Помня максиму воронежского проф. М.А. Прасолова ("Бог - единственный субъект Традиции"), мы упираемся в многообразие форм личной передачи Традиции как Богопознания. Ален де Бенуа прав, повторяя за Геноном, что Традиция передается из изначального центра, но он неправ, опрометчиво заявляя, будто "у Традиции нет ничего общего ни с местным колоритом, ни с народными обычаями". Напротив, сам Генон прямо и жестко писал, что именно в народных обычаях, символизме, фольклоре очень часто на многие века консервируются и сохраняются подлинно традиционные знания. Любой этнос есть живая передача такой традиции из поколения в поколение, пусть даже (этого никто из классиков не отрицает) с непременными искажениями, затемнениями, забвением смысла - но сила любого традиционного символа такова, что крестьяне могут и не понимать в точности его "смысл", но практиковать его изображение и созерцание, что уже способствует восстановлению их человеческой сущности хотя бы на пути малых мистерий / пути предков, а подчас (если имеется в наличии цепочка духовных наставников, старцев) - и на пути великих мистерий.

Обычно мало склонный к заметкам по поводу социально-политических вопросов, в главе "Народная маска" своей книги "Инициация и духовная реализация" Рене Генон снисходит до их специального рассмотрения. Опровергая заблуждение Юлиуса Эволы (хотя его имя здесь и не называется), который делал односторонний акцент только на элитарной воинской аристократии и презирал «хтоническую» духовность народных масс, Генон твердо заявляет о неразрывности связки аристократии и народа как двух полюсов хранителей Традиции. По его словам, даже высочайшие святые подчас скрываются под маской нищих и юродивых в гуще народа, но никогда не под видом средних, «буржуазных» слоев. По мнению Генона, элитарные инициаты не смогут никак воплотить Традицию в земной жизни, если не обретут прочную опору и основание в пассивном и пластичном народе, крестьянстве. Но верно и обратное: точно так же и народ без такой элиты будет подвержен разложению.

Именно простому народу, пишет Генон, «всегда может быть доверено хранение истин инициатического порядка, которые иначе рискуют быть полностью утраченными». Он признаёт, что сам по себе народ – лишь потенциальный резервуар, охотно впитывающий и хорошее, и плохое, исходящее сверху. Но без этого резервуара хранение Традиции в узких инициатических кружках Генон, в отличие от Эволы, считал невозможным. Народ для Традиции, по его словам, столь же необходим, как тело для души. Причем французский метафизик подчеркивает, что именно городские ремесленники и сельские крестьяне пригодны для роли хранителя элементов Традиции (ритуалов, мифов, общей картины мира и т. д.), даже если они не понимают их на осознанном уровне, в то время как буржуазия, «средние классы» с их «здравым смыслом» никогда не представляли из себя ничего, кроме материалистической и вульгарной «посредственности», для которой закрыт мир духа.

Что может спасти Америку? Только заповедь Хьюи Лонга, одинаково отвергающая программы демократов и республиканцев.

https://yangx.top/Huey_Longism/1501

Начинаем новый тематический цикл на данном канале. Объявляем неделю обсуждения философского наследия Давида Зильбермана. Всё, что вы хотели знать о гегельянском исихазме, православно-буддийском социализме и неклассически-логическом обосновании цивилизационной многополярности, но боялись спросить. Понимая, что о Зильбермане в основном писали лица из его окружения, неизбежно ограниченные при сравнении его с другими мыслителями, мы покончим с этой тенденцией, расширив горизонты сравнительно-исторического познания подхода Зильбермана, показав, сколько он близок на поверку и к традиционализму, и к евразийству (и объяснив неслучайный характер этой близости, подтвержденный в том числе его дружбой с престарелым евразийцем Якобсоном).

