"России просто не нужно портить информационную экосистему в Турции, чтобы манипулировать ею, потому что ее экосистема уже страдает от систематического использования фальшивых новостей и дезинформации и поэтому уже готова для внешних манипуляций (и не только со стороны России)."
https://golosislama.com/news.php?id=36331
https://golosislama.com/news.php?id=36331
Английский хашият (глоссы, комментарий на полях) на Шарх аль-Мавакиф. Автор - философ и поэт (а также полиглот) Рыза Тевфик Болюкбаши. В Турции он известен как один из подписантов позорного Севрского договора.
Впервый вижу англоязычный хашият, выглядит круто. А вообще отличная традиция и полезная привычка писать на полях. Как недавно устаз Брукс писал - If you own a book, then OWN IT.
Впервый вижу англоязычный хашият, выглядит круто. А вообще отличная традиция и полезная привычка писать на полях. Как недавно устаз Брукс писал - If you own a book, then OWN IT.
Forwarded from Толкователь
"Либеральный индивидуализм мог праздновать победу, пока он ограничивался изничтожением промежуточных структур, таких, как нации, цеховые объединения и касты, но, покусившись на последнюю, базовую структуру, каковой является семья, и, соответственно, на демографию, он подписал себе смертный приговор, и вот тут, логически рассуждая, должен пробить час ислама". (М.Уэльбек, "Покорность")
Эмир Мухаммад Сануси, правитель нигерийского эмирата Кано, назначил китайского бизнесмена Майка Чжана Wakilin Yan Chinan Kano - вакилем (представителем) китайского сообщества в Кано. 25 апреля должна пройти официальная церемония повязывания традиционного тюрбана, после чего у китайских торговцев в Кано появится организованное руководство. Ожидается, что это новое руководство поможет справиться с затянувшимся хаосом в сделках между китайскими и местными торговцами, а также будет поощрять мирное сосуществование между иностранцами и хозяевами.
Так в Кано продолжается традиция домодернового коммунитаризма - у всякой группы людей должен быть амир или вакиль, чтобы иметь субъектность в эмирате. Но китайское присутствие вообще вызывает опасения, и многие спрашивают, дескать, а сделали бы тоже самое китайцы для нигерийца в КНР, и не приведет ли это к китайской колонизации Кано.
Так в Кано продолжается традиция домодернового коммунитаризма - у всякой группы людей должен быть амир или вакиль, чтобы иметь субъектность в эмирате. Но китайское присутствие вообще вызывает опасения, и многие спрашивают, дескать, а сделали бы тоже самое китайцы для нигерийца в КНР, и не приведет ли это к китайской колонизации Кано.
Эрдоган сегодня:
"Перемещение армянских банд и их сторонников, которые убивали мусульман, в том числе женщин и детей, в восточной Анатолии, было самым разумным действием, которое можно было предпринять в такой период."
И в то же время:
"Я поминаю османских армян, которые погибли в трудных условиях Первой мировой войны, и выражаю искренние соболезнования их внукам...
Армянская община внесла большой вклад в нашу страну, воспитав очень ценных сыновей в Османской империи и республике в недалеком прошлом."
"Перемещение армянских банд и их сторонников, которые убивали мусульман, в том числе женщин и детей, в восточной Анатолии, было самым разумным действием, которое можно было предпринять в такой период."
И в то же время:
"Я поминаю османских армян, которые погибли в трудных условиях Первой мировой войны, и выражаю искренние соболезнования их внукам...
Армянская община внесла большой вклад в нашу страну, воспитав очень ценных сыновей в Османской империи и республике в недалеком прошлом."
Эрдоган снова поднимал вопрос архивов. Мол, наши архивы открыты, давайте открывать архивы в Ереване, мы готовы изучать события 1915 года вместе.
Понятное дело, что это риторика. Какие такие важные архивы Первой мировой войны могут быть в Ереване? Это же не Стамбул, не Москва. Действительно интересные архивы могут быть в армянской диаспоре, но не в насквозь процинциальном Ереване.
С другой стороны, Эрдоган прав когда говорит об открытых архивах в Турции. Многие относятся к этому скептически и говорят, что это тоже риторика, что на самом деле архивы все еще закрыты. Об этом говорят такие исследователи как Юджин Роган, Танер Акчам и другие. Однако, насколько мне известно от людей, которые работали в ATASE (главный турецкий военный архив) - разрешение на работу в архиве было получить относительно легко, при этом в архивах всегда почти никого нет. Конечно, по прежнему существуют проблемы, например, запрошенный документ можно ждать очень долго. Некоторые разделы еще ожидают каталогизации и не открыты для исследователей.
