Живя в пузыре американского по своему духу колледжа, построенного в центре главного китайского университета, иногда забываешь, что реальность «за окном» может сильно отличаться от повседневного опыта. В пятницу мы собирались отмечать день рождения однокурсника в одном из пекинских клубов, но чернокожих ребят туда просто не пустили, заявив, что они «недостаточно красивы».
При этом было очевидно, что это не личная прихоть девушки, стоявшей на входе, но вполне себе институционализированная система. После этого заявления вся наша компания отправилась в соседнее заведение, которое находилось буквально в пяти метрах от первого, принадлежало едва ли не тому же владельцу, но, что самое главное, радикально отличалось с точки зрения расового состава: если в первом клубе были одни белые, то во втором — в основном чернокожие.
Кроме того, я слышал от своих китайских знакомых еще до Шварцмана, что «мои родители разрешили бы мне выйти замуж за кого угодно, кроме чернокожего». Впрочем, это не должно удивлять — даже в Штатах 25% республиканцев расстроятся, если их ребенок вступит в брак с человеком другой расы или этнической группы, а еще в 1990 году большая часть американцев не одобряла межрасовые браки в принципе.
На картинке — результаты одного из опросов World Values Survey (WWS): какой процент людей в стране не захотел бы жить по соседству с человеком другой расы. Получается, что Китай, конечно, менее толерантен, чем США, Латинская Америка или большая часть развитых европейских стран, но при этом ситуация не столь печальна, как в Индии, Малайзии или на родине осветляющих кожу кремов — Южной Корее.
При этом я бы относился к результатам осторожно: скажем, Франция здесь получается более расистской, чем Россия, что, конечно, возможно, но скорее связано с тем, что для условного дедушки из Саратова, проходившего опрос WWS, вероятность получить в качестве соседа человека другой расы немногим больше нуля, так что он с легкостью транслирует ценности интернационализма, усвоенные еще в советские времена. При этом, сдавая комнату в своей хрущевке, тот же дедушка не задумываясь пишет «ТОЛЬКО СЛАВЯНАМ» — это ведь не про расизм, правда? А вот во Франции, с ее 5-8% чернокожего населения, «дилемма о соседе» выглядит куда более реалистичной, так что и ответы лучше отражают действительность. Результаты Китая вполне могут оказаться заниженными по той же причине.
Поскольку Китай — одна из самых однородных стран в мире (92% ханьцев, лишь около 0.04% родились за границей), расизм еще не стал здесь большой темой для обсуждения — и это может стать проблемой для китайской экпансии в Африку. Даже авторитарным правителям будет трудно оправдать приход китайского бизнеса, если его представители будут относиться к местным жителям как к людям второго сорта — речь ведь идет о странах, где колониализм — не просто фраза из учебника истории, но основа национальной идентичности.
При этом было очевидно, что это не личная прихоть девушки, стоявшей на входе, но вполне себе институционализированная система. После этого заявления вся наша компания отправилась в соседнее заведение, которое находилось буквально в пяти метрах от первого, принадлежало едва ли не тому же владельцу, но, что самое главное, радикально отличалось с точки зрения расового состава: если в первом клубе были одни белые, то во втором — в основном чернокожие.
Кроме того, я слышал от своих китайских знакомых еще до Шварцмана, что «мои родители разрешили бы мне выйти замуж за кого угодно, кроме чернокожего». Впрочем, это не должно удивлять — даже в Штатах 25% республиканцев расстроятся, если их ребенок вступит в брак с человеком другой расы или этнической группы, а еще в 1990 году большая часть американцев не одобряла межрасовые браки в принципе.
На картинке — результаты одного из опросов World Values Survey (WWS): какой процент людей в стране не захотел бы жить по соседству с человеком другой расы. Получается, что Китай, конечно, менее толерантен, чем США, Латинская Америка или большая часть развитых европейских стран, но при этом ситуация не столь печальна, как в Индии, Малайзии или на родине осветляющих кожу кремов — Южной Корее.
При этом я бы относился к результатам осторожно: скажем, Франция здесь получается более расистской, чем Россия, что, конечно, возможно, но скорее связано с тем, что для условного дедушки из Саратова, проходившего опрос WWS, вероятность получить в качестве соседа человека другой расы немногим больше нуля, так что он с легкостью транслирует ценности интернационализма, усвоенные еще в советские времена. При этом, сдавая комнату в своей хрущевке, тот же дедушка не задумываясь пишет «ТОЛЬКО СЛАВЯНАМ» — это ведь не про расизм, правда? А вот во Франции, с ее 5-8% чернокожего населения, «дилемма о соседе» выглядит куда более реалистичной, так что и ответы лучше отражают действительность. Результаты Китая вполне могут оказаться заниженными по той же причине.
Поскольку Китай — одна из самых однородных стран в мире (92% ханьцев, лишь около 0.04% родились за границей), расизм еще не стал здесь большой темой для обсуждения — и это может стать проблемой для китайской экпансии в Африку. Даже авторитарным правителям будет трудно оправдать приход китайского бизнеса, если его представители будут относиться к местным жителям как к людям второго сорта — речь ведь идет о странах, где колониализм — не просто фраза из учебника истории, но основа национальной идентичности.
С кого берут пример китайские чиновники
И снова о моей любимой теме — китайской меритократии. Как я уже говорил, образование играет огромную роль в карьере китайских чиновников. Иногда такие стремления абсолютно бессмысленны (в Китае, как и в России, большие чины любят защищать диссертации), но обычно польза все-таки есть: скажем, КНР довольно активно посылает своих управленцев учиться за границу.
Таких программ довольно много: скажем, чиновников из бедной провинции Гуйчжоу отправляли в Швейцарию, а университетских администраторов — в Йель. Но едва ли не главная ролевая модель для Китая — это Сингапур. Когда в 2014 году в КНР издали новую книгу Ли Куан Ю, предисловие к ней написал сам Си Цзиньпин (что само по себе — уникальный случай), отметив готовность Китая заимствовать лучшие сингапурские практики. Кстати, обычные китайцы, судя по результатам Asia Barometer, поддерживают своего президента, считая, что у Китая должен учиться у двух стран — США и Сингапура.
Так что неудивительно, что одна из самых масштабных программ по подготовке чиновников проходит в сингапурском Наньянском технологическом университете: с 1992 года ее закончили почти полторы тысячи чиновников, большая часть которых находилась на должностях уровня вице-мэров. Я для себя отметил две интересных детали.
Во-первых, готовность китайцев на целый год забросить работу ради учебы: сингапурская программа — это не двухнедельные курсы, а полноценная магистратура — Master in Managerial Economics или Master of Public Administration. Если чиновники готовы уехать на целый год, это означает две вещи: (1) вероятность получить повышение при наличии качественного образования возрастает (2) сами чиновники готовы пожертвовать краткосрочными интересами ради долгосрочной цели. Второе не должно удивлять: Китай — одна из самых терпеливых наций на земле — знаменитые опросы Хофштеде дают китайцам 87 баллов по шкале ориентации на долгосрочные цели (для сравнения, у США — постыдные 26, у Франции — удовлетворительные 63, а у России – приятно удививший меня 81 балл).
Во-вторых, нежелание чиновников копировать политическую систему Сингапура. Опрос выпускников программы показал, что лишь 32% из них поддерживают идею регулярных выборов, а 28% — доминирование в такой системе одной партии. При этом сингапурская меритократия нашла поддержку у 88%, а верховенство права — у 81% выпускников. Так что китайская компартия может спать спокойно — зарубежное образование воспринимается довольно инструментально. Лучшие практики китайцы позаимствуют, но вот менять основы своей политической системы не будут.
Помимо успехов в работе с китайскими товарищами, Сингапуру удалось построить успешный центр подготовки будущих политических лидеров для всего региона — Lee Kuan Yew School of Public Policy в Национальном университете Сингапура (школу открыли в 2004 году, но среди выпускников уже есть, например, депутаты парламентов Индонезии и Малайзии). Кстати, попытки обучить чиновников в Сингапуре предпринимала и Россия, а в Казахстане похожие программы даже стали относительно массовыми.
При этом сами сингапурцы не воспринимают восторги относительно экономических успехов как сигнал о своем безоговорочном интеллектуальном превосходстве — и сами активно отправляют своих чиновников на учебу. Например, мой бывший начальник из министерства экономического развития Дубая, который начинал свою карьеру в правительстве Сингапура, закончил магистратуру в LSE за счет своего департамента. Аналогичные программы есть и для бакалавриата: двое моих сингапурских однокурсников получили стипендии от правительства, чтобы отучиться в Великобритании, а после возвращения будут обязаны несколько лет отработать на государство. В их случае это будет МИД и военно-морские силы Сингапура.
И снова о моей любимой теме — китайской меритократии. Как я уже говорил, образование играет огромную роль в карьере китайских чиновников. Иногда такие стремления абсолютно бессмысленны (в Китае, как и в России, большие чины любят защищать диссертации), но обычно польза все-таки есть: скажем, КНР довольно активно посылает своих управленцев учиться за границу.
Таких программ довольно много: скажем, чиновников из бедной провинции Гуйчжоу отправляли в Швейцарию, а университетских администраторов — в Йель. Но едва ли не главная ролевая модель для Китая — это Сингапур. Когда в 2014 году в КНР издали новую книгу Ли Куан Ю, предисловие к ней написал сам Си Цзиньпин (что само по себе — уникальный случай), отметив готовность Китая заимствовать лучшие сингапурские практики. Кстати, обычные китайцы, судя по результатам Asia Barometer, поддерживают своего президента, считая, что у Китая должен учиться у двух стран — США и Сингапура.
Так что неудивительно, что одна из самых масштабных программ по подготовке чиновников проходит в сингапурском Наньянском технологическом университете: с 1992 года ее закончили почти полторы тысячи чиновников, большая часть которых находилась на должностях уровня вице-мэров. Я для себя отметил две интересных детали.
Во-первых, готовность китайцев на целый год забросить работу ради учебы: сингапурская программа — это не двухнедельные курсы, а полноценная магистратура — Master in Managerial Economics или Master of Public Administration. Если чиновники готовы уехать на целый год, это означает две вещи: (1) вероятность получить повышение при наличии качественного образования возрастает (2) сами чиновники готовы пожертвовать краткосрочными интересами ради долгосрочной цели. Второе не должно удивлять: Китай — одна из самых терпеливых наций на земле — знаменитые опросы Хофштеде дают китайцам 87 баллов по шкале ориентации на долгосрочные цели (для сравнения, у США — постыдные 26, у Франции — удовлетворительные 63, а у России – приятно удививший меня 81 балл).
Во-вторых, нежелание чиновников копировать политическую систему Сингапура. Опрос выпускников программы показал, что лишь 32% из них поддерживают идею регулярных выборов, а 28% — доминирование в такой системе одной партии. При этом сингапурская меритократия нашла поддержку у 88%, а верховенство права — у 81% выпускников. Так что китайская компартия может спать спокойно — зарубежное образование воспринимается довольно инструментально. Лучшие практики китайцы позаимствуют, но вот менять основы своей политической системы не будут.
Помимо успехов в работе с китайскими товарищами, Сингапуру удалось построить успешный центр подготовки будущих политических лидеров для всего региона — Lee Kuan Yew School of Public Policy в Национальном университете Сингапура (школу открыли в 2004 году, но среди выпускников уже есть, например, депутаты парламентов Индонезии и Малайзии). Кстати, попытки обучить чиновников в Сингапуре предпринимала и Россия, а в Казахстане похожие программы даже стали относительно массовыми.
При этом сами сингапурцы не воспринимают восторги относительно экономических успехов как сигнал о своем безоговорочном интеллектуальном превосходстве — и сами активно отправляют своих чиновников на учебу. Например, мой бывший начальник из министерства экономического развития Дубая, который начинал свою карьеру в правительстве Сингапура, закончил магистратуру в LSE за счет своего департамента. Аналогичные программы есть и для бакалавриата: двое моих сингапурских однокурсников получили стипендии от правительства, чтобы отучиться в Великобритании, а после возвращения будут обязаны несколько лет отработать на государство. В их случае это будет МИД и военно-морские силы Сингапура.
Простая загадка на знание китайской культуры: почему почти наверняка можно утверждать, что в 2024 году в КНР родится больше детей, чем в 2023 или 2025? Если еще не догадались, подумайте про вашего знакомого, с упоением рассуждающего о том, что он расстался со своей прошлой девушкой лишь потому, что Козероги ну совершенно несовместимы с Близнецами.
