Стихотворение дня

Из книги Белее снега"

Как пережить сто тысяч сумасшедших
и не утратить интереса к людям,
как быть для человека - человеком,
как смертным быть, когда бессмертен ты,
как разрешить проклятые вопросы?
Плывут по небу белые киты,
а между ними - синие торосы.
В мясную лавку залетают осы
и за добычу спорят с мясником,
в окне старуха заплетает косы,
беседуя с зевающим котом.
Бандит привозит раненого дога,
собака умирает на столе,
и он в машине плачет, и во мгле
над ним сияет млечная дорога.
Вот черное становится зеленым,
настолько ночь безлунная темна,
в такую ночь к безусым и влюбленным
приходит смерть как верная жена,
я видел их оплывшие окопы
на рубежах недальних под Москвой,
лес - тех мальчишек, не замерзли чтобы,
укрыл осенней ржавою листвой.
Там у дороги - только крест поклонный,
ни надписи, ни памятника нет,
букет гвоздик, как будто кровь дракона,
в его подножье заметает снег.

14 января 2020 года

Городу Петра, с любовью

Тот человек на кухне коммунальной,
он говорил с иронией печальной
о бабушках в тугих воротниках,
о театральных сумочках в руках,
об их любимых кофточках и брошках,
о пуделях, о пинчерах, о кошках
и прочем очень здешнем колорите,
особом быте или бытии.
Бессмысленно тянулись дни мои,
мне нравился старинный город Питер.
Я выходил в обшарпанный подъезд
и щелкал зажигалкой, и при вспышке
я видел, как дома сходили с мест
и открывались записные книжки
дубовых исторических дверей.
Вода гудела в трубах батарей,
на мраморной ступеньке – два бокала
стояли – в них не высохло вино.
"Скажи, вино, кого ты целовало?" –
шептал я, глядя в темное окно, –
"Вот город – средоточие чудес,
настоянный на клюквенных болотах..."
И под фонарь – с невидимых небес
слетала ледяная позолота.

В том городе не то еще увидишь,
к Адмиралтейской набережной выйдешь,
"Цой жив" прочтешь на каменной стене,
и Цой прочтет, и улыбнувшись кротко,
опередит тебя, и по волне
и по Неве, где ходят корабли,
пройдет своей размашистой походкой
и скроется в заоблачной дали.

Смотри, как умирает время,
как превращается оно
в небесный свет над нами всеми,
где все уже совершено,

где вечно сорок пятый год,
девятое святое мая,
где бабушка моя живет
и Петр морской парад встречает,
и Николай с императрицей
стоят в кругу своих солдат,
царевич входит в Летний сад,
и у него цветок в петлице.
На нем фуражка набекрень,
вокруг – невероятный день,
вполнеба бьет фонтан Коронный,
вполнеба голуби летят,
и липы – шагом, в две колонны
проходят через Летний сад.

Что было старым – стало новым.
На город утренний смотри –
лучи божественного Слова
вливаются в огонь зари.
Адмиралтейскую иглу
обходит след инверсионный,
и свет, струясь в проем оконный,
квадрат рисует на полу.

18 января 2025 года

Это новое стихотворение размещено на Бусти, но я не стал закрывать его под подписку, понимая, что всем моим читателям будет важно и отрадно его читать.

Я закончил его сегодня ночью, собрав в процессе, наверное, всю атмосферную энергию вокруг себя в радиусе пары километров.
Во всяком случае, один дорогой электроприбор в моем доме, который стоял рядом со мной, сгорел. Шучу, конечно, просто совпадение.

Кто хочет выразить благодарность за эти стихи, – подписывайтесь на Бусти

https://boosty.to/dmelnikoff

Я вам – стихи, вы мне – подписку. Все честно, по-моему.
На Бусти у меня на странице вообще много всего, чего нет на открытых каналах. Не прогадаете.

Спасибо.

Сего дня, 18 января 1943 года наши войска прорвали блокаду Ленинграда.
Ура!

