Я читаю с трёх лет, и это было серьёзной проблемой для мамы. На Крайнем Севере в те годы добыть подходящую по возрасту книгу было почти нереально, а ждать я не хотела, хватала всё, что под руку подвернётся. «Книга джунглей» - прекрасно, но и «Месть еврея» подойдёт, лишь бы были буквы и какая-то история. В любых гостях первым делом я инспектировала книжные полки и забирала книги из серии «ЖЗЛ». Конечно, ничего я там особо не понимала, но завораживало, что это «сказки про живых людей», не придуманные. В общем, к этой серии у меня ностальгические чувства, смешанные с горечью от того, что хотелось чего-то более яркого и понятного в свои шесть лет.
Теперь вы понимаете, что мой внутренний ребёнок просто не мог пройти мимо такой серии для детей! Книжный дом Анастасии Орловой выпускает. Я видела книги о Чайковском, Маршаке, Льюисе Кэрролле, говорят, скоро будет про Никулина. Себе взяла «Пабло Пикассо. Мальчик из Малаги». Да, я знаю о Пикассо почти всё, но как не утащить такую красоту в свою берлогу?
Художница Маша Пряничникова ярко проиллюстрировала истории о Пикассо, он в книге появляется в привычных полосатых футболках разных цветов и конфигураций, а его дом наполнен разнообразными зверьками и произведениями Пабло. Маленький Паблито в колготках, рисующий карандашом на стене голубя мира, и взрослый художник, складывающий «кубического» человечка из керамических плиток. Школьник, играющий с приятелем в корриду, и отец, рассказывающий детям небылицы о своей юности.
Анна Ремез выбрала удачную интонацию для разговора о Пикассо. По сюжету его дети, Палома и Клод, на каникулах приезжают в гости к отцу, на виллу «Калифорния». И там, дождавшись, когда папа закончит дела в мастерской, выспрашивают его о детстве, юности, творчестве и прочем. Пабло с удовольствие травит байки, из которых дети узнают о том, почему у него такое длинное имя, каким было его первое слово, как мальчик пережил землетрясение, как шалил в школе, о первой персональной выставке и жизни в общежитии художников в Париже, о любви к животным и творческой философии.
В книге много забавных животных: мышка и мартышка в общежитии художников, козочка Эсмеральда на вилле, прирученная сова, сиамские коты, такса и боксёр и много-много птичек.
В общем, здесь есть всё, чтобы ребёнок - внутренний или живущий самостоятельную жизнь – остался доволен.
«Всё, что ты можешь вообразить, реально»
#читаеткуплевацкая #детскаялитература #детлит
Теперь вы понимаете, что мой внутренний ребёнок просто не мог пройти мимо такой серии для детей! Книжный дом Анастасии Орловой выпускает. Я видела книги о Чайковском, Маршаке, Льюисе Кэрролле, говорят, скоро будет про Никулина. Себе взяла «Пабло Пикассо. Мальчик из Малаги». Да, я знаю о Пикассо почти всё, но как не утащить такую красоту в свою берлогу?
Художница Маша Пряничникова ярко проиллюстрировала истории о Пикассо, он в книге появляется в привычных полосатых футболках разных цветов и конфигураций, а его дом наполнен разнообразными зверьками и произведениями Пабло. Маленький Паблито в колготках, рисующий карандашом на стене голубя мира, и взрослый художник, складывающий «кубического» человечка из керамических плиток. Школьник, играющий с приятелем в корриду, и отец, рассказывающий детям небылицы о своей юности.
Анна Ремез выбрала удачную интонацию для разговора о Пикассо. По сюжету его дети, Палома и Клод, на каникулах приезжают в гости к отцу, на виллу «Калифорния». И там, дождавшись, когда папа закончит дела в мастерской, выспрашивают его о детстве, юности, творчестве и прочем. Пабло с удовольствие травит байки, из которых дети узнают о том, почему у него такое длинное имя, каким было его первое слово, как мальчик пережил землетрясение, как шалил в школе, о первой персональной выставке и жизни в общежитии художников в Париже, о любви к животным и творческой философии.
В книге много забавных животных: мышка и мартышка в общежитии художников, козочка Эсмеральда на вилле, прирученная сова, сиамские коты, такса и боксёр и много-много птичек.
В общем, здесь есть всё, чтобы ребёнок - внутренний или живущий самостоятельную жизнь – остался доволен.
«Всё, что ты можешь вообразить, реально»
#читаеткуплевацкая #детскаялитература #детлит
Вернулась к списку прочитанного и поняла, что забыла включить в него сборник рассказов «Невидимые голоса». Почему забыла? Ведь читала совсем недавно, книга мне понравилась, большинство текстов в ней яркие, болезненные, и с художественной стороной всё хорошо.
Кажется, я забыла об этом сборнике, потому что читала/слушала его в поезде, и мой мозг решил, что я просто пообщалась с попутчиками. «Невидимые голоса» - это сборник автофикшн-рассказов современных русскоязычных авторов и финалистов опен-колла Popcorn Books и автофикшн-вебзина Autovirus. Общей темы нет, писатели и писательницы рассказывают истории, которые они однажды пережили, с которыми справились (или нет). Говорят о родине (малой, расколотой, украденной, оставленной), буллинге, профессии, семейной истории, болезнях, идентичности, насилии, любви, травме, благодарности. Пишут о живом, настоящем, завершившемся и длящемся.
В аудиоверсии каждый озвучивает свой рассказ, часть из них я именно прослушала, и вот это совпадение – люди, делящиеся сокровенным в купе поезда, - видимо, обмануло моё сознание настолько, что книжное смешалось стало часть опыта.
Все тексты сборника стоят того, чтобы их прочесть, мне же больше прочих понравились эти:
Евгения Некрасова «Прививка»
Александра Яковлева «Плохой глаз»
Дарья Трайден «Фотографии с осликом»
Стана Корунная «Карта сухопутных рек»
Дарина Стрельченко «Пион, мемантин, галоперидол»
А ещё я вспоминала, с чем у меня перекликается название, и, кажется, с этим:
В конце сентября у CWS совместно со Школой литературных практик стартует годовая программа «Современные литературные практики», тематическая рамка курса – «Другие голоса». Программа ещё не началась, а я уже жду тексты, которые там родятся.