Ответ простой: 2024 — это год дракона, и считается, что дети, рожденные под этим знаком, будут более богатыми и счастливыми. Как видно на картинке, основанной на данных этого исследования, всплеск хотя и не очень большой, но все же достаточно значительный, чтобы заметить его невооруженным глазом.
Дракон — самый сильный и благородный из 12 знаков, а его характер хорошо показывает одна из легенд, лежащих в основе китайского календаря. Нефритовый Император решил выбрать животных, которые охраняли бы его покой, и сообщил: те двенадцать, что первыми прибудут к Небесным Вратам, получат это почетное право. Дракон мог бы с легкостью стать первым, но пришел к финишу лишь пятым (и получил именно этот порядковый номер в календаре), потому что несколько раз останавливался, чтобы помочь другим — например, крестьянам, ждущим дождя, или маленькому кролику, едва не утонувшему в реке. Так что хотя дракон и не оказался первым среди равных, он вcе же кажется китайцам более привлекательным, чем крыса или бык, которые победили в гонке.
После того, как вы со снисходительной улыбкой подумали о том, какие же недалекие китайцы, если все еще верят в детские сказки (хотя еще раз подумайте — а сколько у вас друзей-Козерогов из первого абзаца?), то раскрою самый удивительный факт: дети, родившиеся в год дракона, действительно оказываются более успешными, чем остальные. У них более высокие оценки в школе и по китайскому, и по английскому, а вероятность того, что они поступят в университет, на 11 процентных пунктов выше, чем у среднестатистического ребенка, родившегося в любой другой год. Но менять свои планы и думать о том, успеете ли вы зачать ребенка в 2024 году, все же не стоит: дракон, скорее всего, не при чем, а у успехов детей есть вполне рациональное объяснение.
Если внимательно посмотреть на данные, то оказывается, что вся суета с драконами — не более, чем самосбывающее пророчество: родители ожидают большего от детей, родившихся в «правильный» год, и инвестируют больше денег и времени в их развитие. Даже кормят таких отпрысков лучше обычного — в среднем китайские девочки ниже мальчиков примерно на 6 сантиметров, но эта разница сокращается вдвое для девочек-драконов, ведь правильное питание в детстве оказывает большое влияние на рост ребенка. Если учесть все эти факторы, то оказывается, что между родившимися в «правильный» год и теми, кому повезло меньше, нет никакой разницы: если вложить в свинью столько же сил, сколько и в дракона, результат не будет отличаться.
Ответ простой: 2024 — это год дракона, и считается, что дети, рожденные под этим знаком, будут более богатыми и счастливыми. Как видно на картинке, основанной на данных этого исследования, всплеск хотя и не очень большой, но все же достаточно значительный, чтобы заметить его невооруженным глазом.
Дракон — самый сильный и благородный из 12 знаков, а его характер хорошо показывает одна из легенд, лежащих в основе китайского календаря. Нефритовый Император решил выбрать животных, которые охраняли бы его покой, и сообщил: те двенадцать, что первыми прибудут к Небесным Вратам, получат это почетное право. Дракон мог бы с легкостью стать первым, но пришел к финишу лишь пятым (и получил именно этот порядковый номер в календаре), потому что несколько раз останавливался, чтобы помочь другим — например, крестьянам, ждущим дождя, или маленькому кролику, едва не утонувшему в реке. Так что хотя дракон и не оказался первым среди равных, он вcе же кажется китайцам более привлекательным, чем крыса или бык, которые победили в гонке.
После того, как вы со снисходительной улыбкой подумали о том, какие же недалекие китайцы, если все еще верят в детские сказки (хотя еще раз подумайте — а сколько у вас друзей-Козерогов из первого абзаца?), то раскрою самый удивительный факт: дети, родившиеся в год дракона, действительно оказываются более успешными, чем остальные. У них более высокие оценки в школе и по китайскому, и по английскому, а вероятность того, что они поступят в университет, на 11 процентных пунктов выше, чем у среднестатистического ребенка, родившегося в любой другой год. Но менять свои планы и думать о том, успеете ли вы зачать ребенка в 2024 году, все же не стоит: дракон, скорее всего, не при чем, а у успехов детей есть вполне рациональное объяснение.
Если внимательно посмотреть на данные, то оказывается, что вся суета с драконами — не более, чем самосбывающее пророчество: родители ожидают большего от детей, родившихся в «правильный» год, и инвестируют больше денег и времени в их развитие. Даже кормят таких отпрысков лучше обычного — в среднем китайские девочки ниже мальчиков примерно на 6 сантиметров, но эта разница сокращается вдвое для девочек-драконов, ведь правильное питание в детстве оказывает большое влияние на рост ребенка. Если учесть все эти факторы, то оказывается, что между родившимися в «правильный» год и теми, кому повезло меньше, нет никакой разницы: если вложить в свинью столько же сил, сколько и в дракона, результат не будет отличаться.
Один из наших курсов по лидерству ведет генерал-лейтенант Карл Айкенберри, бывший командующий войсками США в Афганистане. Вообще его биографию любопытно прочитать, чтобы понять, во-первых, интеллектуальный уровень некоторых представителей «американской военщины» (его образовательный бэкграунд: Вест Поинт, магистратура по политологии в Стэнфорде и востоковедению в Гарварде, а потом еще и диплом Нанкинского университета по китайской истории), и, во-вторых, то, как работает в Штатах система «вращающихся дверей» (после завершения военной карьеры Айкенберри стал послом в Афганистане, а сейчас ушел в академию).
Один из «уроков лидерства», которым он поделился в конце курса, звучит так же банально, как и любые другие жизненные советы, но все же зацепил меня: «Если хочешь выступать в качестве моста между двумя культурами, не забывай, что должен крепко стоять на обоих берегах». Короче говоря, если погрузиться слишком сильно в чужую культуру, то можно забыть о своей — и тогда от тебя не будет особого толку ни на одном берегу, ни на другом.
Наверное, задела меня эта идея потому, что совсем недавно я понял, что за последние пять лет провел гораздо больше времени за границей, чем в России, и задал себе вполне закономерный вопрос: насколько я вообще могу считать себя «представителем русской культуры», если наверняка отличаюсь от среднестатического русского едва ли не по всем возможным параметрам — начиная от политических взглядов и заканчивая эстетическими предпочтениями. И насколько хорошо я вообще представляю себе того самого «среднестатистического русского»?
При этом интересно, что связь с русской культурой я по-настоящему почувствовал только тогда, когда начал жить за пределами России: считал Золя своим любимым писателем лет до 20, но после того, как уехал учиться в Париж, не притронулся к его книгам ни разу, внезапно прочувствовав вкус к русской литературе; всегда мечтал жить в городе небоскребов, вроде Чикаго или Нью-Йорка, но после года работы в Дубае понял, что все же считаю Москву одним из самых красивых городов на земле. Наконец, я еще никогда не относился к американской внешней политике так скептически, как в этом году, окруженный американскими студентами и профессорами. Парадоксально, но получается, что худшими уроками патриотизма в моей жизни были топорные попытки привить это чувство на военной кафедре ВШЭ, а лучшими — лекции американских интеллектуалов. Если в старости я начну пренебергать достоверностью деталей своих историй ради красивого нарратива, то всегда смогу рассказать, что родину любить научил меня американский генерал.
Кстати, такая реакция — совсем не исключение. Китайцы, уезжающие учиться за границу, не становятся поголовно поборниками западных ценностей, пытающимися построить либеральную демократию на китайской земле. Даже наоборот. Исследование, основанное на данных панельного опроса пекинских студентов, показывает, что взаимосвязь между между числом лет, проведенных за границей, и отношением к Китаю напоминает U-образную кривую: после первых лет учебы в другой стране студенты начинают относиться к Китаю куда более скептически (и к текущей ситуации, и к его перспективам в будущем), зато если останутся за границей хотя бы года на три, становятся даже более патриотичными, чем до отъезда.
Один из «уроков лидерства», которым он поделился в конце курса, звучит так же банально, как и любые другие жизненные советы, но все же зацепил меня: «Если хочешь выступать в качестве моста между двумя культурами, не забывай, что должен крепко стоять на обоих берегах». Короче говоря, если погрузиться слишком сильно в чужую культуру, то можно забыть о своей — и тогда от тебя не будет особого толку ни на одном берегу, ни на другом.
Наверное, задела меня эта идея потому, что совсем недавно я понял, что за последние пять лет провел гораздо больше времени за границей, чем в России, и задал себе вполне закономерный вопрос: насколько я вообще могу считать себя «представителем русской культуры», если наверняка отличаюсь от среднестатического русского едва ли не по всем возможным параметрам — начиная от политических взглядов и заканчивая эстетическими предпочтениями. И насколько хорошо я вообще представляю себе того самого «среднестатистического русского»?
При этом интересно, что связь с русской культурой я по-настоящему почувствовал только тогда, когда начал жить за пределами России: считал Золя своим любимым писателем лет до 20, но после того, как уехал учиться в Париж, не притронулся к его книгам ни разу, внезапно прочувствовав вкус к русской литературе; всегда мечтал жить в городе небоскребов, вроде Чикаго или Нью-Йорка, но после года работы в Дубае понял, что все же считаю Москву одним из самых красивых городов на земле. Наконец, я еще никогда не относился к американской внешней политике так скептически, как в этом году, окруженный американскими студентами и профессорами. Парадоксально, но получается, что худшими уроками патриотизма в моей жизни были топорные попытки привить это чувство на военной кафедре ВШЭ, а лучшими — лекции американских интеллектуалов. Если в старости я начну пренебергать достоверностью деталей своих историй ради красивого нарратива, то всегда смогу рассказать, что родину любить научил меня американский генерал.
Кстати, такая реакция — совсем не исключение. Китайцы, уезжающие учиться за границу, не становятся поголовно поборниками западных ценностей, пытающимися построить либеральную демократию на китайской земле. Даже наоборот. Исследование, основанное на данных панельного опроса пекинских студентов, показывает, что взаимосвязь между между числом лет, проведенных за границей, и отношением к Китаю напоминает U-образную кривую: после первых лет учебы в другой стране студенты начинают относиться к Китаю куда более скептически (и к текущей ситуации, и к его перспективам в будущем), зато если останутся за границей хотя бы года на три, становятся даже более патриотичными, чем до отъезда.
Что читать, смотреть и слушать о Китае?
I. Книги
• China’s Economy: What Everyone Needs to Know, Arthur Kroeber — простое и нетехническое объяснение китайского экономического чуда.
• AI Super-Powers: China, Silicon Valley, and the New World Order, Kai-Fu Lee — что делает Китай для победы в гонке по созданию ИИ и почему это важно.
• Belt and Road: A Chinese World Order, Bruno Maçães — о главном китайском проекте XXI века — инициативе «Один пояс, один путь» — пока написано удивительно мало приличных книг. Эта неидеальна, но если вы интересуетесь Китаем, то разобраться в BRI просто необходимо.
• Age of Ambition: Chasing Fortune, Truth, and Faith in the New China, Evan Osnos — легкие и разнообразные зарисовки о китайском обществе; полезно прочитать, чтобы почувствовать, чем живут современные китайцы
• Chinese Politics in the Xi Jinping Era: Reassessing Collective Leadership, Cheng Li — немного о том, что поменялось в Китае с приходом Си Цзиньпина.
• О Китае, Генри Киссинджер — американская классика, чтобы понять, на каком фундаменте покоится политика США в отношении Китая.
Если намерены продолжать, то советую регулярно читать хороший блог с обзорами новых книг о Китае.
II. Онлайн-курсы
ChinaX — без преувеличений прекрасный курс от Гарварда по истории Китая в 10 (!) частях. Если хотите разобраться в китайской истории, а видео любите больше, чем текст — пропускать его нельзя.
Chinese Politics Part 1 – China and Political Science — неплохой курс по политическому устройству Китая.
Understanding China, 1700-2000: A Data Analytic Approach — курс по истории Китая в приятном формате — много данных и аналитики. Если вам нравились посты в моем канале, курс тоже должен приглянуться.
III. Пресса
На мой взгляд, неспециалисту достаточно еженедельного чтения Economist, чтобы оставаться в курсе ключевых событий, не забивая голову лишним информационным шумом. Те же, кто жить не может без новостей, и так знают, что делать — добавлять в свой ежедневный рацион WSJ, FT, NYT, South China Morning Post и пр. (в произвольном порядке) до тех пор, пока вы не лопнете от информационной перегрузки.
