И ведь ничего не наврал. Вон он, костёр из кимов, немного подальше остался (и это, очевидно, про память)
Не забил на канал, а просто сессия. Мне есть много чего вам сказать!
Мур
Мур
Есть какой-то механизм в человеке, отвечающий за непреодолимое желание жить с вывернутой назад головой. Психологическая защита после травмирующего опыта, что ли. Не знаю. Но мне очень надоело подвергать болезненной оценке каждоё (твоё) слово и каждый (твой) шаг и простраивать никогда не сбывающиеся варианты развития событий. И искренне злиться на всё, когда события идут не по плану.
Этим механизмам только дай о себе позаботиться - они тебе жить не дадут.
Не кормите своих монстров. Даже маленьких и милых.
Не кормите своих монстров. Даже маленьких и милых.
Скользя по запылённой улице,
Он плакал от того, что я
Была красавицей и умницей
До этого больного дня.
И затирались взглядом милого
Родного города тона —
Непререкаемо любимого
До этого больного дня.
И взгляд такой уже не лечится.
Во взгляде том — ухват мазка:
Одета вечностью (да, вечностью!)
Его наивная тоска.
И я в разоблаченном городе
Кормлю притихших снегирей.
И краска набегает в вороте
С стекающих с петель дверей.
А он, разделываясь с вечностью,
Всё пишет хмурые стихи,
В которых вечность равновесится
Бездарностью любой строки.
Он плакал от того, что я
Была красавицей и умницей
До этого больного дня.
И затирались взглядом милого
Родного города тона —
Непререкаемо любимого
До этого больного дня.
И взгляд такой уже не лечится.
Во взгляде том — ухват мазка:
Одета вечностью (да, вечностью!)
Его наивная тоска.
И я в разоблаченном городе
Кормлю притихших снегирей.
И краска набегает в вороте
С стекающих с петель дверей.
А он, разделываясь с вечностью,
Всё пишет хмурые стихи,
В которых вечность равновесится
Бездарностью любой строки.
Знаете, ведь аватар этого канальчика служит доказательством того, что иногда и в этом городе бывает настоящее летнее солнце. Только посмотрите, как заливает и жжёт!
Знаете, в чём проблема комедий и трагедий? Как те, так и другие никогда не будут близки к настоящей жизни, в которой комичное и трагичное сходится в одно максимально близко. Ну, вот не во дворце живёт обыкновенный чтец, нет у него отдельного прихода или особой галлереи, чтобы переживать мучения, и прачек, чтобы стирать портки. Выход тут — писать трагикомедии или пытаться уйти в искусство от жизни подальше.
И этот канал выбирает трагикомедии.
И этот канал выбирает трагикомедии.
...потому что при подъёме на горку ребёнок впервые сталкивается с острым внутренним переживанием времени. Попробую объяснить. Поднимаясь на горку, ты только и думаешь о том, сколь мало в сравнении со временем подъёма будет время скатывания. А, скатываясь, ты очень стараешься выжать всё приятное из каждой секунды, но ты уже слишком сильно разволновал сам себя: у тебя получается думать только о том, что вот сейчас эта секунда приятного, ради которой делалось много рутинного, - закончится. Не в это мгновение, так в следующее.
А потом ты оставляешь салазки, и это ощущение распространяется на всю остальную жизнь. Скучное - медленно каратается в мыслях о том, каким прекрасным обязано (не может быть, а именно обязано) быть приятное, а наконец наступившим приятным не наслаждаешься, потому что каждую секунду спрашиваешь себя: "Ну, ты доволен уже? Почему тебе ещё не хорошо? Ну-ка быстро начал получать удовольствие!". А надо всем этим более общее ощущение: это всё пройдёт. Это всё и есть жизнь, а она - кончится. И всё это дурацкое время, которое так больно колет постоянно неуловимостью, истечёт в конце концов. И в итоге от тебя уже никуда не уходит сложное ощущение, что каждый твой день, такой дурацкий в череде других, единственноэкземплярный. Один - и навсегда. Наверное, самая заветная мечта любого нормального человека - временный день сурка.
