Унтер-офицер госпитальной команды Гладышев
Солдат бессрочно отпускной Смоляк
Урядник Уральского казачьего войска Букин
Рядовой Чиназского местного формирования Мозгатов
Прапорщик В. Ф. Александров
Подпоручик артиллерии Н. А. Иванов
#героитуркестана
Солдат бессрочно отпускной Смоляк
Урядник Уральского казачьего войска Букин
Рядовой Чиназского местного формирования Мозгатов
Прапорщик В. Ф. Александров
Подпоручик артиллерии Н. А. Иванов
#героитуркестана
"Вон там не далеко от крепости, между деревьями домишко!.. Низенький, слеплен из глины с земляной крышей, поросла она травой и мохом, с двумя окошечками — это вот и есть его дом. Как заняли Ташкент, тут жил Черняев. Не правда ли? Чужеземец и не поверит, что это было жилище первого нашего губернатора, победителя храброго Алим-Кули. У нас разве только мердекеры так живут… Прежде было просто… Да знаешь. Спроси у любого из наших, чего тебе об генерале не расскажут. И как его наши до сих пор почитают — ой как почитают и помнят!…"
«Нива», 1879 год, № 24, с. 462
«Нива», 1879 год, № 24, с. 462
Много обсуждаемый в последнее время турецкий натиск на Среднюю Азию с помощью сериалов и предложений военного и торгового сотрудничества новшеством-то по сути и не является (об этом тоже говорилось не раз). Но хотелось бы заметить, что в прежние времена национальной составляющей в этой сфере не было (я имею в виду пантюркизм и Великий Туран), да и быть не могло. В среднеазиатских феодальных обществах (а они были феодальными, да и сейчас этот феодализм сохраняется) не существовало никаких наций. Русские объединяли всех осёдлых словом "сарт", всех кочевников в степи - словом "киргиз". Таджики и узбеки, к примеру, хоть и относятся к разным языковым семьям, были частью этого самого "сартского" народа, разницу наблюдали разве что этнографы, военному же и чиновнику (а точнее - чиновнику на военной службе, поскольку Туркестан управлялся из военного министерства) не было необходимости чувствовать эти тонкости. К слову, сами эти народы тоже не были едины в своей массе и продолжали делиться на роды, национальное единство в большинстве своём ими не осознавалось. Поэтому у зарубежных партнёров, желавших потрясти Русский Туркестан, не было национальной опоры. Однако была опора религиозная и очень даже мощная, поскольку вопрос шариата тогда имел большее значение, чем в стремительно вестернизирующихся современных обществах Средней Азии, а улемы имели куда большее влияние на население, чем ханские чиновники в период до присоединения к России. Впрочем, после тоже.
Религиозные деятели в едином порыве почитали османского султана как законодателя мод в исламской повседневности, не даром тот имел ещё и религиозный титул халифа - главы всех мусульман. Есть очень яркий пример мощной ориентации местных на Турцию в мусульманском ключе, который прекрасно описан венгерским путешественником Арминием Вамбери. Вамбери путешествовал по Центральной Азии под видом турецкого дервиша Решида Эфенди. Вот что он пишет в своём "Путешествии по Средней Азии" [Арминий Вамбери. Путешествие по Средней
Азии. М. Восточная литература. 2003. C.61] :
"Не меньше мучили меня ученые мужи, а именно улемы города Хивы. Эти господа, всему на свете предпочитавшие Турцию и Константинополь, хотели от меня, как главного представителя турецко-исламской учености, услышать разъяснения многих меселе (религиозных вопросов). Упрямые узбеки в своих огромных тюрбанах вгоняли меня в пот, когда начинали беседу о предписаниях, как надо мыть руки, ноги, лоб и затылок, как по заповедям религии надо сидеть, ходить, лежать, спать и т.д. Султан (как признанный преемник Мухаммеда) и его приближенные считаются в Хиве образцом в исполнении всех этих важных законов. Его величество султана Турции представляли здесь мусульманином, носящим тюрбан по крайней мере в 50 локтей, с бородой по грудь, с одеждами, доходящими до пят. И я рисковал бы жизнью, рассказав, что он подстриг волосы и бороду a la Fiesco, что его платье заказывается у Дюзетуа в Париже. Мне действительно было жаль, что я не мог дать достаточных разъяснений этим добрым и любезным людям, да и как бы я осмелился на что-либо подобное при такой резкой противоположности наших воззрений!"