У здорового человека времени на такое хватить не может, так что советую два агрегатора: SupChina и Sinocism. В обоих случаях нужно заплатить за подписку, зато каждый день вам будет приходить подборка всех основных новостей о Китае вместе с кратким их пересказом. Чтобы быть в курсе российско-китайских отношений, достаточно добавить к этому списку Ведомости/Коммерсант и Carnegie.
IV. Телеграм
@daokedao — всего понемногу — и репосты, и авторские комментарии. Но подписаться стоит, поможет ничего не упустить из того, что пишется в телеграме о Китае
@Hkequity — прекрасный канал от сотрудника гонконгского private equity фонда.
@sinatech — китайский IT-бизнес и финтех (но в последнее время было мало новых постов)
@uyghur_jut — канал об уйгурах (прежде всего — о ситуации в Синьцзян-Уйгурский автономном регионе)
@china80s — отличный узкоспециализированный канал о китайской истории и культуре в 80-х
@za_4_morya — ну и мой канал не забывайте, конечно. Тут бывает интересно
I. Книги
• China’s Economy: What Everyone Needs to Know, Arthur Kroeber — простое и нетехническое объяснение китайского экономического чуда.
• AI Super-Powers: China, Silicon Valley, and the New World Order, Kai-Fu Lee — что делает Китай для победы в гонке по созданию ИИ и почему это важно.
• Belt and Road: A Chinese World Order, Bruno Maçães — о главном китайском проекте XXI века — инициативе «Один пояс, один путь» — пока написано удивительно мало приличных книг. Эта неидеальна, но если вы интересуетесь Китаем, то разобраться в BRI просто необходимо.
• Age of Ambition: Chasing Fortune, Truth, and Faith in the New China, Evan Osnos — легкие и разнообразные зарисовки о китайском обществе; полезно прочитать, чтобы почувствовать, чем живут современные китайцы
• Chinese Politics in the Xi Jinping Era: Reassessing Collective Leadership, Cheng Li — немного о том, что поменялось в Китае с приходом Си Цзиньпина.
• О Китае, Генри Киссинджер — американская классика, чтобы понять, на каком фундаменте покоится политика США в отношении Китая.
Если намерены продолжать, то советую регулярно читать хороший блог с обзорами новых книг о Китае.
II. Онлайн-курсы
ChinaX — без преувеличений прекрасный курс от Гарварда по истории Китая в 10 (!) частях. Если хотите разобраться в китайской истории, а видео любите больше, чем текст — пропускать его нельзя.
Chinese Politics Part 1 – China and Political Science — неплохой курс по политическому устройству Китая.
Understanding China, 1700-2000: A Data Analytic Approach — курс по истории Китая в приятном формате — много данных и аналитики. Если вам нравились посты в моем канале, курс тоже должен приглянуться.
III. Пресса
На мой взгляд, неспециалисту достаточно еженедельного чтения Economist, чтобы оставаться в курсе ключевых событий, не забивая голову лишним информационным шумом. Те же, кто жить не может без новостей, и так знают, что делать — добавлять в свой ежедневный рацион WSJ, FT, NYT, South China Morning Post и пр. (в произвольном порядке) до тех пор, пока вы не лопнете от информационной перегрузки.
У здорового человека времени на такое хватить не может, так что советую два агрегатора: SupChina и Sinocism. В обоих случаях нужно заплатить за подписку, зато каждый день вам будет приходить подборка всех основных новостей о Китае вместе с кратким их пересказом. Чтобы быть в курсе российско-китайских отношений, достаточно добавить к этому списку Ведомости/Коммерсант и Carnegie.
IV. Телеграм
@daokedao — всего понемногу — и репосты, и авторские комментарии. Но подписаться стоит, поможет ничего не упустить из того, что пишется в телеграме о Китае
@Hkequity — прекрасный канал от сотрудника гонконгского private equity фонда.
@sinatech — китайский IT-бизнес и финтех (но в последнее время было мало новых постов)
@uyghur_jut — канал об уйгурах (прежде всего — о ситуации в Синьцзян-Уйгурский автономном регионе)
@china80s — отличный узкоспециализированный канал о китайской истории и культуре в 80-х
@za_4_morya — ну и мой канал не забывайте, конечно. Тут бывает интересно
История довольно безжалостна: любой власти, даже абсолютной, рано или поздно приходит конец. Путину нет еще семидесяти, впереди пятнадцать-двадцать лет здоровой жизни, но он находится на самой вершине уже без малого два десятилетия. Мало кому из авторитарных лидеров удавалось продержаться в этой гонке также долго. С каждым годом шансы на сохранение власти только сокращаются, а если упустить ее из рук — перспективы не радуют. Почти в половине случаев бывших властителей мира ждала либо смерть, либо ссылка, либо тюрьма (см. картинку).
Так что решение о транзите — если это оно — оправдано и своевременно. Но ведь хочется не просто провести последние годы жизни, наслаждаясь покоем на даче в Ново-Огарево, но и остаться в памяти потомков «отцом-основателем» — иначе к чему эти двадцать лет на галерах?
Да и было бы здорово, несмотря на всю браваду, если запад наконец-то бы оценил твои успехи. Хочется, чтобы прославляла тебя не только «Российская газета» и стареющие пропагандисты в телевизоре, которые быстро сменят риторику, почувствовав перемену ветра, но и те, кто будут писать панегирики вполне искренне, не рассчитывая на подачки, но действительно вдумчиво подбирая аргументы на своих языках в защиту «золотых путинских десятилетий».
Приятно, сидя на все той же даче в Ново-Огарево, получить по почте свежую копию изданной в Оксфорде книги “Vladimir Putin: The Man who Made Modern Russia”; пересмотреть собственное интервью для CNN; и закончить, наконец, мемуары. К их китайскому переводу новый генсек КНР напишет предисловие, где отметит, что «всегда учился у великого российского лидера» — и это будет чистой правдой! Сейчас представить такое сложно, но ведь лет за пятнадцать вполне можно дотерпеть до того, что о Крыме все позабудут — и насладиться, наконец, заслуженным почетом.
В современном мире только два примера диктаторов, добившихся такого статуса — Дэн Сяопин и Ли Куан Ю, поэтому неудивительно, если именно они выступают в качестве ролевых моделей для Путина. Важная деталь: оба «великих диктатора» сумели вовремя отказаться от власти, оставшись в коллективной памяти своих народов совершенными и непотопляемыми. Но ни один из них не попытался добиться того, чтобы страна после его ухода превратилась демократию — оба считали, что авторитарный режим с системой сдержек и противовесов справится со любыми национальными задачами гораздо лучше, чем нестабильная и непредсказуемая демократия.
Путин хочет оставить Россию процветающей, но его «Россия будущего» куда ближе к Сингапуру или Китаю, чем к Германии или Франции. В Сингапуре, несмотря на регулярные выборы, правящая партия не меняется с 1959 года, а в Китае ничто не помешало Си Цзиньпину сосредоточить у себя в руках больше власти, чем любой другой лидер после Мао. Впрочем, стоит признать — с экономическими успехами у обеих стран все в порядке. Так что можно печально посмотреть на готовящиеся изменения в Конституции, вздохнуть, читая о расширении полномочий Госдумы, и готовиться к новой волне «эффективного авторитаризма».
Так что решение о транзите — если это оно — оправдано и своевременно. Но ведь хочется не просто провести последние годы жизни, наслаждаясь покоем на даче в Ново-Огарево, но и остаться в памяти потомков «отцом-основателем» — иначе к чему эти двадцать лет на галерах?
Да и было бы здорово, несмотря на всю браваду, если запад наконец-то бы оценил твои успехи. Хочется, чтобы прославляла тебя не только «Российская газета» и стареющие пропагандисты в телевизоре, которые быстро сменят риторику, почувствовав перемену ветра, но и те, кто будут писать панегирики вполне искренне, не рассчитывая на подачки, но действительно вдумчиво подбирая аргументы на своих языках в защиту «золотых путинских десятилетий».
Приятно, сидя на все той же даче в Ново-Огарево, получить по почте свежую копию изданной в Оксфорде книги “Vladimir Putin: The Man who Made Modern Russia”; пересмотреть собственное интервью для CNN; и закончить, наконец, мемуары. К их китайскому переводу новый генсек КНР напишет предисловие, где отметит, что «всегда учился у великого российского лидера» — и это будет чистой правдой! Сейчас представить такое сложно, но ведь лет за пятнадцать вполне можно дотерпеть до того, что о Крыме все позабудут — и насладиться, наконец, заслуженным почетом.
В современном мире только два примера диктаторов, добившихся такого статуса — Дэн Сяопин и Ли Куан Ю, поэтому неудивительно, если именно они выступают в качестве ролевых моделей для Путина. Важная деталь: оба «великих диктатора» сумели вовремя отказаться от власти, оставшись в коллективной памяти своих народов совершенными и непотопляемыми. Но ни один из них не попытался добиться того, чтобы страна после его ухода превратилась демократию — оба считали, что авторитарный режим с системой сдержек и противовесов справится со любыми национальными задачами гораздо лучше, чем нестабильная и непредсказуемая демократия.
Путин хочет оставить Россию процветающей, но его «Россия будущего» куда ближе к Сингапуру или Китаю, чем к Германии или Франции. В Сингапуре, несмотря на регулярные выборы, правящая партия не меняется с 1959 года, а в Китае ничто не помешало Си Цзиньпину сосредоточить у себя в руках больше власти, чем любой другой лидер после Мао. Впрочем, стоит признать — с экономическими успехами у обеих стран все в порядке. Так что можно печально посмотреть на готовящиеся изменения в Конституции, вздохнуть, читая о расширении полномочий Госдумы, и готовиться к новой волне «эффективного авторитаризма».
Несколько любопытных наблюдений о протестах в Китае.
(1) Число протестов в Китае растет. Посчитать это непросто, т.к. правительство не горит желанием рассказывать всему миру о том, скольких китайцев не устраивает политика партии, но в целом исследователи по этому вопросу более или менее единогласны. Все больше становится и протестов, и задержанных (см. прикрепленный график), и, например, забастовок рабочих.
(2) Китай выбрал интересную стратегию цензуры: в социальных сетях можно достаточно свободно высказываться почти на любые темы, критиковать политику партии и отдельных чиновников. Зато если вы попытатесь скоординировать в интернете какое-то коллективное действие — например, вывести людей на протест или даже просто создать группу недовольных режимом, пост быстро сотрут, а аккаунт заблокируют. Китай не боится отдельных критиков, даже если их много, зато справедливо опасается любых попыток их объединения. Кстати, об этом в 2013 году была написана совершенно прекрасная статья, ставшая уже почти классической — рекомендую прочитать, даже если у вас нет никакого бэкграунда в экономике/политологии, т.к. техническую часть вполне можно пропустить.
Например, почему под удар не так давно попали феминистки, вроде бы не выдвигающие антипартийных требований (и идейно, казалось бы, даже близкие к антикапиталистическим идеям)? Потому что любые организации гражданского общества потенциально опасны для режима — если люди способны на коллективные действия без прямого контроля государства, это значит, что потенциально они могут выступить и против партии.
(3) При этом в КПК понимают, что в Китае не хватает прямых механизмов для выражения недовольства. Если на западе непопулярный мэр просто не выиграет выборы, то в Китае центр вполне может получать ложную информацию об успехах чиновников: статистику можно подделать, да и не всегда цифры роста ВВП хорошо отражают настроения людей, работающих на заводах. Если ситуация будет продолжаться слишком долго, то недовольство перекинется с неудачного мэра на неудачный политический режим, а это явно нежелательный результат.
В таких случаях протест может выполнять роль сигнала, помогающего партии лучше оценить ситуацию в регионе. Поэтому до тех пор, пока протест не становится политическим, отношение к нему может быть нейтральным: в некоторых случаях рабочие забастовки могут даже получать поддержку правительства. Тактика, которую используют китайские недовольные, часто напоминает хорошо известную в России «царь хороший, бояре плохие»: люди, протестующие против маленьких зарплат и убийственной продолжительности рабочего дня, будут нещадно критиковать местные власти или бизнес, зато нахваливать «руководяющую роль компартии».
(1) Число протестов в Китае растет. Посчитать это непросто, т.к. правительство не горит желанием рассказывать всему миру о том, скольких китайцев не устраивает политика партии, но в целом исследователи по этому вопросу более или менее единогласны. Все больше становится и протестов, и задержанных (см. прикрепленный график), и, например, забастовок рабочих.
