Когда Байден назвал президента Египта президентом Мексики, у него в голове, видимо, был исход мексиканцев в землю обетованную

Наши люди даже песок из жопы готовы держать за свидетельство наличия фиги в кармане

Читаю мнения о том, что Путин с Карлсоном говорил неправильно, мемами не сыпал (хотя с мема и начал), клиповое мышление не возбуждал, и вот это всё. Меня это — и как профессионального журналиста, и как читателя — удивляет. Вот фильм "Мастер и Маргарита". Что ни говори, собрал миллиард и стало понятно: окупится. Хвалят и плюются — значит, работает. Это вопрос не искусства, а кинобизнеса. А о вкусах спорить бессмысленно.

У политиков задачи тоже предельно рациональные. Путину незачем ни под кого подстраиваться: то, что он хотел сказать, второй день сидят и слушают — уже почти двести миллионов человек. Фишки Путина — стабильность, непредсказуемость и договороспособность. «Либеральные» идиоты ржут: ха-ха-ха, его опять кинули! Когда кидают их, они почему-то не ржут. А когда Россию, это повод для смеха. Ну, и к кому бумеранг вернулся?

К сожалению, идиоты мало интересуются тем, как устроен мир. А это было бы полезно и для них, и для мира. Людям, которые скачивают себе в голову программное обеспечение из "Новой газеты", полезно почитать авторов, на которых ориентируется американский истеблишмент: Кеннана, Люттвака, Фридмана. Уроки истории помогают обойти очередные грабли. В этом и заключается очередное новое мышление для всего мира. Об этом и говорил Путин.

Тайную свободу поют у нас теперь вослед не Пушкину, а каждому пупкину. Если с первым не срослось, — со слухом херово было, с голосом или со свободой?

Окуджава очень важное сказал: «Ему было, за что умирать на Черной речке».

ПЕРВЫЙ ПОШЕЛ
Это иллюстрация Антона к последней главе нового романа РАША.

А сегодня я получила ПЕРВУЮ РЕЦЕНЗИЮ от ПЕРВОГО ОФИЦИАЛЬНОГО ЧИТАТЕЛЯ "Раши".

Это как... Ну это как первая ночь с мужчиной. Не знаешь, как это будет, что из этого выйдет, будешь ли ты на высоте, будет ли он соответствовать ожиданиям..., но уже шлёпаешь в душ полная страха, желания и предвкушения...

Та-Дам! Алексей Алешковский, Президент Гильдии сценаристов, сценарист, журналист и т.д. и т.п.:

"Новой книжкой «Раша» Ольга Ускова вышла на тропу политического памфлета, приравняв перо к штыку. Отрефлексировать происходящее вокруг сложно даже в формате дневника; в форме «игровой» истории — еще сложнее. Хотя с вопросом необходимости для этого временной дистанции, как говорится, не всё так однозначно: вспомнить хоть Шолохова, хоть Булгакова, хоть Ильфа и Петрова. Существеннее, что рушащиеся иллюзии, которые мы принимали за предлагаемые обстоятельства, требуют рефлексии: на смену одной картине мира приходит другая — её мы и пишем сейчас (или, возможно, только грунтуем холст). «Раша» — еще один паззл этой дискретной картины, попытка связи времен фокусом пристрастного взгляда. Если «Этюды Черни» выглядели взрывом мозга, то «Раша» — скорее попытка собрать его по кусочкам и вернуть на место. Памфлет приносит в жертву актуальности художественность — наверное, это дань жанру. Но, глядя на обе книжки как на одно целое, я вижу в них кинематографическую перспективу, — образ художественного пространства, в котором текст оказывается исходным кодом. Полемическая ненасытность автора электризирует границу между вымыслом и реальностью, искусством и публицистикой: на кладбище уважаемых постмодернистских шкафов Ускова врывается со своим прямым высказыванием как бесцеремонный танк."