Это было незадолго до взятия Черняевым Чимкента и Ташкента, положившим начало активному продвижению русских.
Религиозные деятели в едином порыве почитали османского султана как законодателя мод в исламской повседневности, не даром тот имел ещё и религиозный титул халифа - главы всех мусульман. Есть очень яркий пример мощной ориентации местных на Турцию в мусульманском ключе, который прекрасно описан венгерским путешественником Арминием Вамбери. Вамбери путешествовал по Центральной Азии под видом турецкого дервиша Решида Эфенди. Вот что он пишет в своём "Путешествии по Средней Азии" [Арминий Вамбери. Путешествие по Средней
Азии. М. Восточная литература. 2003. C.61] :
"Не меньше мучили меня ученые мужи, а именно улемы города Хивы. Эти господа, всему на свете предпочитавшие Турцию и Константинополь, хотели от меня, как главного представителя турецко-исламской учености, услышать разъяснения многих меселе (религиозных вопросов). Упрямые узбеки в своих огромных тюрбанах вгоняли меня в пот, когда начинали беседу о предписаниях, как надо мыть руки, ноги, лоб и затылок, как по заповедям религии надо сидеть, ходить, лежать, спать и т.д. Султан (как признанный преемник Мухаммеда) и его приближенные считаются в Хиве образцом в исполнении всех этих важных законов. Его величество султана Турции представляли здесь мусульманином, носящим тюрбан по крайней мере в 50 локтей, с бородой по грудь, с одеждами, доходящими до пят. И я рисковал бы жизнью, рассказав, что он подстриг волосы и бороду a la Fiesco, что его платье заказывается у Дюзетуа в Париже. Мне действительно было жаль, что я не мог дать достаточных разъяснений этим добрым и любезным людям, да и как бы я осмелился на что-либо подобное при такой резкой противоположности наших воззрений!"
Это было незадолго до взятия Черняевым Чимкента и Ташкента, положившим начало активному продвижению русских.
А вот фрагмент из рапорта командующего Туркестанским военным округом С.М. Духовского о причинах Андижанского мятежа (17 мая 1898 г. - Андижан был более 20 лет в составе России) [РГИА Ф.391, оп.2, Д.184, лл.184-184об]. Он пишет, что главной причиной восстания остаётся исламский фанатизм, что Кауфман смог ослабить его влияние на местное население, но потом огонь раздули снова:
"Сопоставляя это с заявлением генерал-адъютанта Кауфмана в проекте Верноподданейшего отчёта, 1) что население Среднеазиатских ханств приходится сдерживать от слишком сильного тяготения к нам можно прийти к заключению, что пока население испытывает гнёт туземных порядков, оно тяготеет к нам, но раз оно добьётся оного и разбогатеет, то внаружу выходят требования мусульманского фанатизма, не мирящегося ни с каким другим режимом. ... Ближайшим поводом, побудившим ишана Мадали к поднятию зелёного знамени, было благословение, в которое он и его люди безусловно верили, полученное из Стамбула от Турецкого султана; 2) это указывает, несомненно, что здешние магометане признают в падишахе своего верховного духовного вождя; но и независимо от сего есть прямые указания, что из Константинополя посылаются эмиссары во все мусульманские провинции России, под видом сбора в пользу турецкой казны, для борьбы её с неверными [недавно произошла греко-турецкая война и восстание против турок на Крите, которое пропагандировалась как борьба с неверными - Д.К.]. В конце 1896 года Начальник Главного штаба уведомлял Туркестанского генерал-губернатора, что наш поверенный в делах в Константинополе сообщал, что заветный помысел султана - поднять значение халифата - он предполагает осуществить обращением к мусульманам Индии и России о денежной помощи для поддержания ислама, угрожаемого давлением христиан, и что пропаганда уже началась в наших пределах. Наконец, депеша, полученная мною в июне сего года [отчёт составлялся в июле 1898 года - Д.К.] о том, что в Среднюю Азию и теперь посланы 8 офицеров турецкого Генерального штаба, указывает, что идея султана осуществляется и в настоящее время. Со стороны Авганистана, надо думать, также производится агитация".
