В комментариях к сбору на дроны усомнились в том, что канал всё еще веду я, и сбор настоящий. Действительно, после долгого отсутствия постов сразу сбор денег — неправильно как-то и выглядит подозрительно.

Я так не хотел. Этот канал нужен не для сборов, задумывался как сборник жизненных историй с фронта, очерков, политических и неполитических комментариев. Личный блог, попросту. Со всеми плюсами и минусами. Но война это не про то, что ты хочешь, а про то, что ты должен делать. И если для выполнения боевой задачи нужен сбор, то будет сбор.


А вообще я в каком-то общечеловеческом смысле смысле против сборов. Именно потому 14 месяцев и обходился без них, потому потратил большую часть денег, полученных за ранение, на средства связи, тележки и прочую «гуманитарную» помощь своему подразделению. Государство платит нам, военнослужащим, очень приличные зарплаты и большие компенсации, на эти деньги мы можем обеспечить себя многим. Купить машины для доставки себя любимых и всего необходимого на боевые позиции, тележки Филатова, чтобы легче эвакуировать наших товарищей, дополнительные средства связи, чтобы связь была не только у командиров, но и у всех, кому она нужна по службе. Дроны, в конце концов, купить. Так и получается, что бюджет нас всем обеспечивает опосредованно — через зарплату и прочие выплаты.

Но иногда в этой нехитрой схеме финансирования военных действий случается кассовый разрыв: ну там, без ранений обходимся (а, следовательно, и компенсаций нет), или кто-то решил деньги потратить все же на семью, а не снова на войну… И тогда, чтобы воевать, нам приходиться просить денег у народа, который вообще-то не раз уже эту войну оплатил.

Так быть не должно, но так есть. Очень многого, что есть в нашей жизни, быть не должно. Но оно есть. И спасибо всем, кто это понимает, а не живет в мире «как должно быть». Только трезво взглянув на уродливую реальность, мы сможем двигаться вперед, к победе.

У Михаила Демурина увидел поистине гениальное определение современной России:

«Политический режим особенной стабильности»

Или даже так, вслушиваясь в оттенки смыслов каждого слова:

Политический
Режим
Особенной
Стабильности

Лучше и не скажешь, если коротко. И даже не знаешь, какие чувства испытывать, осознавая что твои живые и особенно мертвые товарищи являются кирпичиками этой «особенной стабильности».

По сбору: в общей сложности благодаря Вашей щедрости удалось собрать 1 650 000 рублей. Этого нам хватит на 5 дневных дронов и один ночной, значительно более дорогой. Все это богатство должно приехать к нашим "птичникам" как раз к Новому году, и станет замечательным подарком воинам от необъятного народа России

Как я горел в броне

Это был самый обычный день на фронте. Кажется, шестой не вылезая из опорного пункта, по щиколотку в вязкой грязи, с возможностью кое-как просушиться только в тесной землянке, отапливаемой газовой горелкой от здорового баллона с пропаном. Сон вполглаза, спина саднит от брони и невозможности спать прямо, все в меру устали и ненавидят эту войну.

На фронте вечно всё заканчивается: еда, вода, тот самый пропан, бензин для генераторов, сами генераторы ломаются, да мало ли что еще, вечно всего не хватает и вечно нужно подвезти еще.

В этот раз я оказался как раз в такой поездке. Ничего необычного: сесть на бронемашину в точке А, поехать на точку Б, загрузить машину всем необходимым, увезти всё это на точку В и самому там остаться. Таких поездок был уже не один десяток, все точки считаются сравнительно безопасными, поездка в темное время суток, так что риск обнаружения и поражения еще меньше.

Транспортом нам в этот день служила модернизированная БМП-2 «Бережок»: сзади у нее две массивные бронедвери, каждая ведет в десантное отделение — такие два тесных коридорчика со скамеечкой, разделенные по центру машины технической перегородкой, то есть из одного десантного отсека в другой доступа нет. Далее, если идти от кормы машины к носу, идет башня, поворотный механизм которой занимает почти всю ширину машины, оставляя едва ли сантиметров по 30 с каждого борта, и далее двигатель и место механика-водителя...

То ли устав от вездесущей грязи, то ли думая о возможном обстреле кассетами, я поехал внутри машины, а не на броне, как обычно. За мной закрылась придающая уверенности в завтрашнем дне бронированная дверь, я расположился в узком пространстве между дверью и грудой коробок с едой, укупорок с бутылками воды и прочей полезной нагрузкой, для которой и совершалась эта поездка. Я разместился в левом десантном отсеке. Правый остался полностью забит грузом.

