Вчера была отмечена первая годовщина с начала работы коалиционного правительства Германии во главе с Олафом Шольцем. Приходя к власти, канцлер Шольц обещал преемственность в политике по отношению к эпохе Ангелы Меркель. Однако начало военной операции России в Украине всё изменило. Выступая 27 февраля в бундестаге со знаковой речью, Шольц заявил о «смене времен». Отбросив свойственную прежде социал-демократам крайнюю сдержанность в отношении военной политики, канцлер подчеркнул необходимость коренной модернизации бундесвера и объявил о создании специального фонда в 100 млрд евро для этих нужд. Кроме того, он провозгласил, что с 2022 г. военный бюджет Германии будет превышать 2% ВВП – целевой показатель, заявленный НАТО в 2014 г., который не торопилась выполнять Меркель. Радикальную смену курса в сфере политики безопасности поддержали не только либеральная Свободная демократическая партия, но и пацифистские по происхождению «Зеленые». Более того, представляющая «Зеленых» министр иностранных дел Анналена Бербок стала главным лоббистом оказания масштабной военной помощи Украине, зачастую преодолевая сопротивление более осторожного Шольца.

Но по другим важнейшим направлениям политики менее идеологически заряженный, прагматичный Шольц принуждал к уступкам своих партнеров по коалиции. Так, в условиях острого энергетического кризиса, во многом связанного с сокращением, а затем и прекращением поставок газа из России «Зеленым» пришлось согласиться и на продление работы двух последних АЭС, и на возобновление использования ряда угольных ТЭС. В условиях высокой инфляции и резкого роста цен на энергоносители министр финансов, лидер СвДП Кристиан Линднер, выступающий принципиальным сторонником соблюдения бюджетной дисциплины, был вынужден дать добро на выделение трех пакетов помощи населению общим объемом около 100 млрд евро, а в конце сентября – на заимствование на финансовых рынках 200 млрд евро для введения потолка цен на газ.

В целом, несмотря на общие кризисные времена и неизбежные споры ввиду больших идеологических различий, трехпартийная коалиция до сих пор выглядит на удивление стабильно. Разногласия не часто выходят на поверхность и не принимают ожесточенного характера. Конечно, многие немцы недовольны положением в стране, а значит, и правительством. Согласно последнему опросу Deutschlandtrend, рейтинг поддержки кабинета Шольца составляет 41%, лишь 30% удовлетворены его работой. Но если сравнивать с Великобританией, отметившейся невиданной правительственной чехардой, Италией, где правительство Марио Драги рухнуло из-за внутренних противоречий и уступило место крайне правым, и даже Францией, где макроновское правительство не имеет большинства в парламенте, то кабинет Шольца чувствует себя довольно уверенно.

Пожалуй, наиболее слабым звеном в правительстве сейчас является министр обороны Кристина Ламбрехт, представляющая социал-демократов. Ее работа вызывает все более открытую критику, в т.ч. со стороны партнеров СДПГ по коалиции. Ламбрехт упрекают в отсутствии заметного продвижения в реализации поставленной Шольцем 27 февраля цели – качественного укрепления обороноспособности страны. Недавно в германских СМИ появилась информация о том, что боеприпасов в распоряжении бундесвера хватит лишь на два дня интенсивного применения (по стандартам НАТО боезапаса снарядов и ракет должно хватать на 30 дней). Во многом это связано с поставками боеприпасов Украине. Вину за это возлагают на Ламбрехт, которая увязла в бюрократических процедурах и не сумела вовремя осуществлять госзакупки для пополнения боекомплекта. Для ускорения процесса закупки боеприпасов в дело пришлось вмешиваться помощникам Шольца. Ожидается, что из созданного фонда модернизации бундесвера в 100 млрд евро в этом году будет выплачен лишь небольшой первый транш. 5 декабря было объявлено, что оборонные расходы ФРГ не достигнут 2% ВВП не только в текущем, но и в 2023 году. Сейчас в Берлине пошли разговоры о том, что в течение ближайших месяцев Ламбрехт может потерять пост министра обороны в рамках перестановок в правительстве.

Александр Ивахник

Как связаны между собой проблемы экологии и армяно-азербайдажнской конфликт? На первый взгляд, ответ на этот вопрос не очевиден. Между тем, очередная эскалация противостояния в Лачинском коридоре, связывающим непризнанную Нагорно-Карабахскую республику началась именно под предлогом решения экологических проблем.      

3 декабря группа гражданских лиц, назвав сотрудниками Министерства экологии и природных ресурсов Азербайджана, вместе с представителями ряда НПО на несколько часов перекрыли артерию, которая связывает Ереван и Степанакерт. Участники акции мотивировали свои действия фактом «незаконной эксплуатации армянами азербайджанских природных ресурсов». Остроты ситуации добавил тот факт, что события развернулись в зоне действия российского миротворческого контингента (РМК). Таким образом, экологический кейс практически сразу же превратился в геополитический. 

Трасса вскоре была разблокирована. И, казалось бы, с помощью РМК были намечены шаги по деэскалации ситуации. Однако, на этом история не закончилась. 9 декабря азербайджанские активисты направили обращение командующему РМК генералу Андрею Волкову, где выразили озабоченность «обострением экологической обстановки на территориях Азербайджанской Республики, где временно дислоцируется миротворческий контингент». Данный текст был передан и в посольство РФ в Баку. И, наконец, в понедельник, 12 декабря активисты открыли в Лачинском коридоре палаточный городок и потребовали от российских военных положить конец «экологическому террору» в Карабахе. 

В чем причина такой активности азербайдажнской стороны? Прежде всего, какими бы мотивами ни руководствовались представители экологической общественности, организующая и направляющая роль государства в их деятельности видна. Официальный Баку никогда не скрывал: новой консервации конфликта в Азербайджане не хотят. И потому готовы ускорить процесс подписания мирного договора с Арменией, в котором Ереван фактически отказался бы от претензий на Карабах. Отсюда и готовность отодвигать «красные линии». 

Не менее важный вопрос и российское военное присутствие. В отличие от грузинского руководства в 2004-2008 гг. азербайджанские власти стремятся избежать открытого конфликта с Москвой. Но негативные настроения в азербайджанском обществе по отношению к РМК в Карабахе имеются. И мобилизовать их, а также инструментально использовать не так уж сложно. Притом, что 7 декабря очередной раунд переговоров в «брюссельском формате» не состоялся, а по поводу договоренностей в «вашингтонском формате» ключевые его фигуранты Хикмет Гаджиев (советник Ильхама Алиева) и Армен Григорян (секретарь Совбеза Армении) дали диаметрально противоположные комментарии. 

Но обычные расхождения в мнениях были возможны до ноября 2020 года. После военной победы во второй карабахской войне Баку почувствовал вкус к прессингу. И просто дискутировать в надежде на то, что проблема сама как-нибудь рассосется, там больше не хотят. В условиях, когда Россия сфокусировалась на украинской СВО, ЕС и США крайне заинтересованы в поставках азербайджанского углеводородного сырья в Европу, а Москва- в «турецком окне» во внешний мир, давление оказывать намного легче. 

Сергей Маркедонов

В последнее время происходит усиление расхождения элитной и общественной повесток. Они практически соединились в феврале с началом СВО, которая вытеснила все остальные темы. Теперь же элиты пристально следят за перспективами СВО, пытаясь понять их влияние на свое будущее (статус, бизнес) – а население, наоборот, все более стремится закрыться от этой темы. Работает психологическая защита от травмирующей информации, а также укоренившееся представление о том, что «мы люди маленькие», от нас ничего не зависит. Исключение составляет частичная мобилизация, но и здесь люди определили свои индивидуальные стратегии (от добровольчества до эмиграции), а о других стараются не думать. Эмпатия распространяется на самый ближний круг общения (семья, другие близкие люди).