(2) Китай выбрал интересную стратегию цензуры: в социальных сетях можно достаточно свободно высказываться почти на любые темы, критиковать политику партии и отдельных чиновников. Зато если вы попытатесь скоординировать в интернете какое-то коллективное действие — например, вывести людей на протест или даже просто создать группу недовольных режимом, пост быстро сотрут, а аккаунт заблокируют. Китай не боится отдельных критиков, даже если их много, зато справедливо опасается любых попыток их объединения. Кстати, об этом в 2013 году была написана совершенно прекрасная статья, ставшая уже почти классической — рекомендую прочитать, даже если у вас нет никакого бэкграунда в экономике/политологии, т.к. техническую часть вполне можно пропустить.
Например, почему под удар не так давно попали феминистки, вроде бы не выдвигающие антипартийных требований (и идейно, казалось бы, даже близкие к антикапиталистическим идеям)? Потому что любые организации гражданского общества потенциально опасны для режима — если люди способны на коллективные действия без прямого контроля государства, это значит, что потенциально они могут выступить и против партии.
(3) При этом в КПК понимают, что в Китае не хватает прямых механизмов для выражения недовольства. Если на западе непопулярный мэр просто не выиграет выборы, то в Китае центр вполне может получать ложную информацию об успехах чиновников: статистику можно подделать, да и не всегда цифры роста ВВП хорошо отражают настроения людей, работающих на заводах. Если ситуация будет продолжаться слишком долго, то недовольство перекинется с неудачного мэра на неудачный политический режим, а это явно нежелательный результат.
В таких случаях протест может выполнять роль сигнала, помогающего партии лучше оценить ситуацию в регионе. Поэтому до тех пор, пока протест не становится политическим, отношение к нему может быть нейтральным: в некоторых случаях рабочие забастовки могут даже получать поддержку правительства. Тактика, которую используют китайские недовольные, часто напоминает хорошо известную в России «царь хороший, бояре плохие»: люди, протестующие против маленьких зарплат и убийственной продолжительности рабочего дня, будут нещадно критиковать местные власти или бизнес, зато нахваливать «руководяющую роль компартии».
Несмотря на то, что идея равенства возможностей — основа легитимности китайского режима, экзамен гаокао (аналог нашего ЕГЭ), определяющий судьбы выпускников школ на много лет вперед, работает совсем не по меритократическим законам. Система выстроена необычным образом: в каждой из провинций свои задания, которые могут отличаться по сложности, так что сравнивать результаты из разных регионов невозможно. Университеты сами определяют географические квоты для поступающих: скажем, заявляют, что из Пекина готовы принять 100 человек, а из Чунцина — 50, после чего отбирают лучших уже внутри каждого региона.
Проблема в том, что богатые провинции обычно получают гораздо больше мест, чем заслуживают: скажем, из Шанхая в университет Цинхуа поступают шестнадцать человек на каждые 10 тысяч сдающих экзамен, а из Хэнаня — меньше двух. И дело не только в том, что в развитых провинциях лучше готовят студентов: данные стандартизированной «контрольной», единой для всей страны, показывают, что пекинские студенты действительно подготовлены лучше, чем их сверстники из более бедных провинций, но не настолько, чтобы занимать в пять раз больше мест в элитных университетах. По данным этой же контрольной можно смоделировать распределение студентов по вузах в условиях полной меритократии. Например, если сейчас 43% пекинских студентов учатся в университетах из топ-400, то при отборе без региональных квот их доля сократилась бы до 26%. Обратная ситуация в Хэнане — сейчас студентов в топ-400 только 10%, а стало бы 22%.
В этом отношении ЕГЭ выглядит куда более справедливой системой.
Проблема в том, что богатые провинции обычно получают гораздо больше мест, чем заслуживают: скажем, из Шанхая в университет Цинхуа поступают шестнадцать человек на каждые 10 тысяч сдающих экзамен, а из Хэнаня — меньше двух. И дело не только в том, что в развитых провинциях лучше готовят студентов: данные стандартизированной «контрольной», единой для всей страны, показывают, что пекинские студенты действительно подготовлены лучше, чем их сверстники из более бедных провинций, но не настолько, чтобы занимать в пять раз больше мест в элитных университетах. По данным этой же контрольной можно смоделировать распределение студентов по вузах в условиях полной меритократии. Например, если сейчас 43% пекинских студентов учатся в университетах из топ-400, то при отборе без региональных квот их доля сократилась бы до 26%. Обратная ситуация в Хэнане — сейчас студентов в топ-400 только 10%, а стало бы 22%.
В этом отношении ЕГЭ выглядит куда более справедливой системой.
Главное о коронавирусе
1. Что происходит?
Коронавирус продолжает распространяться в Китае. На вечер 24 января известно о как минимум 800 заболевших и 25 погибших. В 15 городах объявлен карантин — въезд и выезд людей запрещен. В Ухане, городе с населением 11 млн человек, не ходит общественный транспорт и закрыты школы. Министерство туризма КНР объявило о приостановке всех групповых туристических поездок по стране.
Китайцы воспринимают эпидемию всерьез. Сегодня я вернулся из Токио и не увидел в пекинском аэропорту ни одного человека с открытым лицом, кроме пары десятков пугливо озирающихся туристов, еще не успевших купить себе маски (в Пекине, кстати, они их уже не найдут — все раскуплено). Улицы даже в центре пустынны: на китайский новый год миллионы мигрантов уже разъехались по родным городам, а те, кто остались, сидят дома — все равно в праздники закрыты почти все магазины и рестораны. И хотя знаешь, что дело не только в вирусе, не перестаешь думать о том, что раньше видел такие картины только в фильмах про зомби.
2. Почему в Китае закрывают города?
Во-первых, потому что могут. Это крайне эффективная мера по борьбе с распространением вирусов, но в Европе такое невозможно из-за соблюдения прав человека, а в Африке — из-за недостаточной централизации власти. Китай — одна из немногих стран, которая может позволить себе столь радикальные меры.
Во-вторых, вспышка вируса пришлась на крайне неудачный момент. В преддверии праздников в Китае каждый год происходит самая масштабная миграция в истории: в этом году в течение месяца поезда перевезут около 440 млн пассажиров, а самолетами воспользуется еще порядка 80 млн человек. Если не заблокировать очаги распространения вируса сейчас, он слишком быстро расползется по всей стране.
В-третьих, для китайского руководства вирус — вопрос спасения не только жизней, но и собственной политической карьеры. Разразившаяся в 2002 году эпидемия SARS оказалась катастрофой во всех отношениях: значительной части жертв удалось бы избежать, если китайские чиновники на местах не пытались бы скрыть распространение эпидемии, думая больше о результатах своей ежегодной оценки, а не о спасении людей. Когда за дело взялся Пекин, было уже поздно: действия КПК критиковали как сами китайцы, так и иностранная пресса. Многие мои китайские друзья сейчас боятся именно потому, что власти были пугающе неэффективны в прошлый раз. Реакция на SARS была одним из самых значительных провалов компартии за последние двадцать лет.
Я уже писал о растущем числе протестов в Китае, так что сейчас властям явно не нужен еще один повод для критики, поэтому они и пытаются действовать максимально жестко. Тем более что коронавирус, судя по доступным данным (см. прикрепленный график), распространяется быстрее, чем SARS в 2002 году.
3. Нужно ли паниковать в России?
Во-первых, Китаю скорее всего удастся остановить распространение вируса. Даже SARS, несмотря на все ошибки, допущенные чиновниками, унес жизни лишь около 800 человек при 8 тысячах заболевших.
Во-вторых, даже если вирус доберется до России благодаря излишне самоотверженному туристу из Уханя, решившему не откладывать долгожданный визит в Москву из-за легкого жара, до масштабов полноценной эпидемии, скорее всего, не дойдет. Эбола унесла 11 тысяч жизней именно потому, что распространялась в Африке, где отстутствует нормальная медицинская инфраструктура. Когда вирус попадал в развитые страны, его быстро останавливали: в США было зафиксировано 11 заболевших и 2 смерти, а в Великобритании не умер никто из трех заболевших.
В-третьих, опасность вирусов, раскрученных прессой, обычно преувеличена. Если вдруг эпидемия докатится до России и дорастет до «катастрофических» масштабов SARS в Китае 2002 года, вы все равно скорее утонете, купаясь в пруду (вероятность 0.003%), чем погибнете от вируса (вероятность 0.00007%).
1. Что происходит?
Коронавирус продолжает распространяться в Китае. На вечер 24 января известно о как минимум 800 заболевших и 25 погибших. В 15 городах объявлен карантин — въезд и выезд людей запрещен. В Ухане, городе с населением 11 млн человек, не ходит общественный транспорт и закрыты школы. Министерство туризма КНР объявило о приостановке всех групповых туристических поездок по стране.
Китайцы воспринимают эпидемию всерьез. Сегодня я вернулся из Токио и не увидел в пекинском аэропорту ни одного человека с открытым лицом, кроме пары десятков пугливо озирающихся туристов, еще не успевших купить себе маски (в Пекине, кстати, они их уже не найдут — все раскуплено). Улицы даже в центре пустынны: на китайский новый год миллионы мигрантов уже разъехались по родным городам, а те, кто остались, сидят дома — все равно в праздники закрыты почти все магазины и рестораны. И хотя знаешь, что дело не только в вирусе, не перестаешь думать о том, что раньше видел такие картины только в фильмах про зомби.
2. Почему в Китае закрывают города?
Во-первых, потому что могут. Это крайне эффективная мера по борьбе с распространением вирусов, но в Европе такое невозможно из-за соблюдения прав человека, а в Африке — из-за недостаточной централизации власти. Китай — одна из немногих стран, которая может позволить себе столь радикальные меры.
Во-вторых, вспышка вируса пришлась на крайне неудачный момент. В преддверии праздников в Китае каждый год происходит самая масштабная миграция в истории: в этом году в течение месяца поезда перевезут около 440 млн пассажиров, а самолетами воспользуется еще порядка 80 млн человек. Если не заблокировать очаги распространения вируса сейчас, он слишком быстро расползется по всей стране.
В-третьих, для китайского руководства вирус — вопрос спасения не только жизней, но и собственной политической карьеры. Разразившаяся в 2002 году эпидемия SARS оказалась катастрофой во всех отношениях: значительной части жертв удалось бы избежать, если китайские чиновники на местах не пытались бы скрыть распространение эпидемии, думая больше о результатах своей ежегодной оценки, а не о спасении людей. Когда за дело взялся Пекин, было уже поздно: действия КПК критиковали как сами китайцы, так и иностранная пресса. Многие мои китайские друзья сейчас боятся именно потому, что власти были пугающе неэффективны в прошлый раз. Реакция на SARS была одним из самых значительных провалов компартии за последние двадцать лет.
Я уже писал о растущем числе протестов в Китае, так что сейчас властям явно не нужен еще один повод для критики, поэтому они и пытаются действовать максимально жестко. Тем более что коронавирус, судя по доступным данным (см. прикрепленный график), распространяется быстрее, чем SARS в 2002 году.
3. Нужно ли паниковать в России?
Во-первых, Китаю скорее всего удастся остановить распространение вируса. Даже SARS, несмотря на все ошибки, допущенные чиновниками, унес жизни лишь около 800 человек при 8 тысячах заболевших.
Во-вторых, даже если вирус доберется до России благодаря излишне самоотверженному туристу из Уханя, решившему не откладывать долгожданный визит в Москву из-за легкого жара, до масштабов полноценной эпидемии, скорее всего, не дойдет. Эбола унесла 11 тысяч жизней именно потому, что распространялась в Африке, где отстутствует нормальная медицинская инфраструктура. Когда вирус попадал в развитые страны, его быстро останавливали: в США было зафиксировано 11 заболевших и 2 смерти, а в Великобритании не умер никто из трех заболевших.
В-третьих, опасность вирусов, раскрученных прессой, обычно преувеличена. Если вдруг эпидемия докатится до России и дорастет до «катастрофических» масштабов SARS в Китае 2002 года, вы все равно скорее утонете, купаясь в пруду (вероятность 0.003%), чем погибнете от вируса (вероятность 0.00007%).
Вместе с Сашей Габуевым из Карнеги и Настей Муравьевой из SinaTech написали о том, как разразившаяся в Китае эпидемия может повлиять на позиции Си — и почему при определенных условиях появление коронавируса может даже сыграть ему на руку.