Машина тронулась, шум мотора поглотил все другие звуки, освещения не было, и в приятной тьме я позволил себе погрузиться в мысли о многочисленных служебных задачах. Машина с трудом преодолевала многометровые лужи жидкой грязи, натуживалась на подъемах, покачивалась на больших кочках... скоро мы должны были приехать, разгрузиться, спрятаться в укрытия, всё — не более чем за минуту, а машина — уйти обратно в тыловую зону. Вот только я не знал, будет сразу наша остановка, или по дороге еще надо будет куда-то заехать...

Остановка, не успеваю открыть дверь, как открывается другая, правая, сквозь отверстия в перегородке не вижу, кто это, спрашиваю, перекрикивая двигатель: «Мы уже на точке?»...

Ответ тонет в грохоте взрыва. Пламя справа от меня, в районе башни, на какое-то мгновение оранжево-зеленый его язык тянется ко мне, я закрываю глаза рукой, другой пытаюсь сбить пламя с себя.

Открываю глаза: вроде бы не горю, дергаю ручку злополучной двери: не поддается. Вторая, правая дверь приоткрыта, вот она, до нее 20 сантиметров, но через перегородку не протиснешься, почему, почему почему он не мою дверь стал открывать сначала?!

Нельзя думать об этом! Это не поможет! Всё уже случилось! Как красные лампы в голове вспыхивают мысли. Справа усиливается пожар. Смотреть туда не хочется, но необходимо. Поворачиваюсь. Пламя уже в лижет баллон с пропаном, уже почти подобралось к канистре с бензином. Если будет взрыв, то мне конец! Вижу бутылки с водой в укупорке.

Разрываю пластиковую упаковку открываю бутылку, сбиваю пламя, затаскиваю канистру и баллон подальше от пламени, почти себе на колени. Как же тесно в этой «коробке»!

Снова берусь за ручку двери, должна же она открыться! Неистово, со всей силы дергаю вверх, вниз, уже не важно, хоть бы сдвинуть. Ни сантиметра! Заклинило? Что случилось? Как так может быть? Вот и всё? Это и есть конец? Нет времени об этом думать! Никто не поможет!

Вижу вентиль с надписью: «Запирание дверей» — может, это и есть тот механизм, который заклинило взрывом? Кручу в одну сторону до отказа, дергаю дверь — нет движения, вентиль в другую сторону до отказа, снова за дверь — нет движения. И самое страшное, я начинаю задыхаться!

Продолжение →

Как я горел в броне. Продолжение

Начало здесь

Нет, не взрыв газа или топлива меня убьет, не подрыв боекомплекта и не пламя, — угарный газ сделает свое дело куда быстрее. Времени нет, совсем нет. И никого рядом, ни товарищей, ни старших и мудрых, ни любимых, вообще никого, только я и проклятая железная коробка, заполняющаяся гарью.

Что делать? Я заперт между заклинившей дверью и пожаром. Ждать смерти от удушья, опустить руки? Да, на несколько секунд мной овладело отчаяние, я принял, что это конец, что всё бесполезно. Нет, если я и умру здесь, то не сидя сложа руки!

Если есть один шанс из тысячи, я должен попробовать.

Вот только где он, этот шанс? Вот он — через огонь: там башня, под ней и горит сильнее всего, а слева от нее крохотный лаз, по которому может быть удастся добраться до места механика-водителя, над ним есть люк — спасение.

Так много неизвестного, гибельного: смогу ли я пролезть в зимней одежде? не вспыхнет ли она? не погиб ли водитель при ударе? ведь если его тело все еще на месте, я точно его не сдвину. Как же трудно дышать! Надо что-то делать!

Спасибо скучным урокам ОБЖ: достал воду, облил голову и руки, натянул влажный шарф на нос и рот, как мог сбил пламя на своем пути и — вперед! Всем телом, сначала руки, потом голова, плечи, ринулся в лаз между башней и бортом машины. Раздирая одежду о какую-то аппаратуру, вырывая какие-то провода, ввинтился в лаз наполовину, полубоком обогнул спинку сиденья, ощупал руками место механика — пусто — и... застрял. Ноги и таз никак дальше не проходят, и самое страшное — люк закрыт. Зачем, если ему удалось выбраться, он закрыл люк? Вспомнил о вежливости? Не важно. Нет времени, и воздуха почти нет.

Здесь ничего не видно: сиденье блокирует свет от пожара, да еще и все в едком дыму. Обшариваю рукой люк, первый раз — ничего, второй — ничего! Где эта чертова ручка? Третий раз — нашел! Вот она, хоть бы не заклинившая, нет, отодвинулась, люк поддался, открыт!