Снег падает на рябь свинцовых вод;
здесь в Питере престраннейший живет
благообразный пожилой скелет
в пальто огромном с барского плеча,–
его глазницы источают свет,
как будто в череп вставлена свеча.
Во глубине Синявинских высот
еще терпенье гордое хранят
сей город отстоявшие, и вот
в башмачкинской шинели Ленинград,
подвешенный на ледяной реке,
качается, как в люльке родовой,
бойцов, застывших в роковом броске,
младенческой касаясь головой,
две страшных няньки — голод и мороз
над ним хлопочут, день похож на день,
на Пискаревском миллионы роз
краснеют в абсолютной темноте,
терновый окровавленный венок,
зажав, как шапку, в белом кулаке,
склоняется над памятником Бог...

и кошки рыбу ловят на реке,
и ходят среди общей суеты
блокадные собаки и коты,
цветы на подоконниках растут,
на окнах свежестираная бязь,
и с саночек погибшие встают
и по домам расходятся, смеясь.

Бог распределяет энергию гениальности по своему усмотрению.
Взглянул на Италию – Возрождение, перевел взгляд на Россию – и вот уже мы являемся наследниками двух великих эпох – золотого и серебряного веков русской литературы.
Строго говоря, ни мы, ни итальянцы ничем этого не заслужили и не заслуживали. Гениальность страны в той или иной области – это дар от Бога, такой же, как и в отдельном человеке.
Дар не заслуживается, он даруется.
И никак на этот Божественный произвол, на эту точку выбора страны, исторического времени или отдельного человека Богом мы повлиять не можем.
Мы можем только стараться дать нашим детям и юношеству лучшее из возможных образование, готовить всемерно почву для нового культурного подъема. Исходя из наших ограниченных человеческих сил и ресурсов.
А уж родятся ли у нас новые пушкины и достоевские, курчатовы и королевы – ну что ж, мы можем только надеяться на высшую милость.
И спокойно, последовательно и честно делать свое дело.
Каждый на своем месте.
Надеяться, верить, любить.

Прости, что мне уже пора,
и нечего тебе оставить.
Сегодня солнечно с утра,
по улицам холодный глянец
разлит, как жидкое стекло,
умчалось летнее тепло,
и где искать его – не знаю,
не верится, что всё прошло,
что я надолго уезжаю,
что остается пустота
от поцелуев и объятий,
так брошенные навсегда
теряют память в интернате.
Пиши про музыку в окне,
про одинокие рассветы,
про клены старые в огне,
пиши, что любишь. Только это.
А если что со мной всерьез,
и вдруг я не вернусь оттуда,
считай, что за букетом роз
я просто вышел на минуту.

Бродский в свое время надписал Высоцкому на своем сборнике стихов: "Лучшему поэту России как внутри нее, так и извне".
Это правда. После "Я когда-то умру..." и "Кони привередливые..." – это была простая констатация факта, в которой нет ни грана комплиментарности.
Поэта судят по верхам.
Верхи у Высоцкого такие, до которых (экзистенциальная ясность и трагизм "Коней...", с предельной точностью выражающих черты русского характера и души в крайней, последней, на грани жизни и смерти ситуации, эпическая мощь и правда нашей "лагерной", сталинской эпохи, заключенная форму любовной баллады в "Я когда-то умру...", при том, что любовь преобладает над всем и говорит через лирического героя – дотянуться – это, извините, не кот чихнул.
Ретроспективно, оценивая весь корпус стихотворений, – у самого Бродского нет таких вершин. Вот такой высоты и накала – нет.
И конечно, сам Иосиф это понимал, как человек очень хорошо знающий, что такое поэзия и в лучших своих проявлениях совершенно правдивый.
Поэтому Б. и сделал такой инскрипт Высоцкому, признав за ним первенство. Заслуженное признание.
Аксиос.
А всяких дурачков деревенских, которые слаще морковки ничего не ели, да и в поэзии понимают ровно столько же, сколько в теории взаимодействия элементарных частиц, можно даже пожалуй поблагодарить за этот повод – вспомнить о великом русском поэте Владимире Высоцком.
Впрочем, я о нем никогда и не забывал.

Незаслуженно забытых поэтов не бывает.
Или твои стихи становятся живой сердцевиной национального самосознания, или нет.
Часто это происходит при жизни поэта, реже – после смерти, – здесь есть прямая зависимость от эпохи, в которую живет тот или иной автор.
Это уж как повезет.
Но если тебя забыли, значит, ты не сказал читателю такого, что нельзя забыть, не стал частью личности другого человека, не стал воздухом, которым дышат другие, уже независимо от тебя самого.
Ладно, мое дело сочинять стишки, а не философствовать.

