"С чего бы я вам что-то должен", —
Кричал Сергей в военкомат. —
"Когда я должен — я расписку
Всегда даю, ведь я юрист".

Я придумал шутки как на случай, если снова сдам сессию с первого раза целиком, так и на случай, если получу допсу. Но шутки ко второму варианту смешнее, поэтому, видимо, придётся допситься.

Чего не сделаешь ради подписчиков!

Другой эпос

Не знаю, уместно ли уже говорить о тенденции, если пока получается вспомнить всего два ярких её проявления, но о них поговорить можно уже точно. Два проявления — это "Довлатов" Алексея Германа младшего и "Лето" Кирилла Серебренникова. А тенденция — это рассказывать истории о подлинных героях поколения так, чтобы история была и про тебя, рассказчика, тоже, а поколением, которому принадлежит герой, внезапно стало наше поколение.

Очень разные эти два фильма. "Довлатов" — тонкий и немногословный, "Лето" — ожидаемо более шумный и взрывной. Но оба они — о людях, которые так или иначе присутствуют в нашей жизни. Мы их читаем, слушаем, танцуем под их музыку или смеёмся над их книгами. И мы хотим так или иначе ввести их в свою жизнь. Потому нам радостно видеть своих героев на экране.

Но при этом мы хотим, чтобы на экране они появились в... определённом образе. В особом свете. И они так и появляются. И мне кажется, что это следствие не одной только творческой свободы авторов кинолент, но и нашей потребности в именно таком проявлении этой творческой свободы.

У меня есть ощущение, что на наших глазах создаётся новый эпос. Ведь эпическое произведение повествует о событиях, которые, если и произошли когда-то, то очень и очень давно, и обросли в рамках повествования фактами, не имевшими места в прошлом. Факты остаются за пределами знания рассказчика, он работает только с более-менее сложившейся историей, которая непременно будет о чём-нибудь славном. Эпос — это не про размах и панорамность, а про бесконечно героическую историю, имевшую более-менее реальный случай в основе (поэтому, кстати, "Война и мир" это никакой не "роман-эпопея". "Романов-эпопей" в принципе не существует). Мы можем говорить, что, пересказывая эпос, отдаем дань памяти и уважения нашим предкам-героям, ведь эпос, как правило, ещё и глубоко национален. Но, на самом деле, думаю, эпос всегда рассказывается только для слушателей. Он имеет массу полезных функций: воспитывает, придаёт сил, оправдывает действительность, либо, напротив, призывает к её перемене. Думаю, точнее всего направленность эпоса выразил Роберт Рождественский : "Это нужно не мёртвым, это надо живым".

И тут важно вспомнить, о чём были сказаны эти слова: о прославлении героев Великой Отечественной войны. Мне кажется, получение во второй половине XX в. рядовым человеком доступа к огромному количеству информации парадоксальным образом не увеличило, а сократило срок временной дистанции, необходимый для складывания эпоса на базе того или иного события. И, может, я окажусь не прав, если скажу, что история Великой Отечественной в последнее время отчаянно превращается в эпос, но, мне кажется, это так. Очень-очень много в нашем национальном самоощущении мы сегодня завязываем на Победе, а в такой ситуации невозможно уберечься от чего-то подобного.

Напоминаю, что мы говорили о фильмах. Предлагаю вспомнить, какое великое множество лент о событиях Великой Отечественной войны появилось на экранах за последнее десятилетие, а также обратить внимание на то, что в этих кинолентах нас неожиданно перестаёт интересовать историческая достоверность. Мы оказываемся готовы создавать и смотреть кино о событиях, не имевших места, — и появляется "28 панфиловцев". Но ведь я сказал уже: достоверность для значения эпоса не имеет никакого веса. Вес имеет героизм, духом которого оказалась пропитана память о Великой Отечественной. Всё, что остаётся за пределами героизма, что грязно, болезненно и неказисто, мы стараемся не заметить.

