Гражданское право — одна из тех редких областей человеческой усталости, в которых депрессия следует за принятием.

Первым мне про Зайца ПЦ рассказал мой учитель литературы. Он и вообще баловался иногда фразами оттуда. Мой учитель литературы и без того был очень хорош, но с Зайцем ПЦ он становился ещё лучше. Мне будет совсем не обидно, если вы воспользуетесь этим же приёмом.

Мои любимые друзья приехали, но очень быстро укатили обратно в свой Дефолт-сити. Мы с ними много обнимались, смотрели экспериментальное французское кино, ругались со всеми бывшими и настоящими, устрашали ироническим «ха» каждый угол в городе, воевали с соседями, учили химию, цитировали Сорокина, плакали и пели Земфиру в кладовке и всячески портили жизнь Владу. А теперь я снова с вами, сонный и дезориентированный — один.

Верховный Суд иногда бывает очень поэтичен: «Кредитор не вправе требовать по суду исполнения в натуре обязательства, исполнение которого настолько связано с личностью должника, что его принудительное исполнение будет нарушать принцип уважения чести и достоинства гражданина. Например, не подлежат удовлетворению требования о понуждении физического лица к исполнению в натуре обязательства по исполнению музыкального произведения на концерте».
Действительно, если музыка, то от души.

"Как можно жить глухим к конечным, драматическим вопросам? Откуда пришел мир, куда идет? Какова в конечном счете потенция космоса? В чем главный смысл жизни? Мы задыхаемся, сосланные в зону промежуточных вторичных вопросов. Нам нужна полная перспектива, с передним и задним планом, а не изуродованный пейзаж, не горизонт, лишенный манящего мерцания далей. Не зная стран света, можно сбиться с пути. И безразличие к конечным вопросам не оправдать ссылкой на то, что способ их решения не найден. Тем более мы должны в глубинах нашего бытия с болью прислушаться к их требовательному зову. Разве исчезает жажда знаний, если ее нельзя утолить? Пусть эти вопросы неразрешимы, они не исчезают, а с наступлением ночи приобретают особый драматизм в дрожащем свете звезд; ведь звезды, по словам Гейне, это тревожные мысли ночи, сотканные из золота. Север и юг служат нам ориентирами, хоть это и не соседние города, куда можно съездить, купив, железнодорожный билет".

Х. Ортега-и-Гассет

В стиле Юры Дудя: неожиданные лексические откровения от Комсомольска

В припеве песни «Где мы сейчас?» девчонки из группы Комсомольск поют:

«Где мы сейчас?
В чьих квартирах, в чьих тарелках
И под солнцем чьим?
От чьих отбились рук?
На чьих плечах
Мы засыпаем по утрам в метро?», —

и я хочу отметить, что это не просто строчки, которым здорово подпевать, но ещё и способ легко, как будто бы походя, сказать важные вещи. Ведь действительно: «где мы» — это главным образом про то, с кем мы и кого мы переживаем прямо сейчас. Местонахождение нашей души, которая (что бы мы ею ни назвали) всё же суть главное в нас, определяется не физической локацией, а людьми вокруг нас. Так что в этих словах акцент на субъекте (прости мне, господи, мою юридическую терминологию) это красиво, интимно и вообще правильно, если учесть, что песня, по словам самих авторов (авторок? Авторш? Простите, я не силён в новоязе), рассказывает о прошедшей любви.

Но этот пост затевался, чтобы прорекламировать не один только Комсомольск, а российские молодежные девичьи группы в целом. Я уж не знаю, в чём тут секрет, но за исполнителями, поющими женскими голосами, лично мне сейчас наблюдать интереснее, чем за какими-либо другими. Речь не только про выстреливших с разной степенью внезапности Гречку с Монеточкой (хотя почему бы и не про них тоже), но и про, например, питерские Ритуальные Услуги с альбомом «Турбулентность», про Хадн дадн и про всё тот же Комсомольск. Это те, кого я могу посоветовать в данный момент, но, уверен, уже завтра список моих рекомендаций может расшириться: прямо сейчас в России пишут свою музыку немало фантастических девчонок и парней, и делают они это очень здорово.