Не понимаю, как между смертностью и бессмертием можно умозрительно отдать предпочтение смертности. В детстве понимал, вернее, знал, что это просто правильно, сейчас уже забыл, а понять не могу. Умереть всегда успеете. А вот хоть на секунду избавиться от этого ощущения песка-сквозь-сжатые-пальцы это ведь почти бесценно.
А потом ты оставляешь салазки, и это ощущение распространяется на всю остальную жизнь. Скучное - медленно каратается в мыслях о том, каким прекрасным обязано (не может быть, а именно обязано) быть приятное, а наконец наступившим приятным не наслаждаешься, потому что каждую секунду спрашиваешь себя: "Ну, ты доволен уже? Почему тебе ещё не хорошо? Ну-ка быстро начал получать удовольствие!". А надо всем этим более общее ощущение: это всё пройдёт. Это всё и есть жизнь, а она - кончится. И всё это дурацкое время, которое так больно колет постоянно неуловимостью, истечёт в конце концов. И в итоге от тебя уже никуда не уходит сложное ощущение, что каждый твой день, такой дурацкий в череде других, единственноэкземплярный. Один - и навсегда. Наверное, самая заветная мечта любого нормального человека - временный день сурка.
Не понимаю, как между смертностью и бессмертием можно умозрительно отдать предпочтение смертности. В детстве понимал, вернее, знал, что это просто правильно, сейчас уже забыл, а понять не могу. Умереть всегда успеете. А вот хоть на секунду избавиться от этого ощущения песка-сквозь-сжатые-пальцы это ведь почти бесценно.
Сжимаю мозги, как губку,
И капаю на тетрадку.
Я чувствую - между пальцев
Засело ещё чуть-чуть.
Случайно залил тебе юбку,
Теперь в ней на уровне атомов
Весь мой разнобойный словарь
От "наркомпроса" до "чудь".
И я развожу палитру
Из этих склизких метафор.
Нет, я не чураюсь грязи,
Мне всякие подойдут.
Я многим обязан пол-литру,
Когда я свожу пространство
В нетронутый А4 -
То мой землемерный труд.
Ты, девственный лист бумаги,
будь совращён верлибром,
Зачёркиваньем, гротеском
И прочею лабудой,
Поскольку избыток влаги
Чернильной в мозгах поэтов -
Причина знакомства чартов
С певицею Лободой.
А значит, сегодня надо
По капле сцедить чернила
И портить, и портить бумагу,
И рвать о рифмовку рот.
Ведь если со мною рядом
В монашкином белом цвете
Нетронутая тетрадка -
Меня от неё трясёт.
А, кроме того, я битым
После общенья с кодексом
Себя ощущаю - много
Мне ближе другие слова.
Искусство чувствовать ритм
Уходит без должной практики -
Потребность писать стихи
Рядом с тобой всегда.
И капаю на тетрадку.
Я чувствую - между пальцев
Засело ещё чуть-чуть.
Случайно залил тебе юбку,
Теперь в ней на уровне атомов
Весь мой разнобойный словарь
От "наркомпроса" до "чудь".
И я развожу палитру
Из этих склизких метафор.
Нет, я не чураюсь грязи,
Мне всякие подойдут.
Я многим обязан пол-литру,
Когда я свожу пространство
В нетронутый А4 -
То мой землемерный труд.
Ты, девственный лист бумаги,
будь совращён верлибром,
Зачёркиваньем, гротеском
И прочею лабудой,
Поскольку избыток влаги
Чернильной в мозгах поэтов -
Причина знакомства чартов
С певицею Лободой.
А значит, сегодня надо
По капле сцедить чернила
И портить, и портить бумагу,
И рвать о рифмовку рот.
Ведь если со мною рядом
В монашкином белом цвете
Нетронутая тетрадка -
Меня от неё трясёт.
А, кроме того, я битым
После общенья с кодексом
Себя ощущаю - много
Мне ближе другие слова.
