только государство. Мы с вами всем на протезы не соберём. Сами раненые совершенно не унывают, они говорят - мы живем в век высоких технологий, и если получим современные протезы, то сможем вернуться на передовую. Они хотят вернуться на передовую. А когда они победят, то вернутся домой и будут жить полноценной жизнью. Не надо их жалеть. Но высокие технологии должны быть поставлены им на службу. То есть у них должны быть современные протезы, льготы и пенсии. Я думаю, что у государства есть в планах их всем этим обеспечить
Россиянам стали отказывать во въезде в Грузию, и вчера мне довелось читать в связи с этим жалобы на Путина - опять он во всем виноват и распростер своё влияние на Тбилиси, заставив не пускать людей, неугодных его режиму. Но эти жалобы нелепы. Особенно если вспомнить недавнее, такое же нелепое требование грузинских НКО не пускать в Грузию россиян - даже правильных. Потому что даже правильные россияне спят и видят как бы снова захватить власть и вернуть Грузию в государственное образование подобное Советскому Союзу. Те, кому изменяет память, могут погуглить. Но хочется не об этом. А о том, что наши-то правильные теперь заперты в этой Грузии как насекомые в банке. Они там сняли квартиры, оттуда работают, определили детей в детсады и школы. Но теперь они не могут выезжать - из страха, что их назад не пустят. Несмотря на то, что сняты квартиры, дети определены и так далее… Но Грузия все равно для них останется светочем демократии - просто потому, что она против России. Правда, наши россияне скоро начнут массово уезжать из неё - за лучшей долей. Так и будут скитаться по миру - правильные перекати-поле
«Не приезжайте в Эстонию с шенгенскими визамис, вам здесь не рады!» - с такими словами обратился к россиянам министр иностранных дел Эстонии. Хотела бы я посмотреть хотя бы на парочку россиян, которые не имея неотложных личных ситуаций попрутся в Эстонию с туристическими целями. Просто чтобы понять - с кем он разговаривает
Новая премьер Великобритании и наша старая знакомая Трасс говорит, что смерть королевы стала шоком для всего мира. Ну, это она загнула. Смерть королевы стала для многих инфоповодом - дала о чем написать. Только для близких, наверное, и для особо верных подданых смерть Елизаветы Второй в возрасте 94 лет стала печалью. Люди, к сожалению, смертны. И смерть близкого в глубокой старости вызывает лишь грусть и печаль. А шоком для всего мира могла бы стать смерть молодых людей на Донбассе от оружия, поставляемого Великобританией. Но не стала даже инфоповодом
Forwarded from Александр Ходаковский
Что в таких ситуациях нужно делать? Можно, конечно, ругать себя, можно ругать врага, можно презирать население, которое встречает "освободителей" - но все это контрпродуктивно. Я ж не просто поддался соблазну и поумничал вчера, сказав, что мы недостаточно уделили внимания закреплению на достигнутых рубежах - весь последний месяц я гоняю своих и твержу: пока зеленка - зарывайтесь, иначе потом будет труднее. А в условиях города организовать оборону ещё легче - они же организовывают?
Вчера противник везде перевозбудился- на одном из наших направлений полез вперёд - получил по шее и с потерями отполз. Но поскольку участок оживился, а мне для выполнения ночной задачи нужна была относительная тишина, я приехал на бывшие свои позиции, которые передали соседям, сместившись в сторону... и никого там не нашёл. С собой были разведчики и пара российских добровольцев из футбольных фанатов, которых начали понемногу вытягивать на передок для обкатки - их в боевое охранение, и давай искать смежников, которые за этот участок отвечают. Через час добрел до нас старший и развёл руками: мы в стороне, а сюда людей не хватает... А средства ночного наблюдения есть? Нет, товарищ командир - не выдали...
Самое смешное, что перед самым выездом с ВПУ мы по станции получили информацию, что именно на этот участок высадился какой-то десант противника. Мы шариками в башке покрутили, усомнились, а по прибытии на место всю территорию облетали с тепловой головой и никого не нашли, - а если бы и правда высадился? Остаётся только выматериться.... Думаю, что там, где мы подвинулись, было примерно так же...