Напомним короткую биографическую справку. Давид Зильберман (1938-1977) достаточно поздно, с начала 70-х занялся философией, причем сначала индийской, тибетской, китайской, японской, потом античной, русской и западной. Не знаю, был ли он крещен, но он работал на Церковь, переводил для Московской Патриархии средневековые богословские и мистические трактаты, перевел 40% "Оксфордского теологического словаря", назубок усвоил Ареопагитики, преп. Максима Исповедника, св. Симеона Нового Богослова и свт. Григория Паламу, отлично знал сочинения Флоренского, включая известные тогда лишь по кускам "У водоразделов мысли". Внутри СССР общался со всеми кругами философов 70-х: щедровитянами, мамардашвиликами, лотмановскими семиотиками, с Шифферсом - но выдвинул собственную метафизическую систему "модальной методологии", о сути которой мы и поговорим. Прекрасно зная Гегеля и Маркса, Зильберман интерпретировал их как неудачную попытку отхода от новоевропейской философии в сторону философии традиционной (индо-буддийской, каббалистической и особенно православной), неудачную ввиду отсутствия на Западе подходящей почвы для гегельянства.

Незащищенная диссертация Зильбермана "К пониманию культурной традиции" (почти 900 страниц на печатной машинке, за которую его арестовала милиция) была целиком опубликована лишь в 2016 г.; другие опубликованные на русском языке книги - "Генезис значения в философии индуизма" и "Православная этика и материя коммунизма", которую мы и разберем. Принципиально важно, что Зильберман вопреки европоцентричному универсализму отлично ему известных Маркса и Ко настаивал на том, что в каждой локальной цивилизации на Земле есть свой разум, свои истины, своя философская система, то есть на принципиально неснимаемой многополярности философий ("мифологий" по Лосеву), каждая из которых имеет два "слепых пятна", плохо осознаваемых ею самой: аксиомы и внутреннюю (скрытую) структуру самой себя - и отвергаемые ею "истины" других (чужих) философий. Неклассическая модальности логика, знающая множество состояний оператора истинности, по задумке Зильбермана, должна была помочь внятно описать философию (мировоззрение) каждой цивилизации отдельно, что он и попытался сделать, выстраивая, например, шесть типов отношений между "идеей" и "материей", "значением" и "смыслом", "символом", "явлением" и "сущностью" и иными категориями. На самом деле, конечно, их гораздо больше шести, чем он и занялся в "Православной этике и материи коммунизма" - предельно жестком ответе на веберовскую "Протестантскую этику и дух капитализма". Хотя 70-е годы были периодом расцвета разных школ, говоривших на сходных языках (семиотики, структурной антропологии, постмодернизма - а Зильберман знал основные черты и Лакана, и Фуко, и Дерриды, не говоря уже о Леви-Стросе), последовательный социологический историзм философии Зильбермана отделял его от конкурентов и оппонентов.

Переезд в США в 1973 г. стал для Зильбермана культурным шоком. Американские студенты его обожали и поднимали беспорядки в защиту профессора, но руководство университета было непримиримо и уволило его два года спустя. Зильберман говорил о том, что живая мысль осталась в Москве, что в Америке никто не думает, что там нет философской среды. По его убеждению, "концептуальный каркас" мышления даже необразованных американцев остался протестантским, что делает невозможным жизнь среди него (а себя Зильберман мыслил только как часть русской православной культуры). В политическом плане Зильберман поддержал круги евреев-антисионистов. После этого сотрудники ЦРУ устроили за ним охоту и летом 1977 г. убили 39-летнего философа, сбив его на автомобиле.

Зильберман схож со всеми теориями, связывающими философию и социальное бытие. Только если марксисты выводили философию из экономического "базиса" (что есть безумие), то Зильберман выводил устройство социума из философии, точнее, из давно и прочно закрепившегося в нем мировоззрения, которое его конституирует ("осуществляет социальное производство") и стало структурой мышления людей, часто ими не осознаваемой.