Проблема в том, что архивы в любом случае не дают однозначного ответа. Нет ни одного документа, в котором прямо было бы сказано: "устройте геноцид армянам" или наоборот отрицался бы геноцид. Выводы, к которым приходят исследователи, работающие в архивах, чаще всего одинаково не нравятся как турецким так и армянским националистам.
Понятное дело, что это риторика. Какие такие важные архивы Первой мировой войны могут быть в Ереване? Это же не Стамбул, не Москва. Действительно интересные архивы могут быть в армянской диаспоре, но не в насквозь процинциальном Ереване.
С другой стороны, Эрдоган прав когда говорит об открытых архивах в Турции. Многие относятся к этому скептически и говорят, что это тоже риторика, что на самом деле архивы все еще закрыты. Об этом говорят такие исследователи как Юджин Роган, Танер Акчам и другие. Однако, насколько мне известно от людей, которые работали в ATASE (главный турецкий военный архив) - разрешение на работу в архиве было получить относительно легко, при этом в архивах всегда почти никого нет. Конечно, по прежнему существуют проблемы, например, запрошенный документ можно ждать очень долго. Некоторые разделы еще ожидают каталогизации и не открыты для исследователей.
Проблема в том, что архивы в любом случае не дают однозначного ответа. Нет ни одного документа, в котором прямо было бы сказано: "устройте геноцид армянам" или наоборот отрицался бы геноцид. Выводы, к которым приходят исследователи, работающие в архивах, чаще всего одинаково не нравятся как турецким так и армянским националистам.
Забавно, что при всей турецкой чувствительности к вопросу о признании геноцида армян, никто в Турции не вспоминает, что Венесуэла признала геноцид еще в далеком 2005 году. Не только признала геноцид, но еще и призвала Европейский союз заморозить процесс вступления Турции в эту организацию. А спикером венесуэльского парламента, принявшего соответствующее постановление, был нынешний фанат "Эртугрула" Николас Мадуро.
Недавно узнал, что Доди аль-Файед (бойфренд принцессы Дианы, погибший с нею в Париже) и саудовский журналист Джамаль Хашакджи, замученный в стамбульском консульстве КСА, были двоюродными братьями по материнской линии. Оба они былти внуками Мухаммада Халида Хашакджи (Кашыкчи), личного доктора короля Саудовской Аравии Абдуль-Азиза ибн Сауда, родом из Кайсери.
Не знаю был ли этот Кашыкчи родственником другого - Кашыкчи Али Резы эфенди (на фото), алима и шейха накшбандийского тариката из Коньи, который переселился в Медину в 1934 году.
Не знаю был ли этот Кашыкчи родственником другого - Кашыкчи Али Резы эфенди (на фото), алима и шейха накшбандийского тариката из Коньи, который переселился в Медину в 1934 году.
Кстати, такой вот штрих к сказанному когда-то про слабое влияние кемалистских реформ на турецкую деревню. Пожалуй нигде эта слабость не ощущалось больше, чем в отношении к швейцарскому гражданскому кодексу, которым Кемаль заменил шариатское право. По оценкам ученыъ, в 1950 году, через двадцать четыре года после введения в Турции секулярного кодекса, больше половины браков в Турции не регистрировались официально. Парламенту пришлось несколько раз принимать законы, чтобы узаконить незарегистрированных детей, которые официально вроде как были рождены "вне брака". Разумеется, браки заключались по правилам шариата (никах), в присутствии имамов. Такой брак не требовал поездки в городской центр, собирания документов и выплаты пошлин (крестьянами было не до этого), а главное - был санкционирован с точки зрения Ислама.
Сельских имамов диянет (созданное кемалистами управление по делам религии) не контролировал до 1950-х.
Многоженство, хоть и нечастое явление даже в османские времена, продолжалось до 1950-х по меньшей мере (а так и сейчас бывает).
Новый кодекс (а на самом деле еще османский кодекс тоже) требовал равного разделения наследства между сыновьями и дочерьми, что противоречило нормам исламского фикха. И дочери, как правило, отказывались от равной доли в пользу братьев, чтобы соответствовать "неформальной системе социального контроля", действующей в их общинах. Эта система была настолько сильной, что сельские общины обычно разрешали конфликты между своими членами внутри деревни, не доводя свои дела до сведения государственных органов.
https://yangx.top/wildfield/665
Сельских имамов диянет (созданное кемалистами управление по делам религии) не контролировал до 1950-х.