Как же это, блин, круто!

Кстати, про Лизу Монету я уже писал несколько месяцев назад. Отказываться от каких-либо из тех слов пока не думал.

Я люблю жить. Я очень люблю просыпаться утрами и приступать к ежедневным делам. Это, поверьте, не мало, если хоть раз всерьез задуматься. Я хочу всего и сразу, но я хочу и ждать, я хочу всё узнавать, но я хочу и работать руками. Мне действительно интересно то, что я узнаю каждый день, я готов этим заниматься. Ещё больше я люблю то, с чем удаётся столкнуться не каждый день. Я хочу все поцелуи, все звёзды на небе и все своевременно пришедшие автобусы. Без этого огня и желания невозможно становиться жить, попросту нельзя. Это говорю настоящий я, а «если увидите меня в другом состоянии, знайте, это не
я, а мой брат-близнец — мы сами друг друга путаем». Но огня не надо ждать, в него надо просто поверить. Я не желаю зла никому, а добра желаю друзьям. Я верю, что без примирения с плохим не будет радости хорошему, поэтому я не желаю, чтобы навсегда ушло моё плохое. Я люблю жить.
Если красота — в глазах смотрящего, то огонь — в его воле.

Нормальные сувениры

У меня есть стойкое убеждение, что нормальным сувениром из поездки может быть лишь та вещь, с которой конкретно у тебя успело связаться крутое воспоминание. Это может быть самый неожиданный и даже чисто функционалистический предмет, но пусть он сложится из вещи и этакого нематериального сувенира — связанного с вещью переживания. Массовые сувениры — как массовые туристические места: впечатления от них затираются потоком людей. Амстердамские клоги или венецианская маска будут пылиться, вызывая только вялые ассоциации, а магниты на холодильнике перестанут замечаться в принципе (магниты на холодильнике, мне кажется, вообще самая скудоумная вещь в мире).

Свою единственную футболку из флорентийского Hard Rock Cafe я заносил до отнюдь не итальянского лоска, старбаксную кружку, привезенную когда-то из ещё чужого Питера, разбил через месяц, а открытки из Вены потерял сразу после разбирания чемодана. Зато я почти каждый день с теплотой вспоминаю Будапешт, надевая одну пару из своих венгерских зокней. Zokni — это «носки» по-венгерски, ну а для меня это строго пятнадцать пар носков в тугой упаковке, которую держу я, отчаявшийся привезти из поездки хоть что-то себе по размеру, подходя к кассе. То, насколько это казалось мне смешным тогда, послужило залогом субъективной крутости этого сувенира. Ну, и ещё слово zokni, которое кажется мне смешным до сих пор.
Пусть лучше ваши сувениры ничего не значат для всех, но напоминают о хорошем или смешном лично для вас, пусть лучше будут носками, чем растиражированным общепитом, понятным вам ровно на той же глубине, что и каждому.

Освободите холодильники для детских рисунков, ей-богу.

Я в октагоне,
И октагон
Сжимает стенки
Со всех сторон.
Я думал трижды,
Но все пути
Четверостишьями
Обросли.
Теперь — иначе,
Теперь — не то,
Теперь задачи
И ремесло,
И крепкий ветер,
И крепкий скотч.
Но даже в смерти
Бессонна ночь.
И думать можно
Не о словах,
И видеть можно
Совсем не то,
И не встречаться
На всех углах —
И это, в общем,
Уж хорошо.
А только где-нибудь
На ножах
С тобою схватимся
Всё равно

Гуманитарные науки — беспросветный ад. Пока человечество не может решить (и никогда не сможет), что является красивым, мировой судья должен каждый день решать, что является справедливым.
Гоните детей в точные науки или хотя бы в искусство. Может быть, даже ногами.

Я не хочу писать этот пост