8 января 1941 года родился Грэм Чепмен, британский актер, один из участников группы «Монти Пайтон». Блондин с большим носом и надменными глазами — тот, что в «Священном Граале» играл короля Артура, а в «Житии Брайана» — неудавшегося мессию. Он умер в 1989 году, но до этого успела написать мемуары — впрочем, не вполне документальные. Они так и назывались — «Автобиография лжеца: Неправдивая история Грэма Чепмена из "Монти Пайтон". Том VI». Первых пяти, разумеется, не было. Позже, перед смертью, Чепмен успел начитать свою биографию на диктофон. Спустя пару десятков лет из тех записей сделали фильм, вернее — мультфильм, вернее — множество маленьких мультфильмов, сделанных в разной манере разными режиссерами и плавно перетекающих друг в друга.
Несмотря на то, что половина событий здесь выдуманная, общий маршрут правдив, и, в общем, вполне типичен для байопика. Тяжелые родители, бурная юность, открытие собственной гомосексуальности, дружба в Кембридже с первым из будущих «Питонов», Джоном Клизом, роман с Дэвидом Шерлоком, партнером Чепмена на протяжении почти четверти века, создание «Монти Пайтон», пришествие славы и ее последствия, алкоголизм и борьба с ним. Иногда в действие вмешивается кто-нибудь из героев "пайтоновских" скетчей. Однако весь абсурд здесь очень тихий, почти необязательный. И дело, в общем-то, не в нем. Самое интересное в «Автобиографии лжеца» — этот странный диалог между Чепменом и его друзьями, панибратское хихиканье живых голосов с ушедшим. По сути, эта неуместно-веселая загробность оказывается главным содержанием фильма. Она гораздо ближе парадоксалистскому духу «Монти Пайтон», чем все рисованные гэги и довольно рядовые, по их меркам, шутки.
https://www.kommersant.ru/doc/2172946

75 лет назад, 9 января 1948 года, 10 американских кинематографистов были обвинены в неуважении к Конгрессу после отказа ответить на вопрос Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, состоят ли они в коммунистической партии. Слушания комиссии, продолжавшиеся с октября, стали одним из самых отвратительных эпизодов холодной войны и завершились осуждением «голливудской десятки» сценаристов, режиссеров и продюсеров, отправленных в тюрьму за отказ — на основании первой поправки к Конституции США — давать показания.
Это был пролог к 15-летней «охоте на ведьм» — погрому шоу-бизнеса, роковым образом сказавшемуся на судьбах киноиндустрии. Магнаты-продюсеры, сначала не принявшие погром всерьез и даже противившиеся ему, оказались вскоре в одном строю с профессиональными и добровольными погромщиками. Классический Голливуд покончил с собой. Его погубила не только экспансия телевидения, но и страх, парализовавший творческую интеллигенцию. Его обескровили не только разорительные боевики вроде «Клеопатры», но и потеря множества молодых и полных сил работников.

По ссылке Михаил Трофименков рассказывает поучительную и вечно актуальную историю о том, как страх идеологических диверсий привел к падению Голливуда
https://www.kommersant.ru/doc/3237157

«13 января 1953-го я пришла на работу, не прочитав с утра газет и не послушав радио. Вечером меня вызвал начальник и рассказал, что по радио сообщили про заговор "врачей-убийц". Уже по дороге домой я прочитала в вывешенной на улице газете "Правда" список "заговорщиков", первым в котором шел мой папа. Через два дня в Москве забрали маму. Единственным светлым моментом было то, что наши друзья не отказались от нас, наоборот, они очень переживали. 19 января меня уволили из Института телевидения, вместе со мной уволили 50 человек евреев. В Москве ходили слухи, что всех евреев скоро будут высылать на Дальний Восток, что вагоны уже стоят на запасных путях. Я сказала коллегам, что буду 19 числа каждого месяца каким-то образом давать знать, что я еще жива. И вот я ходила на какой-нибудь угол вблизи института и стояла, пока кто-то из них меня увидит. Слава Богу, это случилось только два раза, в феврале и в марте, 19 апреля это уже было не нужно»

70 лет назад, 13 января 1953 года, ТАСС сообщил, что в смерти секретаря ЦК ВКП(б) Андрея Жданова в 1948 году были виноваты врачи-вредители, связанные с международной еврейской буржуазно-националистической организацией «Джойнт» и состоявшие в агентах у иностранной разведки. Любовь Вовси рассказала нам, как это было: https://www.kommersant.ru/doc/2438745

125 лет назад умер Льюис Кэрролл, оставивший нам два руководства: как жить в стране чудес и в зазеркалье. Последнее не очень обстоятельное, но все же что-то из него можно почерпнуть:

>> Одна из самых серьезных потерь в битве — это потеря головы.