Стихотворение дня
Из книги "Белее снега"

Всё прошло, осталась ты.
Просто белые дороги.
Просто белые цветы.
Просто музыка в итоге.

Ветер, воющий в трубе,
дом, прокуренный под утро,
изменения в судьбе,
незаметные как будто.

Поле, дерево, сорока.
Ты, которую любил.
Всё прошло. Осталось много,
много больше, чем просил.

23 января 2021 года

87 лет сегодня Высоцкому. Мог бы жить еще.

С Днем рождения, Владимир Семенович!

Помним, любим, ты всегда с нами.

На той войне, на той войне
часы ты видел на стене,
все умерли, они ходили,
одни в разрушенной квартире
они ходили, как могли,
вот здесь, на краешке земли,
они смотрелись, как осколок
уюта, тишины, тепла,
напротив, со ступенек школы,
шатаясь, женщина сошла,
какой-то дед из серой мглы
тебе кричал: "Не уходите!",
еще ты клены в парке видел,
их расщепленные стволы.
На той войне, на той войне
ты видел девочку в окне,
она тебе рукой махнула,
на ней был вязаный платок,'
ты видел - танковое дуло
рождает огненный цветок,
и там солдат перебегал,
танк выстрелил - солдат упал,
контуженный взрывной волной,
как он домой теперь вернется,
как он теперь придет домой,
тогда еще светило солнце,
потом пошел под утро дождь,
потом ты ел из банки борщ,
потом ты ложку потерял,
потом опять ходил в атаку,
потом ты спал, потом ты спал,
во сне к тебе пришла собака,
и вы с ней долго обнимались
и радовались, как могли,
и два воробышка купались,
купались в золотой пыли.

Из книги "Белее снега"

По той простой причине, что у меня в голове все время идет кино (нет, я не сумасшедший, в больничках не лежал, депрессий и маний в личном опыте не имею, просто такой тип умственной деятельности), то чужие фильмы я смотрю редко. Над современными текстами, что поэтическими, что прозаическими, как правило, смеюсь, настолько непрофессионально и слабо это написано.
Но роман "Деды и прадеды" Конаныхина я прочел до конца.
Это сильная вещь.
Там такие сцены есть, что я заплакал пару раз, что со мной бывает крайне редко.
Конаныхин пишет умом и сердцем, как и должно быть в русской прозе.
И не про себя любимого.
А про всех. Россия, эпохи, судьбы, наш трагический 20-й век.
Остальные романы надо прочитать (это я себе), все жду, когда ж у меня работы убавится.
Ничего, где наша не пропадала.

Рекомендую к прочтению. Совершенно определенно.

https://yangx.top/grishkafilippov/24411

Царь, конечно, святой. Он сына нес на руках на расстрел. Вы вдумайтесь в это. Он сына предал жертве, как Бог предал жертве Христа.
Что бы он ни говорил до этого, что бы он ни делал (или не делал) до этого, все это стирается тем, что он совершил в последние минуты своей жизни.
И Царь, и Царевич, и все остальные, они положили себя жертвой в основание будущей России. Новой, чистой и справедливой. И она будет. Пусть хоть после нас, но будет.

Две бездарные тетки, обе – бывшие гражданки украины, спорят в публичном пространстве, кто из них главнейшая русская поэтесса. Одна гонит некрофилический фальшак, другая косит сразу под Ахматову и Бергольц на всякий случай, чтобы до верного. Читатель (ну тот, который перед этим поэзию в последний раз в школе читал) кричит "Ура!"

Рыбный рынок в Жмеринке.
– Да у тебя рыба тухлая!
– Да твою барабульку даже чайки не клюют!

Смешно, конечно, но такого в нашем окололитературном пространстве я не припомню.

Из книги "Белее снега"

Бог ставит свет, холодный и нагой,
и слушает погибшую березу,
держа ее под голову рукой,
как мальчик держит сломанную розу.
Что вымолит бездомная старуха?
Поднять ее из грязи или сжечь?
В расщелину божественного слуха
течет нечеловеческая речь,
и воздух, потрясая сединой,
стоит за Ним, как раб за господином,
держа корзинку с полною Луной,
держа платок с единородным Сыном,
и нити снега сквозь меня летят,
и, задрожав, поваленное древо
становится к своим товаркам в ряд,
и время, обращенное назад,
потоки снега устремляет в небо.

