Лучшие наши с тобой минуты,
Увы, не случились. И пусть.
Я благодарен за вечную муку,
Что я уже не вернусь.

Спасибо, что сердце сбивается в дробном
Здесь над мостом любым;
Что в этом отчаянии, смерти подобном,
Себя ощущаю живым;

Спасибо, что есть отчего заболеть
Посередине дня;
Спасибо, что я не смогу умереть,
Не вспомнив твои глаза.

Чтобы избыть печали
Город
хорош
Ночами,
Когда темнотой укрыты
Треснувшие
Кариатиды.

И лучше, чем спящий локон,
Фавриль магазинных окон,
И рифма не лезет дальше
Концовки Проспекта Стачек.

И то, что, когда светило,
Свой керосин палило,
Немного с ума сводило —
Рассеянная перспектива —

Не будет тебе помехой
За скобкой фонарного эха.

Я счастье узнал —
Это была ты.
Узнал, что такое любовь —
И это была ты.
Я в бога поверил —
Им оказалась ты.
Я узнал красоту —
У неё ведь твои черты.

Я счастье теперь избыл,
Любовь расплескал, неся,
Я бога теперь забыл —
Ах если б я всё забыл!
Я помню тебя.

Плохая лирика — всё. Осталась только очень плохая.
Критика и предложения не принимаются, но выслушиваются. Мур

Я бы сказал, вот до автора и дошло, что в университете придётся заниматься университетом.

Вот и настал кризис в творчестве после ударной волны сентября ...

[please stay connected, your call is very impor...]

Сон - развлечение слабых,
Прдолжим упорный подъём.
Отставить "часок хотя бы..." -
Все в морге потом отдохнём!

Теперь пишу для пабликов в контакте, да

Я сегодня жёг воздух вокруг себя,
Я сегодня проспал половину дня.
Слышал: кости ломало, как ветви олив,
Я чуть более мёртв, чем жив.

Дай смеяться: зима начинает пургу.
Есть примета такая, что я не умру
До тех пор, пока будет на свете зима.
Целый мир за меня, от меня, про меня.

Значит, сколько с сейчас ни истратится лет,
Каждый снег есть не больше, чем мой привет.
Это я — я танцую, пою, кричу,
Посвящая нечайность тому ручью,

Что пробьётся первей посреди снегов.
Объявляя ничтожность любых оков,
Я — пока на земле вёсен вой и рёв —
Много более жив, чем мёртв.

Помогите выздороветь.

Опасность безостановочного поглощения чужих текстов — в риске не успеть написать своих. Самокат режет холодный утренний воздух, и я вместе с ним, буквально разрывая тягучие клубы сигаретного дыма. Курят на моём пути почему-то очень много, и дым действительно кажется плотнее производящих его людей. Влетаю из запаха в запах, набирая себе понемногу каждый: мята, банальный табак, потом что-то сладкое... клубника.
Где-то тут же в стылом воздухе, я верю, развешаны гениальные строки. Они красиво преломляют рассеянный утренний свет. Я пролетаю мимо них, оставляя зарубки на памяти, чтобы никогда к ним не вернуться. Это работало так и раньше, но теперь в два часа ночи развернувшаяся меж двумя теоретиками баталия (каждый занял позиции на страницах своего учебника, бесконечные запятые наточены и готовы к колюще-режущим) вокруг понятия "правовая культура" заставляет задуматься: а так ли мне это нужно и не пошло бы оно *****? Образ какой-нибудь Её с неясными мечтами тает в сигаретном дыму справа по плечу.
Короткий анализ показывает, что нужно и что не пошло. Что симптоматичнее — непошло, ибо стать гедонистом в суровейших условиях необходимости встать и поехать на пары также не очень выходит. Отсюда любование хотя бы мелочами — тоже попытка заставить мир работать на тебя. Как и маленький заслон между тобой и грохочущим валом чужих слов — пусть заметочный, но собственный текст.

Рождественско-романсное

мучащее ожидание конца

Вдыхать трупный запах книг
В нагретой библиотеке,
Шуметь костями в метро,
Забывая осанку мостов.

А ночью — писать стихи,
Скоблить с бумаги стихи,
Выстругивая верлибр
Выдавливать: "Ремесло".

Искать перемен в пейзажах,
Меняя билетные фильтры.
Нет — век обходить по кругу
Наш старый и сильный дом.

А в тридцать взамен юбилея
Справлять годовщину смерти —
Вот это была бы жизнь.
Стараюсь забыть её,

Вдыхая книжные споры
В натопленной библиотеке,
На перегонах в метро,
Раздумывая о мостах.

И ночью — из тьмы островской
Выцеживая Есенина...
Ужасно длинные сроки,
Мечтая про чёртов чай.

Один портрет


Люблю —
как не смогли бы две!
Росой холодной на траве.
Всё так:
Как росы на заре —
Люблю —
цветаевским тире!

Где недосказанность сильна
И где губа рассечена
От смелости и от вранья —
Там буду я, там буду я!

Где восклицание само
Притянет острое перо
В руке, которой всё равно,
Что ею писано и что
Подтверждено ей только что.

Люблю —
то острое перо!

Люблю —
над бездною канат.

Люблю —
сама казаться над

Неубежимостью паденья.
Во мне — острочка преступления,
А не один намёк его.
Душе подарено всего,

Что только можно перечесть!
Моей душе, пожалуй, снесть
Ещё пять душ внутри себя
Немного было бы труда.

Люблю —
рассвет заката дня!

Люблю —
полночи у огня —

Люблю! — изображать расстройство —
Люблю! — Онегина — Люблю! —
То свойство —

Люб-лю! — Люб-лю! — Люб-лю! —

Что этим словом заслоним
Пробел, оставленный любым
другим.

"Ого, это стихи не о смерти!". Да, стихи не о смерти (стихов о смерти вообще не бывает, я думаю), но умирать завтра мне придётся, потому что время лучшее, в смысле, срединноночное

Добрых снов, планета. Это первая ночь, когда наш маленький остров не отрезан совсем от твоего большого города, и я её праздную