Искусство чувствовать ритм
Уходит без должной практики -
Потребность писать стихи
Рядом с тобой всегда.
Маленькое откровение, с которым я раньше не захотел бы соглашаться. Жить среди милого модерна ничуть не более интересно, чем жить среди функционалистических панелек. Город, оказывается, запоминается не разноликостью архитектуры, а одинаковостью воды или солнца: залив и река, похожие на все другие заливы и реки, неповторим больше, чем шедевр Монферрана.
Проверено на Неаполе и Петербурге.
Проверено на Неаполе и Петербурге.
Дом, все мои мысли уже третий день с тобой. Держись уж как-нибудь. Все мы там повязаны.
Трэвел-блог #домикнауточке
Не так давно я вернулся из поездки в Австро-Венгрию, и мне, в общем-то, есть что о ней рассказать. Но рассказывать я начну всё равно с Петербурга.
Потому что в сравнении становится ясно, что он — нормальная европейская столица: по возможностям, красотам, количеству биг-маков на квадратный метр и особенно тому, что называется инфраструктурой. Дело в том, что "европейская столица" это не юридический статус, а история стройки города и немного — его жизни. И тут Питер, к счастью, уже не стал Будапештом и, наверное, никогда не станет Веной.
Попробую объяснить. Будапешт это про то, как освободившееся от диктата Австрии обновлённое венгерское государство объединило после почти тысячелетней истории самостоятельного развития несколько крупных городов в один и задалось амбициями методом пятилетки в четыре года превратить его в одну из красивейших столиц Европы. Пока немного напоминает становление Петербурга, правда? Вот только у венгров объединение Буды, Пешта и Обуды в Будапешт (я сейчас не пошутил) произошло в 1873, а к 1896, к тысячелетию "обретения венграми родины", градостроительные амбиции уже были в общем и целом реализованы.
Впрочем, чего уж там, я немного лукавлю. Буда и Пешт перестраивались несколько раз. Так, перестройка городов в помпезном барокко началась уже в XVIII веке. Потому после объединения преображение в "золотую столицу Европы" оставалось лишь довершить. Но уверяю вас: после прогулки по той части города, которая продолжает называться Пештом, ваша память захочет сохранить образы только этого хронологически краткого довершения. Кажется, что все главные достопримечательности города (и всё вообще чем заинтересуется ваш глаз) было создано лет за 10-15 во второй половине XIX века. Действительно, и знаменитый Парламент и неимоверно милый Проспект Андраши строились именно тогда. Скоростное создание имперского образа Петербурга уже не кажется таким скоростным. Тут и рождается впечатление, которое заставляет, во-первых, думать, что Питер с Будапештом похожи, а, во-вторых, говорить, что Питер Будапештом уже не стал: мол, я-то думал, это у нас подражание всяким Голландиям с Парижами, а вы нас эвона как быстро переподражали...
Впечатление лечится поездкой на другой берег Дуная, в Буду. Там — холмистый старый городочек с узенькими улочками. И развалины. Полина говорит: похоже на Германию. Я говорю: ну, Германия на фото, вроде выглядит примерно так же. Но в любом случае это уже никакие не семидесятые годы позапрошлого века. Потому и неповторимостью очаровывает куда больше другого берега. Да и выше тут, а смотреть на этот самый другой берег с высоты интереснее, чем с него самого.
Ведь ещё и Дунай видно хорошо. Если говорить вообще, то Дунай и развалины это для меня два определяющих фактора Будапешта. Только Дунай реален, а развалины чаще всего нет — но угадываемы. И тут сталкиваешься с огромным различием между Питером и венгерской столицей: сказать, что по улицам Ленинграда не прошла война язык не повернётся, но уличных боёв у нас не было. А вот в Будапеште — были и унесли с собой не только 38 000 человеческих жизней, но и жизни четверти домов города. На том, что у них были жизни и даже души я наставиваю, ибо образовавшиеся пустые места были заполнены не чем иным, как бездушностью. Центр Будапешта тут и там утыкан скучным функционализмом, который напоминает о недопустимости войн не хуже мемориалов и памятников (коих тут тоже немерено, но об этом чуть ниже). Наверное, после Второй Мировой действительно были занятия более необходимые, чем восстановление архитектурных ценностей, но когда думаешь, насколько этот город был красив, до того, как добрую половину его центра подорвали, становится грустно. В конечном итоге такая вынужденная (мне хочется верить, что вынужденная!) застройка сильно портит впечатление. И заставляет ужаснуться перспективам Петербурга, если в центре столь же неистово продолжит появляться всякая безликая ерунда.
