🇷🇺✡️ Тема религиозной и национальной ассимиляции евреев в России начала ХХ в., поднятая Шангъянгом и продолженная Стекломоем, весьма подробно рассмотрена в книге историка Алексея Миллера «Империя Романовых и национализм». Отдельная глава в ней посвящена «еврейскому вопросу». В ней, в свою очередь, есть следующий любопытный фрагмент:

«Дискриминация евреев в Российской империи была, безусловно, очень важным фактором, влиявшим, между прочим, не только на то, что российские евреи не были лояльны династии, но и на то, что габсбургские евреи были Kaisertreu [верны (австрийскому) императору]. Но дело не только в этом. Сами русские в конце XIX и начале ХХ века становились все менее лояльными подданными царя. Снижение, начиная с 1890-х годов, доли евреев (в процентном отношении) в революционном движении было связано не с уменьшением их абсолютного числа среди революционеров, но с возрастанием доли других национальностей.

Однако можно уверенно утверждать, что значительная часть евреев Российской империи была Pushkintreu [верной Пушкину], то есть была лояльна русской культуре и «прекрасной России будущего». Украинский националист Пантелеймон Кулиш в начале 1860-х годов обвинял евреев в том, что они усваивают русскую, а не украинскую культуру и поддерживают русификацию. Тенденция лишь усилилась к началу ХХ века. Поляки быстро почувствовали это, столкнувшись с миграцией литваков (евреев из Северо-Западного края) в Царство Польское, и поспешили увидеть в них агентов русификации и сторонников централизма».

В общем, ассимиляция евреев в Российской империи шла, несмотря на различные законодательные препоны — в том числе потому, что эти препоны не были непреодолимыми. Но интересно то, какой характер имела эта ассимиляция.

С одной стороны, евреи ассимилировались главным образом в русскую, реже в польскую или немецкую среду и гораздо реже — в украинскую (несмотря на то, что черта оседлости охватывала главным образом русскую часть Польши, Малороссию и Белоруссию). Дело было не в каком-то особенном расположении великороссов к евреям, а в том, что стремящаяся к социальной мобильности часть евреев (а ассимилировалась главным образом именно она) старалась примкнуть к наиболее сильной и многообещающей культуре из доступных. Русская культура переживала в 1830-х — 1880-х гг. расцвет, и её привлекательность способствовала ориентации «просвещённых евреев» на ценности и образ жизни русской интеллигенции и, шире, среднего класса в целом.

С другой стороны, ассимиляция была интеграцией в русскую культуру — но далеко не обязательно означала смену самосознания или, тем более, лояльность имперским властям. И это было закономерно: ориентация на русскую интеллигенцию и средний класс означала в том числе заимствование их либеральных и социалистических настроений, а сохраняющиеся ограничения для евреев едва ли находили понимание даже у тех, кто смог их преодолеть, но одновременно способствовали сохранению еврейской идентичности. Поэтому «ассимилированные» евреи часто были Pushkintreu, Tolstoitreu, Gorkitreu и т.д., но гораздо реже Kaisertreu или Dostojewskitreu — то есть русская культура для них была скорее культурой универсализма и прогресса, чем культурой православия, монархизма и русского национализма. Уход от еврейской традиции вовсе не означал растворения в формирующейся русской нации; скорее он означал уход от национально-религиозных идентичностей вообще (и чем левее были взгляды, тем более радикальным был этот разрыв, что хорошо описывает Юрий Слёзкин в «Доме правительства»).

Это, разумеется, не значит, что евреев, верных императору и русской нации, не было. Однако в целом интеграция евреев в русское нациестроительство до 1917 г. хоть и шла, но медленно и половинчато. В какой-то форме эта двойственность интеграции евреев пройдёт через всю советскую эпоху.

#социология #история #национализм
@verdachtig

📖🔥 Ещё в институте я пришёл к мысли о том, что модернистские подходы к исследованиям национализма (будь то Хобсбаум, Геллнер или Андерсон) политически опаснее всего вовсе не для больших национальных проектов, опирающихся на старый имперский опыт (таких, как русский), а для малых и относительно недавних.

Как бы въедливо учёный ни копался в истоках «большого» национализма (и какие бы мотивации за этим ни стояли), он найдёт там нечто, быть может, несимпатичное, но, во всяком случае, солидное. Там будут империи, вековые противостояния, raison d'État, дискуссии интеллектуалов, романтические порывы, газетная шумиха и стучащий пулемёт. Даже если искренне всё это не любить, а исследование стараться привязать к политической повестке — выйдет, быть может, жутко, но впечатляюще. И, разумеется, никакой угрозы подобное «разоблачение» для нации нести не будет. «Дед Мороз на самом деле переодетый папа: история великого обмана». Даже когда русские правые на СиП возмущались тезисом Бранденбергера «русскую национальную идентичность создал Сталин», их возмущало слово «Сталин», а не слово «создал». (Что-то вроде спора об отцовстве, но никак не о том, был ли это аист).