Элиты внимательно отслеживают любой сигнал со стороны власти, нередко гипертрофируя значение отдельных месседжей. Население, в свою очередь, внимательно следит за соотношением своих доходов и цен в магазинах – и при этом стремится отвлечься от текущих событий, смотря развлекательные передачи и готовясь к встрече Нового года. Это тоже своего рода элемент психологической защиты.

Алексей Макаркин

На фоне успешных выступлений сборной Франции на чемпионате мира в Катаре прошедшие в воскресенье выборы нового лидера партии «Республиканцы» остались в стране почти не замеченными. Между тем дальнейшая судьба этой правоконсервативной партии, берущей свое начало в голлизме, окажет существенное воздействие на весь политический ландшафт страны в ближайшие годы. Представители этой партии, имевшей тогда другое название, – Жак Ширак и Николя Саркози – возглавляли Францию с 1995 по 2012 год. Но на президентских выборах 2017 г. часть электората «Республиканцев» отошла к центру, поддержав Эммануэля Макрона, а другая часть перешла в лагерь крайне правых, проголосовав за Марин Ле Пен. А на последних выборах в апреле этого года кандидат «Республиканцев», глава столичного региона Иль-де-Франс Валери Пекресс получила жалкие 4,8% голосов. Тем не менее на парламентских выборах в июне «Республиканцы» за счет сохранения влияния во многих регионах Франции сумели провести в Национальное собрание 62 депутата. В условиях, когда либеральная коалиция Макрона утратила по итогам выборов абсолютное большинство, правительство при проведении своего законодательства оказалось в большой зависимости от позиции «Республиканцев». К тому же они по-прежнему имеют большинство в Сенате и могут там влиять на содержание законов.

В воскресенье во втором туре электронного голосования членов партии соперничали два представителя ее правого крыла: депутат Национального собрания с 2007 г. Эрик Сьотти и глава партийной фракции в Сенате Брюно Ретайо. Получив 53,7% голосов, новым лидером «Республиканцев» стал 57-летний Сьотти. Он – известный деятель партии. В 2008-2017 гг. возглавлял совет департамента Приморские Альпы, в декабре 2021 г. во втором туре внутрипартийных праймериз за выдвижение кандидатом в президенты немного уступил Пекресс. Как депутат Сьотти известен крайне жесткой позицией по вопросам иммиграции и преступности. В своей кампании за пост лидера он делал акцент на таких темах, как восстановление авторитета государства, борьба с насилием и беспорядками на улицах, противодействие росту исламизма. В рассуждениях о необходимости защитить «иудейско-христианскую» идентичность Франции перед лицом «вторжения» мигрантов новый лидер «Республиканцев» ближе к риторике Эрика Земмура, чем к Марин Ле Пен, которая в последние годы стремилась избавить свою партию «Национальное объединение» от наиболее крайних проявлений расизма и исламофобии.

Победа Эрика Сьотти отражает серьезный сдвиг к крайне правому флангу в остающемся электорате «Республиканцев» и среди рядовых членов партии. Однако в партийной парламентской фракции немало депутатов, по-прежнему разделяющих правоцентристские позиции. И теперь многое будет зависеть от того, как поведет себя Сьотти по отношению к социально-экономическому курсу президента Макрона и его правительства. С Макроном лидера «Республиканцев» сближает лишь приверженность к экономическому либерализму. Вместе с тем, Сьотти и его ближайшие сподвижники выступают решительно против сотрудничества с Макроном, считая его виновным в резком ослаблении их партии. С дальним прицелом на следующие президентские выборы они хотели бы подрыва влияния продвигаемых Макроном идей либерального центризма. Но если Сьотти начнет перегибать палку, так или иначе неформально блокируясь с левыми радикалами Меланшона или национал-популистами Ле Пен в противодействии правительству Макрона, то во фракции «Республиканцев» не исключен раскол. Более умеренные депутаты могут предпочесть переход в лагерь Макрона, что раньше проделали покинувшие партию экс-премьер Эдуар Филипп и нынешние министр экономики и финансов Брюно Ле Мэр и глава МВД Жеральд Дарманен. Тем более, что созданная год назад Эдуаром Филиппом правоцентристская партия «Горизонты», имеющая свою парламентскую группу, охотно их примет. Важным индикатором дальнейших процессов может стать позиция Сьотти при прохождении через парламент ключевой реформы пенсионной системы, которую Макрон собирается внести в январе.

Александр Ивахник

Российские 90-е годы в интеллектуальной сфере были двухуровневыми.

Верхний уровень составляло стремительное освоение мейнстрима. В конце 80-х – начале 90-х годов переводилась в основном гуманитарная классика, не проходившая ранее через советскую идеологическую цензуру. Том Люсьена Февра напечатали только в 1991-м – ранее его публикацию нельзя было обосновать гибелью автора от рук нацистов, как это было с Марком Блоком (впрочем, и блоковских «Королей-чудотворцев» нельзя было опубликовать в советское время даже с такой аргументацией – они вышли в русском переводе только в 1998-м). Макса Вебера впервые после 1920-х годов издали для массового читателя в 1990-м – до этого был только перевод его исследований по методологии науки, выпущенный ИНИОН с грифом ДСП (тысяча нумерованных экземпляров).

Начиная с 1990-х годов массово переводили актуальную гуманитарную литературу – уже в рамках не столько «догоняющего развития», сколько интеграции России в мировую интеллектуальную сферу. Одновременно все в больших количествах стали выходить и оригинальные работы, избавленные от цензуры (куда более сильной, чем в Польше или Венгрии) и обязательного (хотя бы формального) следования официальной идеологии. Процесс возвращения в мейнстрим (в котором отечественная гуманитарная наука была до прихода к власти большевиков) носил быстрый характер за счет как развития научных коммуникаций, так и существования базы – академических исследований по истории западной мысли и современной политике (в политологической сфере такими исследованиями занимались, в частности, в ИМЭМО).

Нижний уровень был куда более сложным и включал в себя протест против мейнстрима. В условиях дискредитации коммунистической идеологии этот протест не мог быть левым – оставалась крайне правая альтернатива. Молодые люди, фрустрированные распадом СССР, читали только что переведенную эмигрантскую антимасонскую литературу (издававшуюся в самой эмиграции мизерными тиражами и мало кого там интересовавшую) и труды правых западных авторов ХХ века (де Голль для них навсегда стал убийцей Бразийяка). Не успевшие побывать в окопах (но грезившие кто об ордене св. Георгия, кто о Blauer Max) русские мальчики зачитывались не Ремарком, как шестидесятники, а Юнгером. Знакомились с генералом Хаусхофером и обществом Туле. Открывали для себя Леонтьева и Победоносцева с их отвержением парламентаризма, партийной конкуренции, свободы слова – не как часть истории политической мысли, а как набор актуальных рецептов. Читали Солоневича, на всю жизнь отвергая «бердяев булгаковичей» и Милюкова с Гучковым.

Сейчас нижний уровень не прочь прорваться наверх. Но он сталкивается не только с научным мейнстримом, но и с обычным конформизмом – все же такой набор идей выглядит слишком эпатирующим.

Алексей Макаркин

Суд Стамбула приговорил мэра города Экрема Имамоглу к двум годам, семи месяцам и 15 дням тюремного заключения за оскорбление членов Центральной избирательной комиссии (ЦИК). Само оскорбление имело место в 2019 году, когда Имамоглу пришлось дважды выигрывать выборы мэра Стамбула. В первый раз его победа вначале была утверждена ЦИКом, но затем комиссия передумала – видимо, не без участия Эрдогана. Имамоглу пришлось баллотироваться снова – и он вновь победил, причем с еще большим перевесом (такой результат стал протестом против попытки манипулировать волей избирателей).

Именно в этом момент Имамоглу назвал глупостью отмену итогов первого голосования, что и стало основанием для вынесения приговора. Впрочем, он пока не вступил в силу – но если с обвинением согласиться вторая судебная инстанция, то Имамоглу не только будет отправлен в тюрьму и смещен с должности, но и не сможет принять участия в президентских выборах, которые пройдут 18 июня 2023 года.