>> Когда идешь, носки ставь врозь. И помни, кто ты такая.

>> Здесь приходится бежать со всех ног, чтобы только остаться на том же месте.

>> Если же хочешь попасть в другое место, тогда нужно бежать по меньшей мере вдвое быстрее.

>> Завтра никогда не бывает сегодня.

>> Сначала раздай всем пирога, а потом разрежь его.

>> Если не знаешь, что сказать, говори по-французски!

>> Некоторые слова очень вредные.

В январе 1875 года в «Русском вестнике» вышла первая часть «Анны Карениной» Льва Толстого, к этому моменту уже прославленного автора «Казаков» и «Войны и мира». Отзывы первых читателей были противоречивы:

>> Прочел я «Анну Каренину» Толстого — и нашел в ней гораздо меньше, чем ожидал. Что будет дальше — не знаю; а пока — это и манерно и мелко — и даже (страшно сказать!) скучно.
Иван Тургенев, 13 февраля 1875

>> Какое мастерство вводить новые лица! Какое прелестное описание бала! Какой великолепный замысел сюжета! Герой Левин — это Лев Николаевич (не поэт), тут и Перфильев, и рассудитель — Сухотин, и все, и вся, но возведенное в перл создания.
Афанасий Фет, 20 февраля 1875

>> Все герои романа, все эти Левины, Вронские, Облонские, Анны Каренины, Долли, Кити — обеспеченные материальным довольством субъекты, для которых вследствие склада их воспитания, а также довольно ограниченного нравственного и умственного развития главная и существенная «злоба дня» заключается в их половых отношениях, влечениях и интересах, в горе и радостях, связанных с этими интересами.
Петр Ткачев, 5 февраля 1875

>> Граф Толстой так соразмерно во всех частях ведет свой рассказ, что не утомит вас ужасным и мелочным психическим анализом, как г. Достоевский, ни беспрестанными, иногда безбожно скучными описаниями природы, как г. Тургенев, ни длинной, характерной, может быть, в этнографическом смысле, но чуть идущей к делу болтовней, как г. Гончаров.
«Новости», 1875, № 65

Подробнее о том, как первые читатели встречали новый роман Толстого и обсуждали каждую новую часть и как менялось отношение к главным героям и всему произведению, — по ссылке:
https://www.kommersant.ru/doc/3586853

90 лет назад родилась Сьюзен Зонтаг. Писатель, критик, философ, всю жизнь отворачивавшийся от себя как от неудачного материала, потому, что всегда находились вещи (люди, темы) поважнее — и подвергались немедленной оценке, и трансформировались в идеологемы, модели для осмысления и подражания. Эта страсть восхищения помешала ей, как казалось, написать свой опус магнум: силы были потрачены на чужое. Но именно в этой роли — толкователя, стоящего на переднем крае нового и готового перевести слова и смыслы на язык широкого понимания, Зонтаг оказалась востребована в шестидесятых, да так, что стала своего рода идолищем успеха, госпожой Америкой новой словесности. Эффект Зонтаг был определен, конечно, и местом действия: вакансия публичного интеллектуала, умных дел мастера, производящего тексты о текстах, может появиться и быть заполнена там, где есть не только книги, но и читатели, и университеты, этих читателей выпускающие, и газеты-журналы-издательства, позволяющие текстам воспроизводиться. Для того чтобы стоило вести речь о качестве литературной критики, нужны количества, нужны печатные страницы, руки, готовые их заполнять, и руки, готовые их переворачивать. В 1967-м, когда в Нью-Йорке вышла первая книга эссеистики Зонтаг, ее было кому читать и обсуждать.
https://www.kommersant.ru/doc/1922313

>> 19 февраля 1929 года я был арестован. Этот день и час я считаю началом своей общественной жизни.

>> Я ощущал великое душевное спокойствие. Русская интеллигенция без тюрьмы, без тюремного опыта — не вполне русская интеллигенция.

>> С первой тюремной минуты мне было ясно, что никаких ошибок в арестах нет, что идет планомерное истребление целой «социальной» группы — всех, кто запомнил из русской истории последних лет не то, что в ней следовало запомнить.