#читаеткуплевацкая
Кажется, я забыла об этом сборнике, потому что читала/слушала его в поезде, и мой мозг решил, что я просто пообщалась с попутчиками. «Невидимые голоса» - это сборник автофикшн-рассказов современных русскоязычных авторов и финалистов опен-колла Popcorn Books и автофикшн-вебзина Autovirus. Общей темы нет, писатели и писательницы рассказывают истории, которые они однажды пережили, с которыми справились (или нет). Говорят о родине (малой, расколотой, украденной, оставленной), буллинге, профессии, семейной истории, болезнях, идентичности, насилии, любви, травме, благодарности. Пишут о живом, настоящем, завершившемся и длящемся.
В аудиоверсии каждый озвучивает свой рассказ, часть из них я именно прослушала, и вот это совпадение – люди, делящиеся сокровенным в купе поезда, - видимо, обмануло моё сознание настолько, что книжное смешалось стало часть опыта.
Все тексты сборника стоят того, чтобы их прочесть, мне же больше прочих понравились эти:
Евгения Некрасова «Прививка»
Александра Яковлева «Плохой глаз»
Дарья Трайден «Фотографии с осликом»
Стана Корунная «Карта сухопутных рек»
Дарина Стрельченко «Пион, мемантин, галоперидол»
А ещё я вспоминала, с чем у меня перекликается название, и, кажется, с этим:
В конце сентября у CWS совместно со Школой литературных практик стартует годовая программа «Современные литературные практики», тематическая рамка курса – «Другие голоса». Программа ещё не началась, а я уже жду тексты, которые там родятся.
#читаеткуплевацкая
Евгения Овчинникова
«Сквозь огонь»
Главная героиня Александра – сценаристка, специализирующаяся на ужасах и хоррорах. Пока муж на какой-то офисной работе, а дети у свёкра, Саша изнывает от жары в дачном доме, на крышу которого обрушивается дождь из мёртвых птиц. Параллельно звонит пылящийся годами без дела стационарный телефон. В трубке – шумы и помехи. Уже жутковато, да? А это даже не начало.
Начало было 19 лет назад, когда старшеклассница Саша потеряла свою лучшую подругу Веру. И вот теперь взрослой Саше через всю страну и годы звонит мама Веры, чтобы сообщить, что тело девушки нашли. Героиня садится в самолёт до Хабаровска, а оттуда едет в Гордеев, таёжный городок, в котором выросла. И тут у меня сразу два пункта для восхищения авторской работой. Во-первых, Хабаровский край и Гордеев в частности – не просто декорации. Местность написана реалистично и живо. И унылые районы провинциального городка, и богатая природа окрестных лесов и тайги показаны, кажется, с документальной достоверностью. Также достоверно описано взросление в 90е годы, когда зарплаты задерживали месяцами и женщины, например, оставляли работу в бухгалтерии завода ради должности санитарки в больнице, потому что в бюджете хоть что-то платили, да и пациенты иногда делились булочкой. У большинства жителей таёжной провинции был только один шанс прокормиться – тем, что даёт та самая тайга: отец Саши бил зверя, а в путину в промышленных масштабах добывал рыбу.
Всё это вспоминает Саша, когда возвращается в город детства, но воспоминания не торчат инородными предметами из текста, всё гармонично. Героиня вернулась, чтобы понять, что много лет назад случилось с её лучшей подругой, поэтому она постоянно возвращается мыслями в прошлое. Тут время и место для ещё одного комплимента Овчинниковой: она умело собрала несколько жанров под одной обложкой. Здесь есть социальные драмы разных масштабов (от интимной истории конкретной школьницы до глобальных проблем страны), катастрофы (одинаково «зрелищно» описаны лесные пожары и тайфун, смывающий мосты и дороги), психологическая линия (видения главной героини, которые вполне могут объясняться нежеланием психики принять потерю дорогого человека) и собственно детектив. И, как по мне, ни в какой из частей книга не провисает, читать её интересно и жутко. Редкий случай, когда все ружья стреляют, а три ритуальных выстрела производит сама Саша.
#читаеткуплевацкая
«Сквозь огонь»
Главная героиня Александра – сценаристка, специализирующаяся на ужасах и хоррорах. Пока муж на какой-то офисной работе, а дети у свёкра, Саша изнывает от жары в дачном доме, на крышу которого обрушивается дождь из мёртвых птиц. Параллельно звонит пылящийся годами без дела стационарный телефон. В трубке – шумы и помехи. Уже жутковато, да? А это даже не начало.
Начало было 19 лет назад, когда старшеклассница Саша потеряла свою лучшую подругу Веру. И вот теперь взрослой Саше через всю страну и годы звонит мама Веры, чтобы сообщить, что тело девушки нашли. Героиня садится в самолёт до Хабаровска, а оттуда едет в Гордеев, таёжный городок, в котором выросла. И тут у меня сразу два пункта для восхищения авторской работой. Во-первых, Хабаровский край и Гордеев в частности – не просто декорации. Местность написана реалистично и живо. И унылые районы провинциального городка, и богатая природа окрестных лесов и тайги показаны, кажется, с документальной достоверностью. Также достоверно описано взросление в 90е годы, когда зарплаты задерживали месяцами и женщины, например, оставляли работу в бухгалтерии завода ради должности санитарки в больнице, потому что в бюджете хоть что-то платили, да и пациенты иногда делились булочкой. У большинства жителей таёжной провинции был только один шанс прокормиться – тем, что даёт та самая тайга: отец Саши бил зверя, а в путину в промышленных масштабах добывал рыбу.
Всё это вспоминает Саша, когда возвращается в город детства, но воспоминания не торчат инородными предметами из текста, всё гармонично. Героиня вернулась, чтобы понять, что много лет назад случилось с её лучшей подругой, поэтому она постоянно возвращается мыслями в прошлое. Тут время и место для ещё одного комплимента Овчинниковой: она умело собрала несколько жанров под одной обложкой. Здесь есть социальные драмы разных масштабов (от интимной истории конкретной школьницы до глобальных проблем страны), катастрофы (одинаково «зрелищно» описаны лесные пожары и тайфун, смывающий мосты и дороги), психологическая линия (видения главной героини, которые вполне могут объясняться нежеланием психики принять потерю дорогого человека) и собственно детектив. И, как по мне, ни в какой из частей книга не провисает, читать её интересно и жутко. Редкий случай, когда все ружья стреляют, а три ритуальных выстрела производит сама Саша.
#читаеткуплевацкая
«Пятно»
Анна Пестерева
@alpinaproza
Всё чаще в последнее время смотрю в сторону современной русскоязычной жанровой литературы. По-моему, авторы детективов, триллеров и фантастики не забывают о читателе и его потребностях – развлекают и впечатляют. Что не всякий раз скажешь о писателях, метящих в вечность… Хотя сейчас не о них. А о жанровом.
