Доверие - одна из ключевых категорий в социологии на данный момент. И в социологии города тоже. Казалось бы, это довольно невинная категория, отвечающая за то, будешь ли ты сегодня вечером играть в боулинг один и есть ли у тебя среди знакомых багермейстер капитан. Однако же, за этой невинностью скрывается причина того, почему одни города развиваются в лучшую сторону, а другие катятся в бездну насилия и отчаяния.

Почему так?

Вот, например возьмем уровень стратегического видения города. Городские субъекты договариваются об определенных ценностях и своей миссии, основанной на этих ценностях. И далее их действия как камертоном проверяются этой миссией и ценностями. В идеальном мире это работает как-то так. В городе с высоким уровнем доверия городские субъекты, продвигая и воплощая те или иные проекты исходят из того, что другие городские субъекты так же как и они разделяют видение города. И, с высокой долей вероятности, это оказывается именно так.

А в городе с низким уровнем доверия все происходит несколько иначе. Городские субъекты продвигая и воплощая те или иные проекты делают вид, что разделяют видение города и исходят из того, что другие городские субъекты так же как и они только делают вид, что разделяют видение города. А стратегию мы разработали и приняли только потому, что из федерального центра пальцем пригрозили и чтобы на урбанистическом форуме было что сказать. На урбанистических форумах же все тоже только делают вид, что серьезно подходят к стратегическим документам.

Разумеется, второй сценарий чреват огромным количеством издержек. В городских администрациях городов с низким уровнем доверия и видением, разработанным чтобы дырку на стене занавешивать, основным занятием чиновников всех уровней становится гадание. Гадают, разумеется, на то, что же будет сегодня в фокусе внимания вышестоящего начальства. На гадание уходит много времени и сил, поэтому ни о какой системной работе речи быть не может. Работает только режим "Ой, завтра мэр/губернатор/президент приезжает, надо срочно что-то изобразить". Очевидно, что наскоро изображенное с высокой долей вероятности оказывается одноразовым и некачественным. Такая система наиболее склонна подсаживаться на иглу мегасобытий. Мегасобытие - это же почти как приезд президента, только еще денег дают.

На уровне бизнеса, в особенности строительного, низкое доверие и отсутствие реального стратегического видения ведёт к тому, что драматически снижается горизонт планирования. Фактически, бизнес либо подчиняется непредсказуемому движению фокуса внимания городской администрации, либо теневым способом становится тем, кто обеспечивает для других участников рынка непредсказуемость движения этого фокуса внимания. Чем обеспечивает себе конкурентные преимущества. Для города это оборачивается тем, что снижается вероятность и качество реализации проектов комплексного развития территорий. В особенности сложных уже застроенных территорий, обладающих сложившимся комплексом городских субъектов. В результате возникают либо сценарии силового девелопмента, либо, что чаще, сценарий расползания города, потому как быстро построить в чистом поле горизонт планирования позволяет. А вот договариваться с кем-то, особенно с тем, кого ты, как и себя, подозреваешь в заведомой неискренности - долго и муторно.

На уровне горожан низкое доверие приводит к тому, что слова "активист" и "общественник" превращаются в ругательства. А заодно в слово, обозначающее "мошенник, под видом общественной активности отрабатывающий заказ мэрии/девелопера/нужно подчеркнуть". И тут еще полбеды, что семантика меняется, беда в том, что таковые мошенники в изобилии появляются. Трудно отличимые на первый взгляд от ценностно заряженных активистов. Что еще усугубляется тем, что ценностно заряженные активисты заведомо убеждены, что все чиновники продажные воры, бизнесмены алчные торгаши, а все кто с ними, с ценностно заряженными активистами, не согласны - на зарплате у продажных воров и алчных торгашей.

Очевидно, что в такой конструкции городская среда получается так себе. Если что-то хорошее и получается, то происходит это с невероятным надрывом и вопреки всему. Чудом получается.