Многоженство, хоть и нечастое явление даже в османские времена, продолжалось до 1950-х по меньшей мере (а так и сейчас бывает).
Новый кодекс (а на самом деле еще османский кодекс тоже) требовал равного разделения наследства между сыновьями и дочерьми, что противоречило нормам исламского фикха. И дочери, как правило, отказывались от равной доли в пользу братьев, чтобы соответствовать "неформальной системе социального контроля", действующей в их общинах. Эта система была настолько сильной, что сельские общины обычно разрешали конфликты между своими членами внутри деревни, не доводя свои дела до сведения государственных органов.
https://yangx.top/wildfield/665
Telegram
Wild Field
Почему кемалистские культурные реформы не встретили никакого серьезного сопротивления в такой мусульманской стране, как Турция? Одна из основных причин в том, что эти реформы очень слабо касались подавляющего большинства турецкого населения, которое было…
Мустафа Туна сравнивает кемалистские преобразования в турецкой деревне с советскими в деревнях Центральной Азии. По его словам, в отличие от советских большевиков кемалисты не пытались в основном сломать социальную структуру деревни, сосредотачиваясь почти исключительно на "культурной революции":
"В то время как позитивистское мировоззрение кемалистской элиты, которое порой размывалось в более радикальных взглядах сциентизма и материализма, предлагало "чертежи для будущего общества", по словам Шукрю Ханиоглу, оно не обеспечивало исполнительную стратегию реализации масштабного проекта социальной реконструкции. Как социалисты в Советском Союзе, так и кемалисты в Турции импровизировали, пытаясь воплотить в жизнь свои планы, но, как убедительно предположил Стивен Коткин, социалистический проект был основан на преобразовании общественных отношений и предлагал осязаемую стратегию, прежде всего посредством ликвидации частной собственности.
Изменение культуры, в отличие от субструктуры, на которую нацелены марксистские проекты социальной инженерии, было ключом к стремлению кемалистской элиты построить нацию. Мустафа Кемаль и его последователи верили в абсолютный магнетизм и триумф "цивилизованного" и "национального" образа жизни, который они создавали в городах, и ожидали, что жители с течением времени будут самостоятельно работать над этой городской моделью. По словам одного из сторонников кемализма в 1941 году, привлекательность городской жизни была "человеческой природой". Тем не менее, раннее республиканское государство не выделяло (или не могло выделять) значительные средства из центрального бюджета на такие удобства, как электричество или водопровод в деревнях. Кроме того, именно крестьяне финансировали создание городских моделей кемалистской элиты за счет своих налогов, что еще больше способствовало нищете в сельских районах. В конце концов, улучшения в деревнях, которые ожидала республиканская элита - от разграничения полевых границ до исчезновения целителей-шарлатанов - не имели достаточной срочности или актуальности для жителей Турции, чтобы выделять на них свое время и мизерные ресурсы. Поэтому они, как правило, игнорировали законодательные указания.
И в отличие от советских коллег, руководство кемалистов Турции не было заинтересовано в том, чтобы заставить крестьян жить обещанной жизнью путем переворота существующих социальных структур и сопутствующего насилия."
Туна пишет про кемалистское увлечение пейзантистским двиджение ("движением деревенщиков", köycülük hareketi) в 1930-х годах, ярким представителем которого был Нусрет Кеймен. Сторонники этого движения рассматривали деревни как оплоты социальной и политической стабильности (и истинной турецкости) и были нацелены на национальное развитие путем распределения промышленности в деревнях на небольших производственных предприятиях. Возникший на волне Великой Депрессии пейзантизм был международным ответом на высокий риск, связанный с потенциальным провалом национально-интегрированных экономик или дестабилизирующим, то есть социал-революционным, эффектом концентрации пролетариата в городах посредством городской индустриализации. Кёймен, утверждал в 1934 году, что деревни не подвержены социально-экономическим колебаниям, потому что они могут прокормить себя и, следовательно, были самодостаточными. По его словам, и СССР и США страдали от концентрации сельского хозяйства на крупных предприятиях. А крестьянство, пояснял он, будет стремиться к созданию экономически независимых, самодостаточных в сельском хозяйстве, промышленно производительных и культурно прогрессивных сельских домохозяйств.
Проблемой кемалистов были скудные ресурсы, которые они могли инвестировать в сельскую экономику и инфраструктуру. Успехи были, но весьма скромные.