Что до памятников, так они указывают на то, что Венгрия продолжает с болью переживать как минимум два события своей истории: свою неудавшуюся революцию 1848-1849 г
Не так давно я вернулся из поездки в Австро-Венгрию, и мне, в общем-то, есть что о ней рассказать. Но рассказывать я начну всё равно с Петербурга.
Потому что в сравнении становится ясно, что он — нормальная европейская столица: по возможностям, красотам, количеству биг-маков на квадратный метр и особенно тому, что называется инфраструктурой. Дело в том, что "европейская столица" это не юридический статус, а история стройки города и немного — его жизни. И тут Питер, к счастью, уже не стал Будапештом и, наверное, никогда не станет Веной.
Попробую объяснить. Будапешт это про то, как освободившееся от диктата Австрии обновлённое венгерское государство объединило после почти тысячелетней истории самостоятельного развития несколько крупных городов в один и задалось амбициями методом пятилетки в четыре года превратить его в одну из красивейших столиц Европы. Пока немного напоминает становление Петербурга, правда? Вот только у венгров объединение Буды, Пешта и Обуды в Будапешт (я сейчас не пошутил) произошло в 1873, а к 1896, к тысячелетию "обретения венграми родины", градостроительные амбиции уже были в общем и целом реализованы.
Впрочем, чего уж там, я немного лукавлю. Буда и Пешт перестраивались несколько раз. Так, перестройка городов в помпезном барокко началась уже в XVIII веке. Потому после объединения преображение в "золотую столицу Европы" оставалось лишь довершить. Но уверяю вас: после прогулки по той части города, которая продолжает называться Пештом, ваша память захочет сохранить образы только этого хронологически краткого довершения. Кажется, что все главные достопримечательности города (и всё вообще чем заинтересуется ваш глаз) было создано лет за 10-15 во второй половине XIX века. Действительно, и знаменитый Парламент и неимоверно милый Проспект Андраши строились именно тогда. Скоростное создание имперского образа Петербурга уже не кажется таким скоростным. Тут и рождается впечатление, которое заставляет, во-первых, думать, что Питер с Будапештом похожи, а, во-вторых, говорить, что Питер Будапештом уже не стал: мол, я-то думал, это у нас подражание всяким Голландиям с Парижами, а вы нас эвона как быстро переподражали...
Впечатление лечится поездкой на другой берег Дуная, в Буду. Там — холмистый старый городочек с узенькими улочками. И развалины. Полина говорит: похоже на Германию. Я говорю: ну, Германия на фото, вроде выглядит примерно так же. Но в любом случае это уже никакие не семидесятые годы позапрошлого века. Потому и неповторимостью очаровывает куда больше другого берега. Да и выше тут, а смотреть на этот самый другой берег с высоты интереснее, чем с него самого.
