​​А вот на картинке фрагменты Forma Urbis Romae. Или Мраморного плана Рима. Он был создан в годы правления императора Септимия Севера и украшал стену Храма Мира, который по совместительству являлся кадастровой палатой Рима. Потом Храм Мира снесли и стена была использована для строительства базилики Косьмы и Дамиана, а мраморные плиты, на которых был вытесан план частично были разбиты, а частично вообще перемолоты для изготовления извести. Одно слово - варварство.

А ведь план был весьма примечательным - размером 18 на 13 метров он в масштабе 1:240 изображал Рим в довольно, впрочем, противоречивых границах. Есть даже версия, что это было что вроде карты Росреестра в монументальном формате, но это вряд ли - границы плана были заданы размером мраморных плит, а не географическими или административными границами.

Очень интересно, как был план устроен. Любая карта кроме спутниковой отображает то важное, сорасположение чего мы хотим знать. И Мраморный план Рима не исключение. Это действительно карта Urbis, т.е. камней из которых состоит город по Исидору Севильскому. Проще говоря - зданий.

Удивительно, но несмотря на то, что на плане детально откартографированы в своих границах жилые здания (инсулы), храмы, термы (страшно представить сколько усилий и расчётов для этого требовалось в те времена), на этом плане нет никаких других объектов, кроме зданий. Нет даже реки Тибр, хотя казалось бы - заметный природный объект. Но нет, сказано Urbis - значит Urbis.

Зато особо значимые объекты типа Театрума Помпея или Колизея были даже подписаны, чтобы не ошибиться. Т.е. в каком-то смысле это отображение пространственной иерархии Рима. С помощью Мраморного плана Септимий Север показывал что по настоящему важно в городе, а что нет. Карты часто становятся политическими инструментами и эта карта - не исключение.

Отдельно показательно, что далеко не у всех улиц в Риме были названия. Ну или хотя бы достаточно значимые названия, чтобы их стоило упоминать на этой карте Via Sacra там разумеется была упомянута, но у десятков других улиц и улочек никаких названий не было указано. Что в том числе позволяет нам спекулировать на тему того, что этих названий и не было и в городе ориентировались по статуям и микросвятилищам посвященным различным genius loci - духам мест типа нифм и прочих волшебных созданий.

#историяидей #географиягорода #всякаяурбанистика

​​В курсе лекций по истории инженерии Вячеслав Глазычев озвучивает очень важный тезис. Суть его в том, что к началу нашей эры в первую очередь в Римской Империи сложился привычный нам технологический комплекс организации города и городской среды, который за последующие две тысячи лет особо не менялся. Были водопроводы, многоквартирные дома, квартальная сетка улиц, общественные пространства, общепит, учреждения культуры. И, разумеется, бюрократические и демократические инструменты для управления всей этой благодатью.

И действительно, до начала XX века точно никаких революционных преобразований в городах не происходило. Даже массовое преобразование городов под личный транспорт в первой половине XX века - это отголосок давнего римского конфликта между транспортом и пешеходами в городах, который во времена Империи разрешался в пользу пешеходов (повозкам разрешалось ездить по улицам только по ночам).

Действительно новое, пожалуй, началось с эпохи цифровизации и развития Е-коммерса. Это первое за две тысячи лет явление, на которое нельзя сказать "Да ну, это уже было в Римской Империи". Е-коммерс подразумевает принципиально новое функционирование городской среды - пункты доставки, дарксторы, огромные логистические склады, отсутствие контакта продавца и покупателя. Это всё как будто бы меняет привычный городской ландшафт. И поэтому, например, европейские города сопротивляются экспансии дарксторов, особенно в центральных районах города.

Есть разные цифры, которые говорят, что доля онлайн-покупок тем меньше, чем более развита экономика страны. И в развитых странах она составляет не более 10%. В России в 2022 году она составила 15% от ритейла в целом и 30% от непродовольственного ритейла. И продолжает расти. И большой вопрос, является ли это прогрессом, или же, как увлечение автомобилизацией сто лет назад - ошибкой, за которую дорого придётся заплатить в долгосрочной перспективе.

#всякаяурбанистика #историяидей #городскаясреда

Стартовала конференция "Метрополисы: множественная урбанистика и её языки описания" В ТюмГУ.