"Сопоставляя это с заявлением генерал-адъютанта Кауфмана в проекте Верноподданейшего отчёта, 1) что население Среднеазиатских ханств приходится сдерживать от слишком сильного тяготения к нам можно прийти к заключению, что пока население испытывает гнёт туземных порядков, оно тяготеет к нам, но раз оно добьётся оного и разбогатеет, то внаружу выходят требования мусульманского фанатизма, не мирящегося ни с каким другим режимом. ... Ближайшим поводом, побудившим ишана Мадали к поднятию зелёного знамени, было благословение, в которое он и его люди безусловно верили, полученное из Стамбула от Турецкого султана; 2) это указывает, несомненно, что здешние магометане признают в падишахе своего верховного духовного вождя; но и независимо от сего есть прямые указания, что из Константинополя посылаются эмиссары во все мусульманские провинции России, под видом сбора в пользу турецкой казны, для борьбы её с неверными [недавно произошла греко-турецкая война и восстание против турок на Крите, которое пропагандировалась как борьба с неверными - Д.К.]. В конце 1896 года Начальник Главного штаба уведомлял Туркестанского генерал-губернатора, что наш поверенный в делах в Константинополе сообщал, что заветный помысел султана - поднять значение халифата - он предполагает осуществить обращением к мусульманам Индии и России о денежной помощи для поддержания ислама, угрожаемого давлением христиан, и что пропаганда уже началась в наших пределах. Наконец, депеша, полученная мною в июне сего года [отчёт составлялся в июле 1898 года - Д.К.] о том, что в Среднюю Азию и теперь посланы 8 офицеров турецкого Генерального штаба, указывает, что идея султана осуществляется и в настоящее время. Со стороны Авганистана, надо думать, также производится агитация".
Папиросы фабрики "Колобов и Бобров". Фабрика использовала разные образы для своей продукции, в том числе подобные символы - а Михаил Скобелев, несомненно, был таким символом.
Забавно, правда, что Белый генерал тут одет совсем не в стереотипное своё одеяние, что несколько не вяжется с названием.
Подсмотрено у журнала "Петрополь", за что авторам оного спасибо.
Забавно, правда, что Белый генерал тут одет совсем не в стереотипное своё одеяние, что несколько не вяжется с названием.
Подсмотрено у журнала "Петрополь", за что авторам оного спасибо.
Константин Петрович фон Кауфман был по-настоящему радетелем порученного царём края, не просто так его и "устроителем Туркестана" прозвали, а ещё "ярым-падишах" - "полу-царь".
Для изучения Туркестана он приглашал известных учёных: географов, этнографов, агрономов, геологов, историков и биологов... Оказав поддержку Российскому обществу любителей естествознания, им же приглашённых для исследований в Туркестане, фон Кауфман вошёл ещё и в ботанические справочники - его именем назван тюльпан-эндемик, произрастающий в естественных условиях только в Средней Азии. Обнаружил на берегах Чирчика, описал и назвал его в честь генерал-губернатора другой российский немец - ботаник Эдуард Регель.
Для изучения Туркестана он приглашал известных учёных: географов, этнографов, агрономов, геологов, историков и биологов... Оказав поддержку Российскому обществу любителей естествознания, им же приглашённых для исследований в Туркестане, фон Кауфман вошёл ещё и в ботанические справочники - его именем назван тюльпан-эндемик, произрастающий в естественных условиях только в Средней Азии. Обнаружил на берегах Чирчика, описал и назвал его в честь генерал-губернатора другой российский немец - ботаник Эдуард Регель.
Маннергейм в Туркестане
После русско-японской войны Россия находилась не в самом надёжном положении на Дальнем Востоке, в связи с чем ГУГШ (Главное Управление Генерального Штаба) отправила в разведку экспедицию во главе с полковником Маннергеймом в Центральной и Восточной Азии, задачами ему ставили необходимость уточнить карты и выяснить военно-политическую обстановку в огромном регионе от Кашгара до Пекина.