Например, мистическая повесть Анны Пестеровой «Пятно» пугает, будоражит и – временами – ломает мозг. Главная героиня Настя живёт в каком-то провинциальном городке, она окончила местный техникум, а работу найти не получается. Хорошо бы работать удалённо, но для этого у Насти нет даже ноутбука. Подходящий по цене девайс находится в соседнем городке, за ним Настя едет на подружкиной «Ладе» без шипов по зимнему Старому шоссе и слетает в кювет. А дальше начинается хтонь и мистика, но сначала читатель ничего не знает.
В начале повести Настя, где-то пропадавшая три с лишним недели, возвращается домой и врёт разыскивавшим её подруге и бывшему мужу, что ничего не помнит. Аварию помнит, да, а дальше – белый лист. Или, допустим, сугроб. А теперь она вернулась с мучительной бессонницей и пульсирующей гноящейся раной на руке. И всё будет хорошо.
На этом этапе автор хорошо работает с двумя пугающими темами/приёмами. Во-первых, социальная неустроенность провинции, она же хтонь, во-вторых, некое умолчание, за которым скрывается явно что-то большое, страшное и непознаваемое.
В «Пятне» есть два «балабановских» эпизода, от которых бросает в дрожь. Маленькая брезгливость в полицейском участке и протяжённая тревожность на трассе. Когда Настя, только что пережившая три недели в заточении, оказывается в старой, с прогнившим дном, «Волге» в компании двух похмельных маргиналов… Это жутко. Два сильных, в эмоциональном и кинематографическом плане, эпизода на небольшую поветь – это круто. А дальше, по-моему, что-то пошло немного не по плану.
«Пятно» чуть больше, чем полностью построено на одной метафоре. Чувство вины и отчаяние поглощает человека, становится тюрьмой для него и инфекцией для тех, кто оказывается рядом. И долгое время, примерно до середины повести, эта метафора работает хорошо и ярко. Но дальше, по-моему, её надо было сворачивать, а не разворачивать. Пока Настя безэмоционально томится в «живом» доме с «мёртвым» постояльцем, повесть остаётся пугающей. Но, когда метафора разворачивается до боевой сцены героини с домом, который побивает её хлопающей дверью и пытается покромсать летающим шифером, напряжение улетучивается. Потому что это слегка нелепо.
Мне кажется, «Пятно» могло бы быть очень классным рассказом, с сохранением напряжения и тонкости ключевой метафоры, при этом я понимаю, что потенциала писательницы и на роман хватило бы. Например, она здорово умеет менять настроение, переключая стиль. В тексте есть и язык современной уставшей провинции, и гипнотизирующая напевность русских сказок, и немного деревенской прозы советских времён – всё это на своих местах. А ещё Пестерева хорошо «вшивает» в уют будущую катастрофу. Вот героиня слетела с пустой трассы в сугроб, вот она видит белый дымок из деревенского деревянного домика, идёт на это обещание тепла и бабушкиных пирогов с травяным чаем, а там…
Или молодой учитель приезжает в деревню с беременной красавицей женой, строит дом для своей счастливой семьи, рубит из дуба большой стол, потому что, конечно, у таких добрых родителей будет много детей, но…
Мне кажется, «Пятно» во второй половине устремилось из жанра в вечность и немного расползлось. Но мне понравилось. Прочтите сами и расскажите, как вам эта мистическая повесть?
#читаеткуплевацкая
Анна Пестерева
@alpinaproza
Всё чаще в последнее время смотрю в сторону современной русскоязычной жанровой литературы. По-моему, авторы детективов, триллеров и фантастики не забывают о читателе и его потребностях – развлекают и впечатляют. Что не всякий раз скажешь о писателях, метящих в вечность… Хотя сейчас не о них. А о жанровом.
Например, мистическая повесть Анны Пестеровой «Пятно» пугает, будоражит и – временами – ломает мозг. Главная героиня Настя живёт в каком-то провинциальном городке, она окончила местный техникум, а работу найти не получается. Хорошо бы работать удалённо, но для этого у Насти нет даже ноутбука. Подходящий по цене девайс находится в соседнем городке, за ним Настя едет на подружкиной «Ладе» без шипов по зимнему Старому шоссе и слетает в кювет. А дальше начинается хтонь и мистика, но сначала читатель ничего не знает.
В начале повести Настя, где-то пропадавшая три с лишним недели, возвращается домой и врёт разыскивавшим её подруге и бывшему мужу, что ничего не помнит. Аварию помнит, да, а дальше – белый лист. Или, допустим, сугроб. А теперь она вернулась с мучительной бессонницей и пульсирующей гноящейся раной на руке. И всё будет хорошо.
На самом деле – нет. На этом этапе автор хорошо работает с двумя пугающими темами/приёмами. Во-первых, социальная неустроенность провинции, она же хтонь, во-вторых, некое умолчание, за которым скрывается явно что-то большое, страшное и непознаваемое.
В «Пятне» есть два «балабановских» эпизода, от которых бросает в дрожь. Маленькая брезгливость в полицейском участке и протяжённая тревожность на трассе. Когда Настя, только что пережившая три недели в заточении, оказывается в старой, с прогнившим дном, «Волге» в компании двух похмельных маргиналов… Это жутко. Два сильных, в эмоциональном и кинематографическом плане, эпизода на небольшую поветь – это круто. А дальше, по-моему, что-то пошло немного не по плану.
«Пятно» чуть больше, чем полностью построено на одной метафоре. Чувство вины и отчаяние поглощает человека, становится тюрьмой для него и инфекцией для тех, кто оказывается рядом. И долгое время, примерно до середины повести, эта метафора работает хорошо и ярко. Но дальше, по-моему, её надо было сворачивать, а не разворачивать. Пока Настя безэмоционально томится в «живом» доме с «мёртвым» постояльцем, повесть остаётся пугающей. Но, когда метафора разворачивается до боевой сцены героини с домом, который побивает её хлопающей дверью и пытается покромсать летающим шифером, напряжение улетучивается. Потому что это слегка нелепо.
Мне кажется, «Пятно» могло бы быть очень классным рассказом, с сохранением напряжения и тонкости ключевой метафоры, при этом я понимаю, что потенциала писательницы и на роман хватило бы. Например, она здорово умеет менять настроение, переключая стиль. В тексте есть и язык современной уставшей провинции, и гипнотизирующая напевность русских сказок, и немного деревенской прозы советских времён – всё это на своих местах. А ещё Пестерева хорошо «вшивает» в уют будущую катастрофу. Вот героиня слетела с пустой трассы в сугроб, вот она видит белый дымок из деревенского деревянного домика, идёт на это обещание тепла и бабушкиных пирогов с травяным чаем, а там…
Или молодой учитель приезжает в деревню с беременной красавицей женой, строит дом для своей счастливой семьи, рубит из дуба большой стол, потому что, конечно, у таких добрых родителей будет много детей, но…
Мне кажется, «Пятно» во второй половине устремилось из жанра в вечность и немного расползлось. Но мне понравилось. Прочтите сами и расскажите, как вам эта мистическая повесть?