#forscience #историяидей

В журнале "Экоурбанист" вышла моя статья про князя Петра Кропоткина, ученого-географа и теоретика анархизма. В ней я рассказываю о том, как его учение о кооперации в природе повлияло на появление идеи городов-садов и нового физикализма и как наоборот не повезло его идеям на отечественной почве.

https://ecourbanist.ru/city-planning/pyotr-kropotkin-teoretik-goroda-sada/

#историяидей #всякаяурбанистика #урбанизмнапочитать

​​Готовлю статью про инвайронментального социолога Олега Яницкого. В статью очень сбоку войдёт, поэтому опишу здесь один его теоретический концепт. Это концепт социально-экологического метаболизма в городе. Идея довольно простая - город превращает не-социальный субстрат в социальный, в результате чего происходит изменение его социально-функциональной структуры и среды обитания.

Если упрощать, то идея в том, что в городе все проблемы бытуют на социальном уровне. Нет каких-то специфических проблем, которые бы мы могли отфиксировать вне социальной проблематизации. Скажем, снижение биоразнообразия, ухудшение качества воды и воздуха, опустынивание почв - это всё на первый взгляд экологические проблемы.

Но нет.

Если у нас нет сообщества, которое бы разделяло проблему того, что из-за уборки листьев в районах Москвы исчезают птицы - это проблемы считай что и не было бы. За счёт механизма социально-экологического метаболизма эта проблема поднимается на социальный уровень и тогда становится объектом обсуждения. Разные способы решения этой проблемы оспариваются разными общественными движениями и политическими структурами, разворачивается социальный конфликт, разрешение которого тоже будет социальным.

Казалось бы - зачем нам такие умственные операции в эпоху плоских онтологий? Давайте откажемся от социологии социального и не будем городить лишних теоретических концептов. Я бы согласился, но на мой взгляд ценность этого концепта - в его прозрачности для тех, кто не знаком с последними достижениями социальных наук и не готов принимать постгуманистическую парадигму.

Фактически, этот концепт - ценное руководство к действию, которое сообщает нам необходимость создания общественных движений, политических коалиций. Всех тех социальных инструментов, которые помогают нам оказывать влияние на городской политических режим для достижения изменений. Вне этого мы обречены казаться городскими сумасшедшими, для которых и только для которых существуют те или иные городские проблемы.

#городвтеории #историяидей #социологиягорода

​​Весёлые новости приходят из-за рубежа. Еще не так давно было принято говорить о том, что вот дескать top-down подход в урбанистике это плохо, это барон Осман и модернизм. А вот bottom-up подход это хорошо, это право на город и Джейн Джекобс. Очевидно, что это предельные упрощения и размышление об урбанистике в логике вертикальной динамики не особо эвристично.

Тем не менее, находятся авторы, которые стараются думать в этой логике. И в ходе своего размышления они сталкиваются с тем, что вообще-то что top-down имеет свои плюсы, что bottom-up не идеален. В общем, сталкиваются со всеми последствиями не самой удачной дихотомии. И что же они решают? Нет, вовсе не отбросить не самую удачную логику, нет. Снять противоречие.

В общем, зарубежные коллеги додумались до top-up подхода. Это когда мы берём все хорошее от top-down и всё хорошее от bottom-up, а плохое не берём. Элементарно. Это нам по идее позволит и городом централизованно управлять и сообщества в городское развитие вовлекать. Все довольны, сплошные плюсы! Ну кроме меня, я не доволен и не знаю как перестать ехидничать по поводу этой новомодной идеи.

#историяидей #соучастие

​Вслед за коллежанками из "Нежного урбанизма” хотим рассказать об отличной теоретической статье Ирины Широбоковой “Женский опыт в городе: ревизия разделения общественного и частного в феминистской географии” про один из ключевых вопросов феминисткой критики – дихотомию публичного и частного.

С развитием промышленности разделение усилилось ввиду увеличения количества фабрик и отделения домашнего хозяйства от работы. При этом частное становилось экономически зависимым от публичного, что отделяло женщину от полноценного участия в общественной жизни.

Ирина приводит много интересных исторических примеров, как феминистское движение боролось за высвобождение женщин, переосмысляя городское планирование и архитектуру.

В частности в послереволюционные годы в Советском Союзе “женский вопрос” находился в центре общественной дискуссии. И пока американки были “заперты” в пригородах, советское государство освобождало женщину от работы по дому и уходу за детьми посредством внедрения прачечных, детских садов и других элементов социальной инфраструктуры. Изменению подверглась даже конфигурация жилого пространства: в домах-коммунах не было кухонь, потому что для этого была создана сеть столовых. Однако уже в сталинские годы участие женщин в политической жизни обернулось для них “тройным гендерным контрактом”, репрезентирующим традиционную роль женщины в воспитании детей, домашней уборке и занятости в производстве.