Carnegie Moscow Center
Си и коронавирус. Чем обернется эпидемия для руководства Китая
Судить об эффективности принятых Китаем мер пока рано, однако в отличие от ситуации 17-летней давности на этот раз эпидемией быстро занялись на самом высоком уровне. Власти стараются быть максимально открытыми, позиционируя партию и ее генсека как авангард…
Что объединяет российских политологов, рассуждающих в телеграме о перспективах нового правительства, погружаясь в пугающие глубины путинского Ид; французских профессоров, пишущих в Le Figaro о новой волне европейского популизма, используя концептуальный аппарат из работ Деррида и Фуко; и американских экономистов, комментирующих на CNN вероятность нового экономического кризиса, основываясь на результатах векторных авторегрессий? Все они, скорее всего, одинаково плохи в своих предсказаниях — если, конечно, попросить их сказать, наконец, что-то конкретное, а не удовлетвориться уклончивой чепухой (на базе раскола элит откроется окно политических возможностей) или слушать их комментарии относительно уже случившихся событий (как ожидалось, премьер-министром стал Мишустин, воплощающий технократический поворот российского режима)
Филипп Тетлок в "Expert political judgment..." показывает: люди, позиционирующие себя как эксперты, предсказывают события ничуть не лучше, чем обычные информированные обыватели, регулярно читающие новости. Во второй своей книге, "Superforecasters” Тетлок рассказывает о тех, кто стабильно делает наиболее точные предсказания — это обычные люди, которых объединяет то, что они потребляют информацию из максимально разнообразных источников и используют ряд схожих аналитических инструментов. Сейчас "суперпредсказатели" работают в новом проекте: оказывается, что их прогнозы зачастую точнее, чем те, что делают аналитики ЦРУ, получвишие доступ к секретной информации.
Мы сами обычно действуем примерно также, как эксперты — думаем, что можем хорошо предсказывать события (и в политике, и в личной жизни), но при этом забываем о собственных ошибках, помня лишь об удачных догадках. Из-за такой избирательной памяти мы даже не пытаемся изменить свой подход к предсказаниям, т.к. думаем, что уже чертовски хороши.
Поэтому предлагаю проверить, насколько хороши в предсказаниях вы (и насколько хорошо понимаете, когда вы можете доверять свои собственным суждениям). Тем более что сейчас есть отличная возможность. Эпидемия коронавируса — процесс, результаты которого легко оцифровать: нужно просто назвать предполагаемое число заболевших и погибших к определенной дате, а также ответить «да» или «нет» на пару простых вопросов. Через два месяца я подведу итоги: расскажу, насколько точны оказались наши предсказания в среднем, объявлю победителей и отправлю имейлы с вашими личными результатами. Если вы вдруг окажетесь необычайно проницательны и захотите поделиться своими аналитическими методами с аудиторией, дам вам слово в канале.
Кроме того, я зафиксирую предсказания экспертов (и российских, и международных), которые они делали в СМИ — будет интересно сравнить, насколько хороши вы (и «обыватели» в среднем) по сравнению с «эпидемиологами», «китаистами» и вездесующими «политологами».
Неважно, насколько хорошо вы знакомы с темой — услышали о том, что вирус существует из моего последнего поста, или потратили последние две недели, внимательно изучая появляющиеся препринты с моделированием эпидемии. Как мы теперь знаем, слишком глубокие знания не обязательно ведут к улучшению качества предсказаний. О времени тоже не беспокойтесь — анкета должна занять минут семь.
Если поможете собрать больше данных и репостните в свой канал, могу дать доступ к полным результатам (без личных данных, конечно) после завершения опроса.
Проходите опрос и получайте удовольствие.
Филипп Тетлок в "Expert political judgment..." показывает: люди, позиционирующие себя как эксперты, предсказывают события ничуть не лучше, чем обычные информированные обыватели, регулярно читающие новости. Во второй своей книге, "Superforecasters” Тетлок рассказывает о тех, кто стабильно делает наиболее точные предсказания — это обычные люди, которых объединяет то, что они потребляют информацию из максимально разнообразных источников и используют ряд схожих аналитических инструментов. Сейчас "суперпредсказатели" работают в новом проекте: оказывается, что их прогнозы зачастую точнее, чем те, что делают аналитики ЦРУ, получвишие доступ к секретной информации.
Мы сами обычно действуем примерно также, как эксперты — думаем, что можем хорошо предсказывать события (и в политике, и в личной жизни), но при этом забываем о собственных ошибках, помня лишь об удачных догадках. Из-за такой избирательной памяти мы даже не пытаемся изменить свой подход к предсказаниям, т.к. думаем, что уже чертовски хороши.
Поэтому предлагаю проверить, насколько хороши в предсказаниях вы (и насколько хорошо понимаете, когда вы можете доверять свои собственным суждениям). Тем более что сейчас есть отличная возможность. Эпидемия коронавируса — процесс, результаты которого легко оцифровать: нужно просто назвать предполагаемое число заболевших и погибших к определенной дате, а также ответить «да» или «нет» на пару простых вопросов. Через два месяца я подведу итоги: расскажу, насколько точны оказались наши предсказания в среднем, объявлю победителей и отправлю имейлы с вашими личными результатами. Если вы вдруг окажетесь необычайно проницательны и захотите поделиться своими аналитическими методами с аудиторией, дам вам слово в канале.
Кроме того, я зафиксирую предсказания экспертов (и российских, и международных), которые они делали в СМИ — будет интересно сравнить, насколько хороши вы (и «обыватели» в среднем) по сравнению с «эпидемиологами», «китаистами» и вездесующими «политологами».
Неважно, насколько хорошо вы знакомы с темой — услышали о том, что вирус существует из моего последнего поста, или потратили последние две недели, внимательно изучая появляющиеся препринты с моделированием эпидемии. Как мы теперь знаем, слишком глубокие знания не обязательно ведут к улучшению качества предсказаний. О времени тоже не беспокойтесь — анкета должна занять минут семь.
Если поможете собрать больше данных и репостните в свой канал, могу дать доступ к полным результатам (без личных данных, конечно) после завершения опроса.
Проходите опрос и получайте удовольствие.
Google Docs
Проверка качества ваших предсказаний от "За четыре моря"
Для проверки качества предсказаний мы сравним результаты с отчетами ВОЗ (с текущими отчетами можно ознакомиться здесь: https://www.who.int/emergencies/diseases/novel-coronavirus-2019/situation-reports/)
Мои американские товарищи, предаваясь самой естественной форме человеческого досуга — распространению сплетен — часто употребляют загадочное для русского уха понятие electability — потенциальной привлекательности для избирателей. Человек может быть очень electable благодаря своей тщательно выверенной биографии, а может провалиться по этому пункту — и тогда не быть ему президентом, даже если он умен и хорош собой.
Будущие политики терпеливо собирают титулы и характеристики, осторожно избегая тех пунктов биографии, что могут вызвать лишние вопросы. Когда в Японии мы прогуливались по городу во взятых напрокат кимоно, заинтересованные в политической карьере однокурсники предусмотрительно избегали фотографий — все слишком хорошо помнят историю с Трюдо и понимают, что невинная фотография, сделанная сегодня, через двадцать лет может разрушить политическую карьеру, став поводом к обвинению в культурной апроприации. Однажды мы возвращались ночью из бара, и американцы включили в такси советский гимн, неуклюже пытаясь подпевать. Пение прекратилось в ту же секунду, когда я достал телефон, чтобы снять забавное видео: никто не хочет, чтобы у русского, пускай и твоего друга, оказалась компрометирующая запись (а вдруг он все-таки шпион?).
Но не всегда можно угадать заранее, что именно вызовет отвращение через пару десятилетий. Скажем, выигравший праймериз в Айове Буттиджич собрал феноменальную комбинацию — ветеран войны, выпускник Гарварда, Rhodes Scholar — оседлавший американскую меритократию трудоголик, не испугавшейся отслужить в Афганистане. Раньше у него был еще один козырь — опыт работы консультантом в McKisney, который идеально дополнял образ типичного представителя the best and the brightest. Но после недавних скандалов имя компании скорее стало обузой, так что Буттиджич старательно избегает этой темы.
У китайцев все совершенно по-другому. Никакой electability здесь и не пахнет, зато политику нужна аутентичность — погруженность в китайскую культуру. Один из примеров — умение участвовать в китайских традиционных застольях: понимание того, когда нужно сказать тост, а когда — промолчать; когда нужно похвалить начальника, а когда — сделать комплимент подчиненному; когда стоит выпить еще одну рюмку байзцю, а когда — незаметно вылить ее под стол, чтобы сохранить ясность ума для делового разговора. Некоторые из моих китайских однокурсников, учившиеся в американских колледжах, чувствовали бы себя куда уютнее на фуршете в зале Four Seasons в Нью-Йорке, чем за китайским круглым столом. Такие люди смогут стать успешными бизнесменами, но дорога в китайскую политику им, увы, закрыта.
Еще один пример аутентичности — владение особым политическим дискурсом, чем-то напоминающим позднесоветский: важно не только то, что вы и говорите, но и то, как именно вы это делаете. Неспособность соблюсти ряд эстетических канонов может стать политическим провалом. Скажем, речь с отчетом о ваших годовых успехах может быть маленьким произведением искусства: рассказывая об увеличении темпов роста ВВП, вы приведете пару цитат из текстов Мао и работ Си Цзиньпина, упомянете несколько высказываний вашего собственного начальника и даже сделаете пару элегантных отсылок к китайской классике. Важно не только то, что вы добились роста ВВП в вашей провинции, но и то, что вы сумели правильно об этом рассказать — так, как это бы сделал настоящий китайский коммунист.
Те китайцы, что изучали политическую науку в Оксфорде, привыкли писать эссе о преимуществах деонтологической этики перед консеквенционалистской, но могут совершенно теряться, когда пишут типичный бюрократический текст.
Забавно, что таким образом политическая система включает механизм самозащиты. Дети китайской элиты сегодня почти поголовно учатся на западе — но дорога на политический олимп для многих из них будет закрыта. Окажется, что они недостаточно китайцы для того, чтобы управлять собственной страной. Пришельцы извне, слишком сильно погрузившиеся в чужую культуру, могут разрушить сложившиеся политические институты — и сами институты отторгают их, защищая собственную неприкосновенность.
Будущие политики терпеливо собирают титулы и характеристики, осторожно избегая тех пунктов биографии, что могут вызвать лишние вопросы. Когда в Японии мы прогуливались по городу во взятых напрокат кимоно, заинтересованные в политической карьере однокурсники предусмотрительно избегали фотографий — все слишком хорошо помнят историю с Трюдо и понимают, что невинная фотография, сделанная сегодня, через двадцать лет может разрушить политическую карьеру, став поводом к обвинению в культурной апроприации. Однажды мы возвращались ночью из бара, и американцы включили в такси советский гимн, неуклюже пытаясь подпевать. Пение прекратилось в ту же секунду, когда я достал телефон, чтобы снять забавное видео: никто не хочет, чтобы у русского, пускай и твоего друга, оказалась компрометирующая запись (а вдруг он все-таки шпион?).
Но не всегда можно угадать заранее, что именно вызовет отвращение через пару десятилетий. Скажем, выигравший праймериз в Айове Буттиджич собрал феноменальную комбинацию — ветеран войны, выпускник Гарварда, Rhodes Scholar — оседлавший американскую меритократию трудоголик, не испугавшейся отслужить в Афганистане. Раньше у него был еще один козырь — опыт работы консультантом в McKisney, который идеально дополнял образ типичного представителя the best and the brightest. Но после недавних скандалов имя компании скорее стало обузой, так что Буттиджич старательно избегает этой темы.
У китайцев все совершенно по-другому. Никакой electability здесь и не пахнет, зато политику нужна аутентичность — погруженность в китайскую культуру. Один из примеров — умение участвовать в китайских традиционных застольях: понимание того, когда нужно сказать тост, а когда — промолчать; когда нужно похвалить начальника, а когда — сделать комплимент подчиненному; когда стоит выпить еще одну рюмку байзцю, а когда — незаметно вылить ее под стол, чтобы сохранить ясность ума для делового разговора. Некоторые из моих китайских однокурсников, учившиеся в американских колледжах, чувствовали бы себя куда уютнее на фуршете в зале Four Seasons в Нью-Йорке, чем за китайским круглым столом. Такие люди смогут стать успешными бизнесменами, но дорога в китайскую политику им, увы, закрыта.