#читаеткуплевацкая
Эльза Гильдина
«Коза торопится в лес»
Торопится, допустим, и не коза вовсе, а юная особа строгого воспитания, и не в лес, а в любовный омут с забегом в бандитский мир…
На дворе лихие девяностые, за окном весьма криминальный регион России, главная героиня Леся (хотя, может быть, и Эмма, но об этом читайте сами) выпустилась из девятого класса деревенской школы и поступила в Пищевой техникум в ближайший районный центр. В Буре, том самом райцентре, живёт Лесин отец, уважаемый милиционер. А Лесина мама уже который раз отбывает наказание в какой-то колонии. Девочку воспитала Хаят, бабка по материнской линии, женщина настолько суровых нравов, что весть о её приближении к населённому пункту наводит ужас на всех его обитателей. В том числе на Люську, бабку по материнской линии.
Бабки эти друг другу – преданные вражицы. Люська обвиняет Хаятку в распущенности и семейной традиции рожать детей вне брака, Хаятка уверена, что Люська колдует по-чёрному и вообще отравила своего мужа. Цель Хаят – добиться отцовского участия в судьбе повзрослевшей дочери, цель Люсинды – не допустить встречи сына с внучкой, по крайней мере до тех пор, пока сын этот – он же хороший мент, но плохой батя – не купит автомобиль своему законному ребёнку.
Цели Леси пока не определены, хотя, кажется, они всё быстрее крутятся вокруг фигуры незнакомого пьяного парня, буквально первого встречного, на которого девчонка наткнулась, вынырнув из кустов, приспособленных для справления нужды на трассе. Ещё Леся очень хочет начать нормально общаться с папой и завести друзей, со вторым ей худо-бедно помогает единокровный брат. Но что-то быстро идёт не так, и дочь мента и сестра мента оказывается в эпицентре криминальных разборок.
«Коза торопится в лес» - повесть лихая и пёстрая. От неё веет то сериалом «Бригада», то ироничным детективом а-ля Дарья Донцова, то тетрадями-анкетами, которыми девочки терроризировали одноклассников в конце девяностых. Гильдина довольно точно передаёт атмосферу небольшого городка, власть в котором разделена между бандитами и милиционерами, которые тоже так себе…Старое футбольное поле, куда во время товарищеских матчей заглядывают отбившиеся от стада телята, парк с обезглавленными и обезрученными статуями типа «мальчик с горном» и «девушка с веслом», ДК с унылой дискотекой, во время которой серьёзные дяди «обкашливают вопросики», а девчонки в футболках с дикаприо, олимпийках и кислотных юбках надеются обратить на себя внимание этих дядь…И посреди этого великолепия – непуганая деревенская девочка, сочиняющая роман о фрейлине…
#читаеткуплевацкая @domistorii
«Коза торопится в лес»
Торопится, допустим, и не коза вовсе, а юная особа строгого воспитания, и не в лес, а в любовный омут с забегом в бандитский мир…
На дворе лихие девяностые, за окном весьма криминальный регион России, главная героиня Леся (хотя, может быть, и Эмма, но об этом читайте сами) выпустилась из девятого класса деревенской школы и поступила в Пищевой техникум в ближайший районный центр. В Буре, том самом райцентре, живёт Лесин отец, уважаемый милиционер. А Лесина мама уже который раз отбывает наказание в какой-то колонии. Девочку воспитала Хаят, бабка по материнской линии, женщина настолько суровых нравов, что весть о её приближении к населённому пункту наводит ужас на всех его обитателей. В том числе на Люську, бабку по материнской линии.
Бабки эти друг другу – преданные вражицы. Люська обвиняет Хаятку в распущенности и семейной традиции рожать детей вне брака, Хаятка уверена, что Люська колдует по-чёрному и вообще отравила своего мужа. Цель Хаят – добиться отцовского участия в судьбе повзрослевшей дочери, цель Люсинды – не допустить встречи сына с внучкой, по крайней мере до тех пор, пока сын этот – он же хороший мент, но плохой батя – не купит автомобиль своему законному ребёнку.
Цели Леси пока не определены, хотя, кажется, они всё быстрее крутятся вокруг фигуры незнакомого пьяного парня, буквально первого встречного, на которого девчонка наткнулась, вынырнув из кустов, приспособленных для справления нужды на трассе. Ещё Леся очень хочет начать нормально общаться с папой и завести друзей, со вторым ей худо-бедно помогает единокровный брат. Но что-то быстро идёт не так, и дочь мента и сестра мента оказывается в эпицентре криминальных разборок.
«Коза торопится в лес» - повесть лихая и пёстрая. От неё веет то сериалом «Бригада», то ироничным детективом а-ля Дарья Донцова, то тетрадями-анкетами, которыми девочки терроризировали одноклассников в конце девяностых. Гильдина довольно точно передаёт атмосферу небольшого городка, власть в котором разделена между бандитами и милиционерами, которые тоже так себе…Старое футбольное поле, куда во время товарищеских матчей заглядывают отбившиеся от стада телята, парк с обезглавленными и обезрученными статуями типа «мальчик с горном» и «девушка с веслом», ДК с унылой дискотекой, во время которой серьёзные дяди «обкашливают вопросики», а девчонки в футболках с дикаприо, олимпийках и кислотных юбках надеются обратить на себя внимание этих дядь…И посреди этого великолепия – непуганая деревенская девочка, сочиняющая роман о фрейлине…
#читаеткуплевацкая @domistorii
Шмель…Это слово для меня накрепко связано с уютом, летом, природой и ожиданием приключений. В детстве с Крайнего Севера в Украину мы добирались своим ходом, на синей «шестёрке». Четверо суток пути, изнуряющего для родителей и счастливого для мелкой меня. И в этом пути был «шмель», примус, газовая горелка, на которой каждый вечер, перед ночёвкой у реки или озера, мама готовила самое вкусное в жизни рагу.
У героини романа Ани Гетьман «Шмель» в детстве не было ни примуса, ни уютных семейных вечеров у озера, ни ожидания приключений. А была тревожная привязанность к матери, отсутствующий отец и ожидание катастрофы. Её шмель – это метафора тревоги: что-то постоянно жужжит в голове, не позволяя хотя бы минуту почувствовать себя в комфортной безопасности.
