Белый конь чуть ступает усталой ногой,
Где бескрайная зыбь залегла.
Мне болотная схима-желанный покой,
Будь ночлегом, зеленая мгла!
Алой ленты Твоей надо мной полоса,
Бьется в ноги коня змеевик,
На горе безмятежно поют голоса,
Всё о том, как закат Твой велик.
Закатилась Ты с мертвым Твоим женихом,
С палачом раскаленной земли.
Но сквозь ели прощальный Твой луч мне знаком,
Тишина Твоя дремлет вдали.
Я с Тобой - навсегда, не уйду никогда,
И осеннюю волю отдам.
В этих впадинах тихая дремлет вода,
Запирая ворота безумным ключам.
О, Владычица дней? алой лентой Твоей
Окружила Ты бледно-лазоревый свод!
Знаю, ведаю ласку Подруги моей -
Старину озаренных болот.
А. А. Блок
Где бескрайная зыбь залегла.
Мне болотная схима-желанный покой,
Будь ночлегом, зеленая мгла!
Алой ленты Твоей надо мной полоса,
Бьется в ноги коня змеевик,
На горе безмятежно поют голоса,
Всё о том, как закат Твой велик.
Закатилась Ты с мертвым Твоим женихом,
С палачом раскаленной земли.
Но сквозь ели прощальный Твой луч мне знаком,
Тишина Твоя дремлет вдали.
Я с Тобой - навсегда, не уйду никогда,
И осеннюю волю отдам.
В этих впадинах тихая дремлет вода,
Запирая ворота безумным ключам.
О, Владычица дней? алой лентой Твоей
Окружила Ты бледно-лазоревый свод!
Знаю, ведаю ласку Подруги моей -
Старину озаренных болот.
А. А. Блок
У нас царит убеждение, что философию народных культур можно выстроить исключительно после долгого и систематического ознакомления с документальным материалом по фольклору, этнографии и истории религий.
Подобное ознакмление предполагает годы бесславных трудов, изнурительный "вертикальный" анализ одного сектора либо же трудоёмкие "горизонтальные" изыскания с целью уточнить распространение одного мотива. Но, среди прочего, у данного ознакомительного метода есть преимущество: он не даёт исследователю спешно обобщить факты и, сверх того, награждает его своего рода провидческим даром, позволяя отличать архаическое и вечное от вторичного и частного в народных произведениях.
Но важны не факты сами по себе (поскольку в большинстве случаев их легко собрать в энциклопедиях, библиографиях и пособиях), важно уметь размышлять над ними в течение долгого времени, исследовать их в рамках ментальной вселенной, которая их породила, понимать их внутри того целого, из которого они вышли.
Да, это необходимо, но только лишь собирание, классификация и интерпретация этнографических документов не приведут к тому, что нам откроется архаическая духовность. Прежде всего, требуется хорошо знать историю религий и теорию метафизики, которые базируются на изучении ритуалов, символики, космогонии и мифов.
Мирча Элиаде, "Комментарии к легенде о мастере Маноле".
Подобное ознакмление предполагает годы бесславных трудов, изнурительный "вертикальный" анализ одного сектора либо же трудоёмкие "горизонтальные" изыскания с целью уточнить распространение одного мотива. Но, среди прочего, у данного ознакомительного метода есть преимущество: он не даёт исследователю спешно обобщить факты и, сверх того, награждает его своего рода провидческим даром, позволяя отличать архаическое и вечное от вторичного и частного в народных произведениях.
Но важны не факты сами по себе (поскольку в большинстве случаев их легко собрать в энциклопедиях, библиографиях и пособиях), важно уметь размышлять над ними в течение долгого времени, исследовать их в рамках ментальной вселенной, которая их породила, понимать их внутри того целого, из которого они вышли.
Да, это необходимо, но только лишь собирание, классификация и интерпретация этнографических документов не приведут к тому, что нам откроется архаическая духовность. Прежде всего, требуется хорошо знать историю религий и теорию метафизики, которые базируются на изучении ритуалов, символики, космогонии и мифов.
Мирча Элиаде, "Комментарии к легенде о мастере Маноле".
Отличная финская короткометражка о традиционной карельской свадьбе и, что не менее важно, на карельском языке.
Это оммаж мирам Инто Инхи, традиции финского этнографического кино первой половины XX века и, как водится, лённротовской "Калевале", чей центральный и наиболее разработанный сюжей это сватовство и свадьба.
Последнее вовсе неслучайно. Показанный в фильме свадебный обряд был по большому счету общим для всего европейского севера России, его вообще можно назвать украшением северной обрядовой культуры - настоящее драматическое представление, в котором так ярко выразила себя поэзия причети.
Стоит сказать, что в фильме есть не только на что посмотреть, но и что послушать - музыка весьма недурна, да и общая идея перехода, транзита очень созвучна нашему теперешнему непростому времени.
https://vimeo.com/362011199
Это оммаж мирам Инто Инхи, традиции финского этнографического кино первой половины XX века и, как водится, лённротовской "Калевале", чей центральный и наиболее разработанный сюжей это сватовство и свадьба.
