Рождественско-романсное

мучащее ожидание конца

Вдыхать трупный запах книг
В нагретой библиотеке,
Шуметь костями в метро,
Забывая осанку мостов.

А ночью — писать стихи,
Скоблить с бумаги стихи,
Выстругивая верлибр
Выдавливать: "Ремесло".

Искать перемен в пейзажах,
Меняя билетные фильтры.
Нет — век обходить по кругу
Наш старый и сильный дом.

А в тридцать взамен юбилея
Справлять годовщину смерти —
Вот это была бы жизнь.
Стараюсь забыть её,

Вдыхая книжные споры
В натопленной библиотеке,
На перегонах в метро,
Раздумывая о мостах.

И ночью — из тьмы островской
Выцеживая Есенина...
Ужасно длинные сроки,
Мечтая про чёртов чай.

Один портрет


Люблю —
как не смогли бы две!
Росой холодной на траве.
Всё так:
Как росы на заре —
Люблю —
цветаевским тире!

Где недосказанность сильна
И где губа рассечена
От смелости и от вранья —
Там буду я, там буду я!

Где восклицание само
Притянет острое перо
В руке, которой всё равно,
Что ею писано и что
Подтверждено ей только что.

Люблю —
то острое перо!

Люблю —
над бездною канат.

Люблю —
сама казаться над

Неубежимостью паденья.
Во мне — острочка преступления,
А не один намёк его.
Душе подарено всего,

Что только можно перечесть!
Моей душе, пожалуй, снесть
Ещё пять душ внутри себя
Немного было бы труда.

Люблю —
рассвет заката дня!

Люблю —
полночи у огня —

Люблю! — изображать расстройство —
Люблю! — Онегина — Люблю! —
То свойство —

Люб-лю! — Люб-лю! — Люб-лю! —

Что этим словом заслоним
Пробел, оставленный любым
другим.

"Ого, это стихи не о смерти!". Да, стихи не о смерти (стихов о смерти вообще не бывает, я думаю), но умирать завтра мне придётся, потому что время лучшее, в смысле, срединноночное

Добрых снов, планета. Это первая ночь, когда наш маленький остров не отрезан совсем от твоего большого города, и я её праздную

С самого странного и изломанного моего дня вчера минуло полгода.
И надо уже от этих отсчётов уходить наконец

ГК вселенная

Свит тайм лавли тайм

У меня есть несколько вещей, которые я непременно должен успеть сделать за последние дни 2017. Посмотреть новые "Звёздные войны", вернуться на берег Залива. А ещё что-то из серии "понять, простить и отпустить". Многое. Ведь я страшно устал от этого года; одна часть его - бег, ещё одна - полусмертная остановка, третья - фрустрация. И хотя моментов выпадания из жизни было значительно больше самой жизни, передохнуть не получилось.

Можно сказать, что начало нового года, как и, допустим, начало новой недели, не означает в действительности ничего и что это уловка слабовольных. Ну... не для всех. Я терпеть не могу неопределённости, потому мне с детства нравилось мыслить строгими и ясными категориями "начала"-"конца", "этапа", "витка". Поэтому идея Нового года мне лично очень близка. Совсем другой вопрос, что это абсолютно искусственный праздник, призванный просто-напросто заменить Рождество, но... эти два праздника, исконный и надстроенный, объединяет одна магистральная черта: они не о себе, а о ближнем. Они - для всех сразу, ни разу не эгоистичны. Потому оба живые и нравятся мне куда больше дня рождения или чего-то подобного. Отмечать вообще стоит только два праздника: Новый год (или Рождество, как хотите) и День Плутона в Иллинйсе (люблю тебя очень).

Я, впрочем, говорил о другом. В 2017 я не начал писать роман, не закончил поэм и рассказов, как обещал. Но я узнал столько таких удивительных (и пугающих) вещей и от столького освободился (временно или уже насовсем), что всё обещанное отошло на второй план. Я здесь и я всё ещё дышу. Вот что важно.

А здесь - это (в данный момент) на юридическом. Как я сказал, меня жутко раздражает неопределённость. В том числе неопредлённость в широком смысле, шаткость чего-то нового в границах моей картинки мира. Поэтому, оказываясь перед некоей новой системой знаний, я чувствую нервные тики, пустившиеся плясать по телу от желания вот прямо здесь и сейчас "во всём дойти до самой сути".

И вот это неусыпное желание "в работе, в поисках, в пути" и т.д. теперь ставит меня в тупик. С одной стороны, это то, что и определяет меня как персонажа всей этой странной истории, а с другой, мне далеко не всегда нравится то, что я нахожу, докапываясь до глубин, где засел Пастернак (там приходится разрешать сложные вопросы о том, что есть это найденное: низины духа или высоты жизни как разнообразия. От всего этого болит голова, тогда я начинаю тратить деньги, а денег у меня всегда немного). Кроме того, оказалось, что в открывшейся мне теперь системе знаний (в горах пыльных и не очень бибилиотечных книжек) и нет никакой сути, окончательной настолько, что я мог бы остаться доволен.

Так что я желаю себе: перестать нервничать и пытаться всё вокург расставить по метафизическим полкам (насколько бы сильно ты ни усложнял их, пытаясь убедить себя в том, что это и не полки вовсе, а вполне себе что-то многослойное и интересное). "Понять, простить и отпустить" тебе нужно в первую очередь себя. Ты понял за этот очередной "этап", что всё бывает. Как ни систематизируй, ко всему не окажешься готов. Так что перестань соревноваться с мирозданием в игре в бисер. Помни: всё вокург можно только принять как данность. Вынеси нужное (пусть и грустное) из этого страшного года и постарайся дойти до сути единственной вещи, которая того по-настоящему стоит, - счастья.