Единственный выход из этого - осознанная работа городских субъектов с доверием друг к другу. В Беларуси есть такое понятие как "помяркоунасть". На русский язык его сложно перевести, но приблизительно оно обозначает некоторую гражданскую вежливость и базовое уважение и доверие к своему контрагенту. Условно говоря, до тех пор пока контрагент не сделал тебе намеренно чего-то плохого, подозревать его в злонамеренности не стоит.

В ситуации низкого доверия практиковать такую гражданскую вежливость сложно, не говоря уже о том, что просто рискованно. Но надо - никто за нас не повысит нам доверия, а без высокого доверия рассчитывать на то, что у нас будут хорошие города - как минимум самонадеенно.

#социальныйкапитал #городскиестратегии #горожанство #помяркоунасть #гражданскаяинженерия

История о том, как устроена коллаборативная экономика будущего.

В общем, когда-то давно, в далекой галактике шла вторая половина девяностых. Золотой век компьютерных ролевых игр! Вышел Fallout и Fallout 2, появилась на свет плеяда игр на движке Infinity - Baldur's Gate, Icewind Dale, Baldur's Gate 2, Planescape. Потом еще чуть-чуть праздник продолжался в начале нулевых в виде величественной Arcanum.

А потом как это часто бывает при классическом капитализме на праздник пришли маркетологи и всё испортили.

Чем были невероятны и прекрасны первые Fallout и Infinity-игры? Они были прекрасны тем, что там была сложная и глубокая игровая механика. Это были игры, в которых можно проиграть и игры в которых можно выиграть РАЗНЫМИ СПОСОБАМИ. И собственно поиском этих разных способов, разных тактик и стратегий развития персонажей и прохождения фанаты типа меня занимаются до сих пор. Потому, что это интересно.

Во-вторых, это были игры с глубоким и сложным игровым миром, который предлагал игроку не только выбор между адамантитовым топором+2 и мифриловым молотом+5, но и выбор в ситуациях сложных моральных дилемм. Это были не простые биполярные миры вроде Властелина Колец или Звездных Войн, где понятно где добро и где зло. Это были сложные миры, в которых добро и зло существует на уровне этических категорий, но этические категории преломляясь в конкретных ситуациях приобретали неоднозначный характер. И, как и в жизни, нужно было проявлять субьектность в выборе той или иной этической линии и, как и в жизни, нести ответственность за это. При этом, как и в жизни, в этих играх часто бывало, что вознаграждается отнюдь не альтруизм, а наказывается отнюдь не мудацкое поведение.

Понятное дело, что маркетологи и моральная философия вещи плохо совместимые.

Так что несмотря на оглушительный успех Fallout и Baldur's Gate ничего похожего лет двадцать не производили. Маркетологи увидели в легендах только буквы RPG и начали эти буквы пихать куда угодно, потому как ну ведь Фолыч с Балдой зашли потому, что это эрпогэ, верно же?

И почти двадцать лет всё было довольно-таки плохо. Создатели Fallout, Planescape, Baldur's Gate работали над совсем другими проектами, создавали концепты игр, которые не находили поддержки у корпораций, игроки типа меня продолжали играть в классические игры, потому как после Baldur's Gate вообще нелегко играть во что-то еще, а ничего хоть отдаленно похожего на рынке не появлялось.

И тут, в какой-то момент, оказалась на грани разорения фирма Obsidian. В которой по счастливой случайности работали люди, ответственные за Золотой век второй половины девяностых.

И они решили, что ну а что делать. Давайте запилим проект на Kickstarter. Скажем, что если соберем нужное количество денег, то сделаем то, что у нас получается лучше всего. Очень крутую ролевую игру с интересной тактикой и бездной моральной философии.

Более 77 000 фанатов типа меня оторвались от очередного прохождения Baldur's Gate и перевели Obsidian денег больше чем на 4 млн долларов. В результате чего появилась игра Pillars of Eternity.