То есть из разных философий (или мифов, или логосов - как угодно) вырастают общества разных цивилизаций/культур. Никакого единого глобального общества, по Зильберману, быть не может. В 70-е годы, на пике популярности "конвергенции", он доказывал, что никакая конвергенция невозможна ввиду тотального, неснимаемого различия структур, каркасов мышления (в рамках которых, по его оценке, Россия ближе Тибету, чем Западу). Потратив многие годы жизни на чтение сначала сутр на санскрите (под лупой, с микрофильмов), а потом византийских Отцов Церкви, Зильберман усматривал в Гегеле и Хайдеггере большую близость к восточной структуре мышления, которая не могла прижиться на Западе.

Что принципиально важно, Зильберман выводил Модерн из коренных особенностей античного полиса и западной романо-германской культуры, которые органически отторгли аутентичное христианство (сохранившееся в православном мире) и, синтезируя типично западный атомарный коммунализм с завезенным дуалистическим манихейством, породили структуру мысли номинализма/либерализма/протестантизма/капитализма, основанную на двух китах: индивидуальности и абстрактном восприятии мира. Напротив, экономику и общество Индии Зильберман - блестящий знаток всех шести школ Веданты и нюансов теистической йоги Патанджали и недуального учения Шанкары - интерпретировал как воплощение в жизни антииндивидуализма и конкретного восприятия мира (в чем он абсолютно сходился с социологом Луи Дюмоном).

Эти две черты, по Зильберману, являются общими для традиционного/восточного пути, но их конкретная реализация в структуре философских категорий сильно отличается в разных цивилизациях: в Китае структура одна, в Японии другая, Тибете третья, Индии четвертая, а в Византии и России - пятая. Общее между ними только вот это отвержение западного номинализма, дуализма (души и тела, чувства и воли и т. д.) и абстрактного индивидуализма. И еще одна ремарка: Зильберман почуял, что под маской "персонализма" в русскую мысль в 70-е годы западники активно пытались протащить либерализм под чужой вывеской, и потому жестко осудил разговоры о каком бы то ни было "персонализме" как западную идейную контрабанду.

Что, по Зильберману, античный и особенно средневековый Запад взял у гностиков-дуалистов (богомилов, катаров)? Объективацию. Вынос внутренних противоречий (диалектической войны в душе) вовне, восприятие их как внешних механических сил. "Зло" объявляются внешним фактором, против которого можно вести войну огнем и мечом. За этим следует католический дуализм души и тела ("бессмертная душа и смертное тело" вместо аутентичного христианского учения об обожении всего телесно-духовного человека), дуализм индивидуальной активной воли и индивидуального же пассивного чувства, известный уже у Августина, но еще тысячу лет сдерживаемый христианскими подпорками, пока не настанет Реформация. Дорогу Реформации, по Зильберману, открыли сами католические теологи и мистики.

Теологи (Фома Аквинский, Дунс Скот) воспринимали Бога как внешний рациональный объект, де-факто не участвующий в нашей личной истории здесь и сейчас, мистики (Майстер Экхарт, Тереза Авильская, Иоанн Креста) пассивно млели при посещении их объективированным Богом. Зильберман поддерживает яростную критику Геноном, Карсавиным и Лосевым недоброкачественности католической пассивной, женственной, лунной мистики (напомним, что Генон и Эвола жестко противопоставляли ее активному, героическому, солнечному эзотеризму). Для западного мистика (католика или протестанта), за редчайшими исключениями вроде приоткрытых Шеллингом и Гегелем возможностей активного духа, вне коротких моментов экстаза продолжается обычная жизнь, не наполненная Богом. Бог пришел - и ушел. Так католические схоласты, мистики, реформатские пасторы и попросту номиналисты типа Оккама и Уиклифа ковали, по Зильберману, основы великой апостасии - антихристианского Модерна, общества индивидуализма и капитализма. Им оставалось лишь вынести Бога за скобки в 17-18 веках, даже не убить Его, а "иссушить" в гербарии, чтобы произошла секуляризация западного христианства, породившая современный безбожный Запад.