Ведь ещё и Дунай видно хорошо. Если говорить вообще, то Дунай и развалины это для меня два определяющих фактора Будапешта. Только Дунай реален, а развалины чаще всего нет — но угадываемы. И тут сталкиваешься с огромным различием между Питером и венгерской столицей: сказать, что по улицам Ленинграда не прошла война язык не повернётся, но уличных боёв у нас не было. А вот в Будапеште — были и унесли с собой не только 38 000 человеческих жизней, но и жизни четверти домов города. На том, что у них были жизни и даже души я наставиваю, ибо образовавшиеся пустые места были заполнены не чем иным, как бездушностью. Центр Будапешта тут и там утыкан скучным функционализмом, который напоминает о недопустимости войн не хуже мемориалов и памятников (коих тут тоже немерено, но об этом чуть ниже). Наверное, после Второй Мировой действительно были занятия более необходимые, чем восстановление архитектурных ценностей, но когда думаешь, насколько этот город был красив, до того, как добрую половину его центра подорвали, становится грустно. В конечном итоге такая вынужденная (мне хочется верить, что вынужденная!) застройка сильно портит впечатление. И заставляет ужаснуться перспективам Петербурга, если в центре столь же неистово продолжит появляться всякая безликая ерунда.
Что до памятников, так они указывают на то, что Венгрия продолжает с болью переживать как минимум два события своей истории: свою неудавшуюся революцию 1848-1849 г
одов и, собственно, проехавшуюся по городу и всей стране Вторую Мировую. Не знаю, насколько уникальна ситуация превращения провалившейся революции в национальный праздник, но, думается, достаточно. День Революции венгры празднуют 15 марта, и, как по размаху празднества, так и по влиянию на национальное самосознание этот праздник для них примерно равен нашему 9 мая. Мы в этом убедились сами. Думаю, что провалившихся революций, имеющих такое большое значение для мифологии страны тоже не так много.
Возможно, дело в том, что венгры — достаточно "травматичный" народ. Это всего навсего моё предположение и основано оно только лишь на рассматривании памятников, но даже у нас я не видел настолько пронзительных вещей, посвящённых памяти жертв Войны, какие находятся в Будапеште. Чего стоят одни ботинки на набережной Дуная. Это тоже памятник — жертвам холокоста: нацисты сковывали несколько человек одной длинной цепью, заставляли разуться (обувь можно было потом продать или носить самим), ставили у самого края набережной, над водой, а затем стреляли в первого в ряду. Падающий тянул за собой остальных. Конечно, эти ботинки сегодня поражают больше всего. Но там ещё много поразительных памятников на схожие темы. Наверное, для их появления город должен был пережить гетто.
Свою лепту в национальную травму внесла и наша страна: подавление "венгерского мятежа" 1956 тоже нашло отражение в монументах на улицах города. В том восстании Венгрия обрела своего национального героя: при перезахоронении в 1989 году лидера еще одной несостоявшейся венгерской революции, казнённого после её подавления, Имре Надя, попрощаться с ним пришло чуть ли не 300 тысяч сограждан.
Что до второго определяющего фактора места, так это, как уже сказано, Дунай. И он тут великолепен. Больше всего мне в Будапеште понравились именно набережные. Берега реки высокие, а местные мосты не разводные, как наши, потому им приходится быть особенно величавыми. Дабы иметь возможность пропускать корабли и вообще соответствовать величию холмов будайской стороны. Что примечательно, до 1849 года Буду и Пешт, одни из крупнейших городов Венгрии, расположенные в полукилометре друг от друга, не соединял ни один мост. Так что, думается мне, река была определяющим фактором не для меня одного. Собственно, появился-то первый мост после того, как богатый политик (и, кстати, один из героев революции 1848-1849) Иштван Сеченьи не успел на похороны отца, умершего на другом берегу, из-за того, что на Дунае тронулся лёд, и переправиться по нему пешком было уже невозможно, а суда ещё не ходили. Сеченьи отомстил реке с размахом и построил прекрасный мост практически целим на свои деньги. Сегодня мост называют именем Сеченьи, хотя формально он до сих пор Цепной.
Вообще, местные мосты тоже немного развалины: все они были взорваны отступающими солдатам Вермахта. Некоторые не восстановили в первозданном виде. Например, красивейший Эржебет. Так два главных фактора места почти сходятся в единство.
В каждом приличном городе должна быть красивая, ухоженная набережная. Город вообще можно судить только по его набережным (ещё по кинотеатрам). Тем более, когда речь идёт о береге главной европейской реки. Дунай наполняет своим свежим дыханием весь центр города и неимоверно красив. Его следует поехать и увидеть самим.