"В то время как позитивистское мировоззрение кемалистской элиты, которое порой размывалось в более радикальных взглядах сциентизма и материализма, предлагало "чертежи для будущего общества", по словам Шукрю Ханиоглу, оно не обеспечивало исполнительную стратегию реализации масштабного проекта социальной реконструкции. Как социалисты в Советском Союзе, так и кемалисты в Турции импровизировали, пытаясь воплотить в жизнь свои планы, но, как убедительно предположил Стивен Коткин, социалистический проект был основан на преобразовании общественных отношений и предлагал осязаемую стратегию, прежде всего посредством ликвидации частной собственности.
Изменение культуры, в отличие от субструктуры, на которую нацелены марксистские проекты социальной инженерии, было ключом к стремлению кемалистской элиты построить нацию. Мустафа Кемаль и его последователи верили в абсолютный магнетизм и триумф "цивилизованного" и "национального" образа жизни, который они создавали в городах, и ожидали, что жители с течением времени будут самостоятельно работать над этой городской моделью. По словам одного из сторонников кемализма в 1941 году, привлекательность городской жизни была "человеческой природой". Тем не менее, раннее республиканское государство не выделяло (или не могло выделять) значительные средства из центрального бюджета на такие удобства, как электричество или водопровод в деревнях. Кроме того, именно крестьяне финансировали создание городских моделей кемалистской элиты за счет своих налогов, что еще больше способствовало нищете в сельских районах. В конце концов, улучшения в деревнях, которые ожидала республиканская элита - от разграничения полевых границ до исчезновения целителей-шарлатанов - не имели достаточной срочности или актуальности для жителей Турции, чтобы выделять на них свое время и мизерные ресурсы. Поэтому они, как правило, игнорировали законодательные указания.
И в отличие от советских коллег, руководство кемалистов Турции не было заинтересовано в том, чтобы заставить крестьян жить обещанной жизнью путем переворота существующих социальных структур и сопутствующего насилия."
Туна пишет про кемалистское увлечение пейзантистским двиджение ("движением деревенщиков", köycülük hareketi) в 1930-х годах, ярким представителем которого был Нусрет Кеймен. Сторонники этого движения рассматривали деревни как оплоты социальной и политической стабильности (и истинной турецкости) и были нацелены на национальное развитие путем распределения промышленности в деревнях на небольших производственных предприятиях. Возникший на волне Великой Депрессии пейзантизм был международным ответом на высокий риск, связанный с потенциальным провалом национально-интегрированных экономик или дестабилизирующим, то есть социал-революционным, эффектом концентрации пролетариата в городах посредством городской индустриализации. Кёймен, утверждал в 1934 году, что деревни не подвержены социально-экономическим колебаниям, потому что они могут прокормить себя и, следовательно, были самодостаточными. По его словам, и СССР и США страдали от концентрации сельского хозяйства на крупных предприятиях. А крестьянство, пояснял он, будет стремиться к созданию экономически независимых, самодостаточных в сельском хозяйстве, промышленно производительных и культурно прогрессивных сельских домохозяйств.
Проблемой кемалистов были скудные ресурсы, которые они могли инвестировать в сельскую экономику и инфраструктуру. Успехи были, но весьма скромные.
"В оседлых странах Центральной Азии советский режим атаковал деревни и деревенских нотаблей, в том числе исламских ученых, через коллективизацию и сопутствующие чистке, хотя и без прихода к немедленной урбанизации. Технологические, военные и административные преимущества, которые большевики унаследовали от царской империи в европейской части России и предоставили местным партийным энтузиастам в Центральной Азии, значительно способствовали эффективности этого нападения на общество. В результате Коммунистическая партия со своей номенклатурой, связанной с Москвой номенклатура, и местные энтузиасты смогли, по словам Халида, уничтожить ислам "как основной источник моральных и этических ценностей для общества" в оседлой Центральной Азии.