Пару недель назад я первый раз в жизни её запустил. И в общем.... В общем, это игра, которую я ждал двадцать лет. Это практически тот же самый Baldur's Gate только с другой историей, чуть другой тактикой и с более крутыми моральными дилеммами, потому как XXI век на дворе и за эти двадцать лет мы стали куда внимательнее и чувствительнее к вопросам гендера, этничности и тела.

Но видите как - двадцать лет тысячи людей по всей планете ждали, что появится какая-то такая игра. А рынок геймдевелопмента всё не создавал и не создавал такую игру. Такая игра стала возможно только благодаря коллаборативной экономике. Только когда на краудфандинговой платформе встретились игроки и разработчики, минуя отделы маркетинга, советы директоров и аналитические отчеты. И игроки наконец-то сказали разработчикам, что да, нам очень нужна вот именно такая игра, вот вам денег, сделайте её нам пожалуйста уже.

Я уверен, что ближайший горизонт демонтажа неолиберального капитализма выглядит именно так. В виде встречи лицом к лицу производителя и потребителя.В виде их честного и открытого разговора о своих возможностях и потребностях.

И это ждет нас не только в геймдеве. На очереди дизайн, девелопмент, архитектура, одежда, еда.

#communismwillwin #коллаборативнаяэкономика #геймдев

​​Так вышло, что когда я учился в магистратуре на социолога публичной сферы, одним из курсов по выбору был курс Карин Клеман по социологии общественных движений. И, должен сказать, это был очень интересный курс. Настолько, что я по нему даже получил 10 из 10 баллов. Я вообще так устроен, что не очень могу заниматься тем, что мне не интересно, а уж девять лет назад это качество у меня было гораздо больше проявлено.

Карин увлекала личным опытом исследователя. Настоящего левого социолога, страстного и горящего своим исследовательским вопросом, при этом горячо сопереживающего тем, кого она встречает в поле. На первом заняти Карин рассказала историю о том, как она стала заниматься изучением протестных движений в России. В 90ые годы она приехала на стажировку в Россию и брала интервью у рабочих на проходной завода. На заводе были длительные задержки заработной платы. А рабочие продолжали каждый день ходить на завод. Месяц, два, три. Карин спрашивала их "Почему вы продолжаете ходить на завод и работать?", а рабочие отвечали "Ну мало ли...". Для французского левого социолога эта ситуация создала исследовательский вопрос на ближайшие 20 лет - "КАК? Как так получается, что людям месяцами не платят зарплату, а они продолжают работать, не протестуют, не отстаивают свои права?".

Сейчас в новостях пишут, что Карин Клеман - французский социолог. Но мне кажется это неправильно - Карин десятилетиями изучала Россию, жила в России, завела тут семью и детей. Более того, она значительную часть своей работы посвящала ответам на важнейшие для понимания российского общества вопросы. В частности - на свой главный исследовательский вопрос "КАК?". Кого как не её считать российским социологом - я не знаю.

Запрет на въезд в Россию на 10 лет в отношении Карин Клеман - страшная несправедливость и глупость. Так относиться к тем, кто действительно любит нашу страну и людей живущих в ней - подло.

#социология #общественныедвижения #forscience

​​На днях коллеги радовались тому, что довольно много городов России вошло в рейтинг Innovation Cities. Я тоже сперва порадовался, потом решил покопаться в том, из чего состоит этот самый рейтинг. И должен сказать, что с одной стороны радость опрометчива, с другой стороны, может быть нас и обделили.

Дело в том, что рейтинг базируется в основном на том, с чем у нас хуже всего. На статистических данных. Статистика - самая загадочная сфера жизни российских городов. Нужно чтобы снижалась смертность от сердечно-сосудистых заболеваний - ну пожалуйста, вот вам снижение на уровне статистики. Разумеется, не за счет развития профилактики и лечения, а за счет указания других причин смерти. Нужно чтобы росли показатели туризма? Да запросто. Разумеется не за счет увеличения туристической привлекательности, брендирования и вот этого всего, а за счет того, что будем вписывать в статистику все обращения в городские турфирмы. Не важно кого.

