РОССИЯ, КОТОРУЮ МЫ ПОТЕРЯЛИ

«От Рожественского ушла кухарка. Пучков не только заменил ее, но готовил завтраки, обеды и ужины несравненно лучше, чем она. Это новое дело, плавая на «Минине», он познал от офицерского повара, а еще больше из приобретенной им толстой книги по кулинарии. Ночами, урывая часы отдыха, он с увлечением зубрил ее. Постепенно вестовой превратился в талантливого повара. В помощь ему был взят еще один матрос, который теперь выполнял все грязные работы.

В обычные дни адмирал любил простую, но здоровую пищу: салаты, наваристый борщ, хорошо прожаренные биточки с луком и яблочную слоенку. Но у него нередко собирались гости, в особенности после того, как его назначили начальником Главного морского штаба. Иногда приходилось накрывать стол на сорок персон.

Приготовления начинались за трое суток. А в день торжества на белоснежной скатерти появлялись тарелки из дорогого фарфора, хрустальные рюмки, большие, средние и малые бокалы с затейливыми узорами, всевозможные ножи и вилки, начищенные до ослепляющего блеска. Потом ставились закуски: перламутровый балык, пунцовая семга, розовая ветчина с белыми слоями жира, сливочное масло, разделанное в виде распускавшихся цветов; паштет из рябчика; агатово-черная паюсная икра и свежая серая зернистая икра; салаты, украшенные букетами из овощей; нежинские соленые огурчики, из которых каждый размером меньше, чем дамский мизинчик, и свежие изумрудно-зеленые огурцы, помидоры, прослоенные испанским луком и немного припудренные египетским перцем; серебристые сардинки, залитые прованским маслом; остендские устрицы на льду; лангусты и омары, сваренные в соленом растворе с лавровым листом; пахучие ревельские кильки.

Все стояло на своем месте в строгом порядке, всему старались придать как можно больше пышности. Даже селедка, распластанная на длинном узком лотке и пестреющая гарниром, как будто смеялась, держа во рту пучок зеленой петрушки. Заливной поросенок, разрезанный на порции и снова сложенный, казалось, нежился в прозрачном, играющем огнями желе, среди янтарных ломтиков лимона и коралловых пластинок моркови.

Огромнейшее блюдо занимала глухарка; ее краснобровая, с загнутым клювом голова, вытянутая шея и раскинутые крылья оставались в оперении, к прожаренной темно-коричневой тушке был приставлен еще хвост; несмотря на то, что острый нож разрезал ее на части, она как будто находилась в состоянии стремительного полета. Бутылки разных форм, установленные пирамидами на серебряных подставках, чередовались с букетами живых цветов в вазах. Искрились красные, золотистые, белые, розовые вина.

От множества закусок, переливавших всеми оттенками красок, рябило в глазах и возбуждался аппетит даже у сытых людей. А весь стол походил на яркую разноцветную клумбу. Вокруг него располагались женщины в шелках, мужчины в черных сюртуках, сверкающие золотом или серебром эполет. К закускам предлагались только крепкие напитки: смирновка, рябиновка, зубровка, английская горькая. Гости насыщались медленно, с достоинством.

Проходил час или два, прежде чем приступали к обеду.

Многолетними традициями была сохранена очередность блюд и вин. Начинали с бульона и слоеных пирожков, при этом опустошали бутылки с мадерой. Рыба, форель, с белым голландским соусом, запивалась белыми сухими винами. К филе миньон с трюфелями, сваренными в мадере, шли только красные вина. Спаржа и артишоки в сухарях и масле уничтожались совсем без вина. Затем приковывала к себе взгляды всех индейка. Облитая собственным рыжим соком она вкусно блестела. Вокруг, покоясь на греночках, смазанных куриной печенкой, словно цыплята, прильнули к ней жареные перепела. Это блюдо сопровождалось зеленым салатом ромен. Сейчас же бокалы наполнялись шампанским. Желудки у всех уже были переполнены, но нельзя было отказаться от заманчивого сладкого вроде парфе, представляющего собою сбитые сливки с ананасным ликером, украшенного розами из сахара и сияющими фонтанами карамели. В заключение оставались фрукты, сыры рокфор, бри, швейцарский, черный кофе с ликерами или коньяком».