Представитель оппозиционной Народно-республиканской партии, Имамоглу является одним из главных потенциальных соперников действующего президента Реджепа Тайипа Эрдогана. По опросам, он существенно обходит его во втором туре голосования. Но есть проблема – по тем же опросам любой оппозиционный лидер побеждает Эрдогана – и глава Народно-республиканской партии Кемаль Кылычдароглу, и мэр Анкары Мансур Яваш. Впрочем, Имамоглу, умеренный политик и успешный мэр, является самым опасным оппонентом Эрдогана, так как он лучше всех может интегрировать разные оппозиционные силы. Яваш слишком националистичен для курдской общины, а Кылычдароглу – «возрастной» кандидат; ему в следующем году исполняется 75 лет.

Почему приговор вынесен именно сейчас? Эрдоган стремится поставить оппозицию в максимально неудобное положение. По закону она имеет право выдвинуть кандидатуру Имамоглу, но если суд второй инстанции подтвердит приговор, например, за неделю до выборов, то Имамоглу можно будет снимать с дистанции. Понятно, что оппозиция будет максимально тянуть время, оттягивая рассмотрение апелляции, но судебную систему контролирует Эрдоган. Впрочем, для подобных случаев есть такая технология как «страховочный» кандидат – и снятие лидера может дополнительно мобилизовать оппозицию для голосования за его коллегу.

Тем более, что социально-экономическая ситуация неблагоприятна для Эрдогана. С августа инфляция в Турции держится на уровне свыше 80% - такое в стране было только в конце 1990-х годов. Тогда экономическая турбулентность привела к власти исламистов, которых возглавлял бывший мэр Стамбула Эрдоган.

Примечательно, что тогдашняя турецкая правящая элита действовала по сходной схеме, не допуская Эрдогана к выборам. Он был приговорен в 1998 году к десяти месяцам лишения свободы (потом срок сократили до 120 дней), смещен с поста мэра и отстранен от участия в политической деятельности по обвинению в «подстрекательстве к насилию и религиозной или расовой ненависти» (основанием стал прочитанный им стихотворный текст, в котором минареты сравнивались со штыками, а купола мечетей – со шлемами). Однако в 2002 году его партия (даже не имея возможности выдвинуть его кандидатуру) выиграла выборы, и в следующем году он возглавил правительство.

С тех пор Турция стала президентской республикой (с 2014 года выборы президента являются прямыми, а после референдума 2017 года полномочия президента были расширены, в том числе за счет ликвидации поста премьер-министра). Но прямые президентские выборы способствуют и консолидации оппозиции, так что интрига состоит в том, сможет ли кандидат от правящей партии победить в первом туре. Дважды Эрдогану это удавалось – в 2014 и 2018 годах он получал 51-52% голосов, но сейчас без манипуляций это маловероятно.

Алексей Макаркин

Уже почти неделю Европарламент сотрясает мощный коррупционный скандал. Бельгийские следователи подозревают вице-председателя ЕП, бывшего евродепутата, нескольких парламентских помощников и двух руководителей связанных с ЕП неправительственных организаций в получении денег от властей Катара в обмен на создание положительного образа эмирата в преддверие футбольного мундиаля и позитивные оценки положения трудовых мигрантов в этой стране. Особую громкость данному скандалу придает то обстоятельство, что Европарламент – единственный институт ЕС, избираемый гражданами стран-членов – всегда позиционировал себя как защитника фундаментальных демократических ценностей и верховенства права, приверженца транспарентности и борьбы с коррупцией в таких отстающих от стандартов странах, как Венгрия, Болгария или Румыния. Поэтому нынешние разоблачения, беспрестанно воспроизводимые европейскими СМИ, произвели в Брюсселе эффект разорвавшейся бомбы и привели в состояние шока массу евродепутатов и чиновников.

Обращает на себя внимание решительность и быстрота действий бельгийских правоохранителей. Возможно, это связано с тем, что расследование возглавляет знаменитый бельгийский следственный судья Мишель Клэз, в послужном списке которого успешные коррупционные дела в отношении крупных банков, околофутбольного бизнеса, наркокартелей. Одна из 14 вице-спикеров ЕП, греческая социалистка Ева Кайли, курировавшая связи ЕП со странами Ближнего Востока, и еще пять человек были задержаны в Брюсселе в пятницу, 9 декабря. В субботу Кайли и еще троих задержанных подвергли аресту. В выпущенном прокуратурой заявлении говорилось о наличии подозрения о том, что «лица, занимающие политические и/или стратегические позиции в Европарламенте, получили крупные суммы денег или значительные подарки с тем, чтобы влиять на решения парламента». В понедельник следователи предъявили четверым арестованным обвинения в принадлежности к преступной организации, отмывании денег и коррупции. К среде в рамках расследования полиция провела более 20 обысков в офисах и квартирах в основном в Бельгии, но также в Италии. Были изъяты компьютеры, мобильные телефоны и около 1,5 млн евро наличными, хранившиеся в чемодане и портфелях. Как выяснилось, впечатляющие результаты следственных действий – заслуга не только бельгийских правоохранителей. 14 декабря Минюст Бельгии сообщил, что спецслужба страны вела расследование коррупционных подозрений в связи с работой ЕП в сотрудничестве с разведслужбами нескольких стран на протяжении целого года.

Надо признать, что реакция руководства ЕП тоже была быстрой и однозначной. Уже 10 декабря председатель ЕП Роберта Метсола объявила, что немедленно освобождает Еву Кайли от всех обязанностей и задач. Она призвала к всеобъемлющему расследованию коррупционного скандала. 13 декабря евродепутаты на специальной сессии 625 голосами против одного проголосовали за лишение Кайли должности вице-спикера. Перед голосованием Метсола заявила, что парламент сделает всё, чтобы бороться с коррупцией. «Не будет никакой безнаказанности, как не будет и "заметания под ковер"», – подчеркнула она.

Но очевидно, что одних заверений мало. Важной причиной произошедшего стало то, что в ЕП очень слабы процедуры внутреннего надзора и контроля. В ЕП и других институтах ЕС сейчас активно поднимается вопрос о важности принятия срочных мер в этом отношении. На начавшемся в четверг саммите ЕС Метсола проинформировала лидеров стран союза о деталях скандала. Не все лидеры хотели привлекать внимание к вопросу о действиях Катара, в частности, в силу заинтересованности в поставках СПГ из этой страны. Но звучали и голоса о серьезности коррупционных угроз и необходимости адекватного ответа. Чуть позже стало известно, что в январе Метсола предложит план по устранению лазеек, которые создают возможности для теневых лоббистских практик и коррупции. Зато явными бенефициарами скандала стали национал-популисты и евроскептики вроде Виктора Орбана и Марин Ле Пен, которые с новой силой обвиняют Европарламент и истеблишмент ЕС в целом в лицемерии и двойных стандартах.

Александр Ивахник

В публичном пространстве активно обсуждаются очередные тезисы Генри Киссинджера. При всем внимании к ходу обсуждения, надо понимать, что речь идет о мнении знаменитого, статусного, но все же эксперта, который с 1977 года не обладает непосредственным влиянием на принятие политических решений. Более того, как либеральный республиканец, он далек и от демократов, и от консервативных рейгановских республиканцев, и от трампистов.

Киссинджер и как исследователь, и как практик занимался проблемами глобального равновесия. И его задача как эксперта – дать советы, как сохранить баланс интересов, имея в виду не столько текущие вызовы, сколько отдаленную перспективу. В период кризисов политики вынуждены мыслить на недели и месяцы вперед, тогда как эксперты имеют возможность просчитывать более отдаленные варианты, имея куда больше свободного времени и не неся ответственности за принимаемые решения.