>> Для Сталина не было лучшей радости, высшего наслаждения во всей его преступной жизни, как осудить человека за политическое преступление по уголовной статье.

>> Говорят, что Бабель — это испуг интеллигенции перед грубой силой — бандитизмом, армией. Бабель был любимцем снобов.

>> Истинный массовый успех имел Зощенко, и вовсе не потому, что это фельетонист-сатирик. Зощенко имел успех потому, что это не свидетель, а судья, судья времени.

>> На волю из Бутырок не выходят. И не из-за престижа государства («ГПУ не арестовывает зря»), а просто из-за бюрократического вращения этого смертного колеса, которому не хотят, не умеют, не могут, не имеют права придать другой темп вращения.

>> Никакая дружба не заводится в очень тяжелых условиях. Дружба заводится в положениях «средней тяжести», когда мяса на костях человека еще достаточно. А последнее мясо кормит только два чувства: злобу или равнодушие.

>> Лагерь — это торжество физической силы как моральной категории.

17 января 1982 года умер Варлам Шаламов. Из прожитых им 75 лет двадцать он провел в лагерях. О том, как он нашел слова для описания этого опыта,— в нашем путеводителе по «Колымским рассказам»
https://www.kommersant.ru/doc/5436100

Развлечение для крещенского вечера — гадание на Крылове:
https://www.kommersant.ru/doc/3862139

Одно из главных театральных событий прошлого года — «Кольцо нибелунга» в берлинской Staatsoper в постановке Дмитрия Чернякова, первый магнум-проект времени тревоги и отчаяния. Если искусство в диалоге с миром имеет какие-то функции описания и предвестья, то финал «Кольца нибелунга» Дмитрия Чернякова — мрачно-утешительная реплика в этом диалоге: апокалипсис не состоится. Но Черняков никогда и не выступал на стороне апокалипсиса. Это спектакль, придуманный и поставленный как будто бы вместе с автором и против него одновременно. То, что полное согласие с Вагнером сегодня невозможно,— почти общее место и, конечно, не эксклюзив берлинского «Кольца». Но Черняков едва ли не лучше всех в оперном театре знает, как сказать автору «не верю» и при этом остаться в игре.
Подробнее о том, как за четыре вечера это «Кольцо» рассказывает несколько десятков историй,— в тексте Ольги Федяниной: https://www.kommersant.ru/doc/5708463

Ближайшие показы намечены на апрель, но, кажется, билеты уже раскуплены. Зато все четыре части можно посмотреть онлайн: https://www.arte.tv/en/videos/RC-023083/richard-wagner-der-ring-des-nibelungen/

Немного мудрости Федерико Феллини к его дню рождения:

Все искусство автобиографично. Жемчужина — это автобиография устрицы.

Даже если я решусь снять фильм о филе палтуса, это будет фильм обо мне.

Если бы в мире было чуть больше тишины, возможно, мы бы чуть больше поняли.

Поход в кино — это как возвращение в утробу. Ты сидишь в темноте и ждешь, пока на экране появится жизнь.

Цензура — это реклама, оплаченная государством.

Хайп — это неловкая и отчаянная попытка убедить журналистов, что то, что ты сделал, заслуживает мучений, которые потребуются, чтобы написать рецензию.

Опыт — это то, что ты получаешь, пока ищешь что-то другое.

Жизнь — это комбинация пасты и волшебства.