В Византии этот вектор несколько раз пытались протащить местные номиналисты, вплоть до варлаамитов, разгромленных в 1351 г., а в России - жидовствующие, разгромленные в 1504 г., но всякий раз православная монархия жестко подавляла эту возможность и сформировала не просто социум, но особую цивилизацию на совершенной другой структуре мышления - на структуре пантократорства, которая раз за разом воспроизводит то, что мы видели в служилом государстве Московской Руси, ранней Российской империи и в сталинско-брежневском Советском Союзе, на той структуре, которая и дальше будет отторгать все попытки привнести в нее с Запада номинализм и персонализм и снова и снова откатывать Россию к православной структуре мысли, порождающей (теперь уже секуляризованный, "позднесоветский") социум.

Когда мы вслед за Зильберманом противопоставляем пассивный мистицизм на Западе, приведший к вынесению вовне - в алхимию - символики внутреннего Делания, активному восточному теозису, нужно понимать, что "запад" и "восток" здесь менее всего географичны. Речь идет лишь о том, что традиционное богопознание на Западе чаще всего утрачено за многие века (но есть исключения), а на Востоке сохранялось дольше (но есть исключения). А ведь это дословно известный тезис Эволы.

Сегодня, 11 июня, ровно 50 лет, как Юлиус Эвола покинул нас. К этой дате представляю свою новую рецензию на недавно переведенную у нас книгу Турриса о жизни Эволы в мрачные 40-е годы.

https://katehon.com/ru/article/neizvestnyy-lik-barona-sredi-ruin

Неувядающая яшинская классика. На этом сонете взросло уже не одно поколение молодых традиционалистов...
***
Тебе звучать отныне, наша лира,
Тебе возвыситься, солнцеподобный трон.
Форпост восстанья против мира -
Гробница Ваша снежная, барон.

Да будет компасом святой Гаммадион,
Мы зрим зенит и чуем дно надира.
Мы причащаемся из одного потира,
Почуяв роскошь солнечных корон.

Вершина Монте-Роза... Снег искрится...
Заря свершающим сюда пилигримаж
Подобьем крови окропляет лица.

В орлином клёкоте я слышу голос Ваш.
Барон Эвола! Подан экипаж!
Мы ждём. Пора Вам возвратиться.

Замечательная статья неизвестного автора про абсолютное зло номинализма.
https://teletype.in/@where_is_reality/ctdjqEjbg_v

Продолжаем объяснять ход мысли Давида Зильбермана. Итак, выше мы разобрали структурные многовековые особенности западной цивилизации согласно его теории - особенности, которые присутствовали уже в античности и католическом средневековье, а после секуляризации получили прямое продолжение в индивидуалистическом Модерне и капитализме.

В православном мире и России секуляризация под влиянием западных прививок даст совершенно противоположный, коммунистический результат в соответствии с тем, насколько православная цивилизация отличалась от западной. Зильберман считает изначальный неоплатонизм и Ареопагитики ранней, слишком созерцательной стадией осознания отношений человека к Богу. После нее Византия прошла еще несколько ступеней, по его мнению, "овосточнивания" (Easternalization), шаг за шагом устраняя античное наследие в пользу восточного типа активного, героического, солярного мистицизма, близкородственного индийскому и ламаистскому, а отчасти и даосскому. Первой стадией на этом пути был св. Максим Исповедник в его борьбе с монофелитами, второй стадией - св. Симеон Новый Богослов, третьей ступенью - свт. Григорий Палама. Каждый из них усиливал и углублял коренные черты православной антропологии под покровительством византийского самодержавия, которое проецировало власть Христа Пантократора на структуры земного общества. Пантократорство в политике и исихазм в антропологии - вот черты православного мышления, по Зильберману. Перечислим их в порядке противопоставления западному (пассивному, дуалистическому, лунному) мистицизму католиков и протестантов.