В киссинджеровском тексте наиболее интересно признание невозможности внеблокового статуса Украины. Не из-за оригинальности этого тезиса, а, напротив, в связи с его консенсусным характером для западного экспертного мейнстрима, к которому присоединился и Киссинджер. Ранее для него безусловным приоритетом было недопущение слишком тесного сближения России с Китаем (что важно и в контексте его собственного опыта творца «китайской» политики США в 1970-е годы, когда США пошли на диалог с Мао Цзэдуном и пересмотрели курс на признание законным лидером Китая Чан Кайши). Теперь ситуация изменилась – в том числе и для Киссинджера; ключевой стала именно украинская тема.

Алексей Макаркин

Словакия завершает 2022 год без полноценного правительства и одобренного бюджета. В четверг правоцентристская трехпартийная коалиция потерпела поражение при голосовании в парламенте вотума недоверия, одобренного 78 депутатами из 150. Голосование стало последним шагом в долгом политическом кризисе в стране. И этот кризис связан не столько с сущностными разногласиями между правительством и оппозицией или ошибками премьер-министра Эдуарда Хегера, сколько с личностью министра финансов Игора Матовича.

Матович – основатель и лидер консервативно-популистской партии «Обычные люди», которая победила на парламентских выборах в феврале 2020 г., получив 25% голосов. Партия шла на выборы с антикоррупционной повесткой. После победы Матович, ставший премьером, сформировал разношерстную четырехпартийную правительственную коалицию, в которую вошли либеральная партия «Свобода и солидарность» во главе с Рихардом Суликом, консервативная партия «Для народа» и правопопулистская партия «Мы – семья». Министром финансов стал заместитель Матовича по партии Хегер, а министром экономики – Сулик. В течение 2020 г. правительство осуществляло жесткие антикоррупционные меры. Был арестован целый ряд высокопоставленных чиновников, обвинявшихся в преступлениях в период долгого нахождения у власти социал-демократического правительства Роберта Фицо.

Но постепенно стал всё больше проявляться своеобразный лидерский стиль Матовича, отличавшийся непостоянством, высокомерием, склонностью к единоличным решениям, о которых он сообщал не на заседаниях кабинета, а в социальных сетях. Это вызывало недовольство в правительстве, особенно со стороны министров-либералов. Красной чертой стала заключенная Матовичем в марте 2021 г. без согласования с партнерами по коалиции сделка с Москвой о поставке 2 млн доз российской вакцины Спутник V. Под угрозой развала коалиции Матович был вынужден уйти в отставку, поменявшись постами со своим соратником Хегером. Однако и став министром финансов, Матович не отказался от своего задиристого стиля и практики неожиданных решений. Постепенно обострялись разногласия между ним и министром экономики Суликом – сначала по вопросам борьбы с пандемией, затем в отношении мер по обузданию цен на энергоносители и помощи домохозяйствам и бизнесу. Эти разногласия переросли в острые взаимные атаки. Летом 2022 г. партия «Свобода и солидарность» потребовала от премьера Хегера до конца августа вывести Матовича из правительства. Не добившись этого, в сентябре четыре министра-либерала покинули свои посты, «Свобода и солидарность» перешла в оппозицию, и правительство потеряло большинство в парламенте.

В начале декабря Сулик в очередной раз обвинил правительство в некомпетентности и неспособности защитить население от роста цен на энергоносители, а его партия внесла в парламент вопрос о вотуме недоверия. В день голосования 15 декабря Матович в попытке побудить партию Сулика отказаться от вотума недоверия явился в канцелярию президента с подписанным заявлением об отставке, но затем передумал и забрал его. По версии Матовича, друг сказал ему: «Борцы не склоняются перед мафией», и эти слова определили его решение. Он добавил, что Сулик присоединился к мафии, которая управляла страной до выборов.

Теперь ситуация крайне неопределенна. 16 декабря президент Словакии Зузана Чапутова попросила Хегера и его министров оставаться на своих постах до тех пор, пока не будет сформировано новое правительство. Но она отметила, что наилучшим выходом являются досрочные выборы (очередные выборы должны пройти в феврале 2024 г.). По словам Чапутовой, не видно воли к формированию нового правительства с парламентской поддержкой. В связи с этим она поручила временному кабинету предпринять необходимые шаги, чтобы к концу января можно было объявить о проведении досрочных выборов. Проблема, однако, в том, что соответствующее решение должно быть одобрено в парламенте двумя третями голосов, а партии и Матовича, и Сулика, растерявшие свои рейтинги, против досрочных выборов. Другой вариант – назначение президентом внепартийного технократического кабинета.

Александр Ивахник

Приближающаяся столетняя годовщина создания СССР является одним из многочисленных факторов, разделяющих общество. Но главное разделение проходит не между сторонниками и противниками СССР, как в 1990-е годы, а между сторонниками и равнодушными.

В нулевые годы количество сторонников росло по целому ряду причин – от разочарования в реформах до пришедшего ощущения, что распад СССР – это всерьез и быстрой реинтеграции (разумеется, на новых основаниях, но с участием, как минимум, трех славянских государств и Казахстана) не будет. Тогда даже часть активных «антисоветчиков» стали мягче относиться к СССР или критиковать его с имперских позиций (за право выхода республик, записанное в советской Конституции, или за само создание таких республик).

Теперь же наблюдается два процесса. С одной стороны, радикализация части сторонников СССР, которые в интернет-дискуссиях занимают все более «крайние» по советским меркам позиции. Так, героем для них, кроме Сталина, стал Берия, наделяемый чертами идеального государственного деятеля, силовика («упорядочившего» репрессии) и технократа (куратора «атомного проекта»). А Хрущева осуждают уже не только за кукурузу, ХХ съезд и передачу Украине Крыма, но и за массовые амнистии середины 1950-х годов, по которым из лагерей были освобождены бандеровцы и «лесные братья». Главная системная претензия к Хрущеву – демобилизация общества, которое до него было нацелено на великие свершения, а при нем переключилось на материальные блага.

С другой стороны,  все более численно увеличивающимся (но политически довольно индифферентным) постсоветским поколениям эти споры малоинтересны – они стараются жить настоящим и будущим, насколько это возможно. В то же время равнодушные, разумеется, не являются активными антисталинистами – они скорее конформисты, которым не нравятся постоянные апелляции к советскому прошлому. Но открыто протестовать против них они не будут.

Алексей Макаркин

Александр Лукашенко в очередной раз проявляет чудеса маневрирования, отстаивая созданный им режим. Стать российским губернатором или полпредом он не хочет, хотя бы потому что это означало бы демонтаж его режима, основанного на сочетании харизмы (ослабевшей со временем, но приемлемой для избирателя из малых городов и села – в настоящее время его основного и, возможно, единственного электората) и силового ресурса вкупе с финансовой поддержкой со стороны России, которая постоянно воспроизводится в виде кредитов и газовых преференций.

Для России Лукашенко безальтернативен – более того, после начала специальной военной операции политическая ситуация жестко поляризовалась, и никакая диверсификация для России в Беларуси невозможна. Раньше Россия время от времени давала позитивные сигналы в направлении белорусской оппозиции, демонстрируя, что на Лукашенко свет клином не сошелся – сейчас это уже невозможно. Оппозиция прочно связана с Западом, а Лукашенко – единственный союзник России по ОДКБ, который публично поддерживает специальную военную операцию.

Маневрирование Лукашенко между Россией и Западом после 2020 года стало невозможно - если говорить о текущей политике. Но надежда (скорее психологическая, чем основанная на точных расчетах) на возобновление ситуации 2014 года, когда Лукашенко как посредник оказался востребован всеми основными игроками, у него остается. Есть и китайский фактор (Лукашенко выстраивает отношения не только с Москвой, но и с Пекином), хотя преувеличивать его влияние не стоит – в этом регионе интересы Китая ограничены.

