У меня есть несколько вещей, которые я непременно должен успеть сделать за последние дни 2017. Посмотреть новые "Звёздные войны", вернуться на берег Залива. А ещё что-то из серии "понять, простить и отпустить". Многое. Ведь я страшно устал от этого года; одна часть его - бег, ещё одна - полусмертная остановка, третья - фрустрация. И хотя моментов выпадания из жизни было значительно больше самой жизни, передохнуть не получилось.

Можно сказать, что начало нового года, как и, допустим, начало новой недели, не означает в действительности ничего и что это уловка слабовольных. Ну... не для всех. Я терпеть не могу неопределённости, потому мне с детства нравилось мыслить строгими и ясными категориями "начала"-"конца", "этапа", "витка". Поэтому идея Нового года мне лично очень близка. Совсем другой вопрос, что это абсолютно искусственный праздник, призванный просто-напросто заменить Рождество, но... эти два праздника, исконный и надстроенный, объединяет одна магистральная черта: они не о себе, а о ближнем. Они - для всех сразу, ни разу не эгоистичны. Потому оба живые и нравятся мне куда больше дня рождения или чего-то подобного. Отмечать вообще стоит только два праздника: Новый год (или Рождество, как хотите) и День Плутона в Иллинйсе (люблю тебя очень).

Я, впрочем, говорил о другом. В 2017 я не начал писать роман, не закончил поэм и рассказов, как обещал. Но я узнал столько таких удивительных (и пугающих) вещей и от столького освободился (временно или уже насовсем), что всё обещанное отошло на второй план. Я здесь и я всё ещё дышу. Вот что важно.

А здесь - это (в данный момент) на юридическом. Как я сказал, меня жутко раздражает неопределённость. В том числе неопредлённость в широком смысле, шаткость чего-то нового в границах моей картинки мира. Поэтому, оказываясь перед некоей новой системой знаний, я чувствую нервные тики, пустившиеся плясать по телу от желания вот прямо здесь и сейчас "во всём дойти до самой сути".

И вот это неусыпное желание "в работе, в поисках, в пути" и т.д. теперь ставит меня в тупик. С одной стороны, это то, что и определяет меня как персонажа всей этой странной истории, а с другой, мне далеко не всегда нравится то, что я нахожу, докапываясь до глубин, где засел Пастернак (там приходится разрешать сложные вопросы о том, что есть это найденное: низины духа или высоты жизни как разнообразия. От всего этого болит голова, тогда я начинаю тратить деньги, а денег у меня всегда немного). Кроме того, оказалось, что в открывшейся мне теперь системе знаний (в горах пыльных и не очень бибилиотечных книжек) и нет никакой сути, окончательной настолько, что я мог бы остаться доволен.

Так что я желаю себе: перестать нервничать и пытаться всё вокург расставить по метафизическим полкам (насколько бы сильно ты ни усложнял их, пытаясь убедить себя в том, что это и не полки вовсе, а вполне себе что-то многослойное и интересное). "Понять, простить и отпустить" тебе нужно в первую очередь себя. Ты понял за этот очередной "этап", что всё бывает. Как ни систематизируй, ко всему не окажешься готов. Так что перестань соревноваться с мирозданием в игре в бисер. Помни: всё вокург можно только принять как данность. Вынеси нужное (пусть и грустное) из этого страшного года и постарайся дойти до сути единственной вещи, которая того по-настоящему стоит, - счастья.

Тонкая белая спираль стала ещё немного длиннее. Ветер, песок и запах пережжённой каши (а может, просто сахара) - вот и всё, что я запомню.

Эти пожелания - ложные. Они не по мне, и следовать им я не смогу. Но корректировать программу будем уже по ходу, как и всегда. Ведь ко всему и правда не приготовишься, и, если я написал это искренне, значит, целый год прошёл не зря.

С Новым. Пис

Сегодня канал как никогда похож на то, во что я обещал себе его не превращать: туманная заметочная 13-летнего мальчика, вчера прочитавшего про философию экзистенциализма. Что поделаешь, иногда проскакивает.
-----


Конечно, я лукавлю: я запомню целую массу вещей. И она потрясающая. Память хороша уже хотя бы тем, что никто чужой насильно её не отнимет. Это всё остаётся вам. Живите

О том, что всё в наших руках. В том числе и чудо. С наступающим.

Очень грустно, что не остаётся времени на настоящее чтение. Вот сейчас оно, казалось бы, есть, но это обманка. Те времена, когда я читал по шесть десятков книг за год (а в их числе были "Война и мир" и "Поднятая целина"), прошли. Их возврат - единственное, что могло бы заставить меня поучиться тайм-менеджменту. Или как там это зовётся

Я стою на дворе и смотрю в костёр. Он ещё сильный и потихоньку перекидывается на те из моих кимов, конспектов, таблиц или ещё каких-нибудь штук к экзамену, которые лежат немного в стороне от уже горящей стопки. Подталкиваю их к пламени ногой и делаю большой глоток.