Алексей Гражданкин о социологии и манипулировании реальностью в замечательном интервью 2000 года:

"По поводу создания тех или иных норм идет борьба внутри социологов – одна социологическая теория верна или другая. Какая из них возобладает, сторонники той и будут иметь больше благ, больше возможностей к распространению, воспроизведению своего «социологического рода» и прочее.

А в качестве побочного продукта внутренней цеховой борьбы, мы влияем на вещи более общие, создаем новые нормы, устанавливаем, что правилен такой-то образ жизни, это – прогресс, развитие общества должно быть таково. А иные, мол, формы существования являются отсталыми. И люди нас слушают… И дети этому обучаются. Получается, что мы их берем обманом".

"Описывая модель общества, мы с неизбежностью начинаем служить некоторым интересам, которые, в конце концов, оказываются близки нашим личным интересам".

"Есть люди, которые мыслят так же, как мыслим мы, они отвечают на наши анкеты, они понимают цели, которые ставятся нами в наших вопросах и принимают эти правила игры. Относительно этих людей мы можем точно сказать в тех понятиях, которые мы используем, что они действительно именно так и считают. Шкалы, которые мы используем, релевантны этой части общества. но если мы обратимся к другим людям – у которых другая система понятий, другая система ценностей, к той части общества, которая имеет другую структуру сознания, то понимают они окружающий мир в других категориях.

Например, мы спрашиваем: «Кто такие “левые” и “правые”?», - а в этой среде эти понятия не работают. И получается, что мы изучаем самих себя, свой «город». А огромная «периферия» живет сама по себе. Мы навязываем ей какие-то понятия, потом спрашиваем, слышим «эхо» и радуемся достигнутой общности языка. Мы занимаемся просветительской работой, проталкивая эти идеи через школы, дети за хорошую оценку повторяют эти идеи, а где-то рядом в их сознании – свое, личное представление о мире.

Так формируется двоемыслие, которое мы, по большей части, даже не замечаем. Нам кажется, что мы знаем – кто эти люди. Но в конце концов, когда мы ставим вопрос: "Как быть и как действовать, чтобы учитывать их интересы?" – мы ничего сказать о них не можем. Мы можем сказать: "В наших интересах надо делать то-то, то-то и то-то"."

Владимир Путин: «Если посмотреть на то, что сказал госсекретарь США, многое становится ясно. Например, в архивах у нас это есть, прадед Энтони Блинкена действительно уехал из Российской империи, родился где-то в Полтавской губернии, а жил потом и уехал из Киева. Если он говорит, что бежал из России от еврейских погромов, то, как минимум, считает, что никакой Украины в 1904 году там не было. Судя по всему, Блинкен — наш человек».

#порвало

Журналист Такер Карлсон рассказал, как посетил ресторан быстрого обслуживания "Вкусно - и точка" во время своего пребывания в Москве, а также счел "превосходными" российский чизбургер и картофель фри.

Навальный умер. Я ему и его деятельности, мягко говоря, не симпатизировал, но он был ярким, талантливым и мужественным человеком. Он сам выбрал свою судьбу, и не натворил зла, о котором так мечтали хомячки-революционеры. Царство небесное!

Никак не привыкну к моде носить белое пальто говном наружу

ВОЙНА И МИР

Люди живут в мире, когда договариваются. Но любое изменение статуса-кво договоренности обнуляет, де-юре или де-факто. И над изменением этого статуса заинтересованные стороны усердно работают, провоцируя революции и т.д. Иногда эта работа красива как Троянский конь, потому что украшена лозунгами свободы, равенства или братства.

Изменение статуса-кво приводит к эффекту домино, и в результате под завалами могут оказаться те, кто видел себя бенефициарами большой игры. Мораль этой басни пишут победители. Когда во время войны говорят о морали, говорят о победе. Даже если подразумевают под ней утраченный статус-кво. Ностальгия — тоже ресентимент.

Мораль — это не совесть, а общественный договор, который проводит границу между своими и чужими. Совесть — про выбор, а мораль — про конформизм. При этом одно сплошь и рядом выдаётся за другое — когда собственная боль навязывается другим в качестве нравственного императива, или уступки предлагаемым обстоятельствам выдаются за моральный долг.