Последнее вовсе неслучайно. Показанный в фильме свадебный обряд был по большому счету общим для всего европейского севера России, его вообще можно назвать украшением северной обрядовой культуры - настоящее драматическое представление, в котором так ярко выразила себя поэзия причети.
Стоит сказать, что в фильме есть не только на что посмотреть, но и что послушать - музыка весьма недурна, да и общая идея перехода, транзита очень созвучна нашему теперешнему непростому времени.
https://vimeo.com/362011199
В иранской космологии (зерванистская традиция) каждое земное явление, абстрактное или конкретное, соответствует некоему небесному, трансцендентному, невидимому образу, "идее" в платоновском смысле. Каждый предмет, каждое понятие предстает в двойном аспекте: менок (mênôk) и гетик (gêtîk). Есть небо видимое, но есть также и небо менок, которое невидимо.
Мирча Элиаде, "Космос и история"
Учение Платона об идеях носит глубоко архаический характер, его (пусть и не столь изысканные) параллели обнаруживались ещё не так давно в среде эрзянских и мокшанских крестьян. Из мифологии мы знаем, что в центре мира могло находиться не только дерево, но и камень ("всем камням отец", Алатырь северных заговоров), в этой картине мира крестьянская община и каждый крестьянский двор представляли собой рукотворную копию мироздания, невидимого идеала, чьим центром у эрзи и мокши был дворовой камень (э. кардо сярко, кудо юртонь кев, кудокев, м. карда сяркха), который воспринимался как сакральный центр родового поселения и вместилище покровительнице дома - Кудавы, Юртавы, это почитание дворовых камней неоднократно фиксировалось в молитвах, песнях и причитаниях. Перед совершением обряда, посвященного покровительнице дома и двора эрзя Саратовского уезда резали на священном камне петуха с особенной молитвой.
Сакрализировалось и пространство вокруг камня, сам же камень или углубление в нем использовались только только для спускания туда крови жертвы, которую резали на мясо, из чего мы можем предположить, что распространенный в Восточной Европе культ камней некогда включал в себя жертвоприношение. Э. Я м. крестьяне следили, чтобы место вокруг камня не было осквернено даже случайно, например упавшим мусором.
В связи с камнями также стоит отметить, что особое место в обрядовой практике мордовских народов занимал сделанный из камня молельный нож.
Мирча Элиаде, "Космос и история"
Учение Платона об идеях носит глубоко архаический характер, его (пусть и не столь изысканные) параллели обнаруживались ещё не так давно в среде эрзянских и мокшанских крестьян. Из мифологии мы знаем, что в центре мира могло находиться не только дерево, но и камень ("всем камням отец", Алатырь северных заговоров), в этой картине мира крестьянская община и каждый крестьянский двор представляли собой рукотворную копию мироздания, невидимого идеала, чьим центром у эрзи и мокши был дворовой камень (э. кардо сярко, кудо юртонь кев, кудокев, м. карда сяркха), который воспринимался как сакральный центр родового поселения и вместилище покровительнице дома - Кудавы, Юртавы, это почитание дворовых камней неоднократно фиксировалось в молитвах, песнях и причитаниях. Перед совершением обряда, посвященного покровительнице дома и двора эрзя Саратовского уезда резали на священном камне петуха с особенной молитвой.
Сакрализировалось и пространство вокруг камня, сам же камень или углубление в нем использовались только только для спускания туда крови жертвы, которую резали на мясо, из чего мы можем предположить, что распространенный в Восточной Европе культ камней некогда включал в себя жертвоприношение. Э. Я м. крестьяне следили, чтобы место вокруг камня не было осквернено даже случайно, например упавшим мусором.
В связи с камнями также стоит отметить, что особое место в обрядовой практике мордовских народов занимал сделанный из камня молельный нож.
Последуем же за нашим крестьянином. Пройдем мимо садов и полей, где он трудится больше всего, — к ним мы вернемся позже. Заглянем в те районы сельской местности, что не охвачены трудом человека: луга и пастбища, горы и леса. Даже сейчас в Греции большие участки земли не подлежат обработке, а в древности эти территории были еще больше. Когда наш крестьянин проходил мимо кучи камней, он, должно быть, добавлял к ней еще один камень, а если на вершине этой кучи был поставлен большой камень, крестьянин клал туда немного еды в качестве приношения. Он делал это по традиции, не сознавая истинных причин, понимая только, что в этой куче камней и в большом камне на верхушке живет бог. Он называл этого бога Гермес, по названию кучи камней (гермы), в которой тот обитал, а большой камень именовал гермой. Такие гермы были хорошими ориентирами для путника, идущего безлюдной дорогой из одного селения в другое, и боги — обитатели герм стали покровителями странствующих. А если путник иногда находил на вершине каменной кучи какую-нибудь пищу, всегда желанную для человека бедного и голодного — он приписывал эту счастливую находку милости бога и называл ее гермайон.
Если не сам наш крестьянин, то уж предки его точно знали, что иногда под такими кучами камней погребали людей, и тогда камень, возведенный на вершине, — это надгробный камень. А значит, бог, обитающий в куче камней, имеет отношение к умершим. Хотя люди совершали возлияния и приносили еду на могилы умерших, они вместе с тем все же верили в существование какого-то общего места обитания умерших. Вряд ли простые люди замечали это противоречие.