Тем не менее строгая дихотомия в наше время уже не так актуальна. Приватизация городского пространства, взаимопроникновение частного и публичного стерло эту границу. В домохозяйствах также возобновляются экономические практики – женщины оказывают бьюти-услуги или пекут тортики на заказ на дому и обеспечивают этим семью. Для бедных же слоев населения и афроамериканок оплачиваемая работа – это и есть домашняя работа. В то же время улицы трущоб оккупируются для жизни: уборка, готовка, глажка и другие домашние практики смешиваются с потоками проходящих мимо незнакомцев.

Ирина подчеркивает, что именно внимание к этим различиям является важным элементом деконструкции дихотомии – “важно разрушить разделение, но не стереть различия”. Процесс реорганизации общественного и частного должен быть максимально политизированным и обобществленным, что позволит производить более чувствительную архитектуру не только в отношении гендера, но и других форм дискриминации, вовлечь те социальные группы, которые оказались исключены из общественной жизни.


#викадеркач #womenpower #историяидей

​Одна из проблем фем-урбанистики – низкая репрезентация женщин. Они не всегда имели доступ к городскому планированию, но даже те женщины, которые внесли существенный вклад в развитие городов, остаются для многих невидимыми, поскольку были исключены из большей части истории и литературы.

О женщинах, которые играли ключевую роль в американском городском планировании пишет Сьюзен Вирка в книге Planning the Twentieth-century American City, глава The City Social Movement: Progressive Women Reformers and Early Social Planning.

Общеизвестны два направления градостроительства в XX веке – City Practical и City Beautiful. Но Сьюзен утверждает, что существовал и третий – City Social – движение, сторонни_цы которого были озабочены социальной и экономической несправедливостью, лежащей в основе городских проблем. Среди его участниц прогрессивные реформаторки Мэри Кингсбери Симхович, Флоренс Келли и Лилиан Уолд.

Центральный элемент практики City Social – это интеграция социальных услуг в городское планирование, которое должно быть основано на политике и активном участии общественных организаций. Исходя из этих принципов, Симхович основала Гринвич-хаус, первый благотворительный общественный центр в Нью-Йорке. В Доме предоставлялись образовательные и развлекательные услуги, медицинская помощь и уход за детьми. Там также была проведена серия новаторских социальных исследований по вопросам жилья, здравоохранения, образования и труда.

Симхович, Келли и Уолд верили, что нездоровые и антисанитарные жилищные условия являются прямым следствием неконтролируемых процессов урбанизации и индустриализации. Они помогли организовать сообщество иммигрнатов и добиться для них улучшения условий жизни и труда. В частности, наблюдая за женщинами в Гринвич- и Халл-Хаус, Келли занималась исследованием городских промышленных условий, особенно тому, как они сказываются на женщинах и детях. Она стала одной их тех реформатокрок, которые смогли добиться установления восьмичасового рабочего дня и запрета работы для детей в возрасте до 14 лет на фабриках.

Женщины также привлекали внимание к высокой плотности населения в Нью-Йорке, которая усиливала уровень бедности, смертности и стресса, а также увеличивала количество заторов, а вместе с ними и заболеваний. При этом они выступали против бессмысленного переселения из центральной части в пригороды, которые не имеют те же социальные преимущества, что и город. Симхович выступала за “сознательную субурбанизацию” – поддерживать семьи рабочих в пригородах услугами ухода за детьми, образования, здравоохранения и разнообразия досуга.

Девушки боролись за то, что социальное и физическое планирование должны быть тесно связаны друг с другом, однако не получили должного признания. Не только их исключили из истории градостроительства, в результате и их видение было проигнорировано традицией американского городского планирования.

Фото: Википедия

#викадеркач #womenpower #историяидей

​​В статье Between Bios and Philia: inside the politics of lifeloving cities вышедшей в журнале Urban Georgaphy Эрин Лютер поднимает тему городов не-только-для-людей. Она исходит из концепции биофилии - особого способа отношения к живому в городе, который заключается в том, что встреча с живым в городе это самостоятельно важное переживание, вне каких-то еще контекстов.