Хоть бы дуновение ветерка, хоть бы глоток воздуха... нет. Упрямая физика: угарный газ заполняет весь внутренний объём машины и выталкивает воздух из люка, не пускает его внутрь. Сам по себе открытый люк не даст мне ни одной лишней секунды. Делаю рывок, едва ли на 15 сантиметров продвинулся к спасению, хватающий воздух рот в каких то 5-7 сантиметрах ниже края люка, но этого недостаточно. Застрял еще сильней, ни туда, ни обратно нет хода, не повернуться, даже не посмотреть чем зацепился и за что, ногам не от чего оттолкнуться. Задыхаюсь все сильней. Сколько осталось вдохов до обморока 5? 10? 15?

Кричу совсем охрипший: «Спасите, кто-нибудь». Но никого нет. Двигатель еще работает, меня не услышат из-за гула. Да и кому услышать? — спаслись ли остальные, я не знаю. А если и спаслись, мало кто сам контуженный полезет на горящую машину, которая того и гляди взорвется.

И снова волна тяжелого, ядовитого как окружающий меня дым и такого же смертельного отчаяния нахлынула на меня. «Всё кончено», «ничего уже не сделаешь», «осталось только ждать смерти», «вот так, глупо в каких-то сантиметрах от спасения»...

Нет, никто не придет, тут больше никого нет, только я и эта машина, которая вот-вот станет моей могилой. Сдамся — значит, сам виноват. Умру борясь — значит, сделал всё, что мог.

Упереться рукой в сиденье, второй рукой в темноте нащупать какой-то провод, оторвался! и ещё один! Ухватиться за какую-то ручку, подтянуться. Рывок, еще рывок, найти опору для ног, оттолкнуться. Да! Вот голова над люком! Первый полный вздох за целую вечность. Плечи над люком! Руки на края люка. Вытолкнуть себя наружу, на броню, кубарем вниз, и дышать, дышать, дышать...

Подбегает товарищ: «Давай, в траншею, сейчас взорвется!» и через несколько секунд, удивленно: «А где твоя броня?»

И действительно? Как я оказался в этой машине без бронежилета? Будь я в нем, мне бы не выжить. Там не было ни времени, ни места его снять. Но я без него. И уже не важно, почему и зачем. Главное — я живой!

Я выиграл битву с огнем, с машиной, с отчаянием, с паникой. Битву с самим собой и с самой смертью. Этот раунд за мной, а она пускай еще подождет!

Первые пять дронов уже доставлены нашему человеку в Москве, и скоро поедут на фронт.

Мы купили их с рук, почти что сразу из Китая, без документов, по 210 тысяч рублей, что очень дешево по нынешнему рынку. Существенно дешевле может быть только у тех, кто перепродает доставшуюся бесплатно гуманитарку. Пусть этот грех — воровство народных денег и подрыв боеготовновности фронта, остается на их совести и на усмотрение ответственных органов.

А мы пока надеемся что до новогодней поездки к нам, нашему другу в Москве удастся купить еще и ночной дрон.

Я нахожусь в госпитале, но остаюсь на связи со своим подразделением, сбор продолжается, и боевая работа не останавливается ни на день!

А вот это – подарок нашему подразделению от Романа Алехина: еще один дрон и противодронное ружье. Спасибо, Роман!

Сухо и по делу

Эпизод с поражением БМП-2, в котором я находился, и который описал несколькими постами выше, произошел поздно вечером 21 декабря. Я постарался записать свои воспоминания, пока они были еще свежи, пока не замылились детали, записать, что делал, что чувствовал, что думал. Мне показалось, что вам, дорогие читатели, это покажется интересным, а кому-то важным.

Однако такой формат повествования не отвечает на все вопросы, не дает полной картины. Да и у меня самого по ходу анализа ситуации возникло несколько вопросов к самому себе. Вот некоторые из ответов:

Что произошло?
— Наша бронемашина была поражена дроном камикадзе, оснащенным прибором ночного видения или тепловизором, ранее на нашем участке фронта такие дроны не применялись, это и создало эффект неожиданности, превративший вроде бы безопасную поездку в провал.

Что с остальными?
— Дрон ударил в носовую часть машины, кумулятивная струя прошила ее, обожгла и откинула моего товарища, открывшего дверь правого десантного отсека. Он в порядке, помимо ожогов ранений нет. Двое моих товарищей, сидевшие на броне, оказались скинуты с машины, отделались ушибами и, возможно, легкими контузиями. В самом тяжелом состоянии оказался механик-водитель, по его собственным словам, ударной волной его выкинуло с его
места через люк, он подлетел в воздух и упал и то ли от взрыва, то ли при падении получил открытый перелом обеих ног.