Сейчас стратегическая задача Лукашенко – обеспечить контролируемый характер президентских выборов 2025 года. К настоящему моменту он пробыл на своем посту уже почти половину срока – так что начало новой избирательной кампании уже не за горами. И вряд ли Александр Григорьевич решит в столь сложное время оставить белорусский народ без своего бдительного попечения. Тем более, что Конституция позволяет ему баллотироваться на новый срок, а организовать обращения статусных граждан с просьбой не оставлять их на произвол судьбы проще простого.

Алексей Макаркин

В Лондоне вновь активно обсуждают заключенное в апреле правительством Бориса Джонсона весьма спорное соглашение с Руандой, которое предусматривает возможность депортировать в эту африканскую страну тысячи незаконных мигрантов, которые попали на остров через Ла-Манш. По условиям соглашения, депортированные смогут подавать в Руанде прошение об убежище, а получившие его останутся жить там без возможности вернуться в Британию. На реализацию этого проекта Руанда получила от Лондона 140 млн ф.ст. Соглашение подверглось в Британии резкому осуждению со стороны правозащитников, руководства Англиканской церкви и политической оппозиции. Несколько правозащитных организаций оспорили его в суде на том основании, что Руанда не является безопасной для беженцев страной, что там практикуются политические репрессии и даже убийства противников власти. В июне ЕСПЧ вынес судебный запрет на вылет первого самолета с мигрантами до окончательного вердикта Верховного Суда о законности всего плана.

И вот в понедельник Высокий Суд Англии и Уэльса вынес решение о том, что соглашение между Британией и Руандой является законным, что оно не нарушает Конвенцию ООН по беженцам и британское законодательство. Это было расценено как победа правительства Риши Сунака. Премьер отметил, что постановление суда является «позицией здравого смысла», а глава МВД Сьюэлла Брэверман заявила, что правительство постарается продвигаться с политикой перемещения незаконных мигрантов в Руанду «как можно скорее». Надо сказать, что проблема незаконной иммиграции сейчас является для кабинета Сунака крайне острой. В этом году через Ла-Манш на британские берега на небольших моторных лодках перебралось рекордное число мигрантов – около 45 тысяч. Центры, где эти люди дожидаются рассмотрения своих прошений об убежище, переполнены, там распространяются опасные болезни. Договоренности с Францией по усилению борьбы с криминальными бандами перевозчиков пока зримого эффекта не принесли. До очередных всеобщих выборов остается менее двух лет, и правительство находится под сильным давлением со стороны депутатов-тори, требующих от него решительных мер. Власти надеются, что начало практического применения соглашения с Руандой окажет на потенциальных мигрантов серьезный сдерживающий психологический эффект: зачем рисковать жизнью при переправке через Ла-Манш, если впереди маячит перспектива быть депортированным за 6400 км от Британии.

Однако едва ли эти надежды оправдаются. Во-первых, возможности Руанды по приему беженцев очень ограничены. Власти страны сообщали, что в год они смогут обрабатывать лишь 500 прошений о предоставлении убежища. После подписания соглашения построен только один хостел для размещения депортированных на 200 человек. Во-вторых, наряду с признанием законности самого соглашения между странами Высокий Суд Англии и Уэльса принял решение о том, что правительство не рассмотрело должным образом дела первых восьми иммигрантов, которые были включены в июне в список для депортации. На практике это означает, что до депортации дело каждого незаконного мигранта должно рассматриваться британскими властями, что во многом подрывает весь первоначальный замысел руандийского плана. Наконец, в-третьих, принятое судебной решение наверняка будет обжаловано правозащитниками – сначала в Апелляционном Суде, затем, в случае неудачи, в Верховном Суде. По оценке британских юристов, весь процесс апелляционных рассмотрений может занять больше года. И до этого времени ни один самолет с депортированными в Руанду не полетит. Так что расчеты британских консерваторов на то, чтобы до всеобщих выборов добиться значимого для избирателей прогресса по снижению наплыва незаконных мигрантов, скорее всего, призрачны.

Александр Ивахник

Один из архетипичных советских фильмов – «Белорусский вокзал», снятый людьми послевоенного поколения о людях поколения военного – тогда (в 1970 году) еще не старых, но уже не очень крепких (один из четверки артистов, сыгравших главные роли, Алексей Глазырин, рывший в 41-м окопы под Москвой, умер почти сразу после окончания съемок, не дожив до пятидесяти). «Надо жить как человек», «время такое было» - эти слова не требуют дополнительных пояснений. В них и моральный критерий для оценки поведения людей, и смирение, связанное с представлением о желательности более справедливой жизни, и в то же время невозможности ее достичь (неслучайно, что перестроечный запрос на справедливость спустя полтора десятилетия был официально выдвинут сверху – тогда в его реализуемость ненадолго поверили).

Отношение к элитам тоже двойственно – антиэлитный пафос достигает своего предела в сцене, где ветерана-работягу отправляют на кухню, приняв за директорского шофера – а тот и не сопротивляется, привык. И в то же время из четверых друзей двое (директор и журналист) – сами представители элиты, хотя изменить они ничего по сути не могут. Несмотря на все добросовестные попытки директора – типичного авторитарного лидера, у которого, кстати, есть карикатурный двойник – начальник третьего друга-главбуха, легкомысленный реформатор, пытающийся соответствовать управленческой моде и не думающий о последствиях своих действий (о чем главбух-консерватор его предусмотрительно предупреждают – и симпатии зрителей-«шестидесятников» здесь неожиданно оказываются на стороне папановского героя).

И соединение несоединимого в фильме есть – в молитве Господу за Победу, Сталина и любимого человека, выжившего на войне. И, конечно, строки из песни Окуджавы: «И значит нам нужна одна победа, / Одна на всех - мы за ценой не постоим» - они могут быть применимы к самым разным периодам истории, пока не происходит надлом. Первые признаки очередного надлома в фильме уже видны за два десятилетия до распада СССР – в первую очередь все то же ощущение несправедливости в самом справедливом обществе, идущем к светлому будущему.

Алексей Макаркин

Даже с учетом традиционной крайней нестабильности политической жизни в Перу то, что происходит там сейчас, выходит за обычные рамки. 7 декабря президент Педро Кастильо перед голосованием по импичменту объявил о роспуске Конгресса и введении чрезвычайного положения, но наткнулся на полное отсутствие поддержки в гражданской и военной элите, был отстранен от власти и находится в предварительном заключении в ожидании суда по обвинению в мятеже. Его место заняла вице-президент Дина Болуарте, которая призвала всех к спокойствию и быстрому преодолению политического кризиса. Но оказалось, что кризис только начался. В стране развернулись мощные антиэлитные протесты, сопровождавшиеся ожесточенными столкновениями с силовиками.

Глубинная причина этих протестов заключается в вопиющих различиях между жизнью богатой 9-миллионной столицы Лимы, где сосредоточен экономический и политический истеблишмент и преуспевающий средний класс, и жизнью провинции, особенно находящихся в Андах бедных сельскохозяйственных регионов, где преобладает коренное население. Кастильо был политическим новичком, не имевшим ни опыта, ни связей, ни продуманной программы, и его 17-месячное президентство было крайне неудачным. Но зато до этого он был скромным сельским учителем, выходцем из неграмотной крестьянской семьи, жившим в глинобитном доме и носившим пончо, традиционную шляпу и резиновые сандалии. Индейцы из обнищавших горных районов и метисы из бедных предместий столицы были социальным оплотом Кастильо, они воспринимали его как похожего на них и знающего их беды. А неудачи своего президента они связывали с саботажем со стороны Конгресса, который многие презирают и считают гнездом коррупционеров, думающих только о своих интересах. Недовольство парламентом вообще крайне распространено в стране, рейтинг его одобрения составляет всего 11%. Что касается заступившей на пост президента Дины Болуарте, то хотя она происходит из бедного горного района, свободно говорит на языке кечуа и не принадлежит к элите, сторонники Кастильо однозначно считают ее предателем.