Концепция биофилии в каком-то смысле противопоставлена концепции экосистемных услуг. Оценить насколько нам важно встретить в городской среде дрозда или бурундука очень сложно. Радость этой встречи по сути дела неквантифицируема. Но на качественном уровне мы можем её зафиксировать. Нам определённо интересна и приятна эта встреча.

Более того, далеко не вся городская жизнь имеет внятную экосистемную роль. Так, например, голуби с точки зрения городской экосистемы довольно бестолковы. Их отсутствие почти никак не сказалось бы на том, как функционирует городская зелень. Есть и более полезные птицы. Но парадокс голубя в том, что общение с ним доставляет многим людям биофилическое переживание. Так что мы скажем голубям "пусть живут".

Другой вопрос, что далеко не всякая встреча с живым существом в городе для нас радостна. Вряд ли кто-то обрадуется встрече с медведем. Или встрече своего померанского шпица с охотящимся койотом. Это нежелательные встречи, которые необходимо контролировать. Даже если мы прочно стоим на позиции того, что хотим приглашать природу обратно, медведя мы скорее всего звать не будем.

Поэтому Эрин Лютер говорит о важности UWO - urban wildlife organisations, организаций, работающих с городской дикой природой. Потому что несмотря на благостность концепции биофилии мы должны оставаться реалистами и понимать, что присутствие диких животных в городе требует серьезного менеджмента.

Начинается этот менеджмент на уровне городского планирования. Территории контакта с животными в городе должны быть заложены так, чтобы животные не стали жертвой биофилической экзотизации. Это должны быть комфортные как для людей, так и для животных биомы, в которых контакт не был бы опасен для людей и не нарушал бы привычной жизни животных. Зона обитания птиц, запроектированная рядом с взлётно-посадочной полосой - плохая идея.

Дальнейший менеджмент проявляется на уровне городского проектирования. Каждый конкретный парк может стать местом обитания самых различных видов и эти виды могут как находиться в гармонии друг с другом и человеком, так и конфликтовать. И этими конфликтами мы можем управлять с помощью проектных решений. И лучше это делать осознанно.

Наконец необходимы организации, которые регулируют популяции и ареалы птиц и животных. Всё еще, никто не ждёт медведя в центре города, поэтому должна быть специальная служба, которая может отловить медведя и вернуть его в естественную для него среду обитания. Нужно ли то же самое делать с лосем или оленем - хороший вопрос. И у этой организации должен быть обоснованный ответ на этот вопрос, заземлённый в дизайне городской среды и протоколах биофилии в городе.

Города не-только-для-людей - это определённо важный взгляд на города будущего. Как будто бы мы уже прошли тот этап когда город и природа противопоставляются друг другу. Но простым волевым решением мы не можем снять противоречия человеческого местообитания и интересов животных и птиц. Мы можем идти только путем постепенной и вдумчивой взаимной адаптации к условиям жизни друг друга и расширения возможностей комфортных межвидовых контактов.

#экологиягорода #природавгороде #историяидей

​​Читаю в журнале Journal of Urban Management статью Хао Хана, Шен Чена, Кайкин Ли и Альфреда Тат-Кей Хо Topic evolution in urban studies: Tracking back and moving forward. Авторы провели исследования публикаций в 20 топовых журналах по городским исследованиям с 2001 по 2021 года. Всего исследованием было охвачено 29 511 публикаций.

Расцвет направления городских исследований пришёлся на 2010 год - с этого момента число публикаций растет экспоненционально. Важный фокус исследования - локации исследовательских центров, к которым принадлежат авторы публикаций. Так по объему публикаций безусловным лидером является Европа. Долгое время второе место удерживала Северная Америка, но в 2020 году её обогнала Азия. Меньше всего публикаций нам поставляет Африка и Латинская Америка.

В 2001-2006 годах ключевыми темами были геоинформационные системы, жилищная политика и жилищное строительство. В 2007-2011 задавали тон партисипация, урбанизация и вопросы планирования. В 2012-2016 годах на арену вышли джентрификация и образование в городе. В 2017-2021 годах стали доминировать смарт-сити и землепользование.

Если смотреть по регионам:

1. Южная Азия за эти годы перешла от обсуждения городского харда (землепользование, жилищное строительство) к более софтовым темам типа устойчивого развития и климатических исследований.

2. Китай эволюционировал от обсуждения урбанизации и городской динамики к дискуссии о социальном благополучии.