Мой любимый анекдот про статистику, разумеется, Мытищи-наукоград. Если смотреть по ОКВЭД там просто одно инновационное предприятие на другом наукоемком и высокотехнологичным погоняет. За счет того, что, например, у предприятия по производству деревянных оконных рам и дверей может быть код ОКВЭД "Ремонт контуров безопасности атомных электростанций". Ну чисто на всякий случай. И таких ситуаций сотни. Это скорее правило, чем исключение.

Ну или вот например показатель зарегистрированных в городе СМИ. Я уверен, что суммарно у повара Путина зарегистрировано СМИ в десятки раз больше, чем вообще СМИ в стране существует. В каком-то смысле инновация, да.

Я не к тому, что российские города не инновационные, нет. Я верю в российские города и знаю, что во многих из них даже не скрыт, а уверенно реализуется мощнейший инновационный потенциал. Но беда в том, что ни мы сами, ни международные аналитики не можем этот потенциал оценить из-за того, что вместо статистических данных у нас сплошь и рядом административные фабрикации и спекуляции.

Так что да, я склонен думать, что наши города входят в 500 самых инновационных городов мира. Только вот я понятия не имею сколько их и что это за города.

#городскиеиндексы #городскиеинновации #всякаяурбанистика

​​Скамейка — это не просто набор дерева и железа, это важная деталь города, которая дополняет собой окружающую природу и архитектуру.

Сегодня я предлагаю посмотреть на Красноярск, где за последние несколько лет научились выбирать правильные скамейки и массово устанавливают их по городу. Заодно поговорим о том, как вообще формируется «хорошая скамейка».

gre4ark.livejournal.com/711570.html

​​У красноярского учёного Егора Зеледеева в фейсбуке важный пост о Красноярске, копирую его сюда:

«Всегда важно знать свое место в мире. Где бы находился Красноярск на глобусе в разные моменты истории Земли.

600 миллионов лет назад - появляются первые многоклеточные организмы, Красноярск под водой в южном полушарии.

400 миллионов лет назад - появляются первые наземные животные, Красноярск выбирается на сушу и перебирается в северное полушарие.

300 миллионов лет назад - появляются первые рептилии, суши вокруг все больше, Красноярск движется на север.

220 миллионов лет назад - появляются первые динозавры, Красноярск находится на едином сверхконтиненте Пангея.

66 миллионов лет назад - динозавры вымирают, континенты уже чем-то напоминают современный мир.

20 миллионов лет назад - появляются первые гоминиды, мир выглядит довольно привычно.

Наши дни - Красноярск столица Сибири:)»

В чате моего канала на днях подняли важный вопрос - а где располагается урбанистика в политическом спектре? Ответ на него может быть либо коротким либо длинным.

Начну с короткого - везде. Точно так же как общественные науки, дизайн, современное искусство, литература и все другие занятия, связанные с вопросами социальной жизни человека. Есть как левые рок-группы, например Rage Against The Machine, так и правые вроде No Remorse. Могут быть левая фантастика, вроде книг Чайны Миевиля, может быть правая фантастика, вроде фильма Interstellar. Могут быть левые обществоведы вроде Дэвида Харви, могут быть правые вроде Саскии Сассен.

А дальше начинаются детали.

Аласдер Макинтайр писал о том, что существует два типа наук - позитивистская и идеологически заряженная. Позитивистская наука занимается тем, что измеряет мир доступными ей инструментами просто так. Например, она может посчитать площадь территорий, занятых на нашей планете городами. Или сравнить уровень обобщенного доверия в больших и малых городах восточно-европейского региона. Или рассчитать количество автомобилей на душу населения в городах со средней этажностью. Установление научных фактов - важное занятие. Однако установление научных фактов - это еще не вся наука.