Тонкая белая спираль стала ещё немного длиннее. Ветер, песок и запах пережжённой каши (а может, просто сахара) - вот и всё, что я запомню.

Эти пожелания - ложные. Они не по мне, и следовать им я не смогу. Но корректировать программу будем уже по ходу, как и всегда. Ведь ко всему и правда не приготовишься, и, если я написал это искренне, значит, целый год прошёл не зря.

С Новым. Пис

Сегодня канал как никогда похож на то, во что я обещал себе его не превращать: туманная заметочная 13-летнего мальчика, вчера прочитавшего про философию экзистенциализма. Что поделаешь, иногда проскакивает.
-----


Конечно, я лукавлю: я запомню целую массу вещей. И она потрясающая. Память хороша уже хотя бы тем, что никто чужой насильно её не отнимет. Это всё остаётся вам. Живите

О том, что всё в наших руках. В том числе и чудо. С наступающим.

Очень грустно, что не остаётся времени на настоящее чтение. Вот сейчас оно, казалось бы, есть, но это обманка. Те времена, когда я читал по шесть десятков книг за год (а в их числе были "Война и мир" и "Поднятая целина"), прошли. Их возврат - единственное, что могло бы заставить меня поучиться тайм-менеджменту. Или как там это зовётся

Я стою на дворе и смотрю в костёр. Он ещё сильный и потихоньку перекидывается на те из моих кимов, конспектов, таблиц или ещё каких-нибудь штук к экзамену, которые лежат немного в стороне от уже горящей стопки. Подталкиваю их к пламени ногой и делаю большой глоток.

Я не особо пьян (потому что это не помогает и ещё потому что привет, мам). Мне нравится греться у костра. Я протягиваю к нему руки и улыбаюсь. Можно плеснуть в него ещё немного огненной воды (почему вообще жидкость для розжига не назвали именно так?), и тогда он тоже протянет ко мне руки.

У тех из моих друзей, кто сидел со мной у ксотра, в конце концов закончились сигареты, так что мы собрались в поход до единственного круглосуточного магазина поблизости. Всегда-то так с моими друзьями: в какой-то момент у них кончаются сигареты, и тогда начинаются разной дальности походы. Тут дальность была приличная, и в какой-то момент пути кто-то со скуки сформулировал насущный вопрос: "Что бы вы делали, если бы точно знали, что в скором времени умрёте?".

Последовал экскурс по статьям уголовного кодекса. Тогда возник второй вопрос: "А почему твоя скорая смерть даёт тебе право причинить вред другому?".

- Не даёт. Некому его дать. Но тебе становится более или менее плевать, - пояснила Анита.

- То есть сейчас тебе просто ещё есть чего бояться?

- Получается, что так, - пожала она плечами, - А когда маячит скорая смерть, страх перестаёт иметь особый смысл. Человек готов на что угодно. Мне вообще кажется, что ты и сейчас почти готов на что угодно.

- Звучит как набор клише из "Достучаться до небес", - вставил я.

- Идеи получше?

- У меня нет идей на это счёт, - пожал я плечами в свою очередь, - Правда. И я не знаю, на что бы я решился.

- Ну, вот допустим, ограбить бы решился, - сказал Серёжа, - Магазин там какой-нибудь. Это такое, безотносительное, что ли, зло. А вот убить? Решился бы, зная, что сам скоро умрёшь?

- Да, ты прав, что кражу, пожалуй, и оправдать легко для себя. Тут и правда, может, одно наказание возможное сдерживает. Но вот убить - нет, это совсем другое...

- Решилась бы, - перебила Анита, - Убила бы.

Мы посмотрели на неё даже почти в удивлении. Сказанное показалось мне как-то особо бессмысленно. Убить кого - человека, вставшего на пути в эти последние твои дни, или кого-то, ненавидимого ранее? Но в таком случае, какой смысл в этой поздней мести, если даже результатами её ты не сможешь воспользоваться? А что, если смерть другого будет последним, что ты успеешь устроить перед своей собственной? Это похоже на огромную бессмыслицу.

Что-то такое я и возразил в ответ. Анита выслушала и ответила: "Всё это понятно и всё это правильно. Но у меня есть человек, которого я бы хотела увидеть мёртвым. И я бы не побоялась".

Остальные встали на мою сторону: "Даже в "Достучаться до небес" идея была в том, чтобы повеселее провести последние деньки. Как-то страшно, если повеселее - это пойти и убить кого-то, давно примеченного".

Анита отвернулась в сторону. "Кажется, мы решили, что вопрос в том, сколько ты можешь себе позволить перед смертью. И я смогу вот столько - я знаю. Я думала об этом. Что я такой себе человек - понимаю сама. И насколько это отвратительно, понимаю сама. Но ответ не поменяю", - сказала она, уже не глядя на нас.

— Если ты понимаешь, насколько это отвратительно, и всё равно готова сделать, то, по-моему, ты не понимаешь, насколько это отвратительно, — отозвался было Серёжа, но зря. Разговор уже был закончен.
_________

На обратном пути ребята говорили что-то о "Степном волке", а Веня бежал впереди и горланил песни Killers, волнуя собак за каждой оградой. Я не влезал в разговор о "Степном волке" потому, что мне казалось, что обсуждать его это почти китч, а ещё потому, что я его не читал. Да и я прекрасно думал себе о своём.

В конце концов, Веня криком сообщил, что пол оказался лавой, и нам пришлось бросить и Гессе, и прочие думы: лирика хороша, но лава есть лава.

И ведь ничего не наврал. Вон он, костёр из кимов, немного подальше остался (и это, очевидно, про память)