3. Латинская Америка плохо представлена до 2013 года и сейчас в основном обсуждает городскую экологию и расширение городов.

4. В Африке в основном изучают городское неравенство и зелёную инфраструктуру.

5. В Северной Азии фокусировались на землепользовании и регенеративном планировании, а теперь перешли к вопросам окружающей среды и социальной справедливости.

6. Европейцы увлекались социетальными вопросами и вопросами социально-экономической трансформации, сейчас же всё больше изучают зелёные пространства и экосистемные услуги.

7. В Северной Америке как и в Европе фокусировались на социально-экономических вопросах, теперь же больше уделяют внимание устойчивому развитию.

8. Исследователи Океании в начале века занимались вопросами землепользования и менеджмента природных ресурсов, теперь же больше внимания уделяют климатическим изменениям и устойчивому развитию.

Вот такая вот картина основных трендов урбанистической дискуссии в мире последних двадцати лет. Как видно есть выраженные региональные различия, при этом страны Глобального Севера склонны к относительному единству тематических направлений и их трансформации, в то время как регионы Глобального Юга в значительной мере отличаются друг от друга и детерминированы своими характерными для каждого региона путями развития городов.

#историяидей #forscience #глобальныймир #глобальныйюг #глобальныйсевер

​​Как это случается каждый год обсуждал со студентами послевоенную урбанистику в Америке. И, конечно же, Герберта Ганса. Герберт Ганс считал себя одновременно критиком и продолжателем традиции Чикагской школы. Что было как нельзя кстати, потому как к моменту бэби-бума традиция Чикагской школы как будто бы прервалась, если говорить про городскую социологию.

Ганс развивал позднюю идею Луиса Вирта, представленную в тезисах доклада о том, что сейчас уже нет никакого различия между city и countryside в социологическом смысле. Люди ищут и находят деревню в городе, а в деревне городят вполне себе городскую холодность отношений. Но, замечал Ганс, есть что-то еще, кроме урбанизма как образа жизни. А именно субурбанизм как образ жизни.

Urban sprawl послевоенной Америки создал поле исследований для Герберта Ганса. Средний класс с одной стороны полнился новыми участниками за счёт роста заработных плат и удешевления недвижимости. С другой стороны, старался бежать от расовых и классовых проблем большого города в уютные Вистерия Лейн американских пригородов.

Поэтому, когда Ганс расписывал свою типологию горожан (urban dwellers) среди горожан не было семейных пар с детьми. Для него было очевидно, что семейная жизнь - это жизнь субурбий. Город же - арена для капиталистического соревнования космополитов, капиталистического выживания попавших в ловушку и капиталистической "Игры в кальмара" этнических мигрантов.

Понятное дело, что в реальности в послевоенных американских городах дело обстояло несколько иначе. И яркий тому пример Джейн Джекобс, которая не зря фигурирует в сериале "Удивительная миссис Майзель", потому как средний и верхний средний класс зубами вгрызался в своё присутствие в центрах больших американских городов.

Тренд был разнонаправленный и его силы хватило и для того, чтобы развоплотить зловещего модерниста Роберта Мозеса в Нью-Йорке и для того, чтобы создать бесконечную одноэтажную субурбию.

Мне видится, что единственная ошибка Герберта Ганса заключалась в том, что он не увидел разнонаправленности тренда и слишком лихо разделил урбанизм как образ жизни и субурбанизм как образ жизни. На его глазах разворачивались события и он спешил их описать. И, пожалуй, слишком поспешил.

Возникла та же история как и с любой бинарной оппозицией в урбанистике. Противоположности оказались взаимопроницаемыми и взаимообогащаемыми. А дальше - взаимозаменяемыми. И еще задолго до того, как средний американец, даже далёкий от среднего класса, начал себя узнавать в жителях субурбий Гомере Симпсоне, Питере Гриффине и Рике Санчесе.

Но если не противопоставлять урбанизм и субурбанизм, а видеть в них сложную географическую диалектику, становится заметно интереснее, потому как это, собственно, и задает поле исследований субурбанизации в урбанистике.

Ну и да, американский опыт по своему уникален. Если урбанизм - глобальный тренд и большие города очень похожи друг на друга, то их пригороды в разных странах и на разных континентах формировались под действием разных социальных процессов и в разные исторические эпохи. Поэтому мой тост - каждой стране по своему исследователю субурбанизма как образа жизни!