Но, как я отметил в самом начале, я вижу стремление к другому эпосу. Тоже героическому, но — иначе. И тоже неправдивому: ведь это и не нужно. Наверное, не надо удивляться и расстраиваться, когда Борис Гребенщиков говорит, что сценарий "Лета" — ложь от первой до последней строчки (сам Борис Борисович, кстати, в фильме прекрасен). В конце концов, неслучайно персонаж Александра Кузнецова, обращаясь к зрителю, издевательски говорит, что здешний Цой на себя настоящего "не похож". Посто вот так складывается новый эпос. Его персонажи рассказывают нам об удивительном состоянии внутренней свободы

, находясь в одних с нами декорациях. И истории вдруг начинают как бы подключать нас. Самое главное тут, что в центре оказывается творчество. Во-первых, потому что оно и есть самое важное выражение свободы вовне. Во-вторых, потому, что именно оно и делает ничем не примечательных людей героями. Гильгамеш не интересует нас как идея до тех пор, пока он не возьмёт в руки оружие, и то же самое работает как с Науменко и гитарой, так и с Бродским и карандашом. По этой причине, кстати, абсолютно не работает как эпос картина "Высоцкий. Спасибо, что живой", хотя сам по себе Владимир Высоцкий не менее значим, чем тот же Цой: фильм совершенно не о творчестве. Он старается быть честен в рассказе о жизни героя, а ведь это как раз и вредит этому последнему. Такое может сработать разве что с Булгаковым. Но это совсем другой разговор.

А сейчас скажу, что я рад появлению "Довлатова" и "Лета" и буду рад новым вещам, похожим на них. Потому что в моей жизни нужнее и ближе эпоса, рассказывающего о том, как отдать всё и больше за мою страну, мне оказывается эпос, рассказывающий, как выжить в моей стране. Вместо "выстоять против чужих" — "ужиться среди своих".

Нет ли у вас ощущения, что эта история и про вас тоже?

"Недостаточно сказать, что государству нельзя доверять вопрос о том, позволительно ли его критиковать. Государству нельзя доверять, и точка. Оно склонно запрещать любые крайне непопулярные высказывания, будь то политические, религиозные, коммерческие или эстетические"

Ричард Познер

Позабытому столу — плеск
Припасённой загодя воды.
Значит, утро началось здесь
(Эти признаки верней звезды).

Кто запомнит лучше всех ночь —
До рассвета тому жечь костры.
Зачерпни рукой — найдёшь дочь
От набравшейся огня земли.

Её губы мерзкие, как то,
Что лилось здесь ночи напролёт.
Но они живящие зато,
Как закинутый в стакан лёд.

Есть у утренней зари тень,
Есть у первых соловьёв сон,
Значит, прежде чем придёт день,
Будет место утаить стон.

Лежу в больничке, развлекаюсь политическими ток-шоу, которые включают соседи по палате. Оказалось, довольно увлекательно.

Кстати, терпеть не могу больничную манку, а ещё Меркель и Европарламент.

"Любить всей душой, а в остальном доверяться судьбе — таково было её простое правило"

В. В. Набоков

Подражание и стилистическое хулиганство

Решив отказаться от использования ручных радаров, гаишники, видимо, отправили их на переобучение в целях охраны здоровья населения. Радары скукожились от нежеланной перемены рода деятельности, но смирились и теперь заняты определением температуры тела больных путём молниеносного приставления своей морды к морде последних. Идёшь себе спокойно по больничному коридору, не свистишь, дверями не хлопаешь, нормально, то есть, без нарушений идёшь, а встречная медсестра р-р-р-раз — аки Робокоп приставит тебе на секунду синий радар ко лбу, кивнёт и дальше пойдёт. Нормально, мол всё, штрих-код пробился, превышения температурного режима не обнаружено. А ты потом стой и чувствуй себя не то сырком глазированными, не то акционной вермишелью, будто не больница вокруг, а "Пятёрочка" какая-нибудь, ей-богу. Обычно, впрочем, меня такой процедурой не в коридоре тормозят, а из сна выдёргивают. Тоже самым нахальным, хотя и самым деликатным образом. И вообще довольно часто бывает, что самый осторожный и деликатный образ действия получается вдруг и самым нахальным. А всё потому, что деликатности надо учиться, как любому искусству, чувствовать деликатность надо.