Что со мной?
— У меня ожоги лица и дыхательных путей,
нахожусь в госпитале, жду еще одного этапа эвакуации.

Почему был закрыт люк мехвода?
— А он, скорее всего, и не был закрыт, просто добрался я не до места механика-водителя, а до кресла командира машины, которое установлено за местом мехвода, и над которым есть свой люк, который, конечно же, был закрыт, так как место пустовало. Здесь со мной злую шутку сыграло слабое знание БМП-2, которая не является частой гостьей в ВДВ, мы куда чаще имеем дело с БМД и ее производными.

Почему я не вылез через люк в крыше над десантным отделением?
— Тут все просто: я никогда не видел, чтобы на этой машине этот люк кто-либо открывал. Я когда-то давно вроде бы видел люк на схеме в учебнике. Но в жизни я не видел, чтобы люками пользовались, а значит, возможно, они неисправны/заварены/заклинены или еще что. Я искал шанс спасения, и для меня таким шансом казался только тот люк, который я точно видел открытым, когда залезал в машину, — люк мехвода, ехавшего по-походному, так как из-за грязи иначе было ехать невозможно. Именно на этот путь спасения я сделал свою последнюю ставку, когда понял что дверь мне не открыть.

Что было потом?
— Потом боевая работа вернулась к хорошо понятным нам, фронтовикам, алгоритмам: все мы, пострадавшие, укрылись в ближайших траншеях и бунгало, доложили по средствам связи о случившимся, оказали друг другу первую помощь, переждали попытки добить нас дронами, дождались взрыва машины, и в относительной безопасности пошли в тыл к назначенной точке эвакуации. Парня со сломанным ногами помогли вынести наши более здоровые товарищи, которым мы и везли продовольствие и прочее полезное. Все живы, всё своим чередом.

Работа продолжается.

Теперь у меня много свободного времени. Вникаю в информационный поток мирной жизни. Столько преждевременных победных реляций, смешная игра в выборы, манипулятивная экономическая «экспертиза». Слова, слова, слова. Мыльные пузыри.

И так мало реальной жизни! Мало говорят о реальных проблемах. Корневых. Фундаментальных. Вот мой хороший товарищ Евгений Линин пишет сначала о самом важном: о справедливости. Потом у него идет о национальном вопросе, там мнения у нас расходятся.

Но корень один: с таким чудовищным неравенством доходов двигаться стране вперед никуда нельзя. Сверхприбылям богатых должен быть предел. Иначе это путь в бездну. Само неравенство с таким ужасным размахом, как у нас, — губительно.

В армии, на фронте, в этом смысле куда проще: зарплата и условия у всех более менее одинаковы, не чувствуется имущественного расслоения, нет погони за потреблением, многое из имущества общее, или и вовсе одно на всех.

Такое специфическое сообщество людей с очень скромным бытом и довольно нескромными зарплатами куда ближе к моему пониманию равенства, чем то, что я вижу в мирном тылу.

Система, которая побеждает страдания

Вот уже в который раз я прошел через систему медицинской эвакуации, организованную в наших войсках. Побывал в пяти медучреждениях, одно другого больше и оснащеннее, ехал на бронемашине, на «Буханке», на автобусе, карете скорой помощи и на военном самолете. И снова всё было четко, в срок, без лишних проволочек, довольно прозрачно по военным меркам и очень-очень обращено к человеку, к раненому. Тем, кому нужны костыли, выдадут костыли, тем, кто остался без одежды, находится одежда из запасов гуманитарки.

Круглосуточно и неустанно в десятках, а может, и сотнях больших и малых медучреждений тысячи людей бьются за жизнь, здоровье и облегчение страданий раненых. Как год назад, когда я впервые столкнулся с этой системой, так и сегодня врачи, медсестры, санитары — все работают, не щадя себя, преодолевая хроническое утомление и огромную нагрузку, выходящую за рамки любых нормативов.

И всё же это не единичный случай. Куда бы я ни попал, я вижу одно и то же: работу с самоотдачей, поддержку волонтеров, четкость. А раз везде одно и то же, значит, дело не только в повседневном трудовом подвиге отдельных людей, дело еще и в системе, которая организована так, чтобы минимизировать сбои и ошибки, которая создает условия для работы людей. Система решает всё.