Но что хочу отметить? Вот мы варились в собственном соку восемь лет, потом пришла российская армия, и мы стали такие маленькие и незначительные по сравнению с этой машиной... Потом мы начали подрастать, а вчера, вернувшись ночью с задачи и по случаю грустного дня Освобождения Донбасса налив по сто граммов с офицерами - увидел злость и решимость на лицах. Они вдруг ощутили на себе ответственность за всё, как будто не в каком-то полуразваленном гараже мы сидели, а на ЗКП генерального штаба. Победы так не мотивируют, как поражения: сразу возникает желание обозлиться. И обозляйтесь - вот это и нужно делать. А ещё помните, что мы ещё не всё просрали - есть ещё что защищать, пока накапливается нужный ресурс, чтобы вломить нашим "друзьям" по полной. Поэтому каждый на своём участке засунь нос и проверь, как у тебя налажена военная работа, а не ной, что всё пропало.
Вчера противник везде перевозбудился- на одном из наших направлений полез вперёд - получил по шее и с потерями отполз. Но поскольку участок оживился, а мне для выполнения ночной задачи нужна была относительная тишина, я приехал на бывшие свои позиции, которые передали соседям, сместившись в сторону... и никого там не нашёл. С собой были разведчики и пара российских добровольцев из футбольных фанатов, которых начали понемногу вытягивать на передок для обкатки - их в боевое охранение, и давай искать смежников, которые за этот участок отвечают. Через час добрел до нас старший и развёл руками: мы в стороне, а сюда людей не хватает... А средства ночного наблюдения есть? Нет, товарищ командир - не выдали...
Самое смешное, что перед самым выездом с ВПУ мы по станции получили информацию, что именно на этот участок высадился какой-то десант противника. Мы шариками в башке покрутили, усомнились, а по прибытии на место всю территорию облетали с тепловой головой и никого не нашли, - а если бы и правда высадился? Остаётся только выматериться.... Думаю, что там, где мы подвинулись, было примерно так же...
Но что хочу отметить? Вот мы варились в собственном соку восемь лет, потом пришла российская армия, и мы стали такие маленькие и незначительные по сравнению с этой машиной... Потом мы начали подрастать, а вчера, вернувшись ночью с задачи и по случаю грустного дня Освобождения Донбасса налив по сто граммов с офицерами - увидел злость и решимость на лицах. Они вдруг ощутили на себе ответственность за всё, как будто не в каком-то полуразваленном гараже мы сидели, а на ЗКП генерального штаба. Победы так не мотивируют, как поражения: сразу возникает желание обозлиться. И обозляйтесь - вот это и нужно делать. А ещё помните, что мы ещё не всё просрали - есть ещё что защищать, пока накапливается нужный ресурс, чтобы вломить нашим "друзьям" по полной. Поэтому каждый на своём участке засунь нос и проверь, как у тебя налажена военная работа, а не ной, что всё пропало.
Саур-Могила отреставрирована и торжественно открыта. А когда я увидела ее впервые, из земли торчали диски автоматов ВОВ. По земле разметало немецкие и советские шинели - снаряды взрыли курган. К скелетам ВОВ добавились тела 14-го года. Тела русских и русских. Это была полная символизма картина.
В 15-м году Лимонов прочёл со сцены отрывок из текста, который я написала с Саур-Могилы в 14-м. Курган против неравных сил удержали несколько востоковцев. Когда я поднялась, их только что там похоронили. Кто-то из снежного ополчения вынул из украинского танка обгорелую ногу и хотел ее расстрелять. Я попросила не делать. Командир ополчения приказал - «Не стреляйте в ногу! Мы не знаем, она военнообязанная или наёмная». Эту фразу и прочёл Лимонов. «Это настоящая проза», - сказал он. Да, это был кусок прозы о том, как мы в 14-м проиграли Америке. В тот самый день, когда люди, деды которых сражались за эту высоту вместе, повернули оружие друг против друга. И, пережив это поражение, Россия теперь должна только победить.
В 15-м году Лимонов прочёл со сцены отрывок из текста, который я написала с Саур-Могилы в 14-м. Курган против неравных сил удержали несколько востоковцев. Когда я поднялась, их только что там похоронили. Кто-то из снежного ополчения вынул из украинского танка обгорелую ногу и хотел ее расстрелять. Я попросила не делать. Командир ополчения приказал - «Не стреляйте в ногу! Мы не знаем, она военнообязанная или наёмная». Эту фразу и прочёл Лимонов. «Это настоящая проза», - сказал он. Да, это был кусок прозы о том, как мы в 14-м проиграли Америке. В тот самый день, когда люди, деды которых сражались за эту высоту вместе, повернули оружие друг против друга. И, пережив это поражение, Россия теперь должна только победить.