Сонет о. Малькольма Гайта о К.С. Льюисе.

From ‘Beer and Beowulf’ to the seven heavens,
Whose music you conduct from sphere to sphere,
You are our portal to those hidden havens
Whence we return to bless our being here.

Scribe of the Kingdom, keeper of the door
Which opens on to all we might have lost,
Ward of a word-hoard in the deep hearts core
Telling the tale of Love from first to last.

Generous, capacious, open, free,
Your wardrobe-mind has furnished us with worlds
Through which to travel, whence we learn to see
Along the beam, and hear at last the heralds,

Sounding their summons, through the stars that sing,
Whose call at sunrise brings us to our King.

Если коротко резюмировать о роли Льюиса. Казалось бы, он по внешним обстоятельствам менее всех был призван стать метафизиком-традиционалистом. Его часто эмоционально и идейно слишком заносило в ту или иную сторону, а степень проработанности его философской мысли заметно уступала его коллегам из Инклингов (и Толкиену, и Уильямсу, и тем более Барфилду). Его лучший ученик Мартин Лингс в итоге ушел к Генону и стал крупнейшим суфийским традиционалистом в Египте.

Но... Парадоксальным образом оказывалось, что все остальные без Льюиса неспособны ни самоорганизоваться, ни объединиться, ни донести свои мысли до широких масс. Без Льюиса переставал существовать как единое целое их кружок, как отметил покойный Карпентер. Ныне Льюис приобрел такое значение, которое едва ли имел при жизни: к примеру, он стал авторитетом для общин православных шуонистов... Но не только их, конечно.

Причем базовая метафизическая интуиция у Льюиса была неизменна с юности, просто лишь в зрелом возрасте он научился внятно ее излагать и явил всему миру. В последние 25 лет жизни это доходило до гениальности на отдельных пиках его творческой активности. И даже то, что только посмертно стало известно, как "Темная башня", поражает своей точностью в осмыслении времени и пространства. И ещё одно: эсхатологизм Льюиса. Он всегда был предельно серьёзен и глубок, это не та область, где он мог допустить иронию. Льюис эсхатологичен не менее, чем космологичен. В "Отброшенном образе" он многого не договорил, лишь пунктиром намекнув на причины деградации мира и смены парадигм в науке: для полной расшифровки этих намеков, как я уже писал, нам нужны Эрн, Флоренский, Лосев. Но и предыдущие сочинения Льюиса ясно дают понять, что он знал, какой конец ожидает человечество.

К вопросу о преемственности. В сентябре и октябре я здесь много писал о том, кто и как влиял на мое духовное становление. Но здесь нужно отличать случаи личной преемственности от учеников великих деятелей и случаи сугубо книжного и музейного влияния. Например, при всей моей приверженности к Флоренскому, Лосеву, ранним евразийцам у меня не было прямых контактов с их учениками - лишь весьма и весьма опосредованные. А вот Фролов и Кутырев действительно меня учили (наряду с здравствующим Чувильдеевым).

С Льюисом, как видите, мне повезло больше - речь идёт о прямом преемстве и через Прикетта, и через одного ученика Лингса.

В политической сфере я имел счастье беседовать не с одним, а с минимум четырьмя людьми, которые общались с Шульгиным в его последние годы. Один из них, кстати, покойный Геннадий Шиманов. Как из бесед с ними, так и из посещений шульгинских мест под Владимиром и ухода за его могилой, я усвоил многое о духе Василия Витальевича, не говоря уже о его сочинениях. Благодаря Шульгину, я буквально "через два рукопожатия" могу возводить свою идейно-политическую преемственность к Николаю II.