#историяидей #социологиягорода #урбанизмкаксмыслжизни

​​Высоковский в статье 2005 года "Судьба творческих индустрий в российских городах" пишет про пять барьеров, характерных для российских городов, которые мешают развиваться творческим индустриям. Складывается впечатление, что во многом эти барьеры характерны и до сих пор, хотя почти 20 лет прошло.

Во-первых, Высоковский пишет о том, что креаторы и управленцы оказались не готовы к сближению. Творчество побаиваются рамок бизнес-подхода, а управленцы побаиваются вольности креаторов. А без взаимопроникновения творчества и предпринимательства никаких креативных индустрий не вырастет.

Во-вторых, речь идёт о том, что у нас креативные индустрии пытаются развивать в крупных городах, где они по определению крем на торте - базовые процессы совершенно иные и творческие индустрии никогда не станут в Нижнем Новгороде или Красноярске базовым процессом. Оптимально развивать их в городах размером 150-200 000 человек.

В-третьих, города размером 150-200 000 человек как правило глубоко индустриальные. Формат мышления горожан в этих городах, их образование, их ценностные установки отлично подстроились под обслуживание крупной промышленности, энергетики, добычи полезных ископаемых. Для того, чтобы бурно процветали креативные индустрии нет социальной базы.

В-четвёртых, в России не так много программ поддержки малого предпринимательства. Не так много грантов, субсидий, образовательных программ, бизнес-инкубаторов. С 2005 года, конечно, появились разные программы АСИ, Сибирский институт креативных индустрий, еще различные структуры, но в сравнении с институциональной средой Германии того времени - даже это капля в море.

В-пятых, есть проблема с тем, что система принятия решений о развитии креативных индустрий на городском уровне у нас не особо чувствительна к средовым характеристикам. Поэтому не происходит смычки развития креативного предпринимательства и развития города. Креативные индустрии сами по себе, город сам по себе. Вплоть до того, что в городе могут быть развитые творческие индустрии, совершенно не представленные в городской среде и реализующиеся сугубо через интернет.

В общем, какая-то такая картина виделась Александру Высоковскому в 2005 году и могу сказать, что по моим ощущениям все пять факторов по прежнему оказывают своё противодействующее развитию креативных индустрий влияние. Но сейчас, в 2024 году, почти что на каждый барьер можно найти примеры (и не один) попыток работать с ними. Так что в какая-то осмысленная политика в сфере креативных индустрий у нас ведётся и это не может не радовать.

#историяидей #креативныеиндустрии #экономикагорода

​​Вчера участвовал в паблик-токе Школы урбанистики и городских исследований Города «Кринж или база: идеи Джейн Джекобс из книги “Смерть и жизнь больших американских городов”». Он был приурочен к завершению первого сезона книжного клуба "Читающие города", где участники медленно по главам читали собственно "Смерть и жизнь...". И были немало удивлены тем, что считающаяся культовой книжка мягко говоря разочаровывает, если в неё вчитываться. И, собственно, участники паблик-тока - пытались разобраться почему это так.

Пока готовится запись поделюсь своими тезисами на этот счёт.

Во-первых, Джейн Джекобс вела активную общественную жизнь и писала свою книгу в очень определенный период времени, характеризующийся уверенным и прочно стоящим на ногах американским средним классом. Сейчас времена уже не те - средний класс размывается, прекаризируется и уже не может себе позволить такую жизнь и такие города, какими их видела Джекобс.

Во-вторых, книга Джейн Джекобс была событием для общественной жизни городов своего периода, а не событием для современных ей urban studies. Т.е. это не научная литература, а активистский non-fiction. И всерьез научная полемика с выкладками Джекобс в то время не велась, да и сейчас не ведётся. Делать больше учёным нечего, кроме как спорить с журналистами.

В-третьих, (что вытекает из во-первых и во-вторых), урбанисты в Европе знать не знают никакую Джейн Джекобс. А перевод её книги и последующий культовый статус в России совпал с урбанистической революцией начала 2010ых. Которая, в свою очередь, характеризовалась очень близкими отношениями науки, активизма и проектной практики. Отличить одно от другого в то время было трудно и поэтому книга особо не была прочитана и воспринята нерефлексивно. Плюс сказалось то, что Джекобс продвигал Вячеслав Глазычев, чей авторитет способствовал нерефлексивному восприятию её книги.