Новиков-Прибой, «Цусима»

"Систематически достигая своих стратегических целей, США видели свою конечную задачу в том, чтобы помешать появлению любого сильного государства в Евразии. Однако парадоксальность ситуации заключалась в следующем: как бы ни заверяли политики общественность в обратном, США всегда вмешивались не с целью чего-то достигнуть, а с целью помешать чему бы то ни было. США хотели помешать установлению стабильности в тех областях, где могла появиться другая сила. Их целью было не стабилизировать, а дестабилизировать. И это объясняет, каким образом США отреагировали на исламское "землетрясение" - США стремились помешать появлению крупного и мощного исламского государства.

Если обойтись без риторики, сохранение мира в Евразии не является одним из первостепенных интересов Соединенных Штатов. Они также не заинтересованы в том, чтобы полностью выиграть войну. Как и в случае с Вьетнамом или Кореей, цель США в этих конфликтах - просто чинить препятствия определенной стране или дестабилизировать ситуацию в регионе, а не наводить порядок... Действия США станут казаться иррациональными и якобы направленными на то, чтобы стабилизировать обстановку на Балканах или Ближнем Востоке. Но так как их основной целью будет, скорее, создание препятствий или дестабилизация Сербии или Аль-Каиды, вмешательство США будет вполне рациональным".

Джордж Фридман, "Следующие 100 лет - Прогноз событий XXI века"

рождество

когда у тебя рождается бог,
ты оказываешься взрослее вселенной,
которая плачет и какает, и пальцами ног
не может еще рулить наверное,
но он все равно всемогущий,
и молоко в тебе млечного пути гуще.

когда у тебя рождается бог,
он еще помнит, кто он такой
знает и языки ангельские, и сцепления дорог
судьбы, но может уже ухватить рукой
твой палец рефлексом обычным,
единое в нем представлено лично.

когда у тебя рождается бог,
все - от большого взрыва в начале
до большого взрыва в итоге
зависит от тебя. он закричал.
ты его взяла - сокровище - и приложила к груди,
смерть отступила, все еще впереди.

Досмотрел «Ландыши». Главная заслуга этой замечательной истории в том, что она открывает дорогу новому кино. Или, лучше сказать, хорошо забытому старому. Зная состояние забюрократизированной всяческими страхами индустрии, можно понять, что создатели сериала совершили настоящий подвиг, сняв кино о реальной жизни.

Таких фильмов сегодня, кажется, пальцев одной руки пересчитать хватит. А ведь сняли «Ландыши» в привычном «сказочном» телеформате. Найдя современного героя — не алхимическим путем, а дав простому молодому офицеру возможность совершать простые мужские поступки в непростых предлагаемых обстоятельствах.

Лавина заслуженного успеха, которая сошла на эту незатейливую историю, прорубает для кино окно в Россию, которая до сих была репрезентирована — в среднем по экрану — или гламурными Патриками-Рублевкой, или травмированными провинциями, где среди медведей и проституток бродят коррупционеры и маньяки.

Либералов, конечно, корежит: всё начиналось так привычно мило и ни о чем, а заканчивается тем, чем живут за пределами Садового кольца страна и армия уже три года. И ведь не спишешь на бездарную пропаганду. Если что и пропагандируется, то исключительно общечеловеческие ценности. Те самые, духовно-нравственные.

Каково увидеть их носителями тех, от кого шарахаешься, как черт от ладана? Каково увидеть, что люди вокруг проживают не твои иллюзии, а собственные судьбы? Главный инструмент кино — эмпатия. Главный инструмент связи с реальностью — она же. Жить, игнорируя свой народ, несложно, когда деньги дают на башни из слоновой кости.

Киноиндустрия ловит тренды. Тридцать с лишним лет трендила чернуха. Деятели культуры рубили на ней бабло так, что не замечали щепок. И пугали ностальгией пипла по совку. Если ностальгия и есть, то по образу великой страны. По ценностям, на которые она хотя бы ориентировалась. По тому, что делает лучше и помогает жить.

Это история, в которой есть катарсис. То, что никогда не заботило ограниченный контингент башен из слоновой кости. И этот катарсис, — как в фильме «Летят журавли» и других великих лентах, — связан с судьбой народа, который олицетворяют их герои: «Ваньки, Васьки, Алешки, Гришки, — внуки, братики, сыновья».