Раньше Дунай устраивал наводнения, превращая равнинный Пешт в руины. Сегодня эта беда, наверное, преодолена, но столкнуться со стихийным бедствием в Будапеште всё равно придётся. Имя ему — венгерский язык. Он не звучен, не мелодичен, не изящен. Надо полагать, он греет душу венгру, но на русский слух он ужасен. Язык финно-угорской группы в преддверии Балкан — каково? А если я скажу, что в нём 28 падежей? Это ведь на 22 больше, чем нужно любому нормальному человеку! Неистовые заимствования из турецкого будут преследовать вас повсюду, и вы будете тщетно пытаться разобрать хоть что-то в катавасии объявлений в метро и другом общественном транспорте. Венгерский — язык, который вы ни за что не захотите выучить. Зато это именно он подарил нам с Полиной наш милый #домикнауточке: по-венгерски "улица"
Возможно, дело в том, что венгры — достаточно "травматичный" народ. Это всего навсего моё предположение и основано оно только лишь на рассматривании памятников, но даже у нас я не видел настолько пронзительных вещей, посвящённых памяти жертв Войны, какие находятся в Будапеште. Чего стоят одни ботинки на набережной Дуная. Это тоже памятник — жертвам холокоста: нацисты сковывали несколько человек одной длинной цепью, заставляли разуться (обувь можно было потом продать или носить самим), ставили у самого края набережной, над водой, а затем стреляли в первого в ряду. Падающий тянул за собой остальных. Конечно, эти ботинки сегодня поражают больше всего. Но там ещё много поразительных памятников на схожие темы. Наверное, для их появления город должен был пережить гетто.
Свою лепту в национальную травму внесла и наша страна: подавление "венгерского мятежа" 1956 тоже нашло отражение в монументах на улицах города. В том восстании Венгрия обрела своего национального героя: при перезахоронении в 1989 году лидера еще одной несостоявшейся венгерской революции, казнённого после её подавления, Имре Надя, попрощаться с ним пришло чуть ли не 300 тысяч сограждан.
Что до второго определяющего фактора места, так это, как уже сказано, Дунай. И он тут великолепен. Больше всего мне в Будапеште понравились именно набережные. Берега реки высокие, а местные мосты не разводные, как наши, потому им приходится быть особенно величавыми. Дабы иметь возможность пропускать корабли и вообще соответствовать величию холмов будайской стороны. Что примечательно, до 1849 года Буду и Пешт, одни из крупнейших городов Венгрии, расположенные в полукилометре друг от друга, не соединял ни один мост. Так что, думается мне, река была определяющим фактором не для меня одного. Собственно, появился-то первый мост после того, как богатый политик (и, кстати, один из героев революции 1848-1849) Иштван Сеченьи не успел на похороны отца, умершего на другом берегу, из-за того, что на Дунае тронулся лёд, и переправиться по нему пешком было уже невозможно, а суда ещё не ходили. Сеченьи отомстил реке с размахом и построил прекрасный мост практически целим на свои деньги. Сегодня мост называют именем Сеченьи, хотя формально он до сих пор Цепной.
Вообще, местные мосты тоже немного развалины: все они были взорваны отступающими солдатам Вермахта. Некоторые не восстановили в первозданном виде. Например, красивейший Эржебет. Так два главных фактора места почти сходятся в единство.
В каждом приличном городе должна быть красивая, ухоженная набережная. Город вообще можно судить только по его набережным (ещё по кинотеатрам). Тем более, когда речь идёт о береге главной европейской реки. Дунай наполняет своим свежим дыханием весь центр города и неимоверно красив. Его следует поехать и увидеть самим.