М. Нильссон, "Греческая народная религия"
Если не сам наш крестьянин, то уж предки его точно знали, что иногда под такими кучами камней погребали людей, и тогда камень, возведенный на вершине, — это надгробный камень. А значит, бог, обитающий в куче камней, имеет отношение к умершим. Хотя люди совершали возлияния и приносили еду на могилы умерших, они вместе с тем все же верили в существование какого-то общего места обитания умерших. Вряд ли простые люди замечали это противоречие.
М. Нильссон, "Греческая народная религия"
Общий словарь, связывающий первых славян с иранцами, особенно показателен. Близость в религиозных паттернах и терминологии находит свое выражение в том, что и те и другие сохранили из общего индоевропейского наследия и в том, что они изменили в нем — причем изменили одинаково. В некоторых случаях можно предположить прямое заимствование, которое всегда идет от иранцев к славянам. Иранско-славянские параллели тем более показательны, что индоевропейские языки, как правило, расходятся в своих религиозных словарях.
Славяне и иранцы практически полностью утратили имя для культа бога Неба (dyeus). Они согласны между собой:
• в использовании для обозначения неба понятия облака (славянское небо);
• в превращении «небесного» дериватива (deiwos), служившего
индоевропейцам для обозначения «бога», в слово для наименования «враждебного демонического существа» (ср. термин divъ, встречающийся в демонологии различных славянских народов
и соответствующих женских духов — divii, diva, divožena) ;
• в применении к значению «бог» слова, изначально означавшего
одновременно богатство и его подателя (bogъ).
Таким образом, славяне участвовали в иранской эволюции в сторону явного дуализма, и по точному замечанию Гельмгольда, они поклонялись божествам добра и зла, «считая, что счастье проистекает из первых, а несчастья — от вторых». Славянский термин «вера» совпадает с иранским термином для обозначения религиозного выбора между добром и злом. Славяне (как и балты) разделяют с иранцами использование общего термина для понятия «святости» (изначально «нечто, что дано сверхъестественными могуществами»,
svet). Славянское обозначения «мирового договора» и «общины», «мир» (mirъ) связано с иранским Митрой. В славянских и иранских языках сходные глаголы выражают процессы, изначально связанные с религиозными паттернами: «приносить жертву» (žreti), «причитать» (vъpiti), «призывать» (zьvati), «гадать» (gatati), «провозглашать» (vestati), «чертить» (pьsati), «наказывать» (kajati), «бояться»
(bojati sе), «охранять» (xraniti). Такие фундаментальные духовные понятия, как «слово» (slovo) и «дело» (delo), являются общими в славянских и иранских языках, равно как и названия основных ритуальных предметов и операций— таких как «огонь» (vatra), «чаша» (čaša), «погребальный (изначально от «магов») холм» (mogyla), а также такие медицинские термины, как «лечить» (goiti), «здоровый» (sbdrav) и «больной» (xvorъ). Также есть ряд общих слов для обозначения концептов, связанных со злом: «зло» (zьlo), «стыд» (sramъ), «вина» (vina), «левый» (šui). Более того, славянский корень «kostjun» (буквально «костяной» — откуда «кощунство»), обозначающий «профанный», «временный», вероятно, является калькой с иранского словоупотребления. Общеславянское слово «рай» также признано прямым заимствованием от иранского ray— «небесное сияние», «красота».
Р. О. Якобсон
Славяне и иранцы практически полностью утратили имя для культа бога Неба (dyeus). Они согласны между собой:
• в использовании для обозначения неба понятия облака (славянское небо);
• в превращении «небесного» дериватива (deiwos), служившего
индоевропейцам для обозначения «бога», в слово для наименования «враждебного демонического существа» (ср. термин divъ, встречающийся в демонологии различных славянских народов
и соответствующих женских духов — divii, diva, divožena) ;
• в применении к значению «бог» слова, изначально означавшего
одновременно богатство и его подателя (bogъ).
Таким образом, славяне участвовали в иранской эволюции в сторону явного дуализма, и по точному замечанию Гельмгольда, они поклонялись божествам добра и зла, «считая, что счастье проистекает из первых, а несчастья — от вторых». Славянский термин «вера» совпадает с иранским термином для обозначения религиозного выбора между добром и злом. Славяне (как и балты) разделяют с иранцами использование общего термина для понятия «святости» (изначально «нечто, что дано сверхъестественными могуществами»,
svet). Славянское обозначения «мирового договора» и «общины», «мир» (mirъ) связано с иранским Митрой. В славянских и иранских языках сходные глаголы выражают процессы, изначально связанные с религиозными паттернами: «приносить жертву» (žreti), «причитать» (vъpiti), «призывать» (zьvati), «гадать» (gatati), «провозглашать» (vestati), «чертить» (pьsati), «наказывать» (kajati), «бояться»
(bojati sе), «охранять» (xraniti). Такие фундаментальные духовные понятия, как «слово» (slovo) и «дело» (delo), являются общими в славянских и иранских языках, равно как и названия основных ритуальных предметов и операций— таких как «огонь» (vatra), «чаша» (čaša), «погребальный (изначально от «магов») холм» (mogyla), а также такие медицинские термины, как «лечить» (goiti), «здоровый» (sbdrav) и «больной» (xvorъ). Также есть ряд общих слов для обозначения концептов, связанных со злом: «зло» (zьlo), «стыд» (sramъ), «вина» (vina), «левый» (šui). Более того, славянский корень «kostjun» (буквально «костяной» — откуда «кощунство»), обозначающий «профанный», «временный», вероятно, является калькой с иранского словоупотребления. Общеславянское слово «рай» также признано прямым заимствованием от иранского ray— «небесное сияние», «красота».