Увлеченность трендами понятна: даже люди выбирают себе объекты для подражания. И поставляют их по большей части киногерои. Их востребованность была очевидна. Наконец нам рассказали историю, в которой они появились. Теперь, сквозь них, продюсеры и сценаристы могут разглядеть непаханое поле реальной жизни. Русское поле.

ДУПЛОМ В ЕВРОПУ

Есть у образованщины манера рассказывать, что без Европы мы бы до сих пор лаптем щи хлебали. Напоминает она вещи, которые выглядят идиотскими в попытке сделать из них негодное средство: скажем, чесать задницу чайником.

Культура по определению — плавильный котел, в котором, в отличие от компьютера, на выходе не то, что на входе. А главное, на выходе вообще другая субстанция, — в формате не культуры, а сырца для нее.

Закладываем свободу, равенство и братство, получаем кучу кровавых костей в колесе. Вечный двигатель по созданию гуманистических экспериментальных моделей. Европе мы обязаны чем угодно, от прав человека до концлагерей (изобретения британских гуманистов).

Роль Европы в развитии России переоценить трудно, а оценивать бессмысленно — как искать генетические корни: ну, обнаружишь, что твои предки в каком-то колене инки или баски, — и что?

И человек, и человечество развиваются в подражании, и главное, что сообщает культура — ролевые модели поведения. Карамзин завез нам утонченный сентиментализм, который, породнившись с русской дикостью, породил героев Достоевского.

Можно представлять себе развитие литературы и таким образом, но чего ради? Чтобы обсуждать реэкспорт переваренных классической русской литературой идей?

Профессор-советолог Евгений Добренко решил попробовать себя в амплуа очередного могильщика русской культуры, провозгласив: «Чем отличается нынешний цивилизационный срыв России от предыдущих, так это исчерпанием культуры. Все предыдущие спирали российской истории обеспечивались прививкой европеизации, которой хватило на три столетия».

Рассуждение это видится мне анекдотическим по паре причин. Во-первых, если культура развивается по спирали, говорить о ее исчерпании мог бы лишь Нострадамус. Предыдущий «крах» был столетием раньше, а в результате культура «большевистская» и «эмигрантская» оказалась одной и той же. История гомогенизировала идеологические различия.

Во-вторых, пафос автора сводится к тому, что «в советской цивилизации было много российской хтони, но сохранялся и европейский просветительский потенциал. Теперь запал исчерпался. Осталась одна хтонь».

Следуя за этой логикой, мы — во-первых — приходим к выводу, что просветительский тоталитаризм оказался для русской культуры благотворнее свободы и демократии.

А во-вторых, задумываемся об удивительном. Казалось бы, свобода и демократия должны были открыть шлюзы железного занавеса и дать животворящему потоку европейской культуры напитать нас по-новой.

А напитать свободное поколение, получается, он сумел только сорокинским говном — очередным гибридом русской хтони и европейской свободы, но повторенным в виде культурного фарса.

В чем же причина того, что избушка постсоветской культуры лицом снова поворотилась к русской хтони, а к лесу европейской культуры — дуплом, забыв о просветительском потенциале?

Не связано ли это с тем, что хтонь завелась в лесу европейской культуры? Причем довольно давно. И хтонь эта пришла с вместе с Коминтерном, оплодотворившим священные камни Европы полезными левыми идиотами.

Какой просветительский потенциал породил этот очередной реэкспорт идеализма? Политкорректности и BLM? Культуры отмены или отмены культуры? И что же нам почерпнуть из сакрального источника нынче? Бред Кати Марголис?

Состояние отечественной культуры и правда не очень вдохновляет. Потому что тоталитарная эпоха культурных заимствований сменилась эпохой свободного обезьянничанья.

Но культура — продукт рефлексии, а не заимствований. Форма не существует без содержания. Именно кризис содержания выхолостил европейскую культуру. Именно содержание составляло ее смысл и назначение.

Потому мы и говорим про традиционные ценности, что импортированные не порождают ничего, кроме карго-культа. Халява — не ценность. Ценность — то, за что заплачено, и что осмыслено.

Одной из главных для нас всегда была Победа. Именно из нее выросла едва ли не вся послевоенная культура. Этого трагического опыта хватило на полвека. Потом культура потерпела поражение в борьбе со свободным рынком.

