И вдох, и день

Когда уже прожито лето,
когда сбылось и не сбылось,
а нить дождя в травинку вдета
и прошивает всё насквозь:

и неба край, и край подола,
материй тонких лоскуты, –
как утомителен и долог
и вдох, и день. Слова пусты.

Ты выдыхаешь их попарно,
они, прохладны и легки,
взлетают облачками пара –
и нет ни эха, ни тоски,

ни аритмий, ни прочей блажи
тревожной, суетной, мирской.
Лишь скрип сосны – глухой, протяжный,
и птиц усталость и покой...


© Полина Орынянская, 2018

Старик

…Старик бормотал, рассыпая ошмётки фраз.
Он был долговяз, бородат и довольно дряхл,
космат, словно спорил со всеми ветрами враз,
и сед, как полынь на заброшенных пустырях.

– Ты думаешь, будто я старый безумный бомж.
Шарахнулась в сторону, только присел на край.
Да я необидчив, чего там, но, хошь – не хошь,
я всё же задумаюсь, брать ли такую в рай.

А вот тут недавно хотел поболтать с одним.
Бормочет: «О господи…» Думал: признал, сынок!
А он – наутёк... А душа до сих пор саднит.
Выходит, на деле не так вам и нужен Бог.

А помнишь? Бывалоча я преломлял хлеба!
Вот крошки остались… Дырявый карман – беда!
Не хочешь? Ну, гулюшкам… Ладно, бывай, раба…

Поднялся старик и пошёл не пойми куда…


© Полина Орынянская, 2015

Хотя бы до воскресенья

На той неделе уже обещают дожди и холод.
Сегодня ещё дороги расчерчены светотенью.
А значит, для жизни есть ощутимый повод
хотя бы до воскресенья.

И вот выходишь такой неспешный – спешить куда же?
Руки в карманы, идёшь, загребаешь ногами листья.
Смотришь, как облако тащится в небе ленивей баржи.
И ни печали, ни горечи в птичьем свисте.

Думаешь: чокнусь, от холодов точно чокнусь.
Но это не скоро, завтра же только пятница.
И, сладко чувствуя беспомощность и обречённость,
глядишь, как меняется лес.
Понимаешь: ничего не меняется.


© Полина Орынянская, 2021

Просто жизнь

Мне хорошо в сообществе дождей,
туманов, тяжких рос, крикливых соек.
Тут запах осени не горек и не стоек,
поскольку осень – выдумки людей.

Тут просто жизнь. Не финиш, не конец,
не апокалипсис, несущий смерть живому.
Тут синий дым плывёт себе над домом,
и в пять утра петух орёт, стервец.

Тут поздний флокс под старость одноглаз,
но полон ветра, как Весёлый Роджер,
и солнце, хоть помалу слепнет тоже,
а тужится и греет про запас.

Давай сидеть на лавочке вдвоём
бессмысленно, безвременно, блаженно.
Какие б ни случились перемены,
жизнь долгая, мы всё переживём.

И удивимся, седы и мудры,
как неизменны правила игры
холодной тьмы и майского тепла,
добра и зла.

И сядем тут через полсотни лет,
и будет трепыхать осины ветер,
и длиться тот же зябкий полусвет.
И то, что нас уже на свете нет,
мы даже не заметим.


© Полина Орынянская, 2023

Дождь. Я сижу на кухне, гоняю чай.
А старый мир пожирает себя и ничем не давится.
Я чувствую боль и досаду, но не печаль.
Как известно, терпи, красавица.

Строили небоскрёбы бетон-стекло –
оказались все окна окнами Овертона.
Заврались, зажрались. Их как нарыв разнесло –
и рвануло пифтонно.

Нет злорадства, но нет и жалости в этот раз,
потому что так осквернили себя народы,
замешав этот дикий, безумный фарс,
на крови детских крестовых походов,

на пылавших по всей Европе кострах,
человеческих зоопарках и расовых чистках,
на своих торквемадах, концлагерях,
нацистах.

Из такого кромешного мрака и путь один –
потому что чернее уже просто некуда.
Догорит, дотлеет, добавит смертей и седин,
а потом только к свету, да.


© Полина Орынянская, 2023

Время молчания

Давай я тебе расскажу, как проходит год,
как мается в окнах то эта погода, то та.
Как я притерпелась к тому, что небесный свод
от всяких проблем не меняется ни черта,

а я всё смотрю туда да ищу ответ,
не надо ответа – молчание там ищу,
как будто бы солнце – не солнце, а амулет,
как будто понятен дебелой луны прищур.

