#mæqæl #wæræse

Ситуация с протестом в Ингушетии очень показательна в плане описания психологии оппозиционных протестных масс на Северном Кавказе да и в целом по России: это психология разрушения.

За все дни «стояния» на магасских площадях митингующие не озвучили никакого конструктива; здравые мысли если появлялись, то тут же тонули в воплях «разогнать!», «не отдадим!» и «кругом враги!».
Делегаты [?] дважды [!!!] встречались с чрезвычайными уполномоченными высочайшего уровня - и оба раза оказались не в состоянии внятно сформулировать свои требования, в результате чего двухнедельный протест оказался окончательно слит и маргинализирован.

Как было сказано выше, эта ситуация очень типична как для российского общества в целом, так и для отдельно взятой какой-либо части:
- 1991 год. Народ свергает диктатуру пролетариата - ибо «свергнуть» было сверхзадачей, дальше, мол, разберёмся, - и оказывается абсолютно не готов к наступившим реалиям, в результате чего теряются все накопленные Советами полимеры, а чего-то достойного создать взамен не получается вот уже почти 30 лет..

- 1996 год. Ценой десятков тысяч жизней отвоеванная ичкерийцами свобода оказывается для них ядом. Сломав все действовавшие до того момента ориентиры [советские, светские, национальные], республика погрузилась во мрак ваххабизма и шовинизма..

- Либеральное сообщество в России каждый раз уничтожает само себя лишь только получив пространство для манёвра. Сверхконцентрация усилий, направленных на разрушение ненавидимого либералами строя, не оставляет пространства для созидательного мышления.

И такова, к сожалению, траектория любого современного протеста в России.

Второе наблюдение [которое взаимно подтверждается предыдущим] - это избирательность аргументов.
Те же ингуши поехали к Матовникову за «своей» правдой. Они не услышали там желаемого и Матовников вмиг перестал быть для них авторитетом, как прежде Евкуров: и они готовы вознести над собой пророком любого, кто подтвердит правоту протестующих.

Повторимся: налицо маргинализация протеста. Примеров: тысячи их.
- Осетия, наши дни. Любое упоминание ингушей в инфраструктурном контексте [назначения, интеграция и т.п.] вызывают резкое неприятие и резонанс в обществе. При этом, с одной стороны, даже самые активные протестующие понимают, что «ингушский» вопрос просто так решить нельзя [но всё равно протестуют], а с другой, обыватель напрочь отказывается самолично принимать участие в решении проблемы [например, заселяться на территории совместного проживания].

- Осетия, наши дни. Завод Электроцинк вредным образом воздействует на жителей города [и республики]. При этом, все прекрасно понимают, что предприятие, находящееся в частной собственности, ни остановить, ни ликвидировать [законно] не может никто. Но протестный актив требует именно этого - самых невыполнимых мер, заведомо понимая, что требования эти будут проигнорированы.

Во всех описанных случаях закономерность одна: хороший судья лишь тот, кто выносит решение в нашу пользу. Решение в пользу оппонента низводит арбитра в ранг противника, подпитывая наше стремление к поиску псевдо-справедливости и, как следствие, разрушению всего неугодного.

Очень печальная ситуация, описываемая нами, объясняется отсутствием идеологии. «Патриотизм» в силу чрезмерной абстракции ею не стал, а ничего более конкретного предложено не было. Вместо того, чтобы общество занималось фракционной борьбой за поиск оптимального пути к общей для всех цели, наше общество [от локального уровня до в целом по стране] уже почти 30 лет находится в состоянии перманентной холодной гражданской войны, а любые перемены заданные именно такой вот инерцией чреваты лишь ещё большим хаосом.