Весной 1906 года Маннергейм получил указания и средства на организацию экспедиции. В Петербурге Маннергейм стал штудировать всё доступное и недоступное (из материалов закрытых отчётов) по Центральной Азии, установил связи с русскими специалистами по Центральной Азии, включая Петра Козлова (вскоре после экспедиции Маннергейма он обнаружит заброшенный тангутский город Хара-Хото - сенсация своего времени) и французским исследователем Китая и Монголии Полем Пеллио (Пеллио планировал ехать через Русский Туркестан в Китай и ГУГШ решил использовать его экспедицию для прикрытия, поскольку Маннергейм формально был к ней прикреплен в качестве участника). Маннергейм вообще подошёл к подготовке основательно, да и в целом он пользовался с умом доступными ресурсами, что не раз проявлялось за его жизнь.
19 июня 1906 года Маннергейм отправился на поезде из Санкт-Петербурга, имея несколько сотен груза. Добравшись до Нижнего Новгорода, полковник пересел на пароход и добрался по Волге до Каспия, а через него попал в Красноводск - ключевой русский закаспийский порт. Оттуда уже можно было снова пересесть на поезд, поскольку уже была построена линия Среднеазиатской дороги Красноводск-Ташкент. В столице Русского Туркестана он встречался с Деяном Субботичем (генерал-губернатор Туркестана) и Лавром Корниловым, который напутствовал его как специалист по тюркским народам. Корнилов также передал барону несколько старых ружей, чтобы Маннергейму было чем задобрить племенных вождей на пути следования до Пекина (своего рода дипломатия белого человека в тот период - спасибо, что не зеркала и бусы) и подобрал двух казаков в сопровождение, один из которых был татарин Рахимьянов (не смущайтесь, в казаки принимали и магометан). В Андижане Пеллио, шедший из Парижа и Маннергейм с казаками встретились и продолжили путь вместе. В Узгене они закупили лошадей, навьючив их полезным грузом, добрались до Оша, где Маннергейма и Пеллио принимала знаменитая Курманжан-датка, т.н. "Алайская царица", правительница алайских киргиз. 11 августа вышли из Оша, а уже 17 августа, совершив тяжёлый переход по Талдыкскому перевалу, добрались до Кашгара, где Маннергейм и Пеллио разделились. Предварительно они разругались: по мнению барона, Пеллио много скупился и был дотошен в нюансах передвижения, отчего Маннергейм вскоре выйдет из его подчинения. В Кашгаре барон остановился у русского консула Сергея Колоколова, после чего разведал положение в Хотане и Яркенде, не обнаружил следов японского влияния и вернулся в Кашгар, где встретил Новый год.
Всё это время он не сидел сложа руки и изучал китайский язык. Казаки были отправлены домой в связи с болезнями, а на их место прибыл ветеран русско-японской казак Луканин, с которым они подружились. Маннергейм исследовал Кашгарию, составив карты и описав положение в крае и побывал в Кульдже, где ему даже довелось поучаствовать в археологических раскопках местного любителя-археолога Дьякова, служившего секретарём в кульджинском консульстве России. Там же ему дали в переводчики китайца-христианина, который... не читал по-китайски. Такой вот переводчик...
После русско-японской войны Россия находилась не в самом надёжном положении на Дальнем Востоке, в связи с чем ГУГШ (Главное Управление Генерального Штаба) отправила в разведку экспедицию во главе с полковником Маннергеймом в Центральной и Восточной Азии, задачами ему ставили необходимость уточнить карты и выяснить военно-политическую обстановку в огромном регионе от Кашгара до Пекина.
Весной 1906 года Маннергейм получил указания и средства на организацию экспедиции. В Петербурге Маннергейм стал штудировать всё доступное и недоступное (из материалов закрытых отчётов) по Центральной Азии, установил связи с русскими специалистами по Центральной Азии, включая Петра Козлова (вскоре после экспедиции Маннергейма он обнаружит заброшенный тангутский город Хара-Хото - сенсация своего времени) и французским исследователем Китая и Монголии Полем Пеллио (Пеллио планировал ехать через Русский Туркестан в Китай и ГУГШ решил использовать его экспедицию для прикрытия, поскольку Маннергейм формально был к ней прикреплен в качестве участника). Маннергейм вообще подошёл к подготовке основательно, да и в целом он пользовался с умом доступными ресурсами, что не раз проявлялось за его жизнь.