Я не особо пьян (потому что это не помогает и ещё потому что привет, мам). Мне нравится греться у костра. Я протягиваю к нему руки и улыбаюсь. Можно плеснуть в него ещё немного огненной воды (почему вообще жидкость для розжига не назвали именно так?), и тогда он тоже протянет ко мне руки.

У тех из моих друзей, кто сидел со мной у ксотра, в конце концов закончились сигареты, так что мы собрались в поход до единственного круглосуточного магазина поблизости. Всегда-то так с моими друзьями: в какой-то момент у них кончаются сигареты, и тогда начинаются разной дальности походы. Тут дальность была приличная, и в какой-то момент пути кто-то со скуки сформулировал насущный вопрос: "Что бы вы делали, если бы точно знали, что в скором времени умрёте?".

Последовал экскурс по статьям уголовного кодекса. Тогда возник второй вопрос: "А почему твоя скорая смерть даёт тебе право причинить вред другому?".

- Не даёт. Некому его дать. Но тебе становится более или менее плевать, - пояснила Анита.

- То есть сейчас тебе просто ещё есть чего бояться?

- Получается, что так, - пожала она плечами, - А когда маячит скорая смерть, страх перестаёт иметь особый смысл. Человек готов на что угодно. Мне вообще кажется, что ты и сейчас почти готов на что угодно.

- Звучит как набор клише из "Достучаться до небес", - вставил я.

- Идеи получше?

- У меня нет идей на это счёт, - пожал я плечами в свою очередь, - Правда. И я не знаю, на что бы я решился.

- Ну, вот допустим, ограбить бы решился, - сказал Серёжа, - Магазин там какой-нибудь. Это такое, безотносительное, что ли, зло. А вот убить? Решился бы, зная, что сам скоро умрёшь?

- Да, ты прав, что кражу, пожалуй, и оправдать легко для себя. Тут и правда, может, одно наказание возможное сдерживает. Но вот убить - нет, это совсем другое...

- Решилась бы, - перебила Анита, - Убила бы.

Мы посмотрели на неё даже почти в удивлении. Сказанное показалось мне как-то особо бессмысленно. Убить кого - человека, вставшего на пути в эти последние твои дни, или кого-то, ненавидимого ранее? Но в таком случае, какой смысл в этой поздней мести, если даже результатами её ты не сможешь воспользоваться? А что, если смерть другого будет последним, что ты успеешь устроить перед своей собственной? Это похоже на огромную бессмыслицу.

Что-то такое я и возразил в ответ. Анита выслушала и ответила: "Всё это понятно и всё это правильно. Но у меня есть человек, которого я бы хотела увидеть мёртвым. И я бы не побоялась".

Остальные встали на мою сторону: "Даже в "Достучаться до небес" идея была в том, чтобы повеселее провести последние деньки. Как-то страшно, если повеселее - это пойти и убить кого-то, давно примеченного".

Анита отвернулась в сторону. "Кажется, мы решили, что вопрос в том, сколько ты можешь себе позволить перед смертью. И я смогу вот столько - я знаю. Я думала об этом. Что я такой себе человек - понимаю сама. И насколько это отвратительно, понимаю сама. Но ответ не поменяю", - сказала она, уже не глядя на нас.

— Если ты понимаешь, насколько это отвратительно, и всё равно готова сделать, то, по-моему, ты не понимаешь, насколько это отвратительно, — отозвался было Серёжа, но зря. Разговор уже был закончен.
_________

На обратном пути ребята говорили что-то о "Степном волке", а Веня бежал впереди и горланил песни Killers, волнуя собак за каждой оградой. Я не влезал в разговор о "Степном волке" потому, что мне казалось, что обсуждать его это почти китч, а ещё потому, что я его не читал. Да и я прекрасно думал себе о своём.

В конце концов, Веня криком сообщил, что пол оказался лавой, и нам пришлось бросить и Гессе, и прочие думы: лирика хороша, но лава есть лава.

И ведь ничего не наврал. Вон он, костёр из кимов, немного подальше остался (и это, очевидно, про память)

Не забил на канал, а просто сессия. Мне есть много чего вам сказать!

Мур

Есть какой-то механизм в человеке, отвечающий за непреодолимое желание жить с вывернутой назад головой. Психологическая защита после травмирующего опыта, что ли. Не знаю. Но мне очень надоело подвергать болезненной оценке каждоё (твоё) слово и каждый (твой) шаг и простраивать никогда не сбывающиеся варианты развития событий. И искренне злиться на всё, когда события идут не по плану.

Этим механизмам только дай о себе позаботиться - они тебе жить не дадут.

Не кормите своих монстров. Даже маленьких и милых.