Из этого и возникают фашизм, терроризм, религиозный или светский экстремизм. Но и любой выбор проводит границу между своими и чужими. Даже духовная брань — это война, которой на этом свете не будет конца. Мы жили с обманчивым представлением о мире и комфорте как смысле и назначении истории. Но смысл жизни в экспансии, — сказал академик Сахаров.

Экспансия — потребность в доминировании, ограниченная лишь биологическими или человеческими законами (включая законы стратегии или драматургии, незнание которых тоже не освобождает от ответственности, в том числе коллективной).

Сокрытый до недавнего смысл римской народной поговорки «Хочешь мира, готовься к войне» возвращает нас к истокам цивилизации там, где мы уже собирались расположиться на ее вершине в зоне духовного и физического комфорта. Чтобы остаться человеком, надо увидеть в себе животное.

Мир ничем не отличается от нас самих. Комфорт требует человеческих жертвоприношений. Современные люди осуждают каннибализм, делегируя его ритуалы другим. Каннибализм — это поедание себе подобных с целью насыщения (иногда — ритуальной или патологической). Гуманизмом называют массовое уничтожение людей для приведения их к искомому моральному знаменателю.

Оно тоже носит ритуальные функции — как незабвенные «гуманитарные бомбардировки». И насыщает совесть интеллектуалов, — хоть для кого-то она и выглядит патологической. В общем, и мораль, и совесть помогают нам отличаться от животных как в лучшую, так и в худшую сторону. Причем сегодня в одну, а завтра в другую.

Урок из этого можно вынести только один: «Блюдите у6о, како опасно ходите, не якоже немудры, но якоже премудры» (Еф. 5:16)

«Либеральную интеллигенцию» можно смело назвать деструктивной сектой (погуглите любые перечни признаков таковой). И речь не о политическом аспекте, потому что он может быть любым: 30 лет назад эта секта горой стояла за власть и прощала ей всё. Не потому или не только потому, что вожди секты были приближены к кормушке, а видя возможную альтернативу — коммунистов. Интересно, почему альтернатива в виде развала страны и гражданской войны эту секту не беспокоит?

Сектами исторически манипулируют спецслужбы (если вы думаете, что действуете исключительно в интересах Макаронного монстра, это не значит, что вас не используют). А манипулировать эффективнее всего теми, кто склонен к стадности. Я далек от того, чтобы считать "либералов" в массе своей врагами России. Чтобы быть врагом, нужно иметь убеждения и план, адреса, пароли и явки. Когда убеждения — за всё хорошее и против всего плохого, а планы связаны с географией питейных заведений, эта масса может служить только рычагом манипуляторов.

Многие из этих людей — хорошие профессионалы, которые делают полезное дело в своей узкой области. Проблема в том, что их не учили думать. «Специалист подобен флюсу: полнота его одностороння», — заметил Козьма Прутков. Нас не учили думать. Я и себя имею в виду. Не могут же все быть самоучками. Ум — это не совокупность интеллектуальных навыков, а качество коннекта с реальностью. Мудрецы древности ничего не знали о гаджетах, дискурсах, деколонизации и постмодернизме, а лайфхаки предлагают поактуальнее, чем платные коучи.

Любому человеку необходимо или выстроить собственную картину мира, или получить ее готовой под ключ, выбрав секту по вкусу. В любой секте есть только один подвох: коллективная ответственность, — которая, что бы ни говорили, или навязывается силком, или возлагается на себя добровольно. Вот люди толпами и впадают в депрессию, бегут на митинги или в Верхний Ларс. Потому что, если ты член коллектива, ты и должен вести себя в соответствии с общепринятыми ритуалами. Вольно или невольно.