Окончание следует

Окончание:

Точнее, культура перед ним капитулировала. И речь не о том, что она продалась. Она не увидела в нем ролевой модели победы над обстоятельствами. Того, что увидел великий американский роман.

Наша культура богата «лишними людьми». Именно этот архетип изуродовал генофонд, а не советская власть (наследница европейского просвещения по профессору Добренко).

Лишние люди идут на митинги, а не на борьбу с обстоятельствами. Они хотят, чтобы кто-то другой сделал за них жизнь лучше. Они винят во всем среду, которая их заела. А среду может олицетворять кто угодно — коммунисты, евреи или демократы.

То, что происходит сегодня со всеми нами — урок, который предстоит осмыслить всем, в этом нуждающимся. Одни обречены видеть в нем очередной извод русской хтони, другие обнаружат смысл. Без которого культуры не бывает.

И смысл этот — в доказательстве ценностей, которые культуру формируют. Без ценностных основ культура не существует. Даже пародия отстаивает ценности. Но пародией на саму себя культура быть не может.

Мы все когда-нибудь подохнем:
быть может, трезвость и мудра,
а бог наш — Пушкин — пил с утра,
и пить советовал потомкам.

Борис Чичибабин

Как по мне, так все наши проблемы - оттого, что у нас солипсизм принимают за соборность. Вот сидит, допустим, Васисуалий Лоханкин в своей Вороньей слободке в 1970-х, мёрзнет, затыкает ватой щели в окнах, жрёт макароны с пошехонским сыром, читает "Сто лет одиночества" и думает: а может, в этом и есть великая сермяжная правда русской интеллигенции?..

А вот он же через 20 лет: допустим, возвращается из редакции "Независимой газеты" в приватизированную квартиру, получившуюся из разменянной Вороньей слободки. За окном кого-то режут, на Горбатом мосту стучат касками шахтёры, Никита Пряхин подался в коммунисты, но зато на столе паста с пармезаном и хамоном, открыты границы, а кто не вписался в рынок, тот сам виноват.

А ещё двадцать лет спустя он сидит перед телевизором, слушает пропаганду ненавистного режима, заедает её привезённым с итальянского конгресса по свободе слова пармезаном, всё пропало, пора валить, вата поработила родную страну, и во всём этом есть какая-то мерзкая сермяжная неправда, но кто виноват и что делать?.. "Пусть сильнее грянет буря, - думает Васисуалий, - один хуй, у меня стеклопакеты".

2016

История с писателем Иличевским, который внезапно проснулся знаменитым, напомнила известный шотландский анекдот: «но стоило мне один раз трахнуть овцу...»

"Неужели подобные авторы заставляют искать лучшего, заставляют думать и признавать, что скверное действительно скверно? Нет, в России они помогают дьяволу размножать слизняков и мокриц, которых мы называем интеллигентами. Вялая, апатичная, лениво-философствующая, холодная интеллигенция, которая не патриотична, уныла, бесцветна, которая брюзжит и охотно отрицает ВСЁ, так как для ленивого мозга легче отрицать, чем утверждать..."

Чехов - Суворину, 1889

Жизнь, на мой ничтожный взгляд, устроена проще, обидней и не для интеллигентов.

Михаил Зощенко

Если кто и был либерал в России начала прошлого века, либерал настоящий, эталонный, так это Василий Васильевич Розанов.
Большая часть творчества которого посвящена ЭМАНСИПАЦИИ. То есть ПРАВАМ ЛЮДЕЙ. В том числе женским, кстати. Кучу бумаги исписал за право на развод и вообще смягчение законодательства о семье и браке (тогда это была реально важная и актуальная тема, не только в России, но и в Европе). Про женское образование, в том числе высшее, и про право женщин выбирать делегатов в Думу. Про смертную казнь. Про свободу совести (опять же, по тем временам – тема актуальная и серьёзная). И так далее по всем кочкам. Везде, всюду, за что не возьмись, Розанов всегда был против «стеснений» и «дурацкого деревянного порядка, который мучит людей».
Другое дело, что Розанов был либералом настоящим, европейским. В частности, он прекрасно понимал, что любую стеснённую и неблагоустроенную область жизни нужно не ломать, а ОБЛАГОУСТРОИТЬ (то есть, говоря современным языком, «создать институты»). Причём желательно силами самих же людей, которые лучше знают, что им нужно. Правительство же если во что и должно вмешиваться, так это в обычные в таких делах человеческие ссоры, чтобы люди занимались именно делом, а не дрязгами.
И ещё одно: он всегда понимал, что «люди разные», и такое право за ними признавал. Даже слишком широко, пожалуй. И всегда пытался увидеть сначала хорошее. Даже когда на кого-то ругался - потом старался всё-таки повернуть другой стороной и хорошее всё-таки увидеть.
Причём Розанов не просто «так думал», а так чувствовал. И всегда становился на сторону этого своего чувства. Даже там, где «его собственные вроде бы убеждения» входили с этим чувством в противоречие.
Разумеется, прогрессивная либеральная общественность его на дух не переносила. Прежде всего - именно за этот либерализм.