21 января 1950 года умер Джордж Оруэлл, автор главной тоталитарной антиутопии, не теряющей актуальности уже более 70 лет. Роман «1984» оказывается в центре внимания (и в лидерах продаж) всякий раз, когда реальность вокруг заставляет видеть в нем сбывающееся пророчество,— так было после избрания Трампа в Америке и после подавления протестов в Беларуси; то, что в России «1984» (по данным крупнейшего издательского концерна «Эксмо-АСТ») стал самой продаваемой книгой последнего десятилетия, тоже о чем-то говорит. В последние годы часто казалось, что самыми насущными в оруэлловской антиутопии стали вещи, связанные с информацией и технологиями. Постправда, фейк-ньюс, «общество надзорного капитализма» — все так или иначе предсказано в романе. Всевидящий Старший Брат материализовался в форме «аналитики больших данных», манипуляции Министерства правды переродились на новом витке в цифровой инфошум, где все одинаково возможно, а истины не существует. Но жизнь заставляет вспомнить и о других смысловых слоях. «1984» — это роман об обществе, построенном на нищете и ненависти. О непрекращающейся войне, которая ведется уже не ради декларируемых высоких целей — а просто чтобы поддерживать нищету и ненависть. О навязанных сверху ограничениях в языке, которые должны исключить саму возможность инакомыслия. О постоянном переписывании прошлого, которое подгоняется под текущие требования момента. Может быть, самое болезненное, что есть в этом тексте — и сегодня, и всегда,— скрупулезное исследование того, как страх и двоемыслие (способность «верить в свою правдивость, излагая обдуманную ложь») заставляют человека отказаться от всего человеческого в себе, отцензурировать свои мысли, закэнселить свои порывы. Вся многоступенчатая машина подавления строится на добровольном отказе от того, что делает нас людьми, стирает за ненадобностью доброту, милосердие, великодушие и в конечном счете возможность счастья — «если ты сам по себе счастлив, зачем тебе возбуждаться из-за Старшего Брата, трехлетних планов, двухминуток ненависти и прочей гнусной ахинеи?». Разочарованный в революции британский социалист, пишущий свою последнюю книгу уже смертельно больным, понял что-то точное и страшное о том, до какой черты может дойти человек, в какого монстра может превратиться общество. Хотя ни одна эпоха с тех пор, по счастью, не воспроизвела «1984» с точностью до буквы, сигнальная система, разработанная Оруэллом, безотказно работает на каждом историческом повороте: если в воздухе проступают знакомые по роману черты, значит, тревога.

Сегодня 125 лет со дня рождения Сергея Эйзенштейна. По этому случаю — две истории.

Первая — о первом агитационном триумфе — «Броненосце "Потемкине"». Фильм к 20-летию первой русской революции произвел такой фурор, что спустя месяц его с помпой выпустили в прокат и одновременно отправили покорять Германию. За границей фильм стал настоящей сенсацией, и именно это обстоятельство помешало его успеху у массового советского зрителя. Рассказываем, как смотрели фильм в СССР и за его пределами и почему заграничный триумф обернулся домашним провалом
https://www.kommersant.ru/doc/4605384

Вторая — о последней агитационной неудаче — второй серии «Ивана Грозного». Фильм был раскритикован ЦК в августе 1946 года, при жизни Сталина так и не вышел на экраны, что превратило его в настоящий миф — фильм, предъявивший Сталину его подлинное лицо и ставший последним в карьере Эйзенштейна. Сам Эйзенштейн, вероятно, удивился бы такой славе: «Иван Грозный» задумывался им не как критика, а как апология сталинской власти. Рассказываем, что собирался показать Сергей Эйзенштейн в своем последнем фильме и почему это не удалось
https://www.kommersant.ru/doc/4958136

Сегодня могло бы исполниться 80 лет Шарон Тейт — жене Романа Полански, зверски убитой в августе 1969 году в своем доме. Убийство это потрясло США. Утром 9 августа 1969 года экономка семьи режиссера Романа Полански обнаружила в их доме в Лос-Анджелесе четыре трупа с множественными ножевыми ранениями. Приехавшая на место преступления полиция опознала убитых — стилиста и парикмахера Джея Себринга, сценариста Войцеха Фриковского, наследницу кофейного концерна Folgers Coffee Эбигейл Фольгер и находившуюся на девятом месяце беременности жену Романа Полански актрису Шарон Тейт (Полански в это время находился в Лондоне). Убийцы были задержаны спустя неделю — ими оказались члены секты Чарльза Мэнсона. Секта представляла собой вполне тривиальную по тем временам религиозную хиппи-коммуну. Мэнсон, рецидивист и неудавшийся музыкант, считал себя новым воплощением Христа, а своим последователям внушал, что они — реинкарнация первых христианским мучеников. Убийство Тейт и ее друзей, впрочем, не носило религиозного характера: члены «Семьи» считали, что в доме Тейт и Полански жил музыкальный продюсер Терри Мелчер, отказавшийся подписывать с Мэнсоном контракт. Именно его они должны были убить. Преступление шокировало Голливуд (актер Стив Маккуин, например, отправился на похороны своего приятеля Себринга, вооружившись пистолетом), полиция, однако, не была так уж ошеломлена случившимся: Лос-Анджелес 1969 года был на грани коллапса, и подобная вспышка немотивированной жестокости была делом времени.
Подробнее о том, чем жил Голливуд накануне убийства Шарон Тейт: https://www.kommersant.ru/doc/4033605