19 июня 1906 года Маннергейм отправился на поезде из Санкт-Петербурга, имея несколько сотен груза. Добравшись до Нижнего Новгорода, полковник пересел на пароход и добрался по Волге до Каспия, а через него попал в Красноводск - ключевой русский закаспийский порт. Оттуда уже можно было снова пересесть на поезд, поскольку уже была построена линия Среднеазиатской дороги Красноводск-Ташкент. В столице Русского Туркестана он встречался с Деяном Субботичем (генерал-губернатор Туркестана) и Лавром Корниловым, который напутствовал его как специалист по тюркским народам. Корнилов также передал барону несколько старых ружей, чтобы Маннергейму было чем задобрить племенных вождей на пути следования до Пекина (своего рода дипломатия белого человека в тот период - спасибо, что не зеркала и бусы) и подобрал двух казаков в сопровождение, один из которых был татарин Рахимьянов (не смущайтесь, в казаки принимали и магометан). В Андижане Пеллио, шедший из Парижа и Маннергейм с казаками встретились и продолжили путь вместе. В Узгене они закупили лошадей, навьючив их полезным грузом, добрались до Оша, где Маннергейма и Пеллио принимала знаменитая Курманжан-датка, т.н. "Алайская царица", правительница алайских киргиз. 11 августа вышли из Оша, а уже 17 августа, совершив тяжёлый переход по Талдыкскому перевалу, добрались до Кашгара, где Маннергейм и Пеллио разделились. Предварительно они разругались: по мнению барона, Пеллио много скупился и был дотошен в нюансах передвижения, отчего Маннергейм вскоре выйдет из его подчинения. В Кашгаре барон остановился у русского консула Сергея Колоколова, после чего разведал положение в Хотане и Яркенде, не обнаружил следов японского влияния и вернулся в Кашгар, где встретил Новый год.
Всё это время он не сидел сложа руки и изучал китайский язык. Казаки были отправлены домой в связи с болезнями, а на их место прибыл ветеран русско-японской казак Луканин, с которым они подружились. Маннергейм исследовал Кашгарию, составив карты и описав положение в крае и побывал в Кульдже, где ему даже довелось поучаствовать в археологических раскопках местного любителя-археолога Дьякова, служившего секретарём в кульджинском консульстве России. Там же ему дали в переводчики китайца-христианина, который... не читал по-китайски. Такой вот переводчик...
В Урумчи заканчивается его туркестанская часть экспедиции и начинается китайская: с июля 1907 до июля 1908 года он прошёл сотни километров по китайской территории, исследовав географическое и этнографическое состояние региона, составил по прибытию в Пекини почти 200-страничный отчёт, собрал тысячу предметов, составивших китайскую коллекцию экспедиции, а также почти 2000 китайских рукописей. Кроме этого, на свой "Ernemann Klappkamera" (топ-камера на тот период) он отснял почти 1,5 тысячи пластинок, имевших колоссальную ценность как для военного министерства, так и для научного сообщества. За все эти заслуги Маннергейм был принят в Русское географическое общество.
Подробное описание своего пути, доступное широкому читателю (то есть, тебе, дорогой подписчик) барон Маннергейм включил в свою книгу мемуаров, ссылочку на которые я торжественно прикрепляю:
http://militera.lib.ru/memo/other/mannerheim/02.html
Подробное описание своего пути, доступное широкому читателю (то есть, тебе, дорогой подписчик) барон Маннергейм включил в свою книгу мемуаров, ссылочку на которые я торжественно прикрепляю:
http://militera.lib.ru/memo/other/mannerheim/02.html
Пеллио, Курманжан-датка, её внук и барон Маннергейм в юрте у Курманжан-датка. На втором фото она даже позировала верхом - и это в 96 лет! Курманжан не станет через несколько месяцев после встречи с бароном.