Сегодня мой день решили начать не радаром, а всей тяжёлой артиллерией сразу: просыпайся, говорят, вставай и иди на уколы. А хочешь, и на капельницу иди, всё сразу тебе сделаем.

Взрослая больница — довольно приятное место, если абстрагироваться от различных манипуляций с твоим телом, навроде операций и тех же капельниц с уколами. А если тебя ими решают попотчевать с самого утра, так и абстрагироваться не надо: всё равно проснуться ещё не успел, не понимаешь ничего. Быстро получил свою дозу целительных веществ — и свободен на весь день. Красота: дети не вопят, как в детском отделении, спать не укладывают в десять вечера, как в детском отделении (ни в какой из 19 годов своей жизни я спать в десять вечера не ложился и для детского отделения исключения не сделал), сигнализация противная над головой не пикает, как в детском, господи его прости, отделении. Если ты сильно и не болен, то это даже почти рекреация. Никто тебе слова плохого не скажет, если ты весь день пролежишь в постели, что непременно кто-нибудь сделал бы "на воле". Никто на тебя надежд не возлагает и в предприятиях участвовать не зовёт. Готовить на вечер не надо, волосы укладывать не надо, галстук к рубашке подбирать не надо, решать, какой алкоголь пить с друзьями, не надо. Можно днями напролёт читать книги и другие интересные сборища букв. Ну разве не здорово это хоть для разнообразия?

Посмотришь за окно, а там хоть и дождь, зато кроме него ещё и родной город. И как-то спокойно в нём очень после года в роняющем на головы элементы фасада, страшном Петербурге. Разнообразие архитектурных форм тут, конечно, сведено на нет, зато с каждой выпуклостью пространства я близко знаком, а облака по небу движутся трезвые, а не напившиеся балтийским ветром. Родной город вообще не должен быть местом выдающимся, чтобы в него было спокойно и приятно возвращаться. Тут достаточно уже того, что ты в этом месте вырос. Простые и очень понятные чувства.

А вот что мне непонятно, так это желание предостеречь читателя и написать строчку

"не переезжайте в Петербург. Нечего тут делать".

Непонятно потому, что сложно объяснить, почему мне захотелось так сказать. Тут, по правде сказать, нет или почти нет рациональной основы. Но у меня есть ощущение, что, переезжая в этот город, вы никогда не получаете от него того, что ожидали. Чтобы не разрушать сказку, Питер лучше оставить для периодических наездов. Вероятно, так будет лучше для вас обоих. Вы оставите вне своего внимания и ветер, задувающий с четырёх сторон одновременно, и низкий тент пасмурного неба, и шумные толпы туристов, несносные для любого горожанина. И, скорее всего, обезопасите себя от смерти или тяжёлой травмы вследствие падения руки или иной части тела прекрасной кариатиды или могучего атланта вам на голову. Скорее всего.

Так получилось, что скоро я наконец окажусь в Москве. Читатели, кто знает, расскажите, пожалуйста: что в этой вашей столице вообще стоит попробовать и увидеть? А то пока я хочу посмотреть только конструктивизм и Малевича.

@ant017n

Хочется вещь в стихах написать. Строк на 150. Чтоб щемящая была. Такая, как у Джойса рассказ "После гонок". Только назвать "После вписки". Про молодежь, которая и хочет и может всему в мире открыться и всё в мире перепробовать, а всё равно в итоге на тусовки под Элджея собирается и водку палёную хлещет. И чтобы тоже солнце в конце было. Как у Джойса.

Хочется. Жалко, что не умею.

Кстати, так как мы с вами исследователи, нам надо будет серьёзно поговорить о культурном влиянии Элджея.

Всегда есть риск проглядеть что-то важное

"На все вопросы были прекрасно изложены ответы, и ответы, не подлежавшие сомнению, так как они не были произведением всегда подверженной ошибкам человеческой мысли, но все были произведением служебной деятельности"

Л. Н. Толстой
"Анна Каренина"