Р. О. Якобсон
Из книги "Elite ou Egalite... Северная Русь и культурные трансформации в Европе VII—XII вв."
Недавние наблюдения в области антропологии и палеогенетики позволяют с достаточным основанием говорить о наличии генетической преемственности населения обширных природно-хозяйственных зон, в том числе юго-восточного побережья Балтики и Русского Северо-Запада, начиная с глубокой древности — по меньшей мере с эпохи поздней бронзы и раннего железа. Последнее отнюдь не исключало периодических притоков в эти регионы новых мигрантов, что, однако, не приводило к радикальной смене населения и утрате им генетических особенностей [...] Полностью соглашаясь с этим последним тезисом, я все же хочу подчеркнуть: выявление физической преемственности требует с удвоенным вниманием отнестись к проблеме субстрата и реальной возможности передачи культурных элементов, поведенческих кодов и стереотипов от более древнего населения региона к более позднему — даже при смене языков и идентичностей. С этим последним предположением вполне согласуются заключения современной регионалистики, согласно которым границы различных историко-культурных зон на Северо-Западе оказываются достаточно определенными на протяжении целого ряда эпох.
Н. И. Платонова
Недавние наблюдения в области антропологии и палеогенетики позволяют с достаточным основанием говорить о наличии генетической преемственности населения обширных природно-хозяйственных зон, в том числе юго-восточного побережья Балтики и Русского Северо-Запада, начиная с глубокой древности — по меньшей мере с эпохи поздней бронзы и раннего железа. Последнее отнюдь не исключало периодических притоков в эти регионы новых мигрантов, что, однако, не приводило к радикальной смене населения и утрате им генетических особенностей [...] Полностью соглашаясь с этим последним тезисом, я все же хочу подчеркнуть: выявление физической преемственности требует с удвоенным вниманием отнестись к проблеме субстрата и реальной возможности передачи культурных элементов, поведенческих кодов и стереотипов от более древнего населения региона к более позднему — даже при смене языков и идентичностей. С этим последним предположением вполне согласуются заключения современной регионалистики, согласно которым границы различных историко-культурных зон на Северо-Западе оказываются достаточно определенными на протяжении целого ряда эпох.
Н. И. Платонова
Из книги "Elite ou Egalite... Северная Русь и культурные трансформации в Европе VII—XII вв."
На мой взгляд, проблема появления славян на Северо-Западе, неразрывно связанная с проблемой истоков и составляющих древнерусской культуры, должна рассматриваться именно в контексте изложенных выводов. В археологии до сих пор широко распространены представления, согласно которым появление славяноязычных сообществ на территории будущих Новгородской и Псковской земель произошло неимоверно поздно — оно синхронизируется с началом эпохи, освещенной письменными памятниками (IX -X вв.). Долгое время считалось, что их проникновение осуществлялось с юга, по Днепру. В этой связи стоит отметить важность новейших раскопок в Приильменье, выявивших на ряде памятников хорошо сохранившиеся и убедительно датированные культурные слои как VIII, так и V -V II вв. Имеются в виду селище Прость, городища Сельцо, Бронница, Городок на Маяте и др. Некоторые памятники этого круга были известны давно, но малочисленные находки долго не осмыслялись в качестве отдельного культурно-хронологического пласта. Ныне их исследования помогли уяснить, «что на озере Ильмень начальное славянское расселение не спрессовано в один культурно-хронологический пласт с варяжской экспансией середины VIII — X в., а отделено от нее примерно двухсотлетним периодом самостоятельного развития приозерной племенной
агломерации». Исходным регионом земледельческой колонизации Приильменья предстает Белорусское Подвинье середины I тыс. н. э. При реконструкции и интерпретации сходств/различий культурных комплексов лесной зоны (традиционно приписывавшихся кому угодно, только не славянам и их предкам) теперь рассматриваются варианты не только прямого родства и заимствования, но и наличия глубокой общей подосновы, а также бытования отдельных категорий вещей в разных этнокультурных сообществах. Представляется чрезвычайно показательным замечание И. О. Гавритухина (сейчас, безусловно, ведущего специалиста России по пражской культуре) о принципиальной невозможности выводить керамическую традицию СевероЗапада последней четверти I тыс. н. э. из пражской культуры сер. TV — сер. VII в. Облик этой последней, по его словам, уже в VII в. «определяют, прежде всего, сильно профилированные сосуды с S-видной верхней частью, нередко с усложненной моделировкой венчика, а в ряде групп — появление керамики, сделанной на гончарном круге». Набор керамики последней четверти I тыс. на Северо-Западе России, включая лепные и раннегончарные формы X-XI вв., выглядит неизмеримо архаичнее пражских сосудов VII в. Более обоснованной представляется его связь с памятниками круга Заозерье-Узмень.