Кстати, на сайтах Катехон, Завтра и Альтернацио появилась моя новая статья. Написанная в духе Савицкого и Шульгина как двух великих хранителей культурного и архитектурного наследия Малой России.
https://katehon.com/ru/article/anatomiya-ukrainskogo-vandalizma

Ещё о преемственности. Очень специфичной является ситуация с Карсавиным. Ванеев - ученик последних двух лет жизни Карсавина в лагере - очень серьёзно, до неузнаваемости трансформировал его учение. Причина проста: Ванеев как советский человек был неспособен усвоить головокружительный уровень философии Карсавина, здесь была нужна совсем другая подготовка, невозможная за полярным кругом в лагере... Вокруг идей Ванеева позже собрался кружок, откуда вышли Константин Иванов, Владимир Шаронов, но также и о. Владимир Цветков, ныне настоятель Софрониевой пустыни, духовник Дугина и ЕСМ (и немножко и мой). Однако Иванова унесло в совершенно другую сторону, филокатолическую, а Шаронова - в третью сторону. Но благодаря нему я уже много лет постоянно в курсе всех карсавинских дел, в курсе огромного неопубликованного массива документов евразийцев 20-30-х годов, документов семьи Карсавиных и семьи Сеземанов и т.д.

Счастливы те люди, которые имеют доступ к архивам Флоренского и Лосева, но мне вот выпала судьба уже не один год вращаться в кругу карсавинских архивов, мысли, личного наследия, воспоминаний учеников его соратников (Сеземан!) и учеников, воспоминаний его дочерей и проч.

А Карсавин - философ для очень немногих, как мне кажется. Это очень сильнодействующее средство, и неподготовленные люди неспособны переварить ошеломляющую философию Карсавина. Этот год особый, юбилейный (140 лет со дня рождения, 70 лет со дня смерти), скоро выйдет моя статья со сплошным анализом всей евразийской публицистики Карсавина, и об этой живой преемственности нужно говорить особо (притом что, разумеется, ванеевских интерпретаций принять никак невозможно).

Вчерашний сонет Гайта о Льюисе переведен на русский! Спасибо А.М. из Москвы за старания.
***
От "Пива с Беовульфом" до седьмого неба,
Чьей музыкой ты дирижировал сквозь сферы,
Ты наш портал в убежище, где никто не был,
Откуда мы вернёмся к жизни нашей с верой.

Как летописец Царства и хранитель дверцы
К тому, что нас навек едва не потеряло,
Ведёшь с богатством слов, что скрыто в недрах сердца,
Историю Любви от старта до финала.

Вместительный как шкаф, свободный и бескрайний
Твой благородный ум нас одарил мирами,
Где среди странствий по науке созерцанья
Луча глашатаев мы наконец узнаем,

Чьему мы среди песен звёзд внимая зову,
С восходом солнца ко двору пойдём Царёву.
https://yangx.top/zapiskitrad/479

О греках как народе, конечно, скорблю. Но отпадение от Православия с 2018-19 года сразу четырех бывших поместных церквей - факт, по-видимому, окончательный. Полюбуйтесь на страшную гнилость кипрских епископов по этой ссылке. Там просто шокирующий текст. Христианин в принципе не может говорить такими лживыми бюрократическими оборотами речи "ни о чём", как эти греческие выродки в рясе. Они забыли: да будет ваше слово да-да, нет-нет, а всё остальное от лукавого.

Но и нам нужно помнить: падение греков совершилось не сейчас и даже не в 1920-е годы, когда оборзевшие фанариоты признали наших обновленцев и рейдерски захватили огромные канонические территории у Русской Церкви (в лимитрофах и в странах Запада). Оно совершилось в 1912 году, когда паскудные лживые фанариоты ради изгнания русских монахов с Афона создали имяборческую ересь. Причем "обосновала" эту ересь Халкинская богословская школа. Полвека назад она была закрыта турками. И поделом!

Главная догматическая проблема нашей Церкви сейчас - нужно, чтобы и у нас имяборцев тоже позакрывали везде и навсегда, отправив их во тьму внешнюю вслед за отпавшими четырьмя греческими церквями.

https://yangx.top/prot_A_Novikov/387

Отдельно нужно сказать о научной преемственности у историков: кто у кого был научным руководителем. У нас в студенческие годы было принято мериться научной родословной. Например, твой руководитель - это твой научный отец, его руководитель - твой научный дед и т.д. Многие из нас, студентов, приходились друг другу кто родными, кто двоюродными научными братьями, а кто-то и племянниками!