Бабушка рассказывала, что в Ташкенте, на Саларе (есть там такая река в центре города), на Крещение обустраивали прорубь, съезжались экипажи, и дамы, и девицы в прорубь ту входили и окунались с головой, а потом сразу в шубу, и домой, наверное.
Я про особ мужеского пола и не говорю.
Это еще до октябрьского переворота было.
Ташкент до революции был русским городом, при этом рядом с русскими компактно проживали персы и китайцы. И отлично уживались между собой.
Она еще про Шахсей-вахсей рассказывала, помню. Персы били себя нещадно цепями, кровища, а они детьми смотрели через забор.
Говорила моя любимая Мария Никитична, что потом ночью спать не могла. Садились они с Глебом (младший брат), зажигали свечку и она ему читала книги.
А Глеба она не узнала, когда он с войны пришел.
Только по глазам узнала, когда близко подошла.

У нас дом стоял на углу, там две улицы центральные, контроль отличный.
Большевики подняли пулемет на второй этаж, там было слуховое окно, и оттуда били по русским солдатам и офицерам.
Бабушка рассказывала, что дамы стреляли в красных из браунингов.
Из окон. Конечно, их убили.
А потом убитых собирали, у кого сапоги были получше — снимали, и вот она рассказывала, как по мосту через Салар (я там под ним целовался со своей первой любовью) в телегах тела везли на Госпиталку, а потом хоронили в братских могилах.
А на Братские могилы я часто ходил, там вечный огонь горит, и я рядом в школе преподавал литературу на университетской практике.
Бабушка говорила, что собирали всех без разбору, то есть там не только красноармейцы лежат, но и те женщины, которые стреляли в них из своих маленьких пистолетиков. Честь дороже жизни. Да, это так.
Мир всем.

У меня была девушка.
Это 85-й год. Зима, самое начало года.
Красивая, да, натуральная блондинка.
Фигура идеальная.
Ну, понятное дело, я офигел и в этом блаженном состоянии пребывал все время.
И она мне говорит как-то: "ну вот же на костел ты из-за меня не залезешь". Поцеловала меня, улыбнулась и щелкнула пальцами.
Ничего не ответил, козью морду скривил.
"Ладно, - думаю, - залезу".
На паре отпрашиваюсь (типа в туалет), эта глаза растопырила, а у нее они голубые, как небо: "Ты куда?"
Щас приду.
А мы всегда вместе ходили, то есть если сбегали с пар, то вместе, и так далее.
В общем она по взгляду поняла, что ходить за мной не надо.
Короче, дохожу я до костела, там минут семь пешком, поднимаюсь до площадки, где окно это круглое (кто знает, тот знает), а дальше там лезть на руках надо до ротонды, там даже в начале даже ногами не подцепишься, не поможешь себе.
Глянул я вниз, а там под снежком арматуры какие-то торчат в нефе костела из земли.. ну то есть если упаду, то у меня шансов нет, буду как жук на иголке.
И да, я еще с собой взял белый медицинский халат, чтобы там наверху его повесить. Ну типа знамя, чтобы любимая видела.
Вывешиваюсь, короче, халат в зубах и полез. А это зима, то есть там наледь везде, скользят пальцы.
Долезаю до ротонды. Халат по дороге выпустил из зубов, он завис там на площадке.
Думаю, "Б.ять, как же я слезать-то буду?" По мосту машины ездят, трамваи ходят, и я тут такой нарисовался, хрен с горы, пожарных вызывать что ли, а тогда сотовых не было. Хрен ты кого вызовешь.
Я когда ногой ступил на это окошко, из которого я вылазил, у меня такое чувство было, как будто я родился заново.
Кайф. А халат я там оставил, на площадке. Ни к чему он мне был.
И пошел в институт. Купил там по дороге чебурек, сожрал его, как будто с голодного полюса.
Руки ободранные вообще пипец. Захожу в кафешку, пары кончились, там Оксана, все уже то ли выпили, то ли собираются, там мраморные столики такие, короче, все толпятся, и она мне говорит: "А где ты ходил? Ты за водкой что ли бегал?"
С тех пор я на культовые католические сооружения не забираюсь.