Демонстрации с требованиями освобождения Кастильо, отставки Болуарте и скорейшего проведения президентских и парламентских выборов начались 10 декабря в наиболее обездоленных южных районах Перу и затем распространились на север и восток страны. Нередко они сопровождались вандализмом, грабежами, поджогами полицейских участков, зданий судебных и налоговых органов. Перекрывались основные шоссе и подъезды к аэропортам. 14 декабря правительство Болуарте объявило чрезвычайное положение, к подавлению протестов был привлечен не только полицейский спецназ, но и армия. Однако столкновения продолжились, нарастала их ожесточенность. Силовики применяли огнестрельное оружие, сбрасывали с вертолетов дымовые шашки и канистры со слезоточивым газом. Протестующие использовали камни, самодельное оружие и «коктейли Молотова». Рост числа жертв вызвал манифестации в Лиме и региональных столицах. К воскресенью около 100 дорог и несколько аэропортов оставались перекрытыми. По данным на понедельник, насчитывалось 26 погибших и несколько сот раненых.

17 декабря президент Болуарте в окружении своих министров и руководителей армии и полиции выступила с заявлением. Она отвергла требования о своей отставке и призвала Конгресс «во имя страны» проголосовать за перенос выборов с 2026 г. на более близкий срок. 20 декабря Конгресс предварительно одобрил проведение президентских и парламентских выборов в апреле 2024 г. 21 декабря Болуарте произвела перестановки в правительстве, в частности, назначив премьер-министром министра обороны Альберто Отаролу. Впрочем, едва ли это назначение успокоит протестующих, они винят Отаролу в санкции на убийства. Сложным является и международное положение правительства Болуарте. Оно пользуется поддержкой администрации Байдена. Но Аргентина, Боливия, Колумбия и Мексика отказались признать Болуарте в качестве законного главы государства. Из-за резких заявлений президента Мексики Обрадора посол этой страны даже был выслан из Перу.

Александр Ивахник

Один из значимых итогов 2022 года для мировой политики – изменение образа Китая. За десятилетия реализации политико-экономического курса, запущенного в конце 70-х годов прагматиками из руководства компартии (Дэн Сяопин, Е Цзяньин, Чэнь Юнь, Ли Сяньнянь), сложилось вполне обоснованное представление о сильном меритократическом лидерстве, обеспечивающем масштабные успехи. Однако замедление темпов роста экономики совпало с ростом национализма, обусловленным предыдущими впечатляющими результатами. К тому же внутренний бизнес стал восприниматься не столько как ресурс, сколько как риск для политической системы, основой которой продолжает оставаться компартия. А нынешняя китайская власть по-прежнему связывает свою легитимность с объединением страны при Мао Цзэдуне, который смог взять под контроль ее материковую территорию (Чан Кайши контролировал ее весьма условно).

Доминирование Си Цзиньпина в результате победы над своими оппонентами, упрощает политическую систему, снижая в ней внутреннюю конкуренцию и выдвигая на первый план требование лояльности лидеру партии и страны. Это, в свою очередь, уменьшает роль меритократии и также влияет на принятие решений, что особенно важно в условиях усиления конкуренции с США, когда наскоки Трампа сменились жесткой осадой со стороны Байдена. Реакция на тайваньскую политику США выглядела в публичном пространстве недостаточно сильной и внятной, хотя имела свои основания (Пекин не идет на неоправданный риск и ждет возможного возвращения к власти в Тайбэе более удобного для него Гоминьдана, которое может состояться в 2024 году). Реакция на ковид оказалась избыточной и недостаточно гибкой. Последствием стала масштабная вторая волна заболеваемости после запоздалого смягчения ограничений в конце года.

Китай, разумеется, остается одним из ведущих международных игроков, мастерской мира. Но именно эта роль страны создает противоречие. Китай не может закрыться от глобализации, которая дает ему массу экономических возможностей (и здесь он решительный противник протекционизма), но при этом он воспринимает ее как риск для стабильности собственной системы. Причем в отличие от многочисленного ассортимента промышленных товаров – от электроники до детских игрушек – Китай, в отличие от Запада, не может широко экспортировать свою идеологию и систему ценностей, которые остаются специфически китайскими.

Влияние Китая на Россию, как представляется, нередко преувеличивается – они не являются союзниками и у них разные цели. Для Китая оптимальной является биполярная система, регулируемая Пекином и Вашингтоном, Россия хотела бы видеть многополярную конструкцию, в которой она является равным игроком. Китай не идет на конфликт с Западом (чреватый слишком большими экономическими рисками), но и не рвет с Россией, маневрируя в условиях глобального мира.

Алексей Макаркин

1 января Лула да Силва, кумир латиноамериканских левых, должен вновь, после 12-летнего перерыва, вступить в должность президента Бразилии. После 30 октября, когда Лула добился крайне незначительного перевеса над ультраправым президентом Жаиром Болсонару, страна эмоционально по-прежнему жестко разделена на две почти равные части. Это поклонники Лулы, надеющиеся на повторение его успешных социальных программ, и приверженцы уходящего президента, разделяющие его ультраконсервативные взгляды и считающие Лулу коррупционером и проводником коммунизма. В такой напряженной ситуации весьма непростой была работа переходной команды Лулы. В период предвыборной борьбы он сумел сформировать довольно широкую политическую коалицию, в которую входила не только его Партия трудящихся, но и умеренные центристские деятели, которых отпугивал экстремизм Болсонару. Сейчас в этой коалиции наметились некоторые трения, связанные с недовольством умеренных недостаточной представленностью в будущем правительстве. И все же в целом Лула сумел соблюсти определенный баланс.

Шедший в связке с Лулой избранный вице-президент Жералду Алкмин был его соперником на президентских выборах 2006 г. Сейчас помимо поста вице-президента он получит влиятельный пост министра развития, промышленности и торговли. Критически важным был подбор кандидатуры на пост гражданского министра обороны (при Болсонару этот пост занимали военные). Лула остановился на фигуре 74-летнего Жозе Мусиу, который за свою долгую жизнь был инженером, бизнесменом, министром, а в 2009-2020 гг. возглавлял Федеральный аудиторский суд. Мусиу известен как искусный переговорщик. Два бывших генерала сообщили агентству Reuters, что номинация Мусиу была хорошо принята руководством армии. Главой МИДа станет карьерный дипломат Мауру Виейра. Пост министра по институциональным делам, отвечающего за отношения с Национальным конгрессом, получит близкий к бизнесу депутат Алессандре Падилья. Но посты, критичные для реализации социальных программ Лулы, – министра по вопросам социального развития и министра образования – достанутся членам Партии трудящихся.

Ключевой пост министра финансов займет близкий соратник Лулы, бывший мэр Сан-Паулу Фернанду Хаддад, который был кандидатом от Партии трудящихся на выборах 2018 г., когда Лула сидел в тюрьме. Биография Хаддада нетипична для его однопартийцев. Он из зажиточной семьи, имеет докторскую степень, какое-то время работал инвестиционным аналитиком, никогда не считался радикалом. Когда стало известно о его номинации, Хаддад поспешил успокоить рынки, заявив, что сейчас бюджетная экспансия не поможет экономике и что правительство будет стремиться к снижению процентных ставок и привлечению инвестиций. Большой победой для Лулы стало то, что 21 декабря Конгресс принял конституционную поправку, повышающую на 2023 г. потолок госрасходов на $28 млрд, что позволит поддерживать социальные выплаты бедным семьям.