С «малыми» же национализмами, стоит отойти от тысячелетних царств и самых сильных наций и чуть погрузиться во вполне мейнстримные исследования, начинается какой-то водевиль. Тут поэт Х придумал кирмибрианскому народу имя, тут деятели национального движения A и В вели спор на тему «какой из городов, построенных кем-то другим, является настоящей столицей Кирмибриании», тут профессор N написал десятитомник национальной истории по принципу «Одиссей был кирмибрианцем», тут борец за свободу Y героически вырезал соседей защитил исконные земли от захватчиков...

И, что самое болезненное для национального самолюбия — при всём антикоммунистическом заряде таких национализмов на постсоветском пространстве обычно оказывается, что реально мощный толчок подобные национальные движения получили только после того, как советское государство создало для них автономии, построило индустрию, придумало алфавит (а то и не один), написало по сталинским лекалам национальную оперу и балет и т.д. А порой бывало и так, что функции поэтов, профессоров и борцов за свободу — придумывать народам имена, выявлять великих предков и отделять одни народы от других границами — приходилось выполнять советским этнографам. Как товарищ из Москвы в двадцатые-тридцатые сказал, так и живут.

Потому я полагаю, что первым в печку у любого постсоветского национализирующего государства полетит не абстрактно рассуждающий Андерсон или Хобсбаум, а Affirmative Action Empire Терри Мартина. Ведь кивать на рассуждения о воображаемых сообществах и изобретении традиций легко, когда речь о «нации вообще». А вот когда начинается разбор того, как советское государство (сначала союзничая с местной нацинтеллигенцией, а потом расстреляв её) построило конкретно вашу нацию «под ключ» — это, как говорится, другое.

#политология #национализм
@verdachtig

Вообще говоря, мне сразу вспомнились сразу два монумента, которые как бы опровергают утверждение Андерсона — но, если присмотреться, не совсем.

В качестве «могилы неизвестного марксиста» вспоминается «Памятник революции», который воздвигли по проекту Людвига Мис ван дер Роэ на кладбище Фридрихсфельде (главном некрополе немецких левых) в 1926 г. Его установили над могилами Карла Либкнехта, Розы Люксембург и других революционеров. В 1933-м его уничтожили нацисты, и с тех пор он так и не был восстановлен (хотя предложения выдвигались несколько раз).

Но, по правде сказать, это был не общенациональный, а партийный памятник. По сути — мемориал КПГ, который никому, кроме неё, оказался не нужен (даже её вроде как наследнице СЕПГ). Ну и всё-таки это был памятник в первую очередь двум конкретным деятелям (хоть и как бы воплощавшим в себе всё революционное движение).

«Памятником павшим либералам» можно назвать Монумент жирондистам, стоящий на площади Кенконс в Бордо. Мощный, помпезный комплекс, состоящий из скульптур, фонтанов и колонны в центре, поставлен в конце XIX в.

Однако не отпускает ощущение, что на самом деле это памятник не столько либералам, сколько землякам — жирондисты были депутатами французского парламента от департамента Жиронда, в котором находится Бордо. Людям, которые отстаивали интересы родного города и были убиты по приказу из далёкой столицы. Регионалистская всё же история.

#память #история #национализм
@verdachtig

Начало👆

В этих условиях и возникла идея «возвращения в Европу» — идея до того для украинского национализма нехарактерная: в прошлом даже антисоветский его вариант предполагал с этой Европой (точнее, с ближайшими соседями по ней) воевать, а также изгонять или уничтожать представителей её народов. Однако за советский период национально-территориальный вопрос для Украины был решён — более того, она расширилась далеко за границы малороссийского ареала, украинизировав русинов, с переменным успехом пытаясь украинизировать Новороссию и контролируя Крым. Поэтому явных противоречий с Европой у украинского национального проекта не осталось — более того, именно в Европе (и Западе в целом) этот новый национализм видел как экономического партнёра, так и защитника новообретённой независимости — понятно, что защитника именно от России. Впрочем, было достаточно и тех, кто считал, что Россия и Украина могут (после обретения Украиной независимости и способности вести торг за свои интересы) быть равноправными партнёрами — или даже идти к интеграции в рамках СНГ или иных постсоветских наднациональных структур.

Важной мотивацией к еврооптимизму стали быстро открывшиеся возможности для трудовой миграции в страны Европы (пусть даже «новой»): выяснилось, что неквалифицированная работа в Польше или Чехии приносит украинцам гораздо больше, чем даже квалифицированная в теперь уже независимой Украине. О тех же, кому удалось каким-либо образом встроиться в европейский рынок умственного труда, и говорить было нечего. Впрочем, и Россия, постепенно оправлявшаяся от тягот переходного периода, оказалась востребованным направлением миграции для всех — от строителей до звёзд шоу-бизнеса.

Другими словами, получившие своё независимое государство украинцы очень быстро начали искать себе работу, а по возможности и новый дом в Варшаве, Праге, Вене, Москве, Санкт-Петербурге. Точно так же, как это делали их предки за сто лет до того. И хотели они в первую очередь того, чтобы этот путь был для них как можно более простым — без паспортов, виз, таможен и досмотров.

То есть того, что уже было обыденностью за сто лет до эпохи украинского национализма — во времена предыдущей, настоящей евроинтеграции Украины.

#Украина #история #национализм
@verdachtig