Говоря об этой книге, сложно сопротивляться соблазну отправить героиню к психиатру (к счастью, в финале она сама это делает), ещё сложнее отказаться от риторики в духе «если бы девочка полечилась в школе, то не было бы и фактуры для романа» (настолько сложно, что я, как видите, не смогла).
Веру никто никогда не учил выбирать себя. В детстве она панически боялась потерять мать и придумывала всевозможные катастрофы, если та задерживалась хотя бы на пять минут. Чуть позже девочка растворяла себя в подружке Соне, которая никак не хотела играть в слияние и убегала от «хорошей» Веры к глупеньким одноклассницам и хулиганистым пацанам. Ещё позже Вера выскочила замуж за парня постарше и попыталась стать его отражением: полюбить книги, которые он читает, посмотреть фильмы, которые он рекомендует, и порадоваться пенетрации хотя бы потому, что ему это нравится. Ничего из этого не сработало. И вот, двадцатичетырёхлетняя Вера оказывается у разбитого корыта. Разбита и её жизнь, и судьбы родины – на дворе 2022 год.
При таких вводных надо бы начинать умирать, но Вера как будто оживает. Снимает комнату в хорошем районе Питера, увлекается новым парнем, устраивается на высокооплачиваемую работу и даже начинает воплощать в жизнь мечту о писательстве. Кажется, внешняя катастрофа, наконец, успокаивает шмеля, тревога обретает объективную причину и от этого будто поддаётся контролю. Но всё это лишь «кажется» и «будто».
Под ногами хрустят панцири улиток, военный с рекламы службы по контракту заглядывает через Верино плечо, сама героиня раз за разом нарушает все представимые этические нормы…Она не замечает жужжание шмеля, потому что сидит в центре шмелиного гнезда, оглушённая несмолкаемым гулом.
«Шмель» Ани Гетьман не самая уютная книга, роман для тех, кто в контексте. Писательница выбирает ничего не объяснять, часто будто переписывает отрывки из личного дневника, из-за этого некоторые метафоры и целые эпизоды оказываются размытыми, рваными, понятными не всем. Дисконнект может случиться на первых же страницах, где сильная сцена в супермаркете покажется пустой или абсурдной тому, кто не помнит кейс Саши Скочиленко (а многие его и не знали). А развивающаяся ближе к финалу романа крепкая и нежная метафора окаменевших мальчиков слабо работает для тех, кто не следил за линией «наши мальчики» в официальных СМИ.
В общем, как и в случае с другими книгами серии ( @polyandria + Есть смысл), «Шмелю» важно залететь в правильный информационный пузырь.
#читаеткуплевацкая
У героини романа Ани Гетьман «Шмель» в детстве не было ни примуса, ни уютных семейных вечеров у озера, ни ожидания приключений. А была тревожная привязанность к матери, отсутствующий отец и ожидание катастрофы. Её шмель – это метафора тревоги: что-то постоянно жужжит в голове, не позволяя хотя бы минуту почувствовать себя в комфортной безопасности.
Говоря об этой книге, сложно сопротивляться соблазну отправить героиню к психиатру (к счастью, в финале она сама это делает), ещё сложнее отказаться от риторики в духе «если бы девочка полечилась в школе, то не было бы и фактуры для романа» (настолько сложно, что я, как видите, не смогла).
Веру никто никогда не учил выбирать себя. В детстве она панически боялась потерять мать и придумывала всевозможные катастрофы, если та задерживалась хотя бы на пять минут. Чуть позже девочка растворяла себя в подружке Соне, которая никак не хотела играть в слияние и убегала от «хорошей» Веры к глупеньким одноклассницам и хулиганистым пацанам. Ещё позже Вера выскочила замуж за парня постарше и попыталась стать его отражением: полюбить книги, которые он читает, посмотреть фильмы, которые он рекомендует, и порадоваться пенетрации хотя бы потому, что ему это нравится. Ничего из этого не сработало. И вот, двадцатичетырёхлетняя Вера оказывается у разбитого корыта. Разбита и её жизнь, и судьбы родины – на дворе 2022 год.
При таких вводных надо бы начинать умирать, но Вера как будто оживает. Снимает комнату в хорошем районе Питера, увлекается новым парнем, устраивается на высокооплачиваемую работу и даже начинает воплощать в жизнь мечту о писательстве. Кажется, внешняя катастрофа, наконец, успокаивает шмеля, тревога обретает объективную причину и от этого будто поддаётся контролю. Но всё это лишь «кажется» и «будто».
Под ногами хрустят панцири улиток, военный с рекламы службы по контракту заглядывает через Верино плечо, сама героиня раз за разом нарушает все представимые этические нормы…Она не замечает жужжание шмеля, потому что сидит в центре шмелиного гнезда, оглушённая несмолкаемым гулом.
«Шмель» Ани Гетьман не самая уютная книга, роман для тех, кто в контексте. Писательница выбирает ничего не объяснять, часто будто переписывает отрывки из личного дневника, из-за этого некоторые метафоры и целые эпизоды оказываются размытыми, рваными, понятными не всем. Дисконнект может случиться на первых же страницах, где сильная сцена в супермаркете покажется пустой или абсурдной тому, кто не помнит кейс Саши Скочиленко (а многие его и не знали). А развивающаяся ближе к финалу романа крепкая и нежная метафора окаменевших мальчиков слабо работает для тех, кто не следил за линией «наши мальчики» в официальных СМИ.
В общем, как и в случае с другими книгами серии ( @polyandria + Есть смысл), «Шмелю» важно залететь в правильный информационный пузырь.
#читаеткуплевацкая
Татьяна Млынчик
«Необитаемая»
Что можно успеть за год?
Подготовиться и пробежать первый в жизни марафон.
Покорить Эльбрус.
Подняться на вулкан.
Написать роман.
Со всем этим блестяще справляется главная героиня романа «Необитаемая». А вот зачать ребёнка у неё не получается ни за год семейной жизни, ни за два, ни за шесть. После нескольких бесплодных лет брака, пара решает прибегнуть к ЭКО, но и бесконечные болезненные манипуляции не дают результата.
«Необитаемая» написан, как рассказ молодой женщины о долгом пути к беременности. Без ярких анатомических подробностей, но весьма детально героиня рассказывает о побочках гормональной терапии, о проверке проходимости маточных труб, изъятиях, подсадках и бессчётных гинекологических осмотрах. А ещё вспоминает юность в Петербурге, когда главной задачей девчонок было «не залететь», а «Постинор» иные пили чаще, чем «аскорбинку». И эта юность и молодость нависают над героиней чувством вины: а вдруг именно неверные решения прошлых лет привели к тому, что теперь она не может зачать.