Важно отметить, что указанный вывод касается не только древностей 3 четверти I тыс. н. э. Он относится напрямую и к тем памятникам IX-X вв., чье родство с собственно древнерусской культурой региона не вызывает сомнений.
Н. И. Платонова
На мой взгляд, проблема появления славян на Северо-Западе, неразрывно связанная с проблемой истоков и составляющих древнерусской культуры, должна рассматриваться именно в контексте изложенных выводов. В археологии до сих пор широко распространены представления, согласно которым появление славяноязычных сообществ на территории будущих Новгородской и Псковской земель произошло неимоверно поздно — оно синхронизируется с началом эпохи, освещенной письменными памятниками (IX -X вв.). Долгое время считалось, что их проникновение осуществлялось с юга, по Днепру. В этой связи стоит отметить важность новейших раскопок в Приильменье, выявивших на ряде памятников хорошо сохранившиеся и убедительно датированные культурные слои как VIII, так и V -V II вв. Имеются в виду селище Прость, городища Сельцо, Бронница, Городок на Маяте и др. Некоторые памятники этого круга были известны давно, но малочисленные находки долго не осмыслялись в качестве отдельного культурно-хронологического пласта. Ныне их исследования помогли уяснить, «что на озере Ильмень начальное славянское расселение не спрессовано в один культурно-хронологический пласт с варяжской экспансией середины VIII — X в., а отделено от нее примерно двухсотлетним периодом самостоятельного развития приозерной племенной
агломерации». Исходным регионом земледельческой колонизации Приильменья предстает Белорусское Подвинье середины I тыс. н. э. При реконструкции и интерпретации сходств/различий культурных комплексов лесной зоны (традиционно приписывавшихся кому угодно, только не славянам и их предкам) теперь рассматриваются варианты не только прямого родства и заимствования, но и наличия глубокой общей подосновы, а также бытования отдельных категорий вещей в разных этнокультурных сообществах. Представляется чрезвычайно показательным замечание И. О. Гавритухина (сейчас, безусловно, ведущего специалиста России по пражской культуре) о принципиальной невозможности выводить керамическую традицию СевероЗапада последней четверти I тыс. н. э. из пражской культуры сер. TV — сер. VII в. Облик этой последней, по его словам, уже в VII в. «определяют, прежде всего, сильно профилированные сосуды с S-видной верхней частью, нередко с усложненной моделировкой венчика, а в ряде групп — появление керамики, сделанной на гончарном круге». Набор керамики последней четверти I тыс. на Северо-Западе России, включая лепные и раннегончарные формы X-XI вв., выглядит неизмеримо архаичнее пражских сосудов VII в. Более обоснованной представляется его связь с памятниками круга Заозерье-Узмень.
Важно отметить, что указанный вывод касается не только древностей 3 четверти I тыс. н. э. Он относится напрямую и к тем памятникам IX-X вв., чье родство с собственно древнерусской культурой региона не вызывает сомнений.
Н. И. Платонова
Надеемся, что не наскучили уважаемым читателям цитатами из прекрасного сборника под редакцией Н. И. Платоновой. Очень важное замечание о сложении курганных культур на Северо-Западе России:
В данном контексте принципиально важное значение имеет оценка таких культурных явлений, как раннесредневековые «курганные культуры» СевероЗапада России (длинные курганы и сопки). В былые времена за каждой из них археологи пытались увидеть отдельную, «правильную» археологическую культуру, сформировавшуюся где-то вовне и оттуда мигрировавшую на территорию будущей Псковско-Новгородской земли. Однако никаких достоверных предшественников той и другой культуры на смежных территориях нет. Оба феномена, несомненно, сложились на месте. Практически одновременное появление длинных курганов на западной и северо-восточной границах их огромного ареала вряд ли можно связывать
с массовой миграцией нового населения. Мысль о том, что веер инноваций в культуре населения лесной зоны в V — начале VI в. был инициирован проникновением с юга каких-то небольших военизированных групп (своеобразное «эхо Великого переселения народов»), уже высказывалась целым рядом исследователей.
Однако сами инновации чаще всего трактуются в традиционном ключе — как результат появления нового этнического элемента, переноса традиций, постороннего влияния и т. д. На мой взгляд, формирование (в считанные десятилетия!) единого, принципиально нового для данного региона погребального обряда свидетельствует о стремительном распространении новых идеологических представлений.
Последнее означало резкое увеличение информационной проницаемости всего ареала КДК в V -V I вв. и действительно могло явиться результатом регулярных передвижений каких-то небольших, мобильных групп (враждебных или союзных местному населению — в данном случае безразлично). Более, чем вероятно, что процесс формирования культуры длинных курганов (КДК) отразил собой кристаллизацию новой идентичности. Однако природа стоящего за ней единства пока не ясна — так же, как и культурно-антропологические механизмы происшедших в нем инноваций.
В настоящий момент есть все основания считать КДК частью обширной историко-культурной общности, в которую входил целый ряд культур, которые в отличие от нее не восприняли в третьей четверти I тыс. н. э. курганного обряда (Тушемля-Банцеровщина, удомельский тип и т. д.).