К. А. Крылов (2015)

Один мой товарищ выдвинул тезис "Россия для всех". Надо сказать, я с ним совершенно не согласен.

Россия - как и США, Израиль, Таджикистан или Франция — для тех, кто её уважает. Уважение к России — не любовь к Путину, конфеткам-бараночкам, РПЦ или бардаку. А лишь простое понимание, что страна эта — больше, чем ты и сумма твоих мнений.

Если реальность трагически не совпадает с идеалами — можно бороться, уехать или повеситься. То есть, сделать выбор и изменить беспросветную реальность. Или хотя бы попробовать, как герой Николсона в "Полете над гнездом кукушки".

Любые отношения, основанные не на уважении — порочная зависимость. Уважение это свобода. Свобода от ненависти. Ненависть — это когда ты вынужден терпеть то, что оскорбляет твои чувства.

Иногда над ними стоит посмеяться.

Когда над твоими чувствами смеются другие, бывает хуже.

2015

Сегодня исполнилось бы 70 лет Андрею Шемякину. Человеку, который был старше меня, но вся жизнь которого, кажется, прошла на моих глазах. Я впервые увидел его юным аспирантом ИМЛИ, где работала моя мама. Андрей устроил в «Иллюзионе» киноклуб, и водил имлийцев на показы мировых шедевров. С тамошнего «Пепла и алмаза» для меня и началось кино. Было честью сорок лет спустя пригласить Андрея в нашу гильдию. И всегда было очень отрадно наше — либеральное в хорошем смысле этого слова — единомыслие. Жаль, что нам очень мало удалось сделать вместе. Зато очень много сделал Андрей — настоящий просветитель. Эпоха с ним не ушла — благодаря ему она осталась. Царство небесное!

Иноагент «Медуза» сообщила, что писатель Иличевский попер без ссылки на источник для своего романа «7 октября» еще и несколько страниц рассказа Андрея Платонова «Неодушевленный враг» (1942). Реплики нациста у Иличевского достались израильтянину, а советского солдата — боевику ХАМАС. Ой-вэй, запасаюсь мацой. По аналогии с Диссернетом пора завести сервис для опознания высокодуховного ворья: Бисернет.

Придумал сюжет для небольшого рассказа. Писатель Пупкин оказывается в центре грандиозного скандала, когда выясняется, что его новый роман сшит из кусков чужих текстов. Попытки Пупкина объясниться становятся всё абсурднее, потому что он боится открыть свою главную тайну: роман написан искусственным интеллектом.

Зачем нам мораль? Чтобы не убивать, не красть и не прелюбодействовать? Да бросьте! Может, чтобы возлюбить ближнего? Бугага. Мораль нам нужна для оправдания убийств, воровства, предательства и ненависти. Потому что театральных злодеев не существует: все люди хотят быть хорошими или как минимум правильными – даже маньяки. Собственно, идеи приличных людей о переустройстве мира мало отличаются от идей маньяков. Больше всего крови пролили идеалисты.

Ад – это, как выразился Сартр, другие. А мы – силы света. Так полагают представители любой секты. В основе каждой секты лежит маркетинговая установка: мы должны выглядеть лучшими.

Забитый всяким дерьмом на любой вкус духовный рынок удивить трудно, поэтому сегментация волей-неволей происходит в системе координат Добро – Зло. Так как практически каждый мудак за вычетом идейных сатанистов полагает себя делегатом Добра на пленуме Сил Света, главной насущной задачей становится не артикуляция простых истин, а сегментация Тьмы.