«Необитаемая» роман о долженствовании и вине, о стыде и требовании к собственному телу. Героиня точно знает, что хочет пробежать марафон, и достигает цели быстрее и легче, чем многие, хотя до этого никогда не была спортивной. Героиня хочет написать роман, и создаёт текст с опережением графика, хотя пока и не ясно, примет ли его хоть одно издание. Героиня хочет родить ребёнка…
Но это не точно. После череды импульсивных безответственных красавчиков она, наконец, встречает мужчину, с которым можно планировать семью, ведь «замуж выходишь за хорошего, когда возьмёшь всё, что можно, от плохих». Хороший не пьёт, не курит, тренирует маленьких боксёров и хочет стать отцом. А героиня не то, чтобы хочет стать матерью, но как будто надо. С одной задачей – не выйти замуж по залёту – она справилась, теперь она тоже может считаться хорошей, особенно, когда справится с другой задачей – родить мужу наследника. А если не справится?
Молодая женщина живёт едва ли не лучшую свою жизнь: ходит на беговые тренировки и в литературную студию, может в выходные слетать в Ригу на девичник или в Барселону поддержать подругу на соревнованиях, мотнуться с братом покорять вулкан или с приятельницей – Эльбрус, пробежать марафон в Париже, у неё хорошая работа и надёжный муж. Она только начала что-то про себя понимать, чувствовать своё тело, тестировать его возможности, присваивать его себе, но опять оказывается, что её тело должно принадлежать кому-то другому.
«То же, что сообщалось относительно тела, туловища, - притягивало к норме, к стандарту здоровья, стандарту размера, стандарту возраста, словно тело это было не моим, а принадлежало кому-то ещё – родителям, школе, стране, было подчинено измерению, проверке, правилам…»
Может ли женщина жить счастливо, если её тело, в конце концов, окажется не пригодным для материнства?
#читаеткуплевацкая @shubinabooks
«Необитаемая»
Что можно успеть за год?
Подготовиться и пробежать первый в жизни марафон.
Покорить Эльбрус.
Подняться на вулкан.
Написать роман.
Со всем этим блестяще справляется главная героиня романа «Необитаемая». А вот зачать ребёнка у неё не получается ни за год семейной жизни, ни за два, ни за шесть. После нескольких бесплодных лет брака, пара решает прибегнуть к ЭКО, но и бесконечные болезненные манипуляции не дают результата.
«Необитаемая» написан, как рассказ молодой женщины о долгом пути к беременности. Без ярких анатомических подробностей, но весьма детально героиня рассказывает о побочках гормональной терапии, о проверке проходимости маточных труб, изъятиях, подсадках и бессчётных гинекологических осмотрах. А ещё вспоминает юность в Петербурге, когда главной задачей девчонок было «не залететь», а «Постинор» иные пили чаще, чем «аскорбинку». И эта юность и молодость нависают над героиней чувством вины: а вдруг именно неверные решения прошлых лет привели к тому, что теперь она не может зачать.
«Необитаемая» роман о долженствовании и вине, о стыде и требовании к собственному телу. Героиня точно знает, что хочет пробежать марафон, и достигает цели быстрее и легче, чем многие, хотя до этого никогда не была спортивной. Героиня хочет написать роман, и создаёт текст с опережением графика, хотя пока и не ясно, примет ли его хоть одно издание. Героиня хочет родить ребёнка…
Но это не точно. После череды импульсивных безответственных красавчиков она, наконец, встречает мужчину, с которым можно планировать семью, ведь «замуж выходишь за хорошего, когда возьмёшь всё, что можно, от плохих». Хороший не пьёт, не курит, тренирует маленьких боксёров и хочет стать отцом. А героиня не то, чтобы хочет стать матерью, но как будто надо. С одной задачей – не выйти замуж по залёту – она справилась, теперь она тоже может считаться хорошей, особенно, когда справится с другой задачей – родить мужу наследника. А если не справится?
Молодая женщина живёт едва ли не лучшую свою жизнь: ходит на беговые тренировки и в литературную студию, может в выходные слетать в Ригу на девичник или в Барселону поддержать подругу на соревнованиях, мотнуться с братом покорять вулкан или с приятельницей – Эльбрус, пробежать марафон в Париже, у неё хорошая работа и надёжный муж. Она только начала что-то про себя понимать, чувствовать своё тело, тестировать его возможности, присваивать его себе, но опять оказывается, что её тело должно принадлежать кому-то другому.
«То же, что сообщалось относительно тела, туловища, - притягивало к норме, к стандарту здоровья, стандарту размера, стандарту возраста, словно тело это было не моим, а принадлежало кому-то ещё – родителям, школе, стране, было подчинено измерению, проверке, правилам…»
Может ли женщина жить счастливо, если её тело, в конце концов, окажется не пригодным для материнства?
#читаеткуплевацкая @shubinabooks
Антон Секисов
«Курорт»
Эта повесть сродни милой безделушке, которую берёшь, чтобы развлечься, занять руки, а спустя время обнаруживаешь себя в глубокой задумчивости относительно того, как же эта штуковина устроена?
Широко известный в узких кругах как «секс-символ молодой русскоязычной литературы» Антон Секисов написал героя не просто не привлекательного, а порой и отталкивающего. Митя, десятилетие работавший журналистом в московском издании, обнаружил себя релоцировавшимся в Грузию. Он вообще мало что про себя решает, чаще обнаруживает новые обстоятельства собственной жизни и соглашается на них.
Он теперь журналист, специализирующийся на вопросах религии? Ок. У него теперь есть женщина? Ок. Женщина любит путешествовать и с ней надо ездить в отпуск? Ок. Кажется, впервые он что-то решил как раз о переходе границы в районе Верхнего Ларса. Но всё же не понятно, было это решение идеологическим или паническим… Митя мужчина молодой, но очень уставший, он полноватый, обрюзгший, то сердце засбоит, то дыхание перехватит, кишечник на любую неловкую мысль реагирует остро, да и в целом, нет в Митином тельце органа, который соответствовал бы анатомо-физиологическому стандарту. С такими данными одинаково сложно быть в военном строю и камере оппозиционеров. Митя выбирает не быть нигде.