А помнишь, мы говорили, что, мол, душа –
растение слабое, трудно её растить.
Но будь хоть без рук, без ног, а живи – и ша!
Поскольку совсем не факт, что порвётся нить

и ты улетишь, как шарик иль дирижабль...
Так вот я к чему: мне стала зима мила, 
не бесят глупцы – теперь мне их просто жаль,
и я не спешу. Ведь, сколько бы ни жила,

куда бы ни делась из жизни в конце пути,
Большая Медведица будет топырить хвост,
и травы по сроку поднимутся в полный рост
затем, чтобы снова пасти на лугах стрекоз
и бледное небо на тонких руках нести...


©  Полина Орынянская, 2019

Занавески

Это осенью было не помню какого года...
Никуда в эту пору лучше не возвращаться.
Это время для разных событий иного рода,
если ты лет на тридцать старше, чем был в семнадцать.

Это время горячего чая и Нино Рота,
время тёплой пижамы, скверных причуд артроза,
толстых книг с казеиновым запахом переплёта,
полусонного секса в самых ленивых позах.

А туда, где забор кое-как и худая крыша,
где на пнях размывает дождь годовые кольца,
ты не суйся по осени, прошлое – третий лишний,
прокажённо трезвонит прошлое колокольцем.

Занавески всё те же, с цветастой каймой по краю.
Закричать бы – и, может, станет намного проще.
...И взвилось вороньё, закружилось с тревожным граем,
будто чёрные листья ветер поднял над рощей...


© Полина Орынянская, 2015

***

Спираль времён сорвётся и сверкнёт.
Померкнет свет, и небо станет чёрным.
Осядет пепел на свинцовый лёд,
и затаятся схлынувшие волны.

Не будет дней. И будет много дней.
И зеркала, что время искривило,
взорвутся под копытами коней
безжалостных наследников Аттилы.

И выжившим по праву будет гунн.
И станет ночь. И день наступит снова
и озарит лучами сотни рун
на камне, что держать умеет слово.

Но тот один, кто прошлое прочёл,
взойдёт, толпою проклят, на костёр.

И будет ночь.


© Полина Орынянская, 2013

Покров

Эту историю мне рассказала наша няня – бабушка Паша, «неграмотная старуха», как называл её отец. Она и впрямь была неграмотною. Этот её рассказ я записала много лет назад слово в слово.

***
Какое сегодня число, дочка? Тринадцатое? Завтра праздник, да. Покров. Как спать будешь ложиться, скажи: «Покров, Покров, покрой землю снежком, а меня хорошим женишком. С кем век вековать, того во сне увидать». Только ни о чём больше не думай, чтоб сразу уснуть. Мне потом скажи, кого увидела. Скажешь? И тебе жених приснится. Мы каждый год на Покров загадывали. Только мне никогда жених не снился. Всё дороги, иду куда-то. А подругам моим – Дуньке, Насте и ещё кому – не помню – приснились. Настя Кольку во сне видала. Я говорю: «Настя, женихом тебе будет». – «Нет-нет, что ты, Паша, нет...» – руками на меня замахала. Он ведь худой был, чахоточный. А стал женихом, и вышла за него... Он потом помер скоро, а она – уже не помню – с девочкой или с мальчиком осталась.
Я уж всех забыла теперь, но Дуньку помню...
А ты загадай, загадай на ночь: «Покров, Покров...» Запомнила? Как ты быстро переняла. Так-то, так-то... Только потом скажи мне, не забудь. Так вот Дунька-то. Встречает меня на другой день: «Паша, мне Санька Миколкин приснился!» – «Пустяки это», – говорю. Не поверила. И Дунька тоже: «Ой, нет, Паша, не может такого быть!» Санька из другой деревни. И не знает он нас. Ну, знает, откуда, а чтоб на нашу улицу ходить... А у Санькиного отца маслобойня была. Богатый! Сам из себя мордастый, толстый. И вот смотрю, стал он к нам в деревню захаживать. Раз, смотрю, зашёл, другой. И Дуньку вечером провожает. «Дуня, – говорю, – сон помнишь? Неужто женихаться будет?» – «Ой, Паш, – отвечает, – помню!»
Свадьбу скоро сыграли. Она к нему в Гагарино уехала. А потом уж их раскулачили, всё порушили. Санька сбежал куда-то. А Дуня с двумя девочками – Лидой и вторую, не помню, как звали – голодала. Бывало, придёт ко мне из другой деревни: «Паша, голодно-то как». А я: «Ой, Дуня, чем же мне тебя?.. И самой исть нечего...» И пойдём с ней на выгон и травки нащиплем, щавелем зовут. У Дуньки ещё соль была. Посолим и едим... Всё-таки одна девочка её от голода-то померла... Лида или другая. Да, другая. А потом муж её где-то в Москве объявился, и она сундучок маленький накопила и туда к нему уехала потихоньку. Сколько времени прошло.
На Покров почтальонша приходит и говорит: «Прасковья Тимофеевна, посылка тебе!» А кому мне слать-то? Муж убитый, сын Витька в армии. «От кого это, Стеш?» – спрашиваю. «От Евдотьи Федоровны». Ду-уня... Открыла, а там восемь килограмм сахару и два кренделька по уголкам, чтоб ничего в коробке не стучало. Думаю: что ж так мало крендельков... А сахар! Головы белы, с синевой... Тогда какое время было: нам по двести грамм сахару давали, да ещё очередь длинную с утра стоять. И хорошо, если дадут. А тут восемь килограмм, да на Покров...
Жива ль она теперь — уж и не знаю. Иногда спать не могу, всё считаю, сколько людей семьями померло. И подруги все мои: и Настя, и Манька, и Матрюшка...
Восемьдесят шесть лет мне, дочка... Сколько я в жизни-то видела...
Покров, Покров, покрой землю снежком, а меня гробовой доской...