Как к этим фактам относиться и что с ними делать - вот этим как раз и занимается идеологически ангаажированная наука. До тех пор, пока мы не займем идеологическую позицию мы не можем сказать хорошо или плохо то, что в городе растет уровень неравенства. Или уровень заболеваемости раком. Или количество предприятий малого бизнеса. Даже, казалось бы, такой объективно хороший показатель как экономический рост при взгляде с разных идеологических позиций теряет свою кажущуюся объективность.

Если мы переходим с уровня науки на уровень городской политики и городского дизайна, то мы понимаем, что и здесь мы оказываемся в мире идеологий. В городе много бездомных на улицах. Как быть? Устанавливать шипы на подоконниках магазинов и разделять лавочки, чтобы на них нельзя было спать? Или развивать социальные службы, аутрич работу? Менять жилищную политику? Объективного решения этой проблемы сформулировать нельзя, можно находить аргументы в пользу той или иной городской идеологии.

В идеологической дискуссии в России есть своя специфика. Долгое время мы жили в стране, в которой не существовало публичной сферы, не было как таковых правых и левых. Существовала система управления, которая делала вид, что все идеологические вопросы уже решены. А, стало быть, ученым, инженерам и архитекторам просто нужно воплощать в жизнь эту идеологию. Несмотря на то, что эта идеология называлась коммунистической, она была далека от левой. Она не подразумевала гражданского соучастия, рассматривала человека как производительную силу, которую можно размещать куда надо и иногда сдавать на ремонт в санаторий.

С распадом СССР был короткий период зарождения идеологических дискуссий. В конце 80ых-90ые годы стали образовываться в страшном количестве партии и движения, был всплеск энтузиазма народных депутатов, первых выборов в Госдуму и локальные парламенты. Оказалось, что бывают правые, левые, либертарианцы, либералы, центристы, социалисты - и все они разные и с какими-то своими повестками. Но до того момента, как это коснется городской среды было еще далеко. Во-первых только-только зарождалась частная собственность на землю. Городская политика как баланс частных и общественных интересов может существовать только в ситуации если у нас есть разные формы собственности в городе. Во-вторых горожанам было не до того - нужно было адаптироваться к новым формам экономических и социальных отношений. И евроремонт хотелось с делать. Не до города было.

Потом случилась реакция нулевых. Идеологические дискуссии ушли из телевизора, парламента, газет и площадей в Живой Журнал. Горожанин чуть-чуть расслабился и погрузился в приятные переживания атомизированного потребления. Опять же, не до города было.

А дальше случилось лето 2010 года, когда активизм впервые стал из ругательства модным словом, потом 2011 год с Болотной площадью. Возникла поляризованная конструкция идеологической дискуссии. На одном полюсе - закостеневшие в своем узколобии и инерции чиновники и единоросы, на другом - молодые красивые лица. Для формирования поля публичной сферы этих двух точек явно мало. Однако, это привело к тому, что сперва в Москве и Санкт-Петербурге, а потом по всей стране начали появляться городские движения.

На первом этапе все эти городские движения - урбанисты в духе Каца и Варламова, современные художники от Партизанинга, культурные инициативы вдохновленные пермской революцией, визионеры со Стрелки и многие многие другие - казались составными частями одного большого движения под названием "Урбанистика". Ажитация от освоения нового для себя пространства - городской среды - захватывала настолько сильно, что думать об идеологических различиях не хватало времени.

Любая система со временем усложняется и диффиренцируется. Так и произошло с "Урбанистикой". Сейчас мы в России находимся в моменте формирования поля публичной дискуссии о городе. Относительно освоившись в городе мы обнаружили, что далеко не у всех и не все взгляды совпадают. Оказалось, что у нас есть разногласия по поводу того как быть с "Ночлежкой" в Москве, какую роль в процессе соучаствующего проектировани играют специалисты-архитекторы, нужно ли строить небоскребы, допустим ли виктимблейминг в разговоре о ДТП. В контексте программы реновации даже возник вопрос "А так ли важно право собственности в городе?".