Кемалистское руководство Турции, с другой стороны, было движимо смесью позитивистских и популистских убеждений, без марксистской настойчивости в преобразовании производственных отношений. Продолжая традиции модернизирующихся государств XIX века, правящая элита страны пыталась улучшить общество посредством постепенного процесса образования, моделирования и принудительных реформ, без прямого или энергичного нацеливания на существующие структуры власти и контрольные механизмы, особенно в деревнях. Они атаковали образ исламских ученых, но не пытались уничтожить исламских ученых как класс. Турецкое государство включило исламских ученых в свой исполнительный механизм посредством создания Управления по делам религий (Diyanet), но это не означало установление повсеместного контроля над сельскими улемами, по крайней мере, в краткосрочной перспективе ,
Кроме того, турецкое государство пыталось сохранить деревни и сельские общины в качестве источников политической стабильности. Закон о селах 1924 года требовал, чтобы каждая деревня выбирала старосту (мухтара) и совет старейшин для местного управления. В отсутствие серьезного вызова существующим структурам авторитета сельские жители выбирали на эти должности богатых нотаблей, такие как крупные землевладельцы, или иногда просто считали старосту деревни обычным писцовым чиновником, подчиненным влиянию этих знатных людей. Хотя имамы должны были получать сертификаты и назначаться Диянетом, после назначения они могли свободно взаимодействовать со своими общинами без каких-либо ограничений со стороны государства. Государство было отдаленным, и, что важно, именно сельские жители платили имамам, а не государство. Если сельские жители хотели, чтобы имамы учили их детей читать Коран, имамы делали это, несмотря на государственные запреты.
Такие примеры уклонения от закона не означают, что турецкие сельские жители полностью игнорировали государство. Они старались избегать его, насколько это было возможно, но они со страхом повиноваться его представителям, когда встреча была неизбежна. Тем не менее, агенты государства, кроме жандармов, оставались слишком далекими, чтобы влиять на повседневную жизнь жителей деревни. Жандармов могли использовать для проведения определенных реформ, таких как ритуальные положения, но даже это было спорадическим, поскольку жандармерия оставалась "крайне неприязненной" карательной силой, которой опасались и повиновались, когда она присутствовала, но которая не имела постоянного присутствия в деревнях, чтобы способствовать их культурной трансформации. Учителя как прозелитисты кемалистских реформ стали исключением в этом отношении, но к 1950 году более половины турецких деревень по-прежнему испытывали недостаток в школах. Там, где школы были, учителя обычно приходили в сплоченные деревенские общины как подозрительные посторонние. В конечном счете, их выживание в деревне зависело от их способности поддерживать мир с существующими структурами авторитета. Если они бросали вызов деревенским нотаблям или существующим нормам и ценностям жителей деревни, особенно в религиозных вопросах, они могли столкнуться с реакциями от безразличия до насмешек и даже насилия..."
Кемалистское руководство Турции, с другой стороны, было движимо смесью позитивистских и популистских убеждений, без марксистской настойчивости в преобразовании производственных отношений. Продолжая традиции модернизирующихся государств XIX века, правящая элита страны пыталась улучшить общество посредством постепенного процесса образования, моделирования и принудительных реформ, без прямого или энергичного нацеливания на существующие структуры власти и контрольные механизмы, особенно в деревнях. Они атаковали образ исламских ученых, но не пытались уничтожить исламских ученых как класс. Турецкое государство включило исламских ученых в свой исполнительный механизм посредством создания Управления по делам религий (Diyanet), но это не означало установление повсеместного контроля над сельскими улемами, по крайней мере, в краткосрочной перспективе ,
Кроме того, турецкое государство пыталось сохранить деревни и сельские общины в качестве источников политической стабильности. Закон о селах 1924 года требовал, чтобы каждая деревня выбирала старосту (мухтара) и совет старейшин для местного управления. В отсутствие серьезного вызова существующим структурам авторитета сельские жители выбирали на эти должности богатых нотаблей, такие как крупные землевладельцы, или иногда просто считали старосту деревни обычным писцовым чиновником, подчиненным влиянию этих знатных людей. Хотя имамы должны были получать сертификаты и назначаться Диянетом, после назначения они могли свободно взаимодействовать со своими общинами без каких-либо ограничений со стороны государства. Государство было отдаленным, и, что важно, именно сельские жители платили имамам, а не государство. Если сельские жители хотели, чтобы имамы учили их детей читать Коран, имамы делали это, несмотря на государственные запреты.
Такие примеры уклонения от закона не означают, что турецкие сельские жители полностью игнорировали государство. Они старались избегать его, насколько это было возможно, но они со страхом повиноваться его представителям, когда встреча была неизбежна. Тем не менее, агенты государства, кроме жандармов, оставались слишком далекими, чтобы влиять на повседневную жизнь жителей деревни. Жандармов могли использовать для проведения определенных реформ, таких как ритуальные положения, но даже это было спорадическим, поскольку жандармерия оставалась "крайне неприязненной" карательной силой, которой опасались и повиновались, когда она присутствовала, но которая не имела постоянного присутствия в деревнях, чтобы способствовать их культурной трансформации. Учителя как прозелитисты кемалистских реформ стали исключением в этом отношении, но к 1950 году более половины турецких деревень по-прежнему испытывали недостаток в школах. Там, где школы были, учителя обычно приходили в сплоченные деревенские общины как подозрительные посторонние. В конечном счете, их выживание в деревне зависело от их способности поддерживать мир с существующими структурами авторитета. Если они бросали вызов деревенским нотаблям или существующим нормам и ценностям жителей деревни, особенно в религиозных вопросах, они могли столкнуться с реакциями от безразличия до насмешек и даже насилия..."