Спасибо вам, труженики военно-медицинского фронта. Врачи, медсестры, водители, ремонтники, волонтеры, санитары, все-все-все. И отдельная благодарность — неизвестным мне людям, которые создали и поддерживают эту систему работоспособной, развивают ее, предупреждают ее эрозию. Ваши организационные решения спасают жизни так же, как скальпели хирургов, как вовремя замеченный сестрой кризис у пациента, как своевременная первая помощь на передовой.

Ура нашей военной медицине! И спасибо!

Анекдот: журналистская этика

С первого моего дня на СВО, еще в бытность профессиональным журналистом, я подвергаюсь атакам в сети со стороны разнообразных темных личностей, цели которых, как правило, сводятся к выуживанию информации, провокациям, оскорблениям и так далее.

Типичным для моей журналистской работы моментом было получить электронное письмо, в котором «мать» опознавала якобы своего сына в герое моего материала и просила больше информации о нем, где служит, какие командиры у него, и так далее. Сами бойцы, конечно же, никогда «матерей» в авторах писем не узнавали.

Но сегодня со мной случился самый странный и забавный из подобного рода случаев за все два года войны.

Утром приходит на личный аккаунт Телеграмма сообщение в таком духе:

«Никита, здравствуйте, меня зовут Вася, я ученик 10 класса такой-то школы, пишу олимпиадную работу по теме Великой Отечественной и СВО, хотел бы написать о Вас. Ваш контакт дал мне знакомый родителей, журналист такой-то. Давайте созвонимся, когда Вам удобно»

Проверяю: такой знакомый журналист действительно есть, и в перерыве между процедурами звоню этому Васе тут же через Телеграмм. Вася берет трубку, начинает рассказывать про ветерана войны, про которого он пишет наравне со мной, но я слушаю в пол-уха, потому что меня очень занимает Васин голос. Судя по голосу, Вася либо давно и серьезно болен бронхитом, либо курит по блоку в день, либо он не Вася никакой, а Василий или даже Василий Петрович какой-нибудь.

Говорю: «Вася, давай, конечно, пообщаемся, но включи камеру на минутку, очень хочется на тебя взглянуть». Пауза, какие-то шорохи, как будто кто-то вошел в комнату, куда-то в сторону от микрофона Василий Петрович говорит вполне интеллигентно и расстроенно, не как «служба поддержки» Сбера или ЦИПСО: «Эх, незадача какая, я представился школьником, а он камеру просит включить»...

Я злюсь на обман, обрываю звонок, блокирую «Васю».

И тут начинается самое интересное! После довольно поверхностной проверки выясняется, что «Вася» — это вполне взрослый, опытный и уважаемый журналист довольно крупного СМИ. «Вася» последовательно поддерживает СВО, у него куча публикаций...

В общем, обратись ко мне такой человек за интервью или комментарием, у него не возникло бы проблем. Нет же, потребовался обман и клоунада зачем-то.

Я не «Вася», имена реальные раскрывать не стану, как и название СМИ, но стыдно, коллеги, стыдно! И даже не немножко смешно!

Вот такая, дорогие друзья, журналистская этика.

А вот что написал мой бывший коллега и товарищ по иноформационному фронту Сергей Гуркин. Это будет редкий в моем канале репост, потому что это очень важно. Потому что хоть мы, дерущиеся на этой войне, и не граждане одной страны, менее гражданской она не становится.

Харьков.

Под каждым флагом - человек.

Под каждым флагом - русский человек.

Под каждым флагом - обманутый и пропитанный ненавистью русский человек. Или - втащенный на бойню насильно русский человек.

У каждого флага - близкие. Отец и мать, брат и сестра, сын и дочь.

А значит - минимум разорванная душа от того, что своего убили свои. Максимум - ненависть, в кровь, на поколения.

Ширина могилы - метр. И примерно на столько же каждая могила расширяет пропасть между русскими и русскими.

Пока героизм солдат направляют на освобождение уничтоженных русских городов, а дома на Банковой и Сикорского - стоят, как стояли.

Друзья, сегодня в 21 час по Москве пообщаюсь с Владиславом Шурыгиным в эфире Сольвьев Лайф, присоединяйтесь, будет интересно!

https://yangx.top/SolovievLive?livestream

А вот и Mavic 3T, дрон с тепловизором, который мы приобрели на деньги, пожертвованные вами в рамках объявленого не так давно сбора.

Уже совсем скоро этот коптер, а также еще 5 его собратьев в дневном исполнении, а также еще один, подаренный Романом Алехиным, попадут на фронт и заступят на боевое дежурство в небе!

Спасибо вам, наш дорогой тыл, что никогда не оставляете нас!

Появилась запись вчерашнего эфира с Владиславом Шурыгиным.