Именно таким с точки зрения времени и пространства кажется грузинский городок К. Это лимб или вот курорт. Место, где жизнь течёт по инерции, но не продолжается, стоит на паузе. В отеле, чьё лакшери название противоречит убогим сырым номерам, группа релокантов даже не пытается как-то устроиться, они пережидают. И каждый из них ждёт чего-то своего. К. настолько мифологичен, что в нём можно встретить сухонького рыбака времён Колхиды, зазывающего уставших от жизни курортников в свою лодку, или придавленного деревом Гитлера, или зелёноволосую нимфу… Но трактовать это пространство – забава для читателя, Мите же в нём неуютно и тревожно. Он завис между прошлым и будущим, между диснеевскими мультсериалами и странной работой в чате вебкам-модели, между мужским (реальным) и женским (вербальным, рабочим) образами, между «Фантой» и чачей, между Сциллой и Харибдой…
#читаеткуплевацкая @alpinaproza
«Курорт»
Эта повесть сродни милой безделушке, которую берёшь, чтобы развлечься, занять руки, а спустя время обнаруживаешь себя в глубокой задумчивости относительно того, как же эта штуковина устроена?
Широко известный в узких кругах как «секс-символ молодой русскоязычной литературы» Антон Секисов написал героя не просто не привлекательного, а порой и отталкивающего. Митя, десятилетие работавший журналистом в московском издании, обнаружил себя релоцировавшимся в Грузию. Он вообще мало что про себя решает, чаще обнаруживает новые обстоятельства собственной жизни и соглашается на них.
Он теперь журналист, специализирующийся на вопросах религии? Ок. У него теперь есть женщина? Ок. Женщина любит путешествовать и с ней надо ездить в отпуск? Ок. Кажется, впервые он что-то решил как раз о переходе границы в районе Верхнего Ларса. Но всё же не понятно, было это решение идеологическим или паническим… Митя мужчина молодой, но очень уставший, он полноватый, обрюзгший, то сердце засбоит, то дыхание перехватит, кишечник на любую неловкую мысль реагирует остро, да и в целом, нет в Митином тельце органа, который соответствовал бы анатомо-физиологическому стандарту. С такими данными одинаково сложно быть в военном строю и камере оппозиционеров. Митя выбирает не быть нигде.
Именно таким с точки зрения времени и пространства кажется грузинский городок К. Это лимб или вот курорт. Место, где жизнь течёт по инерции, но не продолжается, стоит на паузе. В отеле, чьё лакшери название противоречит убогим сырым номерам, группа релокантов даже не пытается как-то устроиться, они пережидают. И каждый из них ждёт чего-то своего. К. настолько мифологичен, что в нём можно встретить сухонького рыбака времён Колхиды, зазывающего уставших от жизни курортников в свою лодку, или придавленного деревом Гитлера, или зелёноволосую нимфу… Но трактовать это пространство – забава для читателя, Мите же в нём неуютно и тревожно. Он завис между прошлым и будущим, между диснеевскими мультсериалами и странной работой в чате вебкам-модели, между мужским (реальным) и женским (вербальным, рабочим) образами, между «Фантой» и чачей, между Сциллой и Харибдой…
#читаеткуплевацкая @alpinaproza
Егана Джаббарова
«Дуа за неверного»
Если бы нужно было сказать о новой прозаической книге Еганы Джаббаровой тремя словами, я бы выбрала «нежность и свидетельство». Весь этот роман – попытка писательницы деконструировать жизнь единокровного старшего «полурусского» брата Сергея, рано и трагически погибшего, и – что хуже – так и не узнавшего принимающей, безусловной любви. Пожалуй, тепло и бескорыстно его любили только младшие сёстры, законные дочери Серёжиного отца-азербайджанца, но принять эту «нерусскую» любовь парень не мог, да её и не хватило бы, чтобы унять тягу к героической смерти, к оправданию своего рождения мужчиной на русской земле.
Автогероиня романа с детства видит мир по-особенному (возможно, её взгляд единственно верный): суровый серый Екатеринбург для неё – пространство поэтическое, холодные металлические конструкции детской площадки говорят с девочкой строчками Майи Никулиной, ели у здания Юридической академии перекидываются друг с другом строфами Романа Тягунова, а расформированный, но пока не снесённый госпиталь, смотрит пустыми глазницами и обращается к прохожим стихами Олега Дозморова.
Поэзия Урала помогает читателю за пеленой заводских выхлопов рассмотреть уязвимую суть края, так уже повзрослевшая Егана умеет почти в любом – в бездомной ли алкоголичке, в дерзком ли молодом гопнике из общаги – рассмотреть лицо ребёнка. Недолюбленного, обманутого, закредитованного самим фактом рождения. «в мире, где всякий мужчина обязан был отрастить могучие кулаки, а всякая женщина — живот в священном браке», где мальчика растят с идеей об обязательном героическом поступке, а девочку - с инструкцией по контролю, что стоит и не стоит делать в обществе, кажется, никто не может быть добр и счастлив. Особенно, если поколение за поколением безропотно принимать правила этой игры.
А если не принимать, то что им противопоставить? Поэзию и письмо вообще, ведь пусть оно и есть «умирающее тело, осознающее, что одиночество неизбежно, прошлое необратимо», оно помогает «создавать несуществующее с помощью алфавита». Так Егана этим текстом создаёт жизнь и посмертие сводному брату, так и не сумевшему стать часть семьи, миф родному городу, так и не ставшему Домом, альтернативу для всех, кто устал геройствовать, и молитву, которой не может быть, но она всё-таки существует.
#читаеткуплевацкая @nlobooks
«Дуа за неверного»
Если бы нужно было сказать о новой прозаической книге Еганы Джаббаровой тремя словами, я бы выбрала «нежность и свидетельство». Весь этот роман – попытка писательницы деконструировать жизнь единокровного старшего «полурусского» брата Сергея, рано и трагически погибшего, и – что хуже – так и не узнавшего принимающей, безусловной любви. Пожалуй, тепло и бескорыстно его любили только младшие сёстры, законные дочери Серёжиного отца-азербайджанца, но принять эту «нерусскую» любовь парень не мог, да её и не хватило бы, чтобы унять тягу к героической смерти, к оправданию своего рождения мужчиной на русской земле.
Автогероиня романа с детства видит мир по-особенному (возможно, её взгляд единственно верный): суровый серый Екатеринбург для неё – пространство поэтическое, холодные металлические конструкции детской площадки говорят с девочкой строчками Майи Никулиной, ели у здания Юридической академии перекидываются друг с другом строфами Романа Тягунова, а расформированный, но пока не снесённый госпиталь, смотрит пустыми глазницами и обращается к прохожим стихами Олега Дозморова.