И вот тут – следим за руками – представители секты светлолицых вооружаются интересным тезисом: адепты Зла навязывают нам адский нравственный релятивизм, утверждая, что все относительно и всяк человек ложь. Тогда как Истина априорно явлена в наших лозунгах, наших симпатиях и нашей системе ценностей, которая оправдывает средства, необходимые для достижения нашей Цели. В принципе, совершенно нормальная политическая демагогия. Вопрос возникает только один: вы, в отличие от своих оппонентов, по «Майн Кампф» живете или по Евангелию?

Оппоненты абстрактной моралью тоже не шибко запариваются: свою они считают государственнической. В довольно широком понимании – от имперского до коммунистического, так как идеальное государство у каждого свое. И что ему, идеальному, полезно, то и морально – Прибалтику захватывать или пенсионный возраст повышать. Тут, как говорится, есть нюансы, но методология понятна. Так и большевики считали: морально то, что соответствует линии партии. А так как линия партии имела обыкновение колебаться, то и колебания морали были моральными. Этот подход выглядит логичным: не двойной стандарт, а смена концепта.

Куда более интересным мне кажется феномен людей, провозглашающих себя носителями общечеловеческих ценностей и в то же время практикующих старый большевистский подход: кто не с нами, тот против нас. То есть слезинка ребенка ими еще котируется, но только если ребенка обидели Силы Тьмы. А если Силы Света – то это допустимая жертва на алтарь свободы. Казалось бы, шизофрения. Но разве был шизофреником полицейский надзиратель Очумелов в вечно актуальном рассказе А. П. Чехова? Вопрос «Чья собачка?» в известном смысле является базовым в любой тусовке. Потому что тусовка – это касса. Кормушка.

Исторический переход к рынку ознаменовался переходом от классовой морали к кассовой. Я сомневаюсь, что советские люди были лучше и чище нынешних: просто у них не было сегодняшних соблазнов. Их портили другие – если в свободной России стало можно продавать друзей, соседей или коллег за деньги, то в коммунистической были свои материальные эквиваленты – типа решения квартирного вопроса путем ипотечного договора с дьяволом.

Разумеется, я далек от того, чтобы считать всех кругом продажными. Напротив, меня поражает святая повальная уверенность людей в том, что все их оппоненты продались Кремлю или Госдепу за свободно конвертируемую валюту. Но, как известно, если вы не параноик, это не значит, что за вами не наблюдают. А если вы не продаетесь, это не значит, что на вас не зарабатывают.

Окончание следует

Окончание:

Вот иуда Ленин получил кредит МВФ. И тут же, по странному стечению обстоятельств, выдал британцам Ассанжа. А представители прогрессивной интеллигенции кричат: туда ему и дорога, полезному идиоту Путина! То есть, с одной стороны, мы за свободу информации, против суверенного интернета и Роскомнадзора. С другой, если Ассанж со своей свободой информации оказался врагом наших друзей, то он нам враг, и достоин не свободы, а тюрьмы. Шизофрения, двойные стандарты? Нет, кассовая мораль: он продался нашим врагам? Мы продадим его нашим друзьям! Чувство кормушки сродни чувству плеча. Можно даже считать эту кормушку духовной. Ведь так похоже: кормиться и окормляться.

Но без диалектики и здесь никуда: есть кормушка и есть кормушка. Симптоматично, что «сто сортов колбасы» то представляются ими смыслом и целью жизни (по примеру европейских демократий), то жестко высмеиваются – в изводе путинской стабильности, цинично купленной ценой свободы. Любители бесплатного сыра постоянно забывают, что за все надо платить. Ведь платить надо не всем. Уже и Гаагский трибунал заявил, что не будет рассматривать военные преступления в Афганистане.

Закон – он для врагов, а не для друзей. И расплата тоже. А что же мораль? А мораль нужна для обоснования бесконечной своей правоты. Как заметил Пелевин, «моральное негодование – это техника, с помощью которой можно наполнить любого идиота чувством собственного достоинства».

2019

– Кто это украл мои деньги и бриллианты? – плача, говорила Кунигунда. – Как мы будем жить? Что будем делать? Где найти инквизиторов и евреев, которые снова дадут мне столько же?

Вольтер