© Полина Орынянская, 2014

Шорох золотой

Утро уходит в горку
мокрым асфальтом улицы.
Воздух дрожит и торкает.
Всё, что сегодня сбудется,
будет немного с присвистом
птичек и поездов,
с горькой игристой примесью
завтрашних холодов.
Впрочем, об этом рано.
Горечь придёт потом.
Ты не прослушай главное
в шорохе золотом –
вечность, в которой дворник,
старый смурной Харон,
язвенник и поборник
лиственных похорон,
из году в год, от века
листья гребёт метлой,
спорит напрасно с ветром...
Листья несутся вдоль
жизни, домов, заборов,
памяти, забытья.
Шорохом полон город.
Листья летят, летят
в золоте светотени,
сколько хватает глаз...
Как беспечально время.
С нами.
Без нас.


© Полина Орынянская, 2018

Мир свихнулся на лжи и крови, стоит на грани.
Загнивают и расползаются старые швы.
И уже мало что удивляет в этом бедламе.
Но вы,

вы, бежавшие из Собибора,
вы, из кого шила сумочки Ильза Кох,
вы загнали людей на бойню за те же заборы.
Jedem das Seine? Видит Бог,

мне не понять, что случилось с вами.
Мне бы уйти, не оглядываясь, как Лот –
и хоть все обернитесь соляными столбами
посреди своих Голанских высот.

Но в бетонном крошеве дети эти...
У меня только один вопрос:
что же вы сука делаете,
вы, пережившие Холокост?

Птица

Ещё недавно, кажется, вчера,
свила во мне гнездо большая птица.
Большие крылья хлопали с утра,
а я вздыхала: что тебе не спится?
...А осенью, в один из хмурых дней,
она взвилась, печальнее заката...
И я нелепо вслед махала ей:
куда? зачем? вернётся ли? а я-то?

И в это опустевшее гнездо
вселяются (надолго ли, навечно?)
юродивая преданность крестов,
столпившихся на кладбище у речки,
сиротство облетевшего леска,
шумевшего недавно по-хозяйски,
и стылая упрямая тоска
картофельного поля под Можайском...


© Полина Орынянская, 2015

Маршрут

Когда в деревьях истомится вечер
в предчувствии прощания с листвой,
и мне уже ответить будет нечем
на холод твой,

когда в молчанье спрячутся охотней
подобранные набело слова,
я выберу маршрут по подворотням,
где сквозь прорехи лезет трын-трава,

исподнее постиранное виснет,
из форточки на волю рвётся мат,
и по чужим, давно прожитым жизням
горят в подъездах лампы в сорок ватт.

Ну, где вы все? Записаны на стенах:
сниму жильё (оборван телефон),
Колян плюс Оля... В жирных чёрных венах
любых времён

течёт себе беспамятная Лета.
А памятные лета (мальва, зной,
закат-рассвет загадочного цвета,
вино со мной) –

всё отсвет, блик небес в октябрьской луже
меж лавочек случайного двора,
где сны людские, словно мошкара,
до холода под лампочками кружат,
и свет, и веру обретая там,
а на зиму ложатся между рам...