Вообще говоря, практически любой человек является членом того или иного коллектива, даже если сидит в психиатрической больнице: как сказал известный манипулятор, жить в обществе и быть свободным от общества нельзя. Но совершенно не каждый коллектив заставляет человека отрекаться от себя во имя корпоративной линии партии. Другое дело, почти каждый людей на это испытывает: вспомните свободолюбивый телеканал «Дождь», не только предавший коллегу, но и освятивший политическую цензуру. Чью надо цензуру.

Человеку глупому свойственно упрощать всё сложное и усложнять всё простое. А думать об основах государства и права свойственно только в академическом ключе. Хотя это не мешало на голубом глазу переписывать Конституцию под одного президента, а потом с незамутненной душевной болью возмущаться поправками другого. Философия совсем другого дела и есть сокрытый двигатель «либерального интеллигента», который век за веком напарывается ровно на то, за что борется. Проблема в том, что за общие ценности он привык держать идеалы свободы, равенства и братства.

К сожалению, общими они не бывают: свобода одного заканчивается там, где начинается свобода другого, все животные равны, но некоторые равны более, чем другие, а братство под вопросом еще со времен Каина и Авеля. То, что нас объединяет в реальности, гарантируя права и свободы в исторически релевантном объеме, — это государство. Что получается, когда оно рушится, мы видим на примере Украины. Секта прекраснодушных «либеральных» националистов принесла на своих плечах нацистских убийц, которые и стали орудием бенефициаров уничтожения свободной и достаточно демократической страны.

окончание:

Свобода и демократия не вечны даже в ведущих демократиях: поле свободы скукоживается там на наших глазах благодаря типично оруэлловским практикам. В этом контексте очень рекомендую книжку Дарона Аджемоглу и Джеймса Робинсона «Узкий коридор». Она о том, что человечество обречено балансировать между беспределом и тоталитаризмом. Соответственно, без объединяющих ценностей обществу суждено кидаться от одного к другому. То, что мы имеем, мы должны защищать. Делать это можно, только договариваясь друг с другом.

Манипуляция сектой успешна благодаря шорам, которые ограничивают зрение ее членов. И, разумеется, иллюзии избранности, которая их в секте удерживает. «Идиоты вообще очень опасны, и даже не потому, что они непременно злы (в идиоте злость или доброта - совершенно безразличные качества), а потому, что они чужды всяким соображениям и всегда идут напролом, как будто дорога, на которой они очутились, принадлежит исключительно им одним», — сказал Салтыков-Щедрин. Мы существуем не среди идеалов, а среди контрагентов.

Умение понимать других — главное условие гармоничного существования в многовекторном и многомерном пространстве, включающем семью и религию, власть и друзей, искусство и секс, выгоду и альтруизм, профессию и хобби, развитие и развлечения. Умение видеть в других себя — едва ли не главный признак интеллекта. Драматургическое мышление в игровой форме помогает не только создавать релевантные сегодняшнему дню вымышленные миры, но и думать хоть на пару шагов вперед.

Прятаться за стеной своих страхов вполне естественно. Странно их не изучать. Личность, как и история, раскрывается в ретроспективе. Страх может быть могильщиком, и может быть ресурсом. Прекрасная Россия будущего никогда не будет такой прекрасной, как ее видят себе «либералы» и «патриоты», — в представлении которых одни в ней должны сидеть на берегу, а другие проплывать мимо. Добро и зло, насилие и несправедливость, высоты духа и вершины низости никуда не денутся. Но сохранить себя как страну и цивилизацию мы можем только вместе.

Владимир Дашкевич: «Я бы сказал, в музыке зло выражается диссонансом, а добро выражается мелодией. Так вот, мелодия должна исходить из преодоления этого диссонанса. Чем слаб авангард — он эксплуатирует один диссонанс. Чем слаба попса — она избегает диссонанса. И то, и другое нежизнеспособно, и не даёт настоящих программ в жизни».

«Друг мой, настоящая правда всегда неправдоподобна, знаете ли вы это? Чтобы сделать правду правдоподобнее, нужно непременно подмешать к ней лжи».