В-четвёртых, Джейн Джекобс фактически не задаётся вопросом справедливости в городе. Она говорит о том, каким должен быть хороший город и это город для обеспеченного белого среднего класса, обладающий большим историческим капиталом. Тот факт, что мало кто может себе позволить такой город и в целом жизнь в этом городе дорого стоит, не говоря уже о том, что строительство такого города невозможно с нуля и это заведомо ограниченный ресурс для элитарного потребления - Джекобс совершенно не смущает. А вот у современных российских урбанистов, тяготеющих к левому положению в идеологическом спектре такая постановка вопроса не может не вызывать вопросов.

Хороший вопрос - нужно ли читать Джекобс сейчас. На мой взгляд, совершенно не обязательно. Если конечно нет интереса к истории идей. "Смерть и жизнь..." интересный документ своей эпохи и просто хорошо написанная книжка. Но понять что-то про современные города, в особенности что-то про то, как нужно их проектировать из Джекобс решительно невозможно. Ну вернее можно натягивать сову на глобус, но не стоит. Для этих целей лучше читать более современную литературу.

#историяидей #школагорода #всякаяурбанистика

Сегодня важный день для урбанистики - день рождения Джейн Джекобс.

Особенно это важный день для российской урбанистики, потому как стараниями Вячеслава Глазычева Джейн Джекобс обрела культовый статус в наших краях.

В западной урбанистике она не настолько известна. Про неё скорее говорят не как про урбаниста-теоретика, но как про гражданскую активистку, которая отстаивала интересы городского среднего класса где бы ни оказывалась - что в Америке, что в Канаде она вела бурную общественную активность.

Теоретическое наследие Джейн Джекобс же не настолько известно. Например несколько лет назад я читал в отчёте Британской ассоциации территориальных ассоциаций бизнеса, что деятели business improvement districts вдруг столкнулись с её трудами и нашли их небезынтересными. Т.е. люди, которые профессионально развивают города не имеют в базовой прошивке знания о её работах.

В России же "Смерть и жизнь больших американских городов" это какая-то чуть ли не Библия для урбанистов. Что, впрочем, уводит нас от рефлексии над другими её работами, скажем, по экономике города. Как будто бы когда у автора есть одна великая книга, то можно её прочитать и остальное всё проигнорировать. Такой эффект opus magnum. Не говоря уже о том, что этот эффект может приводить к тому, что даже сам opus magnum не читают, дескать там содержится что-то общеизвестное, что мы знаем из обыденного сознания.

А читать стоит, например, чтобы понимать, что Джекобс релевантна для своего времени, но в XXI веке её наследие носит скорее характер документа эпохи, нежели инструмента работы с современными городами. Это по прежнему интересная работа, её интересно анализировать с точки зрения того, как разворачивается классовая позиция автора в отношении города. Но это совершенно точно не то, на чём стоит строить дискуссию о справедливом городе в наши дни.

#историяидей

Узнал что на днях на 97ом году жизни умер Аласдер Чалмерз Макинтайр. Философ, статью которого "Идеология, социальная наука и революция" я люблю давать студентам на научных семинарах первым текстом, прежде чем мы перейдём к каким-либо методологическим спекуляциям и обсуждениям результатов применения разных научных методов в их исследованиях.

Главный тейк этой статьи в том, что Макинтайр выстраивает диалектику позитивиста и идеологизированного исследователя в социальных науках. Второй как бы говорит первому, не без некоторого неприятного самодовольства, что он вовсе не занимается беспристрастной наукой (как то позитивисту безусловно хотелось), но воспроизводит в своих исследованиях господствующую идеологию. Позитивист же указывает исследователю идеологии, что тот какой-то неприятный тип и при таких раскладах отличается от позитивиста только тем, что предлагает в претензии на господство свою идеологию. А я, позитивист, хотя бы исследованиями занимаюсь, а не только критикую.

В общем, в статье разворачивается крайне увлекательный диалог о тщетности позитивизма в социальных науках, его великом соблазне, но также и печальной невозможности. Ведь в конце концов высшая мера позитивизма это сегодняшнее полстерство, которое, например, в России стало ареной идеологической борьбы. Вроде как нет ничего более позитивистского, чем изучать как люди относятся к тому или иному политику. Либо хорошо, либо плохо, либо никак. Ну или не знают такого политика. Но нет, российские поллстеры сделали из этого поле боя, используя обидные идеологические конструкты вроде homo soveticus. Или наоборот убеждая своих оппонентов (безуспешно), что россиян радует повышение удоев и то, как похорошела страна - совершенно искренне.