Голос Высоцкого — предельное воплощение чистой, нерассуждающей силы; на языке этой силы он говорит со страной, и стране такое нравится. В некотором смысле эти песни — озвучка, невидимый хор, обеспечивающий саундтрек для всего, что происходит в России вчера, сегодня, завтра, на земле, в небесах и на море. Вера, которую этот голос внушает, никак не противоречит погибельной логике и этике этих — великих — песен. Потому что обещания, данные голосом, не сбываются; каждая из песен Высоцкого исходит в прямом смысле из точки предельной уязвимости, из обреченности, убитости, потерянности. И черной точкой на белый лист легла та ночка на мою жизнь, а меня в товарный и на восток, выходит, и я напоследок спел «мир вашему дому!», Валюха крикнул «берегись», но было поздно, придешь домой — тут ты сидишь. За лицевой стороной маячит изнанка, на которой видны имена бесконечного мартиролога, перечень одинаковых неудач, одновременное бормотание обыкновенных историй.

Ко дню рождения Владимира Высоцкого — эссе Марии Степановой о том, как его голосом говорит Россия
https://www.kommersant.ru/doc/2768718

26 января 1940 года Военная коллегия Верховного суда приговорила Исаака Бабеля к высшей мере уголовного наказания — расстрелу с конфискацией всего имущества. Приговор был приведен в исполнение уже на следующий день. Бабеля арестовали 15 мая 1939 года. При обыске был изъят весь его архив, который до сих пор не найден. Почти переставшего публиковаться к тому времени писателя обвинили в антисоветской троцкистской деятельности и шпионаже. Считается, что "Большой террор" ему удалось пережить благодаря знакомству с наркомом внутренних дел Николаем Ежовым — это же знакомство привело к гибели: Ежов был арестован месяцем ранее. О том, что 27 января 1940 года Бабеля расстреляли, стало известно только через 15 лет, уже после смерти Сталина.
Подробнее: https://www.kommersant.ru/doc/2723004

50 лет тому назад, 29 января 1973 года, Александр Шмеман открывает первую страницу новой тетради и записывает: «Вчера в поезде думал: пятьдесят второй год, больше четверти века священства и богословия — но что все это значит?» Начатый в тот день дневник будет продолжаться 10 лет — до самой смерти Шмемана, а спустя 20 лет после нее будет издан отдельным томом. К сегодняшнему дню книга выдержала в России уже шесть переизданий — текст, начатый как будто ни для чего, помимо всякой цели и расчета, стал одним из главных документов новейшей православной мысли и важным чтением совсем не только для православных и даже не только для верующих. Юрий Сапрыкин рассказывает, как «Дневники» протоиерея Александра Шмемана помогают найти выход, когда выхода нет
https://www.kommersant.ru/doc/5774852

10 дней назад ушел из жизни Николай Досталь, автор важнейшего фильма эпохи перестройки «Облако-рай» и еще двадцати с лишним работ для кино- и телеэкрана. Всю свою карьеру он снимал о человеке на фоне большой истории. Его герои не были хорошими или плохими — скорее маленькими и потерянными в водовороте времени. Сегодня, когда его не стало, понятно, что наше кино потеряло автора с уникальным устройством зрения. Он по праву наследовал гуманистической оттепельной традиции, умея выхватывать маленькое на фоне большого, сиюминутное и трепетное на фоне неподъемного и необозримого. Видел человека на фоне пространства и времени. Едва ли случайно, что «Облако-рай» было снято в 1990-м и вышло в кино осенью 1991-го, когда вся страна, словно главный герой фильма, отправилась в неизвестном направлении без права на возврат.
https://www.kommersant.ru/doc/5785313

Датчанин Николас Виндинг Рефн возвращается на родину заправским американцем и вместо сканди-нуара снимает оторванный от почвы супергеройский комикс, сюжет которого на первый взгляд выглядит горячечным бредом. Скандинавы несколько десятилетий снимают нуары, отталкиваясь от идеи, что самое справедливое в мире социальное устройство северных государств — это фейк, скрывающий страшные общественные язвы. Рефн, последний раз снимавший на родине 15 лет назад, выкраивает из старой доброй датской «социалки» сюрреальную притчу о добре и зле. На Netflix вышел 6-серийный «Ковбой из Копенгагена».
https://www.kommersant.ru/doc/5774700

Леонид Гайдай демонстративно выходил из всеобщей игры намеков и скрытых смыслов. Мыслительному скачку он противопоставлял лихой прыжок и падение — гэг. Лучшие словесные шутки его фильмов, всевозможные «бамбарбия кергуду» и «моментально в море» — те же гэги; они почти не отличаются от обязательных в гайдаевских картинах поджопников. Выход из неблагонадежного языка намеков к притворно одномерному языку тела давал Гайдаю нечто вроде охранной грамоты. Ему позволяли гораздо больше, чем многим куда более благонадежным режиссерам, прежде всего — уникальную картину советского мира. Это мир тотальной идиотии, объединяющей как бы положительных и как бы отрицательных героев, пронизывающей все сферы человеческого существования. В скрытом отрицании морали его фильмы обнаруживали как бы внеидеологическое и внеэтическое пространство — пространство веселого безразличия, открыто манифестированного в знаменитой песне про «А нам все равно!».