Достоевский, «Бесы»

Пушкин, "Путешествие из Москвы в Петербург"

Из черновой редакции:

Подле меня в карете сидел англичанин, человек лет 36. Я обратился к нему с вопросом: что может быть несчастнее русского крестьянина?

Англичанин. Английский крестьянин.

Я. Как? Свободный англичанин, по вашему мнению, несчастнее русского раба?

Он. Что такое свобода?

Я. Свобода есть возможность поступать по своей воле.

Он. Следственно, свободы нет нигде, ибо везде есть или законы, или естественные препятствия.

Я. Так, но разница покоряться предписанным нами самими законам или повиноваться чужой воле.

Он. Ваша правда. Но разве народ английский участвует в законодательстве? разве власть не в руках малого числа? разве требования народа могут быть исполнены его поверенными?

Я. В чем вы полагаете народное благополучие?

Он. В умеренности и соразмерности податей.

Я. Как?

Он. Вообще повинности в России не очень тягостны для народа. Подушная платится миром. Оброк не разорителен (кроме в близости Москвы и Петербурга, где разнообразие оборотов промышленности умножает корыстолюбие владельцев). Во всей России помещик, наложив оброк, оставляет на произвол своему крестьянину доставать оный, как и где он хочет. Крестьянин промышляет, чем вздумает, и уходит иногда за 2000 верст вырабатывать себе деньгу. И это называете вы. рабством? Я не знаю во всей Европе народа, которому было бы дано более простору действовать.

Я. Но злоупотребления...

Он. Злоупотреблений везде много. Прочтите жалобы английских фабричпых работников - волоса встанут дыбом. Сколько отвратительных истязаний, непонятных мучений! какое холодное варварство с одной стороны, с другой - какая страшная бедность! Вы подумаете, что дело идет о строении фараоновых пирамид, о евреях, работающих под бичами египтян. Совсем нет: дело идет об сукнах г-на Шмидта или об иголках г-на Томпсона. В России нет ничего подобного.

Я. Вы не читали наших уголовных дел.

Он. Уголовные дела везде ужасны; я говорю вам о том, что в Англии происходит в строгих пределах закона, не о злоупотреблениях, не о преступлениях. Кажется, нет в мире несчастнее английского работника - что хуже его жребия? но посмотрите, что делается у нас при изобретении новой машины, вдруг избавляющей от каторжной работы тысяч пять или десять народу и лишающей их последнего средства к пропитанию?..

Я. Живали вы в наших деревнях?

Он. Я видел их проездом и жалею, что не успел изучить нравы любопытного вашего народа.

Я. Что поразило вас более всего в русском крестьянине?

Он. Его опрятность, смышленость и свобода.

Я. Как это?

Он. Ваш крестьянин каждую субботу ходит в баню; умывается каждое утро, сверх того несколько раз в день моет себе руки. О его смышлености говорить нечего. Путешественники ездят из края в край по России, не зная ни одного слова вашего языка, и везде их понимают, исполняют их требования, заключают условия; никогда не встречал я между ими ни то, что соседи наши называют un badaud, никогда не замечал в них ни грубого удивления, ни невежественного презрения к чужому. Переимчивость их всем известна; проворство и ловкость удивительны...

Я. Справедливо; но свобода? Неужто вы русского крестьянина почитаете свободным?

Он. Взгляните на него: что может быть свободнее его обращения! Есть ли и тень рабского унижения в его поступи и речи? Вы не были в Англии?

Я. Не удалось.

Он. Так вы не видали оттенков подлости, отличающих у нас один класс от другого. Вы не видали раболепного maintien* Нижней каморы перед Верхней; джентльменства перед аристокрацией; купечества перед джентльменством; бедности перед богатством; повиновения перед властию... А нравы наши, a conversation criminal**, а продажные голоса, а уловки министерства, а тиранство наше с Индиею, а отношения наши со всеми другими народами?..

* (поведения (франц.).)

** (супружеская неверность (англ.).)

Англичанин мой разгорячился и совсем отдалился от предмета нашего разговора. Я перестал следовать за его мыслями - и мы приехали в Клин.