"В заключение, идеалы режима Советского государства и общие обстоятельства оседлой Центральной Азии после Первой мировой войны были приближены к идеалам Турецкой Республики, и обе области оставались преимущественно сельскими до 1950-х годов. Тем не менее, во второй четверти 20-го века советское государство было значительно более эффективным в преобразовании сельского общества оседлой Центральной Азии, чем турецкое государство в преобразовании общества Анатолии и Фракии. Это расхождение в эффективности проистекает из различий в идеологических основах двух режимов и соответствующих вариантах и возможностях для мобилизации ресурсов. Мотивированное марксистско-ленинским акцентом на необходимости субструктурных преобразований для построения социализма, Советское государство атаковало и подорвало существующие структуры авторитета и общинную солидарность в оседлой Центральной Азии. Напротив, позитивистские наклонности кемалистского руководства не предоставили аналогичную стратегию действий в Турции. Отчасти под влиянием пейзанистского движения, а отчасти потому, что у них не было ресурсов для борьбы с сельскими общинами, республиканский режим сохранил существующие структуры авторитета в деревнях.
И все же Советское государство не только подорвало структуры авторитета. Посредством пропаганды и мобилизации, поддерживаемой порой превосходящими военными и административными возможностями европейской России, Советское государство создала новые структуры авторитета, подчиненные Коммунистической партии, наполнила их новыми кадрами, которые отождествлялись с советскими идеалами развития. В турецком случае не существовало аналогов поддержки европейской России, пока Турция не начала получать финансовую и военную поддержку от Соединенных Штатов в 1950-х годах. Руководство кемалистов попыталось внедрить свои светские и националистические идеалы в деревнях Турции посредством образования и городского моделирования, но у него не было средств для достижения своих целей. Кроме того, турецкие деревни сохранили значительную степень автономии и в значительной степени избежали манипулятивного влияния государства по крайней мере до окончания Второй мировой войны. Следовательно, если в ранней республиканской Турции и произошла кемалистская революция, она пропустила деревни, где проживало более 80 процентов населения."
- Mustafa Tuna, The Missing Turkish Revolution: Comparing Village-Level Change and Continuity in Republican Turkey and Soviet Central Asia, 1920-1950.
И все же Советское государство не только подорвало структуры авторитета. Посредством пропаганды и мобилизации, поддерживаемой порой превосходящими военными и административными возможностями европейской России, Советское государство создала новые структуры авторитета, подчиненные Коммунистической партии, наполнила их новыми кадрами, которые отождествлялись с советскими идеалами развития. В турецком случае не существовало аналогов поддержки европейской России, пока Турция не начала получать финансовую и военную поддержку от Соединенных Штатов в 1950-х годах. Руководство кемалистов попыталось внедрить свои светские и националистические идеалы в деревнях Турции посредством образования и городского моделирования, но у него не было средств для достижения своих целей. Кроме того, турецкие деревни сохранили значительную степень автономии и в значительной степени избежали манипулятивного влияния государства по крайней мере до окончания Второй мировой войны. Следовательно, если в ранней республиканской Турции и произошла кемалистская революция, она пропустила деревни, где проживало более 80 процентов населения."
- Mustafa Tuna, The Missing Turkish Revolution: Comparing Village-Level Change and Continuity in Republican Turkey and Soviet Central Asia, 1920-1950.
СМИ, наличные деньги и мобильность — три вещи, изменившие турецкую деревню
"Анекдотичная информация из многих исследований отдельных деревень, а также из более широких обзоров, таких как работа Ильхана Башгеза по географическому распределению личных имен, свидетельствуют о том, что наиболее значительным катализатором социальных и культурных преобразований в деревнях ранней республики было воздействие больших и малых городов, благодаря близости к ним или лучшим транспортным возможностям. Одна деревня к северо-востоку от Анкары, Хасаноглан, имела в этом отношении преимущество.