Поэзия Урала помогает читателю за пеленой заводских выхлопов рассмотреть уязвимую суть края, так уже повзрослевшая Егана умеет почти в любом – в бездомной ли алкоголичке, в дерзком ли молодом гопнике из общаги – рассмотреть лицо ребёнка. Недолюбленного, обманутого, закредитованного самим фактом рождения. «в мире, где всякий мужчина обязан был отрастить могучие кулаки, а всякая женщина — живот в священном браке», где мальчика растят с идеей об обязательном героическом поступке, а девочку - с инструкцией по контролю, что стоит и не стоит делать в обществе, кажется, никто не может быть добр и счастлив. Особенно, если поколение за поколением безропотно принимать правила этой игры.
А если не принимать, то что им противопоставить? Поэзию и письмо вообще, ведь пусть оно и есть «умирающее тело, осознающее, что одиночество неизбежно, прошлое необратимо», оно помогает «создавать несуществующее с помощью алфавита». Так Егана этим текстом создаёт жизнь и посмертие сводному брату, так и не сумевшему стать часть семьи, миф родному городу, так и не ставшему Домом, альтернативу для всех, кто устал геройствовать, и молитву, которой не может быть, но она всё-таки существует.
#читаеткуплевацкая @nlobooks
Екатерина Бакунина
«Тело»
Этот роман русской эмигрантки, впервые изданный девяносто лет назад, опасно современен. По языку, темам и даже критике. Тогда и сейчас «Тело» ругают за излишнюю «гинекологичность» и топорность, отсутствие литературной изящности. Если кто-то ищет в книгах уютной сказки на ночь и настой валерианы в буквенном эквиваленте, роман Бакуниной брать не надо. Это дерзкий (даже по сегодняшним временам) текст о нищенском эмигрантском быте в Париже женщины, некогда изнеженной сытыми детством и юностью на родине. «Тело» можно читать как литературное произведение, как документ эпохи, как некоторую полемику с мужским представлением (в то время другого особо и не было) о женщине и её долге, который никогда не может быть оплачен.
Бакунина своим романом будто отвечает на опережение другому эмигранту, Георгию Иванову, который спустя пять лет после выхода «Тела» в том же Париже напишет в своём «Распаде атома»: «Женщина, сама по себе, вообще не существует. Она тело и отражённый свет». Да, женщина – тело, и это тело всем должно: мужу – исполнение супружеского долга без желания, ребёнку – здоровую утробу для вызревания и наполняющиеся молоком груди для пропитания, природе и обществу – стабильный прирост человеческого поголовья. И только самой женщине её тело ничего не должно, потому что ему должна женщина.
Бакунина начинает свой роман с двух зеркал: в первом абзаце её героиня говорит: «мне удобнее рассматривать этих других через себя», а дальше следует внимательный, предельно честный взгляд на себя в зеркало. И эта (за)зеркальность, отражённость сохраняется на протяжении текста.
Бывшая благополучная жизнь и нынешнее выживание, самость и материнство (как полное отсутствие самости), теснота жилища и огромный мир в памяти и воображении, вынужденное рождение ребёнка и вынужденный же аборт, унизительный своим долженствованием супружеский секс и пробуждающий чувственность секс с чужестранцем, грязь эмигрантского быта и бурная пена весенних вод, очищающая улицы города детства… Главная героиня будто так и стоит весь роман у зеркала в попытках понять, где она и есть ли вообще Она?
«У меня превосходный слух и безобразный голос» - говорит о себе героиня, она буквально заставляет себя замолчать, когда во время работы вдруг начинает что-то напевать. Что значит «безобразный голос»? Не «ласкающий слух», не услаждающий, не убаюкивающий, не успокаивающий? Кажется, именно таким и должно быть женское письмо (жаль, что и сегодня всё ещё, как сто лет назад): резким, откровенным до пресловутой «гинекологичности», требовательным и неуютным, говорящим правду о женском опыте.
#читаеткуплевацкая
@soyapress
«Тело»
Этот роман русской эмигрантки, впервые изданный девяносто лет назад, опасно современен. По языку, темам и даже критике. Тогда и сейчас «Тело» ругают за излишнюю «гинекологичность» и топорность, отсутствие литературной изящности. Если кто-то ищет в книгах уютной сказки на ночь и настой валерианы в буквенном эквиваленте, роман Бакуниной брать не надо. Это дерзкий (даже по сегодняшним временам) текст о нищенском эмигрантском быте в Париже женщины, некогда изнеженной сытыми детством и юностью на родине. «Тело» можно читать как литературное произведение, как документ эпохи, как некоторую полемику с мужским представлением (в то время другого особо и не было) о женщине и её долге, который никогда не может быть оплачен.
Бакунина своим романом будто отвечает на опережение другому эмигранту, Георгию Иванову, который спустя пять лет после выхода «Тела» в том же Париже напишет в своём «Распаде атома»: «Женщина, сама по себе, вообще не существует. Она тело и отражённый свет». Да, женщина – тело, и это тело всем должно: мужу – исполнение супружеского долга без желания, ребёнку – здоровую утробу для вызревания и наполняющиеся молоком груди для пропитания, природе и обществу – стабильный прирост человеческого поголовья. И только самой женщине её тело ничего не должно, потому что ему должна женщина.
Бакунина начинает свой роман с двух зеркал: в первом абзаце её героиня говорит: «мне удобнее рассматривать этих других через себя», а дальше следует внимательный, предельно честный взгляд на себя в зеркало. И эта (за)зеркальность, отражённость сохраняется на протяжении текста.
Бывшая благополучная жизнь и нынешнее выживание, самость и материнство (как полное отсутствие самости), теснота жилища и огромный мир в памяти и воображении, вынужденное рождение ребёнка и вынужденный же аборт, унизительный своим долженствованием супружеский секс и пробуждающий чувственность секс с чужестранцем, грязь эмигрантского быта и бурная пена весенних вод, очищающая улицы города детства… Главная героиня будто так и стоит весь роман у зеркала в попытках понять, где она и есть ли вообще Она?
«У меня превосходный слух и безобразный голос» - говорит о себе героиня, она буквально заставляет себя замолчать, когда во время работы вдруг начинает что-то напевать. Что значит «безобразный голос»? Не «ласкающий слух», не услаждающий, не убаюкивающий, не успокаивающий? Кажется, именно таким и должно быть женское письмо (жаль, что и сегодня всё ещё, как сто лет назад): резким, откровенным до пресловутой «гинекологичности», требовательным и неуютным, говорящим правду о женском опыте.
#читаеткуплевацкая
@soyapress