Это я перечислил только самые заметные дискуссии последних лет, в которых проявлялись различные городские идеологии. Это самое начало большого пути к дискуссии об общем благе в городе. Дальше будет только интереснее и глубже, потому как будут отчетливей прослеживаться идеологические системы, будет проще соотносить свои взгляды с той или иной идеологией.

И, что самое главное, само слово идеология скоро перестанет пугать.

#городскиеидеологии #горожанство #историяурбанистики #общественныедвижения

В первом номере Current Sociology 2020 года будет перепечатана статья коллектива австралийских социологов Autonomous automobilities: The social impact of driveless vehicles - "Автономная автомобильность: социальные последствия машин без водителей". Статья написана в моем любимом жанре, когда авторы делая обзор имеющихся исследований и трендов задаются десятками исследовательских вопросов, которые было бы круто раскрыть в будущем.

Что говорят австралийские социологи? Они говорят, что обычно, когда мы, урбанисты, обсуждаем беспилотные автомобили, мы обычно рассуждаем о безопасности, эффективности, системах управления. Это, конечно, важные вопросы. Но есть еще много важных проблем, которые требуют дискуссии и исследований.

Эти проблемы они поделили на четыре группы: проблемы опыта, проблемы неравенства, проблемы труда и проблемы систем.

Проблемы опыта таковы. Во-первых, меняется подход к тому, что люди делают во время поездки на автомобиле. Уже сейчас люди заполняют время поездки деловыми переговорами по телефону и мессенджерам, работой с документами, играми. Сейчас это немного рискованно, но в эпоху автономных машин это станет нормой. Во-вторых, машины уже сейчас рассматриваются людьми как своеобразный домик, способ спрятаться от агрессивного города. В беспилотном режиме контакт с городом совсем потеряется. В-третьих, изменится подход к планированию поездок, потому как беспилотный автомобиль может ездить и без пассажира. В-четвертых, исчезнет опыт вождения, этой самой свободы, агрессии, контроля над крутой тачкой. Какой опыт придет ему на смену?

С неравенством еще больше вопросов. Во-первых, автомобильная индустрия двадцатого века это индустрия мужчин, производящих продукты для мужчин. Если присмотреться к индустрии IT и диджитала, которая работает на создание и внедрение беспилотных машин, то это тоже преимущественно мужская индустрия. Сохранится ли этот тренд или женщины смогут в этом поучаствовать? Во-вторых, всегда существует т.н. "кинетическая элита", те, у кого есть доступ к самым современным и комфортным автомобилям, самолетам, поездам. Останется ли она, станет ли она еще элитнее? В-третьих, автономные машины конечно будут менять города, но как? Станет ли меньше парковок? Пересядут ли люди с общественного транспорта на беспилотники? Начнется ли новое расползание городов (urban sprawl) из-за того, что на беспилотнике можно комфортно ездить куда угодно? В-четвертых - как быть с тем, что системы беспилотных машин совершенно точно откроют возможность следить и контролировать кто, куда и на чем едет? В-пятых - как быть в случае аварий? В-шестых - всегда существует неравенство в освоении технологии. Молодые осваивают быстрее пожилых, белые быстрее не-белых, богатые быстрее бедных. Автономные машины усилят эти неравенства?

С точки зрения труда есть понятные опасения таксистов и дальнобойщиков. По сути дела их работа исчезает, трансформируется в работу операторов, которые следят за работой беспилотников. Но не все так просто. Эти операторы - где они будут работать? В офисах транспортных компаний в мегаполисах или за ноутбуком на побережье? Как будут устроены социальные гарантии? Тот же Uber относится к водителям такси как к роботам, которые не могут заболеть или уйти в отпуск, а роботизация еще не настала. Операторы будут наемными работниками или пользователями платформы без трудовых договоров?