Она находилась на железнодорожной линии, хотя и без станции, а с начала ХХ века в ней была действующая школа. Когда в 1941 году министерство образования открыло сельский институт в Хасаноглане, в деревне также появились железнодорожный вокзал, почта, телефонная линия, "народная комната", практическая школа для студентов института, чтобы заниматься практикой преподавания, около 1500 новых жителей (учителей, студентов и персонала), а также значительный приток денежных средств. Это была деревня, в которой можно было ожидать преобразования.
Тем не менее, когда преподаватель социологии института Ибрагим Яса провел подробное исследование Хасаноглана в 1947 году, уровень грамотности в латинском алфавите составлял всего 33,7 процента. Почти в каждом домохозяйстве был кто-то грамотный, но в 70,6% этих домохозяйств никто не читал ничего за прошедший год. Те, кто читал, были в основном учениками начальной школы, изучающими свои учебники. Помимо этого, сельские жители в основном интересовались книгами религиозного содержания, в том числе Кораном на арабском языке и популярной суфийской литературой. Некоторые читали газеты и другие периодические издания, как правило, с большим шрифтом и обильным количеством картинок, что указывало на начальный уровень их читательской аудитории. Почти все женщины не читали ничего, кроме Корана на арабском языке. Никто не посещал "народную комнату". Жители села редко общались с людьми в институте или со школьными учителями, которые учили их детей.
Три вещи, которые значительно изменили отношение жителей деревни Хасаноглан, включали в себя радио в одной из двух кофеен, что повысило интерес к национальным и мировым делам, приток наличных, который увеличил потребление и разнообразие предметов, купленных за пределами деревни, и железнодорожный вокзал, сделавший возможными однодневные поездки в близлежащие города и в Анкару. Все эти факторы, а также расширение возможностей получения образования, уже привели к значимым долгосрочных последствия в Хасаноглане, как показал Яса в последующем исследовании в 1966 году. Тем не менее, как показали предыдущие наблюдения, в большинстве турецких деревень радиостанции начали появляться только в конце 1940-х годов, большинство из этих деревень не получали внезапного притока наличных денег или даже начальную школу до 1950-х годов, а железнодорожный вокзал Хасаноглана был просто счастливым исключением".
- Mustafa Tuna, The Missing Turkish Revolution: Comparing Village-Level Change and Continuity in Republican Turkey and Soviet Central Asia, 1920-1950.
"Анекдотичная информация из многих исследований отдельных деревень, а также из более широких обзоров, таких как работа Ильхана Башгеза по географическому распределению личных имен, свидетельствуют о том, что наиболее значительным катализатором социальных и культурных преобразований в деревнях ранней республики было воздействие больших и малых городов, благодаря близости к ним или лучшим транспортным возможностям. Одна деревня к северо-востоку от Анкары, Хасаноглан, имела в этом отношении преимущество.
Она находилась на железнодорожной линии, хотя и без станции, а с начала ХХ века в ней была действующая школа. Когда в 1941 году министерство образования открыло сельский институт в Хасаноглане, в деревне также появились железнодорожный вокзал, почта, телефонная линия, "народная комната", практическая школа для студентов института, чтобы заниматься практикой преподавания, около 1500 новых жителей (учителей, студентов и персонала), а также значительный приток денежных средств. Это была деревня, в которой можно было ожидать преобразования.
Тем не менее, когда преподаватель социологии института Ибрагим Яса провел подробное исследование Хасаноглана в 1947 году, уровень грамотности в латинском алфавите составлял всего 33,7 процента. Почти в каждом домохозяйстве был кто-то грамотный, но в 70,6% этих домохозяйств никто не читал ничего за прошедший год. Те, кто читал, были в основном учениками начальной школы, изучающими свои учебники. Помимо этого, сельские жители в основном интересовались книгами религиозного содержания, в том числе Кораном на арабском языке и популярной суфийской литературой. Некоторые читали газеты и другие периодические издания, как правило, с большим шрифтом и обильным количеством картинок, что указывало на начальный уровень их читательской аудитории. Почти все женщины не читали ничего, кроме Корана на арабском языке. Никто не посещал "народную комнату". Жители села редко общались с людьми в институте или со школьными учителями, которые учили их детей.