Приготовления к будущему правлению идут на фоне того, что небольшая, но крайне агрессивная часть фанатов Болсонару все еще надеется на то, прихода к власти «укравшего выборы» Лулы удастся избежать. Тысячи радикалов находятся в палаточных лагерях, устроенных у армейских казарм в столице страны и других крупных городах. Они призывают военных вмешаться в ситуацию и «поставить заслон коммунизму». Сам Болсонару, до сих пор не признавший поражения, подбрасывает дров в огонь. 9 декабря, выступая перед сторонниками, он заявил: «Вы решаете, куда я пойду. Вы решаете, куда пойдут вооруженные силы. Ничего не потеряно». 12 декабря его приверженцы попытались захватить штаб-квартиру федеральной полиции в столице. Спецназ применил светошумовые гранаты и слезоточивый газ. Отходя, бунтовщики поджигали автобусы и автомобили. 24 декабря полиция обнаружила и обезвредила взрывное устройство под бензовозом рядом со столичным аэропортом. Арестованный виновник признался, что вместе с обитателями лагеря у армейских казарм хотел спровоцировать военных на введение осадного положения и сорвать инаугурацию Лулы. Так что 1 января в столице будет отнюдь не спокойно.

Александр Ивахник

В 2022 году в мире появился «коллективный Запад» как актуальный политический фактор. До этого Запад существовал как цивилизация, с одной стороны, и политическая инфраструктура (НАТО, G7), с другой. Однако мощным вызовом современной западной цивилизации с ее либеральными ценностями (включая открытость, защиту прав меньшинств и ключевую роль мейнстримных медиа) стала правопопулистская реакция как протест против глобализации со стороны «проигравших». А ими оказались как вынужденные сменить сферу деятельности из-за деиндустриализации «синие воротнички», так и часть среднего класса, недовольная революционными изменениями в морально-нравственной сфере (эти люди привыкли ощущать себя «моральным большинством» и тяжело воспринимают тот факт, что превратилось в многочисленное, но все же меньшинство).

Что же до политической инфраструктуры, то блок НАТО переживал кризис, связанный с недостаточной востребованностью в условиях отсутствия очевидного врага. Боевая миссия НАТО в Афганистане была завершена в конце 2014 года после роспуска Международных сил содействия безопасности – к тому же ее результаты никого в НАТО не могли вдохновить (а пришедшая ей на смену небоевая миссия становилась для стран альянса все менее приоритетной, пока не завершилась поражением в 2021-м).

США давили на Европу с тем, чтобы переложить на нее часть своих военных расходов – европейские страны в большинстве своем относились к увеличению оборонных статей бюджета без всякого энтузиазма. В США в 2016-2020 годах сложилась уникальная ситуация, когда президент страны рассматривал НАТО как обременение, не нужное его электорату из республиканских штатов. G7, перестав в 2014 году быть площадкой для диалога Запада и России, все более «вытеснялся» более представительным и инклюзивным форматом G20 с участием всех основных мировых игроков.

Сейчас ситуация принципиально изменилась. Закат правого популизма начался еще в период пандемии (поражение Дональда Трампа, падение рейтинга Маттео Сальвини, стагнация «Альтернативы для Германии»), но именно в 2022 году политический мейнстрим смог добиться ключевых успехов. Марин Ле Пен проиграла президентские выборы во Франции, а рейтинг Эрика Земмура обрушился еще перед выборами из-за его отказа осудить Россию. Джорджа Мелони победила в Италии, сочетая традиционалистскую риторику и реальную стремительную эволюцию в сторону системности. Трамп стал проблемой для собственной партии, что ярко проявилось на промежуточных выборах в ноябре, когда целый ряд тесно связанных с ним кандидатов потерпели поражение, демократы даже упрочили контроль над Сенатом, а победа республиканцев на выборах в Палату представителей оказалась менее убедительной, чем прогнозировалось.

После начала СВО резко выросла востребованность НАТО – у альянса появился враг, что всегда является мощным мотивирующим фактором. Европейские страны без напоминаний увеличивают военные расходы, ВПК получает новые заказы. G7 активно обсуждает, как сдержать Россию. Противодействие России сблизило США и ведущие европейские страны, которые раньше исходили из необходимости поддерживать с Россией прагматичные отношения, основанные на укорененных (нередко еще с советских времен) экономических связях. Европа в целом находится в состоянии мобилизации, поставив стратегическую задачу избавиться от газовой зависимости от России – и в связи с этим еще более активно сближается с США как ведущим игроком на рынке СПГ.

Мобилизация не может быть вечной – уже сейчас видно, что между европейскими странами есть расхождения (пока, скорее, тактические) по поводу масштабов поддержки Украины. Есть разногласия и между европейцами и США в связи с американским протекционизмом, ярко проявившемся в байденовском законе о снижении инфляции. Но ожидать принципиальных изменений в обозримом будущем вряд ли возможно – примерно так же, как победы сторонника рузвельтовского курса Генри Уоллеса на президентских выборах в США в 1948 году в условиях начавшейся холодной войны.

Алексей Макаркин

В 2022 году политику Европы основательно трясло от конфликта в Украине, энергетического кризиса, недовольства жителей ростом стоимости жизни. Президент Макрон сохранил свой пост, но потерял парламентское большинство, крайне правые в Италии сформировали правительство, а в либеральной Швеции приобщились к власти, венгерский премьер Орбан, победив на выборах, вел себя все более вызывающе в отношениях с ЕС. Но даже на этом неординарном фоне прошедший год в британской политике по степени драматичности, а порой фарсовости происходящего, пожалуй, побил все рекорды. Дважды случившаяся смена премьеров, смерть королевы Елизаветы, накатившая к зиме волна забастовок, сравнимая лишь с тэтчеровскими 80-ми годами, запомнятся британцам надолго.

Год начался с продолжения скандалов и разборок по поводу проведения вечеринок в правительственных помещениях в периоды строгих коронавирусных локдаунов, которые напрямую затрагивали Бориса Джонсона. Начало российской специальной военной операции в Украине, казалось, поменяло политическую повестку, тем более что Джонсон выступил весьма активным защитником интересов Украины и одним из первых европейских лидеров посетил Киев. Однако раскручивание истории с циничным обманом собственных граждан уже приобрело мощную инерцию. Пренебрежительное отношение Джонсона к прописанным для британских депутатов и чиновников правилам поведения, частая ложь из уст премьера привели к глубокому падению его популярности и авторитета среди избирателей и к расколу в рядах депутатов-тори. В итоге под давлением многочисленных отставок в своем правительстве 7 июля Джонсон с большой неохотой был вынужден покинуть пост лидера партии, а через два месяца и премьера.

Победившая Риши Сунака в борьбе за пост лидера партии Лиз Трасс продержалась во главе правительства 49 дней, и этот срок оказался бы еще короче, если бы не 10-дневные траурные церемонии по случаю смерти Елизаветы II. Приверженность Трасс либертарианской доктрине «малого государства», ее немудреная идея о том, что главный рычаг экономического роста – это радикальное снижение налогов, обеспечили ей симпатии рядовых членов партии тори, которые в большинстве своем отличаются пожилым возрастом, зажиточным положением и проживанием на благополучном Юге Англии. Но когда 23 сентября было объявлено о крупнейшем за 50 лет сокращении налогов на £45 млрд, не подкрепленном другими источниками доходов, это немедленно обрушило финансовые рынки, и из-под завалов Трасс уже не выбралась.

После этого Сунак, известный сдержанностью, прагматизмом и экономической компетентностью, по сути, оставался единственной надеждой тори на выживание, и он легко получил пост главы правительства. Сунак, хотя он и является первым британским премьером индийского происхождения, на практике более походит на традиционного консервативного лидера, чем Джонсон или Трасс. Его первые усилия были сосредоточены на том, чтобы погасить финансовый костер, который разожгла Трасс. Он несколько стабилизировал политическую ситуацию, вернул жизнь правительства и парламента к нормальности. Однако у Сунака по большому счету нет своей привлекательной повестки. Джонсон шел на всеобщие выборы 2019 г. с двумя главными идеями: создания после брексита «глобальной Британии», которая сможет заключить выгодные соглашения о свободной торговле с крупными экономическими державами, в первую очередь, с США, и выравнивания положения регионов внутри самой Британии, что привлекло к тори традиционных лейбористских избирателей депрессивной северной Англии. Однако Байден по существу заморозил вопрос о масштабной торговой сделке из-за противоречий с Лондоном по ситуации в Северной Ирландии. А тему выравнивания регионов вытеснила пандемия. До новых выборов остается не более двух лет. Сейчас консерваторы отстают от лейбористов по уровню поддержки на 25 п.п. И очень сомнительно, что кабинет Сунака, сталкивающийся с начавшейся рецессией, высокой инфляцией, огромным бюджетным дефицитом, острой проблемой нелегальной иммиграции и нескончаемой волной забастовок, сумеет наверстать это отставание.