По этой системе научного родства историков я являюсь праправнуком Ключевского (по линии В.О. Ключевский - Ю.В. Готье - П.А. Зайончковский - В.А. Китаев - я). По крайней мере, уклон в социологизм в этой линии чувствуется до сих пор. И, насколько мне известно, и в наши дни историки часто меряются друг с другом тем, у кого "научный дед" был круче...

После разговора о личной преемственности по встречам и обучению в философии, литературе, истории, политике нужно особо сказать и об инициатической цепочке. Она есть далеко не у всех, и даже у некоторых классиков ее ставили под сомнение. Она не обязательна для того, чтобы изрекать верные вещи, но обязательна для подтверждения организационного авторитета.

Безусловно, человек может оказаться недостойным инициации и всё испортить. Но даже в этом случае он был на другом онтологическом уровне, чем те, у кого её не было. Вот почему Льюис писал, что разница между христианином (даже плохим) и атеистом (даже хорошим) не меньше, чем между человеком и кроликом. Может, лучше было сказать - между объемным шаром и плоским кругом.

Вот почему Флоренский в статье "О типах возрастания" математически показал, почему люди с более высоким типом возрастания (параболой, экспонентой) принципиально выше людей с низким типом возрастания (линейным, например), даже если первые провалились, не дойдя до той точки, до которой дошли вторые.

Юлиус Эвола однажды, сидя за чашкой кофе с незабвенным Жаном Парвулеско, произвел определенные действия и дал тому инициацию (разумеется, сама по себе она была виртуальной, но Парвулеско с честью оправдал доверие и реализовал ее действительно). Позже Парвулеско то же самое сделал, сидя за чашкой с Дугиным, тот - с Фоминым, а Фомин - со мной. Это делалось именно сознательно и ритуально. То есть речь идёт о непрерывной инициатической цепочке, восходящей к Эволе. Речь именно о передаче нечеловеческой силы, которая даёт право говорить в свои лучшие моменты, как некогда говорил Гоголь: "Властью свыше облечено моё слово, и горе кому бы то ни было, не слушающему моего слова".

Кстати, именно поэтому мы были в таком шоке и так глубоко скорбели, когда незабвенный Парвулеско скончался 12 лет назад. Это было 21 ноября 2010 года. Помню, тогда Фомин и Карпец восклицали: "Всё-таки порвал леску!" Официально считалось, что тогда ему был 81 год, хотя, конечно, ни настоящего возраста, ни настоящего имени этого человека (или не вполне человека, как подозревал Карпец) никто из нас не знает. (Возможно, знал умерший месяц назад Жан-Люк Годар.)

Достоверные сведения о его биографии начинаются лишь с 70-х годов, когда он начинает выпускать в Париже один роман за другим и быть видным политическим советником. Главный его роман "Звезда последней Империи", кстати, так и не переведен на русский. Вот почему Парвулеско - буквально один из 6-7 человек, кого я регулярно называю "незабвенным".

Кое-что, впрочем, о Жане Парвулеско известно. Считается, что он родился в 1929 г. в Румынии как Ион Пырвулеску, вероятно, в легионерской семье. В 1948 г. нелегально пробрался в Югославию. В 50-е всплывает в Испании по линии легионеров Хории Симы и обслуживает франкистские спецслужбы. В 60-е внедряется в голлистские спецслужбы Франции, становится близок к де Голлю и Жаку Шираку, сохраняя выходы на Франко. Дружит с Годаром, Делоном и другими звёздами французского кино. В Италии становится секретарем Эзры Паунда. В 60-е и 70-е выполняет разведывательные миссии в Конго, Анголе, Китае, сближается с тайными немецкими кругами. С 80-х начинает публиковать на французском энигматические романы, разоблачающие некоторые мировые тайны (впрочем, лишь немногим более откровенно, чем это делали в мемуарах, скажем, де Голль и Жискар д'Эстен). С 1991 г. по линии Тириара знакомится с южинским кругом в России.