Но это я что-то отвлёкся.

Пугающее слово "революция" в названии статьи относится, собственно, к научным революциям. Которые в социальных науках как будто бы представляются сменами господствующих парадигм. На примере "Трёх экологий" Дэвида Вахсмута хорошо видно как это работало. Сначала пришли чикагские социологи, которые сказали, что социология города это типа как экология, только вместо солнечного света у нас миграция, а вместо биоразнообразия - разнообразие человеческих занятий. А так - всё работает как Дарвин описал. Конкуренция там, кооперация, экологические ниши.

Одно время работало и Чикагская школа как минимум внутри себя испытывала чувство интеллектуального доминирования... Но породила Блумера, который сказал "Чуваки, то чем мы занимаемся это вообще не наука так-то". И привёл аргументы о том, что настоящая наука не пытается продвигать повестку городского совета Чикаго, пусть даже в дискуссии с ним, а также обладает методологией (!!!), чего у чикагцев как раз не было. Метод был, а методологии - нет.

Это запустило новую эру городской социологии, где большое внимание уделялось именно методологии. Герберт Ганс был настолько строг в отношении методологии, что не включал семейные пары с детьми в свою типологию urban dwellers, потому как они не urban а suburban dwellers. Это породило море увлекательно науки, до тех пор, пока с 70ых годов не начал набирать тренд на полевение Академии и какой-нибудь Джон Беллами Фостер не начинал заявлять "Чуваки, обслуживание интересов девелоперов и транснациональных корпораций - это не наука! Про это еще Вебер и Маркс писали!". И постепенно позиция Фостера стала доминируещей, пока не пришли Колин Джеролмак и Дэвид Вахсмут и не сказали "Чуваки, ваша социология объясняет только социальными фактами, это не наука, раз уж она исключает природные факты!". Ну и так далее и тому подобное) Нас еще немало ждёт революций в социальных науках. И спасибо Аласдеру Макинтайру, что позволяет критично и с некоторой долей благожелательной иронии к этим революциям относиться. Хотя и воспринимать их более чем серьёзно, потому как именно так эволюционирует наше общество и наша его рефлексия.

#историяидей #некролог

На портрэте перед вами Уильям Исаак Томас. Один из ключевых деятелей Чикагской школы социологии. Знаменит тем, что в соавторстве с Флорианом Знанецким написал великую книгу "Польский крестьянин в Европе и Америке". Исследование, лёгшее в основу этой книги финансировала лично Хелен Калвер, девелоперщица и меценатка, которая продвигала в Чикаго Движение поселений. Но про Хелен мы отдельно поговорим, сфокусируемся на Томасе.

Он объездил Европу и понял, что нужно сфокусироваться на поляках, потому как именно поляки на тот момент были самыми презренными мигрантами в Чикаго. Ей-богу, хуже ирландцев. Он сделал поле в Польше, потом в Чикаго. В итоге его работа стала мощным политическим манифестом, который по мнению некоторых исследователей стал прививкой для США от мигрантофобии и национал-социализма.

Работа сделала его звездой. Тут правда немного досадно за Флориана Знанецкого - он звездой не стал и в работах по истории Чикагской школы зачастую Знанецкого даже не вспоминают и считают работу "Польский крестьянин" сугубо заслугой Томаса.

Впоследствии именно Томас станет тем, кто уговорит Роберта Парка стать профессором в Чикагской школе, что ознаменует подлинную золотую эру чикагской социологии.

Жизнь Уильяма Томаса была бы безоблачна, если бы не его конфликт с комитетом по нравственности в Чикаго. Томас спорил с комитетом и говорил, что в городе нужно легализовать проституцию, с тем чтобы обеспечить секс-работниц соблюдением трудовых прав и социальных гарантий. Как-то раз в 1918 году он ехал в поезде Вашингтон-Чикаго и у него возник взаимный сексуальный интерес с попутчицей. Который перешёл в секс и тут-то его поймал с поличным агент ФБР. Это привело к многодневному скандалу, так как выяснилось, что попутчица была несовершеннолетней. Томас с треском вылетел со своей профессорской позиции в Чикагском университете. Впрочем, впоследствии суд его оправдал, но он уже был далеко в Беркли.

#чикагскаяшкола #историяидей