Три вещи, которые значительно изменили отношение жителей деревни Хасаноглан, включали в себя радио в одной из двух кофеен, что повысило интерес к национальным и мировым делам, приток наличных, который увеличил потребление и разнообразие предметов, купленных за пределами деревни, и железнодорожный вокзал, сделавший возможными однодневные поездки в близлежащие города и в Анкару. Все эти факторы, а также расширение возможностей получения образования, уже привели к значимым долгосрочных последствия в Хасаноглане, как показал Яса в последующем исследовании в 1966 году. Тем не менее, как показали предыдущие наблюдения, в большинстве турецких деревень радиостанции начали появляться только в конце 1940-х годов, большинство из этих деревень не получали внезапного притока наличных денег или даже начальную школу до 1950-х годов, а железнодорожный вокзал Хасаноглана был просто счастливым исключением".
- Mustafa Tuna, The Missing Turkish Revolution: Comparing Village-Level Change and Continuity in Republican Turkey and Soviet Central Asia, 1920-1950.
Турецкие секуляристы бурно обсуждают и осуждают лекцию британского проповедника Хамзы Тзортзиса в Босфорском университете, в ходе которой он назвал Мустафу Кемаля "шайтаном". Он правда не называл имени Кемаля, но и так было понятно, о ком речь. Примечательно, что от кемалистов не ускользнул не только тот факт, что Тзортзис был некогда членом Хизб ут-Тахрир, но и его греческое происхождение.
"Потомки Мустафы Кемаля и солдат Войны за независимость аплодируют греку, поливающему грязью человека, создавшего эту страну" - так описывают ситуацию кемалисты.
Греческий мусульманин, критикующий Ататюрка, это просто идеальный враг для турецких кемалистов.
"Потомки Мустафы Кемаля и солдат Войны за независимость аплодируют греку, поливающему грязью человека, создавшего эту страну" - так описывают ситуацию кемалисты.
Греческий мусульманин, критикующий Ататюрка, это просто идеальный враг для турецких кемалистов.
Forwarded from Толкователь
Один из лучших показателей развития общества – уровень урбанизации. В Древнем Риме в II веке он составлял 20-25%. Такого уровня процент городских жителей в Европе в некоторых развитых странах достиг только в XVII-XVIII веках (Нидерланды и Англия), в России – в 1930-х годах. Интересно, что и римский город приводил к таким же последствиям, что и жизнь в современных городах. Главное из них – снижение рождаемости. Если в сельской местности ДР среднее число детей на одну женщину было 4-5, то в городах с населением свыше 50 тыс. человек – 2 ребёнка. Как и сегодня, крупный город – не место для многодетности.
Кроме того, многодетности препятствовал развитый институт частной собственности и прав. В Древнем Риме, как ранее в Античной Греции, руководствовались такой максимой Аристотеля:
«Должно поставить предел скорее для деторождения, нежели для собственности так, чтобы не рождалось детей сверх какого-либо определённого числа».
То есть с увеличением численности детей пришлось бы дробить семейную собственность, что разоряло бы граждан, а вслед за ними и государство.
Так же, как и сегодня в Первом мире, в Древнем Риме было принято множество законов, направленных на улучшение демографии. Все мужчины от 25 до 60 лет и женщины от 30 до 50 лет были обязаны состоять в браке. В качестве наказания предусматривался запрет передавать наследство непрямым родственникам. Незамужние женщины обязывались платить налог в 1% имущества. Позднее, в IV в., когда христианство стало государственной религией, были запрещены аборты, хотя наказания за них назначались минимальные. Но все эти меры не оказали должного воздействия на рождаемость, так как не могли изменить сложившийся городской уклад жизни.
Кроме того, многодетности препятствовал развитый институт частной собственности и прав. В Древнем Риме, как ранее в Античной Греции, руководствовались такой максимой Аристотеля:
«Должно поставить предел скорее для деторождения, нежели для собственности так, чтобы не рождалось детей сверх какого-либо определённого числа».
То есть с увеличением численности детей пришлось бы дробить семейную собственность, что разоряло бы граждан, а вслед за ними и государство.
Так же, как и сегодня в Первом мире, в Древнем Риме было принято множество законов, направленных на улучшение демографии. Все мужчины от 25 до 60 лет и женщины от 30 до 50 лет были обязаны состоять в браке. В качестве наказания предусматривался запрет передавать наследство непрямым родственникам. Незамужние женщины обязывались платить налог в 1% имущества. Позднее, в IV в., когда христианство стало государственной религией, были запрещены аборты, хотя наказания за них назначались минимальные. Но все эти меры не оказали должного воздействия на рождаемость, так как не могли изменить сложившийся городской уклад жизни.
В Индонезии перенесут столицу из загаженной, переполненной и неблагополучной Джакарты. Вот карта предлагаемых вариантов. Пока что вероятнее всего перенесут в Палангкараю на Борнео. #map