Дочери Парвулеско вышли замуж за европейских и японских аристократов. Его сын от одной графини, Константин, 1960 г.р., хорошо известен и не раз публично выступал в России. Незабвенная Даша тоже неоднократно беседовала с Константином Парвулеско во Франции.

Кстати, наследие работы Парвулеско ощущалось и после его смерти. Даже в последние несколько лет. Например, пармские Бурбоны приезжали в Россию. А Игорь Додон на посту президента Молдавии встречался с Людовиком ХХ, королем Франции в изгнании и родным правнуком Франко.

Такие контакты стали возможны именно благодаря тому, что заложил Парвулеско. Я прекрасно понимаю Карпца, который называл момент, когда Парвулеско позвонил ему по телефону, одним из самых волнующих в его жизни...

Вместе с тем Карпец при переводе двух книг Парвулеско на русский по своему усмотрению вычеркивал многие абзацы, чтобы массовый читатель не узнал кое-какие факты, что я никак не могу одобрить.

Мы уже рассматривали на этом канале, как Эрн посещал римские катакомбы и писал Флоренскому традиционалистские репортажи о них. А вот как Эвола водил Парвулеско в особую зону римских катакомб. Вспоминает сам незабвенный вестник Великого Возвращения Времён:

Поскольку мне представляется, что для этого на самом деле пришло время, я беру на себя ответственность заявить: барон Юлиус Эвола никогда не был никем иным, как тайным сверхисторическим агентом Фридриха II Гогенштауфена, Императора Запада и короля Иерусалима. Кастель дель Монте, «Центра мира».
Юлиус Эвола был бодрствующим очень высокого уровня, который позволял проявиться только той из трех своих тайных конститутивных идентичностей, которую он сам считал наиболее адекватной, исходя из обстоятельств и текущего момента. В постоянном состоянии субверсии по отношению к себе самому... Он был в этом мире, не будучи более в нем, тайно он был уже в другом месте, окончательно и тотально другом. <...>

В окрестностях Рима на вертикали священной горы, на вершине которой бодрствует всемогущее святилище античной Богини Виктории, метафизический люк «Дапонте Блю» открывал опасно отвесную дорогу, ведущую к запретной долине, запертую между двумя высокими стенами красного грунта, где поднимался сад из красных мраморных статуй таинственной Roma Principia, представляя собой священное число римских семейств, предшествующих современной европейской истории, составляющих изначальную имперскую божественную расу; каждая из статуй была украшена фамильным гербом. Это был Зал Гербов. <...>

Парвулеско продолжает:

Здесь я должен напомнить те заключения, к которым пришел по этому поводу в «Возвращении Великих Времен»: «Монументальные единицы римского имперского утверждения, украшающие Залу Гербов, это не похоронные возвышенности, не мавзолеи, не архаические могилы, как можно было бы предположить, если рассмотреть их в отрыве от тока литургических посещений, но, как я быстро понял, это трансцендентальный инвентарь Корней Крови, являющихся изначальным, архетипическим сверхвременным вместилищем Imperium Magnum, а также ансамблем поминовений, конституирующим Догматический Историал религиозных, метаисторических событий, секретно брачного, герметического и в высшей степени героического уровня, отметившего собой становление крови первой Расы и принципиальную проекцию этого конституированного — и осмысленного — становления как непрерывного оккультного продолжения Божественного Предназначения, бездонного призвания его и его Финальной Короны. Потому что Коронация — это здесь.

И я мог бы задаться вопросом: почему должно было так случиться, что Рим открылся мне? Какова была последняя скрытая цель этой терапии бездн, этих столь опасных посещений безвременных жилищ Рима в его истоках, в которые я был вовлечен в 1968 году? Я спрашиваю себя, но до сих пор не нахожу ответа».

Дело в том, что, кажется, сейчас я понял.

Больше нет никаких сомнений: истоки того, что Мигель Серрано назвал «секретом Юлиуса Эволы», - это нечто не имеющее никакого отношения к человеческой природе.