Еще один пример аутентичности — владение особым политическим дискурсом, чем-то напоминающим позднесоветский: важно не только то, что вы и говорите, но и то, как именно вы это делаете. Неспособность соблюсти ряд эстетических канонов может стать политическим провалом. Скажем, речь с отчетом о ваших годовых успехах может быть маленьким произведением искусства: рассказывая об увеличении темпов роста ВВП, вы приведете пару цитат из текстов Мао и работ Си Цзиньпина, упомянете несколько высказываний вашего собственного начальника и даже сделаете пару элегантных отсылок к китайской классике. Важно не только то, что вы добились роста ВВП в вашей провинции, но и то, что вы сумели правильно об этом рассказать — так, как это бы сделал настоящий китайский коммунист.
Те китайцы, что изучали политическую науку в Оксфорде, привыкли писать эссе о преимуществах деонтологической этики перед консеквенционалистской, но могут совершенно теряться, когда пишут типичный бюрократический текст.
Забавно, что таким образом политическая система включает механизм самозащиты. Дети китайской элиты сегодня почти поголовно учатся на западе — но дорога на политический олимп для многих из них будет закрыта. Окажется, что они недостаточно китайцы для того, чтобы управлять собственной страной. Пришельцы извне, слишком сильно погрузившиеся в чужую культуру, могут разрушить сложившиеся политические институты — и сами институты отторгают их, защищая собственную неприкосновенность.
Сегодня вечером в 22:00 по Москве буду на подкасте "Терминальное чтиво" Гриши Мастридера (@mustreads). Поговорим про Китай (и не только). Послушать лайв-трансляцию в инстаграме: Instagram.com/mustreader
Кстати, если вдруг еще не подписаны на Мастриды — это большое упущение. У Гриши один из самых крутых и полезных каналов в телеграме: там узнаете о текстах, которые точно стоит прочитать, и о навыках, которые непременно стоит освоить, независимо от того, чем вы занимаетесь.
Кстати, если вдруг еще не подписаны на Мастриды — это большое упущение. У Гриши один из самых крутых и полезных каналов в телеграме: там узнаете о текстах, которые точно стоит прочитать, и о навыках, которые непременно стоит освоить, независимо от того, чем вы занимаетесь.
Написал статью для Карнеги (@carnegierussiaasia） об устройстве китайской системы здравоохранения. Несколько основных тезисов.
(1) С началом рыночных реформ в 1978 году Китай радикально ушел от «бесплатной коммунистической» медицины — к концу 90-х только у 9% сельских жителей был доступ к государстенной страховке, остальным приходилось платить за себя самим (это к вопросу о том, как делаются эффективные реформы). Сейчас всеобщая гос. страховка существуют, но китайцы по-прежнему очень много тратят на медицину из собственного кармана.
(2) Уровень неравенства — весьма значительный. Если в больших городах уровень медицины достойный, то в деревнях получить качественную помощь может быть непросто.
(3) Большая проблема — нехватка врачей общего профиля. Многие китайцы не доверяют своим терапевтам (иногда заслуженно — уровень квалификации таких врачей, особенно в сельской местности, довольно низкий), ломятся к специалистам в больницы, тем самым увеличивая нагрузку на систему здравоохранения, которая и так трещит по швам.
(4) Китайская традиционная медицина по-прежнему пользуется большой популярностью, хотя западное академическое сообщество активно критикует ее за ненаучность.
(5) Но несмотря на эти проблемы, если посмотреть на ситуацию в динамике, то можно увидеть большой прогресс Китая — детская смертность падает, продолжительность жизни растет (в Шанхае — на уровне Швейцарии), к тому же после эпидемии коронавируса правительство наверняка запустит новые масштабные реформы.
За деталями – в статью.
(1) С началом рыночных реформ в 1978 году Китай радикально ушел от «бесплатной коммунистической» медицины — к концу 90-х только у 9% сельских жителей был доступ к государстенной страховке, остальным приходилось платить за себя самим (это к вопросу о том, как делаются эффективные реформы). Сейчас всеобщая гос. страховка существуют, но китайцы по-прежнему очень много тратят на медицину из собственного кармана.
(2) Уровень неравенства — весьма значительный. Если в больших городах уровень медицины достойный, то в деревнях получить качественную помощь может быть непросто.
(3) Большая проблема — нехватка врачей общего профиля. Многие китайцы не доверяют своим терапевтам (иногда заслуженно — уровень квалификации таких врачей, особенно в сельской местности, довольно низкий), ломятся к специалистам в больницы, тем самым увеличивая нагрузку на систему здравоохранения, которая и так трещит по швам.
(4) Китайская традиционная медицина по-прежнему пользуется большой популярностью, хотя западное академическое сообщество активно критикует ее за ненаучность.
(5) Но несмотря на эти проблемы, если посмотреть на ситуацию в динамике, то можно увидеть большой прогресс Китая — детская смертность падает, продолжительность жизни растет (в Шанхае — на уровне Швейцарии), к тому же после эпидемии коронавируса правительство наверняка запустит новые масштабные реформы.
За деталями – в статью.
Carnegie Moscow Center
Система «не болей». Почему китайское здравоохранение было не готово к эпидемии
Эпидемия коронавируса продемонстрировала, к чему может привести нехватка квалифицированных врачей общей практики. Первые заболевшие просто не обратились за медицинской помощью вовремя, чтобы избежать многочасовых очередей и непременных подношений врачам
Forwarded from Мастриды
Новое «Терминальное чтиво»! В гостях у нас c Фарсайтом (@prostopushka) Александр Журавлёв, экс-консультант McKinsey, который поступил в Пекин по программе Schwarzman Scholarship вместе с будущими представителями политической элиты мира.
Недавно Александр вернулся в Россию на каникулы на время коронавируса, и я позвал его в ТЧ, чтобы он рассказал, что происходит в Китае, станет ли он мировым гегемоном, почему Пекин — не лучший город Китая и как учёба за границей делает людей патриотами.
Ещё Александр рассказывает, каким должен быть лидер, чем ему нравится политическая система Китая, а ещё говорит о бесполезности прогнозов от экспертов.
Ссылки выпуска:
1) Телеграм-канал Александра: @za_4_morya
2) Программа Schwarzman Scholars: schwarzmanscholars.org
3) Пост Александра о политической элите Китая: t.me/za_4_morya/47
4) «Терминальное чтиво» с Волгаповым: t.me/mustreads/2342
5) Опрос Александра о коронавирусе: t.me/za_4_morya/46
6) Пост об исследовании Тетлока: t.me/mustreads/2344
7) Фристайл отдельным файлом: vk.com/wall-96047932_21012
Ниже — файл подкаста и ссылки на его прослушивание на всех основных подкаст-платформах.
Смотрите прямые трансляции записей подкастов в моём Инстаграме: instagram.com/mustreader
Вступайте в мой книжный клуб и закрытый чат мастридеров, получайте мерч и доступ к эксклюзивному контенту, поддерживайте мои проекты: patreon.com/mustreader
#мастлистен
Недавно Александр вернулся в Россию на каникулы на время коронавируса, и я позвал его в ТЧ, чтобы он рассказал, что происходит в Китае, станет ли он мировым гегемоном, почему Пекин — не лучший город Китая и как учёба за границей делает людей патриотами.
Ещё Александр рассказывает, каким должен быть лидер, чем ему нравится политическая система Китая, а ещё говорит о бесполезности прогнозов от экспертов.
Ссылки выпуска:
1) Телеграм-канал Александра: @za_4_morya
2) Программа Schwarzman Scholars: schwarzmanscholars.org
3) Пост Александра о политической элите Китая: t.me/za_4_morya/47
4) «Терминальное чтиво» с Волгаповым: t.me/mustreads/2342
5) Опрос Александра о коронавирусе: t.me/za_4_morya/46
6) Пост об исследовании Тетлока: t.me/mustreads/2344
7) Фристайл отдельным файлом: vk.com/wall-96047932_21012
Ниже — файл подкаста и ссылки на его прослушивание на всех основных подкаст-платформах.
Смотрите прямые трансляции записей подкастов в моём Инстаграме: instagram.com/mustreader
Вступайте в мой книжный клуб и закрытый чат мастридеров, получайте мерч и доступ к эксклюзивному контенту, поддерживайте мои проекты: patreon.com/mustreader
#мастлистен
Audio
2:01 - О программе Schwarzman Scholarship
5:45 - Александр стал патриотом после учёбы и жизни за границей
9:35 - Кто учится в Китае по программе Schwarzman Scholarship?
13:44 - О китайском менталитете
21:55 - Каким должен быть лидер? Лидерство Мастридера
28:07 - Пекин не впечатляет
33:58 - Судьба России будет связана с Китаем
34:35 - Китайское государство — самое эффективное
40:30 - 5 вещей, которые удивляют в Китае
46:33 - Фристайл
5:45 - Александр стал патриотом после учёбы и жизни за границей
9:35 - Кто учится в Китае по программе Schwarzman Scholarship?
13:44 - О китайском менталитете
21:55 - Каким должен быть лидер? Лидерство Мастридера
28:07 - Пекин не впечатляет
33:58 - Судьба России будет связана с Китаем
34:35 - Китайское государство — самое эффективное
40:30 - 5 вещей, которые удивляют в Китае
46:33 - Фристайл
Еще раз поговорил с Гришей Мастридером, на этот раз на английском. Темы похожи на те, что были в русском подкасте, но получилось, по-моему, интереснее.
Говоря об отличиях между китайской и западной культурами, я упомянул о том, что на Западе люди склонны к аналитическому мышлению, а на Востоке — к холистическому. В видео получилось немного нечетко, поэтому расскажу об эксперименте еще раз: людям показывали страницу, на которой был нарисован квадрат, а внутри него — линия. После этого страницу переворачивали, а на ней был нарисован еще один квадрат, отличающийся по размеру. Давали два задания: нарисовать линию такого же размера, как на первом рисунке, либо в абсолютном измерении (т.е. она должна быть той же длины в сантиметрах), либо в относительном (т.е. она должна быть пропорционально такой же по отношению к новому квадрату). На Западе люди лучше справляются с абсолютным заданием, т.к. изначально воспринимали линию как отдельный объект; а вот азиаты, напротив, лучше справляются с относительным заданиям, т.к. воспринимали всю картину целиком, автоматически запоминая отношения между разными объектами. На тему национальных отличий в мышлении есть еще интересное интервью с российским психологом (там, кстати, упоминается, что русские скорее относятся к восточному типу мышления, чем к западному).
В «Проблеме трех тел» Лю Цысиня — говорят, лучшем примере современной китайской фантастики — несколько веков человеческой истории проходят в ожидании инопланетян, медленно приближающихся к Земле для ее уничтожения. При этом у землян есть одно важное преимущество. Для пришельцев не существует границы между мышлением и коммуникацией – каждая мысль по определению оказывается изреченной, и пока человечество кричит ”Silentium!”, скрывая от захватчиков свои стратегические планы, инопланетяне бьются над пониманием столь чуждого им понятия лжи.
По-моему, это отличная метафора, отражающая взаимоотношения между западной и китайской культурой. Китай – загадка для любого жителя западного мира, кроме той горки обожаемых мною фанатиков, что потратили жизнь на изучение чужой культуры, ломая глаза над иероглифами по ночам. Запад — открытая книга для многих китайцев, особенно тех, кто готовится взять в свои руки бразды правления: эти люди как минимум слышали о Платоне и Канте и уж точно смотрели "Друзей".
Последнюю неделю мы вместе с парой моих однокурсников провели в Таиланде — мы пишем групповой диплом и решили, что организовывать звонки, находясь в пяти часовых поясах (китайские университеты все еще закрыты, так что мы сидели по домам), просто невозможно. Готовя обед, мы слушали фоном лекцию о Пелопонесской войне, а за едой обсуждали Джозефа Конрада, Набокова и их отношения с английским языком. Поддержать даже близкую по уровню беседу о китайской культуре я, увы, буду совершенно не в состоянии.
Можно, конечно, надуть щеки и занять позицию гордого европейского буржуа: «наша культура победила, так что пусть все прочие приобщаются к великому западному канону — это не свидетельство слабости, но проявление силы» – и это будет самой глупой интерпретацией из возможных. Гордиться своим невежеством — очень наивно, особенно для тех, кто мнит себя наследником европейского Просвещения. Благодаря знанию западной культуры мои китайские однокурсники понимают меня и логику моего мышления гораздо лучше, чем я когда-нибудь смогу понять их — и очевидно, что это дает им большие преимущества в реальной жизни.
А ведь в нашем мире пришельцы Лю Цысиня — это Азия, за неизбежным возвышением которой Запад наблюдает последние несколько десятилетий. А вот книжные козыри поменялись местами — на этот раз земляне не только не представляют собой никакой загадки, но и сами не понимают пришельцев. Радует только то, что наши инопланетяне никого уничтожать не хотят.