Н. И. Платонова
В данном контексте принципиально важное значение имеет оценка таких культурных явлений, как раннесредневековые «курганные культуры» СевероЗапада России (длинные курганы и сопки). В былые времена за каждой из них археологи пытались увидеть отдельную, «правильную» археологическую культуру, сформировавшуюся где-то вовне и оттуда мигрировавшую на территорию будущей Псковско-Новгородской земли. Однако никаких достоверных предшественников той и другой культуры на смежных территориях нет. Оба феномена, несомненно, сложились на месте. Практически одновременное появление длинных курганов на западной и северо-восточной границах их огромного ареала вряд ли можно связывать
с массовой миграцией нового населения. Мысль о том, что веер инноваций в культуре населения лесной зоны в V — начале VI в. был инициирован проникновением с юга каких-то небольших военизированных групп (своеобразное «эхо Великого переселения народов»), уже высказывалась целым рядом исследователей.
Однако сами инновации чаще всего трактуются в традиционном ключе — как результат появления нового этнического элемента, переноса традиций, постороннего влияния и т. д. На мой взгляд, формирование (в считанные десятилетия!) единого, принципиально нового для данного региона погребального обряда свидетельствует о стремительном распространении новых идеологических представлений.
Последнее означало резкое увеличение информационной проницаемости всего ареала КДК в V -V I вв. и действительно могло явиться результатом регулярных передвижений каких-то небольших, мобильных групп (враждебных или союзных местному населению — в данном случае безразлично). Более, чем вероятно, что процесс формирования культуры длинных курганов (КДК) отразил собой кристаллизацию новой идентичности. Однако природа стоящего за ней единства пока не ясна — так же, как и культурно-антропологические механизмы происшедших в нем инноваций.
В настоящий момент есть все основания считать КДК частью обширной историко-культурной общности, в которую входил целый ряд культур, которые в отличие от нее не восприняли в третьей четверти I тыс. н. э. курганного обряда (Тушемля-Банцеровщина, удомельский тип и т. д.).
Н. И. Платонова
Заметки на полях
В связи с приведенной выше цитатой небольшие, так сказать, заметки на полях.
Пусть об этом на разные лады уже кто только не твердил, но повторить стоит, "хорошее повтори и ещё раз повтори", как писал Владимир Ильич Ленин.
Приведенная выше цитата ещё раз подтверждает абсурдность попыток привязать перечисленные в летописи идентичность к археологическим находкам. Во-первых, мы не знаем существовали ли летописные "племена" на самом деле или все это конструкции, придуманные автором(-ами) или переписчиками летописи. Даже если какая-то часть "этнографического" тезауруса летописца имеет отношение к средневековой реальности, то что позволяет нам утверждать, что в эпоху переселения или чуть позже (куда уж фантазировать о том, что было ещё раньше!) картина соответствовала этой действительности? Напомним также, что число славянских "племен", расселяемых летописцем по Восточной Европе равняется двенадцати, что соответствует двенадцати коленами израилевым, к тому же после сообщения о крещении эти "племена" мгновенно куда-то исчезают.
Отдельно стоит остановиться на понятии "племя", и тут каждый должен спросить самого себя: какого рода этнографическую реальность он под этим понятием подразумевает? Обсуждая вопросы средневековой истории мы должны очень внимательно относиться к подобного рода понятиям. Что такое меря или кривичи? Насколько адекватно упоминание их в источниках реальным идентичности людей той эпохи? Что из себя представляла их политическая организация? Это кровнородственные или территориальные объединения?
Подобные вопросы можно задавать долго, но где же искать ответы?...
Стоит, тем не менее, добавить, что "этнографическая" карта ПВЛ не совсем вымышлена, некоторые из приведенных в летописи племен можно встретить и в других источниках, так мерю под именем Merens упоминает Иордан, северную "страну Вису" Абу Гарнати, а Константин Багрянородный говорит о подчинённых Киеву славиниях: вервианов, другувитов, кривитеинов, севериев, лендзанинов, ультинов, часть из которых можно идентифицировать с летописными дреговичами, кривичами, северянами и уличами, тем не менее, список Константина существенно короче летописного.
В связи с приведенной выше цитатой небольшие, так сказать, заметки на полях.
Пусть об этом на разные лады уже кто только не твердил, но повторить стоит, "хорошее повтори и ещё раз повтори", как писал Владимир Ильич Ленин.
Приведенная выше цитата ещё раз подтверждает абсурдность попыток привязать перечисленные в летописи идентичность к археологическим находкам. Во-первых, мы не знаем существовали ли летописные "племена" на самом деле или все это конструкции, придуманные автором(-ами) или переписчиками летописи. Даже если какая-то часть "этнографического" тезауруса летописца имеет отношение к средневековой реальности, то что позволяет нам утверждать, что в эпоху переселения или чуть позже (куда уж фантазировать о том, что было ещё раньше!) картина соответствовала этой действительности? Напомним также, что число славянских "племен", расселяемых летописцем по Восточной Европе равняется двенадцати, что соответствует двенадцати коленами израилевым, к тому же после сообщения о крещении эти "племена" мгновенно куда-то исчезают.