Сегодня исполняется 100 лет со дня рождения Леонида Гайдая — самого популярного советского комедиографа, одного из лидеров кинематографа оттепели, на самом деле не слишком подходившего тому времени, в котором ему выпало работать
https://www.kommersant.ru/doc/5774205

Стало известно, что Минкульт направил в Третьяковку письмо с требованием отчитаться о соответствии экспозиции музея духовно-нравственным ценностям, изложенным в указе президента РФ от 9 ноября 2022 года. Поводом для письма стала жалоба одного из посетителей Третьяковки, который во время посещения испытал глубокий пессимизм, ощущение пустоты и беспросветности, обнаружив в советском искусстве второй половины XX века сцены «многочисленных похорон, в том числе в присутствии маргинальных социальных элементов», «запойного алкоголизма» и «волюнтаристские интерпретации».

В ожидании ответа руководства Третьяковки вспомнили, что пессимизм и недостаточное благообразие русского искусства всегда расстраивали его ценителей. Вот, например, несколько отзывов основателя Третьяковки Павла Третьякова о картинах Ильи Репина:

>> «На днях я слышал разговор художников, что у Репина в картинах и этюдах все фигуры некрасивые, что у него люди, украшенные против натуры; в этом, пожалуй, есть доля правды. В прежнем "Крестном ходе" была одна-единственная фигура — благообразная девушка, и ту вы уничтожили; мне кажется, было бы очень хорошо на место бабы с футляром поместить прекрасную молодую девушку, которая несла бы этот футляр с верою и даже с восторгом; вообще избегните всего карикатурного и проникните все фигуры верою, тогда это будет действительно глубоко русская картина!»
О «Крестном ходе в Курской губернии», 1880–1883

>> «Что Лев Толстой пашет, кладет печи, шьет сапоги, рубит избы, или не знаю, что еще может делать, все это прекрасно, но зачем это изображать в картинах?»
О картине «Пахарь. Лев Николаевич Толстой на пашне», 1887

>> «Да, лицо в картине "Не ждали" необходимо переписать; нужно более молодое и непременно симпатичное»
О «Не ждали», 1884–1888

У Третьякова, впрочем, указа не было, так что он все три картины приобрел, они до сих пор хранятся в Третьяковской галерее.
https://www.kommersant.ru/doc/3392253

Сто лет назад, 31 января 1923 года, родился большой американский писатель Норман Мейлер. Бунтарь, эпатажник, скандалист, нарцисс, солдат, мачо, политик, блестящий стилист, посредственный режиссер — чем дальше уходит ХХ век, тем вернее Норман Мейлер из писателя-классика превращается в одного из персонажей утраченного бунтарского времени.
Он родился в Нью-Джерси, рос и воспитывался в Бруклине, изучал аэронавтику в Гарварде и ушел на войну в 21 год, чтобы написать великий американский роман, нечто сравнимое с «Войной и миром». Он воевал на Филиппинах, и его роман «Нагие и мертвые» (1948) считается одной из лучших книг о Второй мировой. Мейлер втягивает читателя в рутину войны, ее разлагающееся и разлагающее чрево, где бои с японцами лишь изнанка войны с самими собой. Там, где войн не было, он начинал их сам. Его всегда интересовал «бунтарский императив», мужская культура, насилие в любой форме: возможно ли сдержать ярость? Возможно ли не убить, глядя в лицо врага? Возможно ли убить? Правда ли, что убийство «всегда содержит в себе сексуальные мотивы»? Писательство — тоже насилие. Возможно ли заставить читателя испытать то, что испытывает автор или герой?
Норман Мейлер умер в 84 года. Всю жизнь он задавал вопросы — точные, глупые, эпатажные, риторические, громкие, хамские, несправедливые. Ответов не нашел. Великого американского романа не написал. Прожил его.
https://www.kommersant.ru/doc/5774702