Скользя по запылённой улице,
Он плакал от того, что я
Была красавицей и умницей
До этого больного дня.

И затирались взглядом милого
Родного города тона —
Непререкаемо любимого
До этого больного дня.

И взгляд такой уже не лечится.
Во взгляде том — ухват мазка:
Одета вечностью (да, вечностью!)
Его наивная тоска.

И я в разоблаченном городе
Кормлю притихших снегирей.
И краска набегает в вороте
С стекающих с петель дверей.

А он, разделываясь с вечностью,
Всё пишет хмурые стихи,
В которых вечность равновесится
Бездарностью любой строки.

Знаете, ведь аватар этого канальчика служит доказательством того, что иногда и в этом городе бывает настоящее летнее солнце. Только посмотрите, как заливает и жжёт!

Знаете, в чём проблема комедий и трагедий? Как те, так и другие никогда не будут близки к настоящей жизни, в которой комичное и трагичное сходится в одно максимально близко. Ну, вот не во дворце живёт обыкновенный чтец, нет у него отдельного прихода или особой галлереи, чтобы переживать мучения, и прачек, чтобы стирать портки. Выход тут — писать трагикомедии или пытаться уйти в искусство от жизни подальше.

И этот канал выбирает трагикомедии.

А вообще же, всё началось с катания на салазках...

...потому что при подъёме на горку ребёнок впервые сталкивается с острым внутренним переживанием времени. Попробую объяснить. Поднимаясь на горку, ты только и думаешь о том, сколь мало в сравнении со временем подъёма будет время скатывания. А, скатываясь, ты очень стараешься выжать всё приятное из каждой секунды, но ты уже слишком сильно разволновал сам себя: у тебя получается думать только о том, что вот сейчас эта секунда приятного, ради которой делалось много рутинного, - закончится. Не в это мгновение, так в следующее.
А потом ты оставляешь салазки, и это ощущение распространяется на всю остальную жизнь. Скучное - медленно каратается в мыслях о том, каким прекрасным обязано (не может быть, а именно обязано) быть приятное, а наконец наступившим приятным не наслаждаешься, потому что каждую секунду спрашиваешь себя: "Ну, ты доволен уже? Почему тебе ещё не хорошо? Ну-ка быстро начал получать удовольствие!". А надо всем этим более общее ощущение: это всё пройдёт. Это всё и есть жизнь, а она - кончится. И всё это дурацкое время, которое так больно колет постоянно неуловимостью, истечёт в конце концов. И в итоге от тебя уже никуда не уходит сложное ощущение, что каждый твой день, такой дурацкий в череде других, единственноэкземплярный. Один - и навсегда. Наверное, самая заветная мечта любого нормального человека - временный день сурка.
Не понимаю, как между смертностью и бессмертием можно умозрительно отдать предпочтение смертности. В детстве понимал, вернее, знал, что это просто правильно, сейчас уже забыл, а понять не могу. Умереть всегда успеете. А вот хоть на секунду избавиться от этого ощущения песка-сквозь-сжатые-пальцы это ведь почти бесценно.

Сжимаю мозги, как губку,
И капаю на тетрадку.
Я чувствую - между пальцев
Засело ещё чуть-чуть.

Случайно залил тебе юбку,
Теперь в ней на уровне атомов
Весь мой разнобойный словарь
От "наркомпроса" до "чудь".

И я развожу палитру
Из этих склизких метафор.
Нет, я не чураюсь грязи,
Мне всякие подойдут.

Я многим обязан пол-литру,
Когда я свожу пространство
В нетронутый А4 -
То мой землемерный труд.

Ты, девственный лист бумаги,
будь совращён верлибром,
Зачёркиваньем, гротеском
И прочею лабудой,

Поскольку избыток влаги
Чернильной в мозгах поэтов -
Причина знакомства чартов
С певицею Лободой.

А значит, сегодня надо
По капле сцедить чернила
И портить, и портить бумагу,
И рвать о рифмовку рот.

Ведь если со мною рядом
В монашкином белом цвете
Нетронутая тетрадка -
Меня от неё трясёт.

А, кроме того, я битым
После общенья с кодексом
Себя ощущаю - много
Мне ближе другие слова.

Искусство чувствовать ритм
Уходит без должной практики -
Потребность писать стихи
Рядом с тобой всегда.

Маленькое откровение, с которым я раньше не захотел бы соглашаться. Жить среди милого модерна ничуть не более интересно, чем жить среди функционалистических панелек. Город, оказывается, запоминается не разноликостью архитектуры, а одинаковостью воды или солнца: залив и река, похожие на все другие заливы и реки, неповторим больше, чем шедевр Монферрана.
Проверено на Неаполе и Петербурге.

Freedom.

Дом, все мои мысли уже третий день с тобой. Держись уж как-нибудь. Все мы там повязаны.