Александр Ивахник

Внутренняя политика в России характеризовалась в 2022 году двумя разнонаправленными процессами.

С одной стороны, дальнейшее ужесточение политической системы. Принятие новых законов с весьма размытыми формулировками – об иноагентах и запрете пропаганды ЛГБТ. Первый резко расширяет основания для признания иноагентами, второй делает рискованным любое упоминание ЛГБТ, кроме решительного осуждения. Один и тот же текст, опубликованный в разных контекстах или обнародованный различными политическими акторами, может стать основанием как для привлечения к ответственности по закону о фейках, так и морального поощрения за патриотизм и неравнодушие.

Всячески стимулируется консолидация общества на антизападной основе, которая и так началась после введения массированных санкций. От полной стигматизации российский либерализм спасает, пожалуй, лишь тот факт, что макроэкономическая политика (традиционная сфера деятельности экономических либералов) оказалась удачной в отличие от целого ряда других сфер, куда либералов заведомо не допускают. Зато в конце года стал активно обсуждаться вопрос о том, что делать с эмигрантами. Политическая рациональность подсказывает, что за границей недовольные менее опасны для власти, чем внутри страны – тем более, что любой политической эмиграции свойственны конфликты и расколы. Однако есть эмоциональное желание наказать нарушителей консенсуса, которые воспринимаются частью властной элиты как дезертиры.

С другой стороны, именно внутри антизападного патриотического консенсуса возникло публичное разномыслие. Аппаратная конкуренция, следы которой раньше можно было заметить в основном в компроматных публикациях, вышла наружу. Публичная политика, которая до СВО была все более предсказуемой, сейчас возрождается усилиями властных и околовластных патриотов, которые ищут виновных (а нередко именно так и идет возвращение политики – а никак не на академических семинарах) и предлагают свои альтернативы разной степени брутальности. Причем меняются ролевые функции – недавний системный либерал Дмитрий Медведев подчеркивает свой радикальный патриотизм. Русские имперские националисты восхищаются Рамзаном Кадыровым. Евгений Пригожин становится единственным бизнесменом, который может активно и жестко критиковать губернатора, причем не периферийного региона, а «северной столицы».

Есть и сущностные дискуссии. Тот же вопрос об отношении к уехавшим айтишникам показал, что в этом вопросе консолидации на сегодняшний момент нет. Желающие их примерно наказать сталкиваются с аргументом о том, что так можно окончательно распугать нужных экономики специалистов, которые не хотят (пока) порывать связей со страной. Сторонники кнута и пряника могут дискутировать, впрочем, пока нет официального решения – дальше они должны будут принять его к исполнению.

Алексей Макаркин

Судьба папы Бенедикта XVI неразрывно связана с проблемой современного консерватизма. Йозеф Ратцингер был одним из крупнейших богословов ХХ века, поддержавших реформирование Римско-Католической церкви на Втором Ватиканском соборе. Но после собора он – и как интеллектуал, и как церковный администратор – выступил против дальнейших реформаторских инициатив, которые могли привести к разрыву с многовековой католической традицией. Его задачей стало соединение перемен и исторического опыта церкви. Но в этом папа оказался не понят и не принят.

Для сторонников общественного мейнстрима Бенедикт, еще будучи кардиналом Ратцингером, выглядел противником прогресса, реакционером, «инквизитором» (тем более, что он возглавлял орган, созданный на месте инквизиции – но утративший карательные функции своей предшественницы). Для противников же либерального курса «Второго Ватикана» он был слишком умеренным – они настаивали на полной ревизии политики церкви, что было неприемлемо для папы. В результате попытка примириться с интегристами – противниками Второго Ватикана – завершилась неудачей. Либералы подвергли ее резкой критике, а сами интегристы посчитали, что мириться нельзя до восстановления правил, существовавших при папе Пие X. И расценили шаги навстречу, сделанные папой, как минимальные и недостаточные уступки.

Либерализм меняется, становясь более непримиримым ко всему, что можно считать дискриминацией. При этом он сохраняет живучесть и способность к преобладанию в мировом медийном пространстве, несмотря на сетования одних о его скором крахе или надежды других на этот крах. Реакцией на эволюцию либерализма стала отчаянная радикализация немалой части консерваторов, которые теряют привычную респектабельность и готовы поддержать кого угодно, лишь бы развернуть время вспять – отсюда феномен трампизма и его поддержка многими католиками-традиционалистами.

Умеренному консерватизму Бенедикта XVI, напоминающему либерализм столетней давности, в этом раскладе не осталось места – именно это стало глубинной причиной его ухода с папского престола. Есть ли шанс у такого компромисса в дальнейшем? Возможно, потому что радикальный консерватизм выдыхается, что может в очередной раз востребовать более умеренную альтернативу радикализировавшемуся либерализму. Но папа Бенедикт этого уже не увидит.

Алексей Макаркин

Руслан Хасбулатов был профессором-экономистом, преподававшим в Плехановском институте и защитившим две диссертации об экономике Канады. В перестроечные годы писал книги и статьи о вреде бюрократизма для советской экономики и общества. Одну из них, вышедшую в 1989 году, назвал «Бюрократия — тоже наш враг…» - цитата Ленина, которого за пару лет до этого охотно противопоставляли плохому Сталину, но к 1989-му ленинское обаяние уже сильно потускнело. В общем, был одним из многих ученых-обществоведов, которые активно поддержали перестройку и искренне осуждали номенклатуру.

Экономисты были чрезвычайно востребованы в конце 80-х, когда в обществе верили, что они знают, как вывести из трясины советскую экономику. Однако очень быстро и общество разочаровалось в экономистах, и дискуссии о соотношении плана и рынка утратили всякую актуальность. События развивались стремительно – то, что в 1988-м выглядело смело и прогрессивно, в 1991-м становилось банальностью. Знаменитые экономисты превращались в академических критиков монетаризма, которых мало кто читал и слушал.

Принципиальное отличие Хасбулатова от многих его коллег состояло в том, что он получил власть, причем достаточно случайно. Пост первого зама председателя Верховного совета был зарезервирован за представителем республики в составе России – в ЦК КПСС (к которому прислушивались все меньше) согласовали одну кандидатуру (писателя Рината Мухамадиева), потом появилась другая (Рамазана Абдулатипова), которая также не устраивала сторонников только что избранного председателем Верховного совета Бориса Ельцина. В этот момент Хасбулатов использовал свой шанс – тем более, что он не был радикальным демократом, не входил в окружение Ельцина, но при этом не принадлежал к номенклатуре и считался сторонником реформ (тогда это было слово с положительной коннотацией). Так что был приемлем и для демократов, и для части коммунистов, которые задумывались об альтернативах. Когда Ельцин стал президентом, Хасбулатов – единственный из руководителей Верховного совета, бывший на его стороне в конфликте с союзным центром – возглавил российский парламент.

Но политическая культура России предусматривает безусловный приоритет контроля над диалогом – и Хасбулатов очень быстро превратился из парламентского деятеля в лидера одной из соперничающих клиентел, все более непримиримо оспаривавших власть друг у друга. Дальше была драматичная развязка осенью 93-го, поражение в конфликте, утрата властного ресурса и, как следствие, распад клиентелы – и возвращение в Плехановский институт (ставший университетом), в котором Хасбулатов до конца жизни руководил кафедрой мировой экономики.

Алексей Макаркин