Отдельно стоит остановиться на понятии "племя", и тут каждый должен спросить самого себя: какого рода этнографическую реальность он под этим понятием подразумевает? Обсуждая вопросы средневековой истории мы должны очень внимательно относиться к подобного рода понятиям. Что такое меря или кривичи? Насколько адекватно упоминание их в источниках реальным идентичности людей той эпохи? Что из себя представляла их политическая организация? Это кровнородственные или территориальные объединения?
Подобные вопросы можно задавать долго, но где же искать ответы?...
Стоит, тем не менее, добавить, что "этнографическая" карта ПВЛ не совсем вымышлена, некоторые из приведенных в летописи племен можно встретить и в других источниках, так мерю под именем Merens упоминает Иордан, северную "страну Вису" Абу Гарнати, а Константин Багрянородный говорит о подчинённых Киеву славиниях: вервианов, другувитов, кривитеинов, севериев, лендзанинов, ультинов, часть из которых можно идентифицировать с летописными дреговичами, кривичами, северянами и уличами, тем не менее, список Константина существенно короче летописного.
У многих народов Евразии береза – космическое дерево, связанное с верхним (небесным) миром. В мордовском предании в центре земли росла огромная береза, которая своей кроной закрывала солнце. Из яиц большой птицы, свившей гнездо на березе, рождаются 3 богини – леса, ветра и плодородия. Таким образом, на березе рождаются женские природные духи. Связь их с березой проявляется также в карельской мифологии.
В заговоре из Суоярви из тучи появляется некая «святая небесная дева», из слез ее образуются 3 реки: водяная, медвяная и огненная. В пороге огненной реки стоит огненная береза, на березе – огненный орел. Таким образом, выясняется, что локус огненного порога с огненной березой – творение неких высших небесных сил, происходившее в правремена.
В заговорах, повествующих о рождении березы, появляются создавшие ее три «девы природы». В текстах задается также вопрос: из чего сделана tuohen julmu (внешняя, белая часть бересты) и рассказывается о том, что Пяйвятяр (Дева солнца) скинула с себя белую шаль и завернула ее вокруг березового ствола. К девам природы обычно относят Пяйвятяр, Куутар (Дева луны) и Илматар (Дева воздуха). «Девы природы» ткут ткань из серебряных и золотых нитей. Аймо Турунен сравнивает их с греческими мойрами, римскими парками и германо-скандинавскими норнами, прядущими нити жизни.
А. П. Конкка
В заговоре из Суоярви из тучи появляется некая «святая небесная дева», из слез ее образуются 3 реки: водяная, медвяная и огненная. В пороге огненной реки стоит огненная береза, на березе – огненный орел. Таким образом, выясняется, что локус огненного порога с огненной березой – творение неких высших небесных сил, происходившее в правремена.
В заговорах, повествующих о рождении березы, появляются создавшие ее три «девы природы». В текстах задается также вопрос: из чего сделана tuohen julmu (внешняя, белая часть бересты) и рассказывается о том, что Пяйвятяр (Дева солнца) скинула с себя белую шаль и завернула ее вокруг березового ствола. К девам природы обычно относят Пяйвятяр, Куутар (Дева луны) и Илматар (Дева воздуха). «Девы природы» ткут ткань из серебряных и золотых нитей. Аймо Турунен сравнивает их с греческими мойрами, римскими парками и германо-скандинавскими норнами, прядущими нити жизни.
А. П. Конкка
Археологи из университета Хельсинки проанализировали костяные украшения, найденные в могильнике на Южном Оленьем Острове в Онежском озере и пришли к выводу, что часть ожерелий содержит не только кости животных, но и кости человека.
Могильник Южный Олений Остров на территории Карелии был найден и исследован советскими археологами в 30-е гг. в нем были захоронены останки заонежских охотников и рыболовов эпохи мезолита.
Могильник Южный Олений Остров на территории Карелии был найден и исследован советскими археологами в 30-е гг. в нем были захоронены останки заонежских охотников и рыболовов эпохи мезолита.
Forwarded from Survive the Jive: All-feed
Mesolithic people from Karelia in North Western Russia (EHG) wore pendants made of human thigh bones. The thigh bone had some kind of religious significance in much earlier ice age burials. IRRC even a Neanderthal skeleton was found with the thigh bone (femur) removed.
"These bits of bone were found at a site called Yuzhniy Oleniy Ostrov, a cemetery with 177 burials from around 6200 B.C...Of 37 pendants crafted from fragments of bone from 6 different graves, 12 turned out to be human, the analysis showed."
"ancient Europeans may have infused both animal and human bone with great symbolism"
https://www.livescience.com/human-bone-pendants-russia
"These bits of bone were found at a site called Yuzhniy Oleniy Ostrov, a cemetery with 177 burials from around 6200 B.C...Of 37 pendants crafted from fragments of bone from 6 different graves, 12 turned out to be human, the analysis showed."
"ancient Europeans may have infused both animal and human bone with great symbolism"
https://www.livescience.com/human-bone-pendants-russia
livescience.com
8,200-year-old burials in Russia contain pendants crafted from human bone
A century-old archaeological excavation in Russia turns up a new surprise.
На Больших Антильских островах несколько лет спустя после открытия Америки, в то время как испанцы снаряжали исследовательские комиссии, чтобы установить, есть ли у туземцев душа, сами туземцы обходились тем, что белых узников бросали в воду, чтобы проверить, путем продолжительного наблюдения, подвержены ли их трупы гниению.