Говоря об отличиях между китайской и западной культурами, я упомянул о том, что на Западе люди склонны к аналитическому мышлению, а на Востоке — к холистическому. В видео получилось немного нечетко, поэтому расскажу об эксперименте еще раз: людям показывали страницу, на которой был нарисован квадрат, а внутри него — линия. После этого страницу переворачивали, а на ней был нарисован еще один квадрат, отличающийся по размеру. Давали два задания: нарисовать линию такого же размера, как на первом рисунке, либо в абсолютном измерении (т.е. она должна быть той же длины в сантиметрах), либо в относительном (т.е. она должна быть пропорционально такой же по отношению к новому квадрату). На Западе люди лучше справляются с абсолютным заданием, т.к. изначально воспринимали линию как отдельный объект; а вот азиаты, напротив, лучше справляются с относительным заданиям, т.к. воспринимали всю картину целиком, автоматически запоминая отношения между разными объектами. На тему национальных отличий в мышлении есть еще интересное интервью с российским психологом (там, кстати, упоминается, что русские скорее относятся к восточному типу мышления, чем к западному).
В «Проблеме трех тел» Лю Цысиня — говорят, лучшем примере современной китайской фантастики — несколько веков человеческой истории проходят в ожидании инопланетян, медленно приближающихся к Земле для ее уничтожения. При этом у землян есть одно важное преимущество. Для пришельцев не существует границы между мышлением и коммуникацией – каждая мысль по определению оказывается изреченной, и пока человечество кричит ”Silentium!”, скрывая от захватчиков свои стратегические планы, инопланетяне бьются над пониманием столь чуждого им понятия лжи.
По-моему, это отличная метафора, отражающая взаимоотношения между западной и китайской культурой. Китай – загадка для любого жителя западного мира, кроме той горки обожаемых мною фанатиков, что потратили жизнь на изучение чужой культуры, ломая глаза над иероглифами по ночам. Запад — открытая книга для многих китайцев, особенно тех, кто готовится взять в свои руки бразды правления: эти люди как минимум слышали о Платоне и Канте и уж точно смотрели "Друзей".
Последнюю неделю мы вместе с парой моих однокурсников провели в Таиланде — мы пишем групповой диплом и решили, что организовывать звонки, находясь в пяти часовых поясах (китайские университеты все еще закрыты, так что мы сидели по домам), просто невозможно. Готовя обед, мы слушали фоном лекцию о Пелопонесской войне, а за едой обсуждали Джозефа Конрада, Набокова и их отношения с английским языком. Поддержать даже близкую по уровню беседу о китайской культуре я, увы, буду совершенно не в состоянии.
Можно, конечно, надуть щеки и занять позицию гордого европейского буржуа: «наша культура победила, так что пусть все прочие приобщаются к великому западному канону — это не свидетельство слабости, но проявление силы» – и это будет самой глупой интерпретацией из возможных. Гордиться своим невежеством — очень наивно, особенно для тех, кто мнит себя наследником европейского Просвещения. Благодаря знанию западной культуры мои китайские однокурсники понимают меня и логику моего мышления гораздо лучше, чем я когда-нибудь смогу понять их — и очевидно, что это дает им большие преимущества в реальной жизни.
А ведь в нашем мире пришельцы Лю Цысиня — это Азия, за неизбежным возвышением которой Запад наблюдает последние несколько десятилетий. А вот книжные козыри поменялись местами — на этот раз земляне не только не представляют собой никакой загадки, но и сами не понимают пришельцев. Радует только то, что наши инопланетяне никого уничтожать не хотят.
YouTube
Alex Zhuravlev on coronavirus, Chinese government and future of China
Support me on Patreon: https://www.patreon.com/gregmustreader
My Twitter: https://twitter.com/mustreader
My blog on Medium: https://medium.com/@mustreader
Subscribe to my podcast on iTunes, Spotify and other podcasting platforms: https://anchor.fm/greg-mustreader…
My Twitter: https://twitter.com/mustreader
My blog on Medium: https://medium.com/@mustreader
Subscribe to my podcast on iTunes, Spotify and other podcasting platforms: https://anchor.fm/greg-mustreader…
Forwarded from Безопасность и безумие
Пишем 9 месяцев. Разродились пятьюстами подписчиками. Спасибо, что читаете про Абхазию, Азербайджан, Армению, Грузию, ДНР, Иран, Большой Кавказ, Китай, Израиль, Индию, Россию, США, Украину, постсовок, конфликты, ядерное нераспространение, дипломатию, МГИМО.
И стихи.
Подписывайтесь. Открываем планету ногами и головой. Токарев и Маргоев™.
https://yangx.top/madsecurity
Те, кого мы читаем (2 часть):
@minaevlife главные новости святой Руси. Язык лубка о постмодерне столь прекрасен, что уже и непонятно, то ли Минаев — русский Бегбедер, то ли Бегбедер — французский Минаев.
@daokedao главный по доставке информации из Китая в ваши смартфоны.
@breakingtrends луч света в тёмном царстве Союза журналистов России. Дата. Много даты.
@dimsmirnov175 невъездной в Туркменистан и въездной (пока) в Белоруссию журналист пула, который видит Путина чаще и ближе, чем страна. Совсем не КПшный дискурс, чем и привлекает.
@ombudsment нелюбимая официальным МВД неофициальная точка зрения на МВД.
@wargonzo военный корреспондент и поэт. Читаем Семёна с большим уважением.
@politburo2 коллега по МГИМО, известный вам как гуру российской элитологии.
@Marinaslovo настоящий журналист, который знает про войну и социалку не из прессы. Умеет словом спасать жизни.
@Vinogradov74 вероятно, самый недооценённый в медиа аналитик. Пишет так, что хочется утонуть интеллектом в этих аллюзиях.
@Chesnakov экс-альтер-эго Владислава Суркова в медиа, что не позволяло оценить классное образование и прикладной опыт.
@milovaeah горсвет от Бенуа до Бабкиной. Умная, тонкая, хлёсткая. Обожаем.
@Sladkov_plus главный военный журналист страны.
@aleksandr_skif спецназовец, полевой командир, интеллектуал. Редкое сочетание.
@za_4_morya наш русский друг в Китае. Классический лайовай. Человек, который умеет в китаистику и в статистику.
@dbadovskiy мозговой центр Кремля при Володине. Редко пишет, а жаль. Очень уважаем за фундированность оценок.
@DonetskiyAborigen профессиональная ненависть к начальнику ДНР. Альтернативная точка зрения на регион.
#промоББ
И стихи.
Подписывайтесь. Открываем планету ногами и головой. Токарев и Маргоев™.
https://yangx.top/madsecurity
Те, кого мы читаем (2 часть):
@minaevlife главные новости святой Руси. Язык лубка о постмодерне столь прекрасен, что уже и непонятно, то ли Минаев — русский Бегбедер, то ли Бегбедер — французский Минаев.
@daokedao главный по доставке информации из Китая в ваши смартфоны.
@breakingtrends луч света в тёмном царстве Союза журналистов России. Дата. Много даты.
@dimsmirnov175 невъездной в Туркменистан и въездной (пока) в Белоруссию журналист пула, который видит Путина чаще и ближе, чем страна. Совсем не КПшный дискурс, чем и привлекает.
@ombudsment нелюбимая официальным МВД неофициальная точка зрения на МВД.
@wargonzo военный корреспондент и поэт. Читаем Семёна с большим уважением.
@politburo2 коллега по МГИМО, известный вам как гуру российской элитологии.
@Marinaslovo настоящий журналист, который знает про войну и социалку не из прессы. Умеет словом спасать жизни.
@Vinogradov74 вероятно, самый недооценённый в медиа аналитик. Пишет так, что хочется утонуть интеллектом в этих аллюзиях.
@Chesnakov экс-альтер-эго Владислава Суркова в медиа, что не позволяло оценить классное образование и прикладной опыт.
@milovaeah горсвет от Бенуа до Бабкиной. Умная, тонкая, хлёсткая. Обожаем.
@Sladkov_plus главный военный журналист страны.
@aleksandr_skif спецназовец, полевой командир, интеллектуал. Редкое сочетание.
@za_4_morya наш русский друг в Китае. Классический лайовай. Человек, который умеет в китаистику и в статистику.
@dbadovskiy мозговой центр Кремля при Володине. Редко пишет, а жаль. Очень уважаем за фундированность оценок.
@DonetskiyAborigen профессиональная ненависть к начальнику ДНР. Альтернативная точка зрения на регион.
#промоББ
Telegram
Безопасность и безумие
Постсовок.
Пока в фейсбуке активно рассуждают о том, как именно нужно помогать экономике пережить эпидемию и почему в России деньги «просто так» — и то 4000 рублей — достались только московским пенсионерам, а в США выдают по $1200 всем без исключения, самое время узнать, как предстоящую волну кризиса пытается остановить Китай.
Любопытно, что пока КПК потратила на фискальные стимулы всего 1.3% ВВП — как раз столько же, сколько Россия, но значительно меньше, чем США (10.5%), Германия (15,2%) или Великобритания (17.7%). И это явно не потому, что у китайцев нет денег — в 2008-2009 годах больше всех в мире (почти 13% своего ВВП) на попытки поддержать экономику потратили именно они.
При этом проблем у Китая хватает, несмотря на то, что саму эпидемию как будто удалось остановить. Например, в прошлом году китайский ЦБ выбрал 30 банков для проверки: при сценарии с ростом ВВП на 4.15% больше половины из них провалили стрес-тест. И если год назад 4% роста казались избыточно пессимистичным сценарием, но в 2020 году, судя по прогнозам, ВВП может не вырасти и на 3%.
Больше деталей — в моей с Темуром Умаровым статье на Карнеги. Учитывая, что Китай вступает на пост-вирусную тропу первым, у всего мира вновь, как и в случае с самой эпидемией, есть возможность поучиться на чужих ошибках (и, конечно, возможность радостно наступить на те же самые грабли).
Любопытно, что пока КПК потратила на фискальные стимулы всего 1.3% ВВП — как раз столько же, сколько Россия, но значительно меньше, чем США (10.5%), Германия (15,2%) или Великобритания (17.7%). И это явно не потому, что у китайцев нет денег — в 2008-2009 годах больше всех в мире (почти 13% своего ВВП) на попытки поддержать экономику потратили именно они.
При этом проблем у Китая хватает, несмотря на то, что саму эпидемию как будто удалось остановить. Например, в прошлом году китайский ЦБ выбрал 30 банков для проверки: при сценарии с ростом ВВП на 4.15% больше половины из них провалили стрес-тест. И если год назад 4% роста казались избыточно пессимистичным сценарием, но в 2020 году, судя по прогнозам, ВВП может не вырасти и на 3%.
Больше деталей — в моей с Темуром Умаровым статье на Карнеги. Учитывая, что Китай вступает на пост-вирусную тропу первым, у всего мира вновь, как и в случае с самой эпидемией, есть возможность поучиться на чужих ошибках (и, конечно, возможность радостно наступить на те же самые грабли).
Carnegie Moscow Center
После карантина. Как Китай спасает свою экономику от шока коронавируса
Ближайшие месяцы Китай проведет в поисках баланса между необходимостью запустить экономику, чтобы избежать социальных волнений и банкротств и в то же время не допустить новой вспышки эпидемии. Пекин еще только вырабатывает эти механизмы и пока не контролирует…
Странное следствие карантина — собирать людей вместе, пускай и онлайн, оказывается проще, чем раньше. Мы с друзьями возродили небольшой книжный кружок, который обычно собирался летом, когда все возвращались в Москву с учебы.
Темы выбираем довольно случайно — неделю назад раз говорили о красоте, перед этим — о русской нации, а в прошлые годы были и Дугин, и философия сознания, и история эмоций, и много чего другого. На этот раз решили обсудить еду — специалистов по теме не нашлось, так что подбирать литературу назначили меня.
Изучив силлабусы тематических курсов, сборники статей и повспоминав, что я когда-либо читал о еде, сделал небольшую подборку любопытных текстов. По-моему, получилось неплохо, так что поделюсь с вами — может быть, кто-то тоже скучает на карантине и жаждет интеллектуальных открытий. Все книжки и статьи, кроме «Своих чужаков», есть в открытом доступе, так что найти их не составит труда.
//
Господа, прошу поприветствовать самый случайный и беспорядочный набор текстов в короткой истории нашего кружка: сет из пяти блюд от человека, который возблагодарил бы провидение за бесценный дар, потеряв способность ощущать вкус пищи.