Раньше Дунай устраивал наводнения, превращая равнинный Пешт в руины. Сегодня эта беда, наверное, преодолена, но столкнуться со стихийным бедствием в Будапеште всё равно придётся. Имя ему — венгерский язык. Он не звучен, не мелодичен, не изящен. Надо полагать, он греет душу венгру, но на русский слух он ужасен. Язык финно-угорской группы в преддверии Балкан — каково? А если я скажу, что в нём 28 падежей? Это ведь на 22 больше, чем нужно любому нормальному человеку! Неистовые заимствования из турецкого будут преследовать вас повсюду, и вы будете тщетно пытаться разобрать хоть что-то в катавасии объявлений в метро и другом общественном транспорте. Венгерский — язык, который вы ни за что не захотите выучить. Зато это именно он подарил нам с Полиной наш милый #домикнауточке: по-венгерски "улица"
— "utca". Читается на самом деле "утца", но первые пару дней мы были уверены, что живём на "Изабела утка".
Что до не самых очевидных достопримечательностей, так это первая ветка будапештского метро. Дело в том, что это — первая настоящая подземка на континенте. Представления о нуждах метрополитена в те годы, когда её строили, несколько отличались от нынешних. Коротенькие составы из двух вагончиков человек на 30 суммарно, перроны, напоминающие размерами вашу гостиную и станции через каждые 150-200 метров — вот что такое первая ветка метро в Европе. Она пролегает прямо под Проспектом Андраши и изначально она почти не выбиралась за его пределы, а соединяла Площадь Вёрёшмарти недалеко от набережной с Площадью Героев, но сейчас уже продлена до парка прямо за этой площадью. Сегодня она воспринимается как очень милая и интересная метрошечка. Если будете в Будапеште — никуда от неё не денетесь. Другие ветки метро там не представляют ничего особо интересного, за исключением сохранение чудного венгерского обыкновения делать перроны с раздельными входами. Зачем? Для чего? Кому это удобно?.. Будапештское метро необъяснимо, как венгерский язык. Зато по синей ветке ходят знакомые поезда российского производства — точно такие, как в нашем метро.
А ещё в метро вы можете столкнуться с бездомными. В Будапеште их достаточно много, а отношение к ним, как и во многих других местах Европы, терпимое. Потому они живут (!) со своими матрацами и подобием прикроватных тумб (!!), сооружённых из не пойми чего, целыми семьями (!!!) в метро, подземных переходах и общественных парках. Мы видели целые небольшие палаточные поселения в городских лесных зонах. Палатки можно встретить даже при подъёме на гору Гелерт — ещё одно must see в Будапеште. Тем не менее, не помню, чтобы кто-то хоть раз просил у нас милостыню.
Таковы главные впечатления от города. Ещё пятьдесят абзацев, конечно, будут придуманы в течение следующего часа. Но теперь несколько отдельных советов.
Мы не знакомились с местной кухней особенно широко. Но гуляш вы должны попробовать: он в Будапеште прекрасный. Напротив центрального рынка есть заведение под названием "For sale", где вам по хорошей цене не только принесут целую кастрюля гуляша (не шутка, кастрюлю), но и позволят невозбранно есть арахис и сорить прямо на пол. Чем не повод поехать в Венгрию?
Бассейн с тёплой термальной водой прямо под открытым небом в 8 градусов на улице — это круто. Обязательно загляните в какие-нибудь купальни. Там чисто и здорово, а Будапешт — город, где реально устроить полноценный спа-отдых.
Собор Святого Матьяша в Буде — это красотища снаружи и внутри. Тёплые выцветшие цвета внутреннего убранства и много декора по дереву заставляют иногда путать этот старый католический храм с родными русскими церквами.
Мне говорили, что черногорцы очень ленивы. Не поддаюсь стереотипам, но в их свете скажу: венгры — это черногорцы, которые просто придуриваются. Магазины, работающие до шести вечера в будний день это нормально, а круглосуточный продуктовый в центре города, по-моему, ровно один. То количество людей, которое гуляет по Невскому в полдень среды — аншлаг для Андраши в пятницу вечером.
Венгерские деньги (и цены) смешные. Есть купюры номиналом в 20 000 и монеты номиналом в 200 венгерских форинтов. Цвет купюр различается даже в пределах одного номинала, а купить на 200 форинтов можно примерно целый литр молока. Это достаточно непривычно и сперва путает.