Клод Леви-Стросс, "Раса и история"
Клод Леви-Стросс, "Раса и история"
К слову о кажущейся "примитивности" восточноевропейских лесных культур. В культурах Амазонии или Полинезии при кажущейся их простоте мы можем обнаружить диалектические противоречия невероятной сложности, а что уж говорить об изощрённой сложности таких культур как древнегреческая, китайская, иранская или индуистская. По сравнению с ними наша современная западная и - шире - вестернизированная культура чрезвычайно проста:
О логике в античности. Я обратил внимание, что логические структуры в античных текстах не видны почти всегда специалистам в этих текстах. Разный тип мышления у логиков-математиков и филологов. Филологи анализируют контекстуальные значения слов для восстановления семантики слов и предложений. А логики анализируют алгебраические структуры в комбинациях слов. Это совсем другое измерение предложений, недоступное филологам.
А теперь аборигены Австралии. Этнографы очень удивились, выяснив следующее:
-- очень сложная система мифологических циклов, система параллельная, распределенная и лишь местами иерархическая; сложность этой структуры (число героев и отношений между ними) во много раз превосходит сложность, например, христианского нарратива, включая богословие;
-- очень сложная система социального поведения, например, система распознавания родства и иных социальных связей значительно сложнее даже традиционной китайской культуры, про европейскую и говорить нечего;
-- очень сложная система ритуального поведения, танцевальные и песенные комплексы со сложнейшей иллокотивно-перлокутивной структурой;
-- очень сложная система локализации и жилища, для которой необходима смена места пребывания в соответствии со сложными расчётами, учитывающими климатические и социальные параметры.
Этот список можно продолжить.
Все эти системы образуют единую супер-систему, которую и описать не возможно, а можно было бы понять, лишь используя компьютерное моделирование. Но этим моделированием никто не занимался.
А именно аборигены Австралии, скорее всего, имеют тип культуры, характерный для людей верхнего палеолита. Это не значит, что мифы и ритуалы были те же. Это исключено. Но сложность этих комплексов была такой же.
Семенцов когда-то предложил отличный конструкт -- "сокращённый ритуал", подразумевая, что сложный ритуал Вед получил сокращение и упрощение в Пуранах.
Так вот, развитие культуры -- это не усложнение её, а упрощение. Мы развиваемся, сокращая ритуал, упрощая наше поведение. Для нас аборигены Австралии -- боги, с невероятно сложным поведением. Правда, этих богов уже удалось ассимилировать. И эти сложные структуры их мышления и поведения мы не способны увидеть, как филологии не могут увидеть алгебру в рассуждениях отдельных античных авторов.
Вот вам и контакт с высшим разумом, который мы не распознали.
Андрей Шуман
О логике в античности. Я обратил внимание, что логические структуры в античных текстах не видны почти всегда специалистам в этих текстах. Разный тип мышления у логиков-математиков и филологов. Филологи анализируют контекстуальные значения слов для восстановления семантики слов и предложений. А логики анализируют алгебраические структуры в комбинациях слов. Это совсем другое измерение предложений, недоступное филологам.
А теперь аборигены Австралии. Этнографы очень удивились, выяснив следующее:
-- очень сложная система мифологических циклов, система параллельная, распределенная и лишь местами иерархическая; сложность этой структуры (число героев и отношений между ними) во много раз превосходит сложность, например, христианского нарратива, включая богословие;
-- очень сложная система социального поведения, например, система распознавания родства и иных социальных связей значительно сложнее даже традиционной китайской культуры, про европейскую и говорить нечего;
-- очень сложная система ритуального поведения, танцевальные и песенные комплексы со сложнейшей иллокотивно-перлокутивной структурой;
-- очень сложная система локализации и жилища, для которой необходима смена места пребывания в соответствии со сложными расчётами, учитывающими климатические и социальные параметры.
Этот список можно продолжить.
Все эти системы образуют единую супер-систему, которую и описать не возможно, а можно было бы понять, лишь используя компьютерное моделирование. Но этим моделированием никто не занимался.
А именно аборигены Австралии, скорее всего, имеют тип культуры, характерный для людей верхнего палеолита. Это не значит, что мифы и ритуалы были те же. Это исключено. Но сложность этих комплексов была такой же.
Семенцов когда-то предложил отличный конструкт -- "сокращённый ритуал", подразумевая, что сложный ритуал Вед получил сокращение и упрощение в Пуранах.
Так вот, развитие культуры -- это не усложнение её, а упрощение. Мы развиваемся, сокращая ритуал, упрощая наше поведение. Для нас аборигены Австралии -- боги, с невероятно сложным поведением. Правда, этих богов уже удалось ассимилировать. И эти сложные структуры их мышления и поведения мы не способны увидеть, как филологии не могут увидеть алгебру в рассуждениях отдельных античных авторов.
Вот вам и контакт с высшим разумом, который мы не распознали.
Андрей Шуман
В сравнении с этим все, чем сейчас живём мы - развитие, гуманизм, материальное благосостояние, патриотизм, нации, глобализация, суверенитет, права человека и проч. - такая чушь.