В качестве закуски — “The Changing Significance of Food” Маргарет Мид. Классика — всегда безопасный выбор. Может быть, покажется немного суховатой, но вы точно не должны почувствовать отвращения, чего я не могу гарантировать в случае других блюд.
Как известно всякому уважающему себя человеку, если интеллектуал не говорит о марксизме, то он — не интеллектуал, а какой-то приспособленец, которому недалеко и до Дугина с его «безумными водочными вакханалиями в пыльных бараках». Поэтому основное блюдо у нас — “The Rise of Yuppie Coffees and the Reimagination of Class in the United States“, выбранный из уважения к московскому креативному классу, переживающему за пост-карантинную судьбу кооператива «Черный», а также для насмешки над яппи, которые, примазавшись к истинным интеллектуалам нашего кружка, пытаются увеличить собственный символический капитал.
На гарнир — легкий текст на русском языке: глава о грузинской кухне в СССР из «Своих чужаков» Эрика Скотта: о том, как традиции грузинского застолья стали доступной экзотикой в стране, где путешествия, в соответствии с мечтами госпожи Захаровой, были привилегий меньшинства. Благодаря этой тяге к необычному грузинские явства прошли впечатляющий путь от прерогативы советской элиты и ресторана Арагви, приюта советской богемы, до любимой кухни встающего с колен (но все заваливающегося набок) и набирающего силу русского lower-middle class, смакующего хачапури в вездесущих Джонджоли.
Запивать все это предлагаю экзотическим текстом Арджуна Аппадураи “Gastro-Politics in Hindu South Asia“: узнаем, как еда объединяет и разъединяет тамильских браминов.
На десерт — текст из прекрасного “The Routledge Companion to Literature and Food”, предложенного Ваней. C сожалением отложив в сторону ”New Motions of the Flesh: Chocolate, Pleasure, and the Rise of the Novel“ и ”The Taste of Desire, The Trauma of Hunger: Black Female Edibility“ я остановил выбор на романтическом, но пугающем ”Dinner for Two: Sexual Desire, Reciprocity, and Cannibalism“ (стр. 55-66), где даже заголовок умудрился соблюсти все правила идеального бульварного романа — здесь есть и секс, и загадка, и убийство.
Напоследок обрадую тех, кто боится набрать в изоляции слишком много интеллектуального веса (так, что через месяц-другой вас просто не узнают друзья), и потому сидит на диете, ограничив потребление академической литературы 50 страницами в день, щедро разбавляя их низкопробными развлечениями (или просто ленится, но придумывает себе красивые оправдания вроде этого). Все тексты — за исключением русского — не дотягивают и до 20 страниц, и осилить их будет несложно. Сет у нас дегустационный, так что если какой-то текст не понравится, то можно выплюнуть, прополоскать рот и приступить к следующему — думаю, темы для диалога все равно найдутся.
//
Темы выбираем довольно случайно — неделю назад раз говорили о красоте, перед этим — о русской нации, а в прошлые годы были и Дугин, и философия сознания, и история эмоций, и много чего другого. На этот раз решили обсудить еду — специалистов по теме не нашлось, так что подбирать литературу назначили меня.
Изучив силлабусы тематических курсов, сборники статей и повспоминав, что я когда-либо читал о еде, сделал небольшую подборку любопытных текстов. По-моему, получилось неплохо, так что поделюсь с вами — может быть, кто-то тоже скучает на карантине и жаждет интеллектуальных открытий. Все книжки и статьи, кроме «Своих чужаков», есть в открытом доступе, так что найти их не составит труда.
//
Господа, прошу поприветствовать самый случайный и беспорядочный набор текстов в короткой истории нашего кружка: сет из пяти блюд от человека, который возблагодарил бы провидение за бесценный дар, потеряв способность ощущать вкус пищи.
В качестве закуски — “The Changing Significance of Food” Маргарет Мид. Классика — всегда безопасный выбор. Может быть, покажется немного суховатой, но вы точно не должны почувствовать отвращения, чего я не могу гарантировать в случае других блюд.
Как известно всякому уважающему себя человеку, если интеллектуал не говорит о марксизме, то он — не интеллектуал, а какой-то приспособленец, которому недалеко и до Дугина с его «безумными водочными вакханалиями в пыльных бараках». Поэтому основное блюдо у нас — “The Rise of Yuppie Coffees and the Reimagination of Class in the United States“, выбранный из уважения к московскому креативному классу, переживающему за пост-карантинную судьбу кооператива «Черный», а также для насмешки над яппи, которые, примазавшись к истинным интеллектуалам нашего кружка, пытаются увеличить собственный символический капитал.
На гарнир — легкий текст на русском языке: глава о грузинской кухне в СССР из «Своих чужаков» Эрика Скотта: о том, как традиции грузинского застолья стали доступной экзотикой в стране, где путешествия, в соответствии с мечтами госпожи Захаровой, были привилегий меньшинства. Благодаря этой тяге к необычному грузинские явства прошли впечатляющий путь от прерогативы советской элиты и ресторана Арагви, приюта советской богемы, до любимой кухни встающего с колен (но все заваливающегося набок) и набирающего силу русского lower-middle class, смакующего хачапури в вездесущих Джонджоли.
Запивать все это предлагаю экзотическим текстом Арджуна Аппадураи “Gastro-Politics in Hindu South Asia“: узнаем, как еда объединяет и разъединяет тамильских браминов.
На десерт — текст из прекрасного “The Routledge Companion to Literature and Food”, предложенного Ваней. C сожалением отложив в сторону ”New Motions of the Flesh: Chocolate, Pleasure, and the Rise of the Novel“ и ”The Taste of Desire, The Trauma of Hunger: Black Female Edibility“ я остановил выбор на романтическом, но пугающем ”Dinner for Two: Sexual Desire, Reciprocity, and Cannibalism“ (стр. 55-66), где даже заголовок умудрился соблюсти все правила идеального бульварного романа — здесь есть и секс, и загадка, и убийство.
Напоследок обрадую тех, кто боится набрать в изоляции слишком много интеллектуального веса (так, что через месяц-другой вас просто не узнают друзья), и потому сидит на диете, ограничив потребление академической литературы 50 страницами в день, щедро разбавляя их низкопробными развлечениями (или просто ленится, но придумывает себе красивые оправдания вроде этого). Все тексты — за исключением русского — не дотягивают и до 20 страниц, и осилить их будет несложно. Сет у нас дегустационный, так что если какой-то текст не понравится, то можно выплюнуть, прополоскать рот и приступить к следующему — думаю, темы для диалога все равно найдутся.
//
Любой таксист расскажет вам вполне рабочий рецепт экономического роста: массовые инвестиции в инфраструктуру. Знай себе, деньги не воруй, да дороги строй — тогда-то Россия с колен и встанет, а нам останется только заменить дороги на гиперлупы, а порты на космопорты — и продолжать расти как в сытые нулевые. В России большим сторонником такой модели развития является господин Глазьев, давно уже предлагающий запустить массовые инфраструктурные проекты совместно с Китаем, финансируя их целевыми низкопроцентными облигациями.
Похоже на логику компьютерной игры — все мы привыкли, что в любой экономической стратегии или градостроительном симуляторе дороги — основа экономики. Протягиваешь волевым движением мышки грунтовый тракт от пекарни до рынка и с удовлетворением наблюдаешь, как работники начинают усердно сновать туда-сюда вместе с товарами. Реальность, как обычно, немного сложнее: теории, на которые опираются игровые механики, иногда оказываются вполне научным, но устаревшими (см. статью о влиянии работ основателя системной динамики Джея Форрестера на логику серии игр SimCity). Так что строительство дорог в играх иногда оказывается важнее, чем в реальной жизни. Сегодня — два любопытных исследования на эту тему.
Первое — классическая, а по стандартам современной экономической науки и вовсе древняя статья Роберта Фогеля о связи между расцветом железных дорог и экономическим ростом в США во второй половине XIX века. Фогель сравнил, насколько изменились бы тарифы на перевозку товаров в мире без железнодорожного транспорта. Оказалось, что уже существующая инфраструктура справилась бы вполне неплохо: цены выросли бы незначительно, а потери ВВП в мире без железных дорог к 1890 г. составили бы всего 2,7%. Справедливости ради отметим, что нельзя забывать и о побочных положительных эффектах. Другой классик американской истории, Альфред Чандлер, считал, что именно сложность железнодорожных систем и необходимость управлять ими на основе данных привели с появлению в Америке современных практик менеджмента.
Второе — вышедшая в июне в Journal of Development Economics статья трех авторов из MIT и NU. Вы наверняка слышали об одном из них – это Эстер Дюфло, получившая в 2019 году Нобелевку по экономике (здесь можно почитать о ее вкладе в науку, а здесь — посмотреть на участие Дюфло в пикетах в августе 1991 года у Белого дома в Москве – в те далекие годы она изучала в университете экономику Советского союза). Авторы указывают на то, что развитие транспортной инфраструктуры не стало ключевым фактором экономического роста в Китае: ВВП регионов, находившихся ближе к историческим транспортным магистралям, не рос быстрее, чем у удаленных регионов (хотя уровень ВВП в первых изначально был выше). Дюфло c коллегами объясняют это низким уровнем мобильности факторов производства, таких как трудовые ресурсы. Один из примеров – тот факт, что в Китае достаточно сложно мигрировать из деревни в город , так что наличие хорошей транспортной инфраструктуры не всегда позволяет максимально эффективно перераспределить ресурсы в пространстве, даже если физическая возможность для этого существует. Впрочем, как замечают авторы, хотя транспортная инфраструктура и не дает больших бонусов отдельным регионам, она может помогать экономике страны в целом.
Выводов из сегодняшнего разговора два: не верьте простым рецептам экономического роста от таксистов и не учитесь управлять страной по компьютерным играм.
Похоже на логику компьютерной игры — все мы привыкли, что в любой экономической стратегии или градостроительном симуляторе дороги — основа экономики. Протягиваешь волевым движением мышки грунтовый тракт от пекарни до рынка и с удовлетворением наблюдаешь, как работники начинают усердно сновать туда-сюда вместе с товарами. Реальность, как обычно, немного сложнее: теории, на которые опираются игровые механики, иногда оказываются вполне научным, но устаревшими (см. статью о влиянии работ основателя системной динамики Джея Форрестера на логику серии игр SimCity). Так что строительство дорог в играх иногда оказывается важнее, чем в реальной жизни. Сегодня — два любопытных исследования на эту тему.
Первое — классическая, а по стандартам современной экономической науки и вовсе древняя статья Роберта Фогеля о связи между расцветом железных дорог и экономическим ростом в США во второй половине XIX века. Фогель сравнил, насколько изменились бы тарифы на перевозку товаров в мире без железнодорожного транспорта. Оказалось, что уже существующая инфраструктура справилась бы вполне неплохо: цены выросли бы незначительно, а потери ВВП в мире без железных дорог к 1890 г. составили бы всего 2,7%. Справедливости ради отметим, что нельзя забывать и о побочных положительных эффектах. Другой классик американской истории, Альфред Чандлер, считал, что именно сложность железнодорожных систем и необходимость управлять ими на основе данных привели с появлению в Америке современных практик менеджмента.
Второе — вышедшая в июне в Journal of Development Economics статья трех авторов из MIT и NU. Вы наверняка слышали об одном из них – это Эстер Дюфло, получившая в 2019 году Нобелевку по экономике (здесь можно почитать о ее вкладе в науку, а здесь — посмотреть на участие Дюфло в пикетах в августе 1991 года у Белого дома в Москве – в те далекие годы она изучала в университете экономику Советского союза). Авторы указывают на то, что развитие транспортной инфраструктуры не стало ключевым фактором экономического роста в Китае: ВВП регионов, находившихся ближе к историческим транспортным магистралям, не рос быстрее, чем у удаленных регионов (хотя уровень ВВП в первых изначально был выше). Дюфло c коллегами объясняют это низким уровнем мобильности факторов производства, таких как трудовые ресурсы. Один из примеров – тот факт, что в Китае достаточно сложно мигрировать из деревни в город , так что наличие хорошей транспортной инфраструктуры не всегда позволяет максимально эффективно перераспределить ресурсы в пространстве, даже если физическая возможность для этого существует. Впрочем, как замечают авторы, хотя транспортная инфраструктура и не дает больших бонусов отдельным регионам, она может помогать экономике страны в целом.
Выводов из сегодняшнего разговора два: не верьте простым рецептам экономического роста от таксистов и не учитесь управлять страной по компьютерным играм.