Парни, на заметку: венгерки не красивей остальных европеек.
В целом, Будапешт стоит увидеть. Хотя бы его Дунай. Если у вас будет 5-6 дней в 40-50 лет, то вспомните мои слова.
Что до не самых очевидных достопримечательностей, так это первая ветка будапештского метро. Дело в том, что это — первая настоящая подземка на континенте. Представления о нуждах метрополитена в те годы, когда её строили, несколько отличались от нынешних. Коротенькие составы из двух вагончиков человек на 30 суммарно, перроны, напоминающие размерами вашу гостиную и станции через каждые 150-200 метров — вот что такое первая ветка метро в Европе. Она пролегает прямо под Проспектом Андраши и изначально она почти не выбиралась за его пределы, а соединяла Площадь Вёрёшмарти недалеко от набережной с Площадью Героев, но сейчас уже продлена до парка прямо за этой площадью. Сегодня она воспринимается как очень милая и интересная метрошечка. Если будете в Будапеште — никуда от неё не денетесь. Другие ветки метро там не представляют ничего особо интересного, за исключением сохранение чудного венгерского обыкновения делать перроны с раздельными входами. Зачем? Для чего? Кому это удобно?.. Будапештское метро необъяснимо, как венгерский язык. Зато по синей ветке ходят знакомые поезда российского производства — точно такие, как в нашем метро.
А ещё в метро вы можете столкнуться с бездомными. В Будапеште их достаточно много, а отношение к ним, как и во многих других местах Европы, терпимое. Потому они живут (!) со своими матрацами и подобием прикроватных тумб (!!), сооружённых из не пойми чего, целыми семьями (!!!) в метро, подземных переходах и общественных парках. Мы видели целые небольшие палаточные поселения в городских лесных зонах. Палатки можно встретить даже при подъёме на гору Гелерт — ещё одно must see в Будапеште. Тем не менее, не помню, чтобы кто-то хоть раз просил у нас милостыню.
Таковы главные впечатления от города. Ещё пятьдесят абзацев, конечно, будут придуманы в течение следующего часа. Но теперь несколько отдельных советов.
Мы не знакомились с местной кухней особенно широко. Но гуляш вы должны попробовать: он в Будапеште прекрасный. Напротив центрального рынка есть заведение под названием "For sale", где вам по хорошей цене не только принесут целую кастрюля гуляша (не шутка, кастрюлю), но и позволят невозбранно есть арахис и сорить прямо на пол. Чем не повод поехать в Венгрию?
Бассейн с тёплой термальной водой прямо под открытым небом в 8 градусов на улице — это круто. Обязательно загляните в какие-нибудь купальни. Там чисто и здорово, а Будапешт — город, где реально устроить полноценный спа-отдых.
Собор Святого Матьяша в Буде — это красотища снаружи и внутри. Тёплые выцветшие цвета внутреннего убранства и много декора по дереву заставляют иногда путать этот старый католический храм с родными русскими церквами.
Мне говорили, что черногорцы очень ленивы. Не поддаюсь стереотипам, но в их свете скажу: венгры — это черногорцы, которые просто придуриваются. Магазины, работающие до шести вечера в будний день это нормально, а круглосуточный продуктовый в центре города, по-моему, ровно один. То количество людей, которое гуляет по Невскому в полдень среды — аншлаг для Андраши в пятницу вечером.
Венгерские деньги (и цены) смешные. Есть купюры номиналом в 20 000 и монеты номиналом в 200 венгерских форинтов. Цвет купюр различается даже в пределах одного номинала, а купить на 200 форинтов можно примерно целый литр молока. Это достаточно непривычно и сперва путает.
Парни, на заметку: венгерки не красивей остальных европеек.
В целом, Будапешт стоит увидеть. Хотя бы его Дунай. Если у вас будет 5-6 дней в 40-50 лет, то вспомните мои слова.