© Полина Орынянская, 2019

***

Нет этих дней ни слаще, ни грустней.
Роса траве как мёртвому припарки.
Цыганским золотом торчат в лесной десне
дубов упрямых жёлтые огарки.

Здесь сумрак не раскаркан вороньём,
и тишина тревожит, а не лечит.
Но память размывается дождём,
и будто легче

прожитое больное выдыхать –
всё только пар среди холодных веток.
И эта прель, и эта шелуха,
ещё вчера наполненная светом,

не примиряют с горечью времён,
но усмиряют крик, проросший в лёгких.
Вон, птицей перелётной окрылён,
небесный свод и в этот полусон
высеивает солнечные крохи.

И так не много нужно, чтобы жить
средь отголосков тлена и печали –
держись за эту тоненькую нить,
протянутую меж тобой и далью.


© Полина Орынянская, 2023

Перелётное

Ты ищешь смыслы. Слушай, всё тщета.
Без разницы, что ползать, что летать,
пока тепло на солнце и в тенёчке

козявочкам в распаренной траве,
весёлым тараканам в голове
и водомеркам в огородной бочке,

пока жуёт смородину оса,
и слышишь, как блаженный, голоса,
и понимаешь речь цветов и сосен...

Но, только ты настырней, чем осот,
врастёшь в деревню, сад и огород,
тут бац – и осень!

И что? И всё! Давай, лети, пока,
с гусями на привольные юга
и с ласточками в сторону Магриба!

А я жучком залезу под кору.
Дай бог, перезимую, не помру,
и никакого, знаешь, либо – либо.

Лети, лети, не надо глупых поз!
А я себе впаду в анабиоз,
в беспамятство по самые печёнки.

Ты скажешь, сон – бессмыслица и хрень?
Но в нём летают все, кому не лень,
и всюду луг, и бабочки, и пчёлки...


© Полина Орынянская, 2018
https://youtu.be/7QAFa_Vx5lY?si=EVNhWii7Ut8VD31W

Лепесток

С. Ч.

Хлебает лес дожди уныло, пресно,
раззявя рты суглинистых канав.
Потом опять начнётся ледостав...
Полгода тьмы и холода, хоть тресни.

Отвары трав. Да что уж там – глинтвейн!
Любимый шарф – два метра крупной вязки.
У Фета было, помнишь: за салазки!
Каких горячих надо быть кровей...

Нет... Я зимой подранок, волчья сыть.
Моё гнездо – в пуховом одеяле.
Я затаюсь до мартовских проталин,
а ты мне будешь в мессенджере ныть,

что друг-алкаш, полночный зябкий гость,
уже в говно; про приступы бронхита...
– Ну что, Серёга, пишутся стихи-то?
– Я завязал.
– Да ты мне это брось!..

Потом – весна: надежды, пух и прах,
немножко клейких почек, первоцветы...
И лето. Слышишь, Серый? Скоро лето!
На море домик на семи ветрах...

А лето – на ладони лепесток,
сиреневая крошечная нежность.
Подует ветер – и опять, как прежде:
зима, тоска и каждый одинок...


© Полина Орынянская, 2017

Предзимье

Видишь – под утро уже не черно, а бело.
Выйду на кухню, смотрю и смотрю в окно.
Там, за фиалками, в воздухе индевелом
тянется сумерек стылое полотно.

Лето уже не камлай, не зови – пропало.
Глянешь назад – только улицы мокрый хвост.
Лампочка осени мается в полнакала.
Скоро, как свечку, задует её норд-ост.

Холод по дому босыми ногами ходит.
В зеркало смотришь – всё вроде бы то же, но...
Но седина – просто дань вот такой погоде,
вроде перчаток и шарфа под самый нос.

Время себя запускать в тишину предзимья.
Вечером в кухне не лампу включать – маяк.
Медленно-медленно в зиму скользить по-рыбьи
и вспоминать, как было, как будет, как

вечером сонно. Снаружи гудит и воет.
Нитку проденешь – да сослепу, наугад.
Есть в этом что-то уютное и родное –
штопать носки, когда за окном пурга...


© Полина Орынянская, 2017

Дворник

Зябкого утра оторопь.
Вот и октябрь прошёл.
Дворник шуршит-работает,
листья гребёт в мешок.

Вот бы и мне так – тоже
шкрябать тудой-сюдой.
Всё, что меня тревожит,
стало бы ерундой.

Рыжие листья-огари,
снежная завесь лет
больше б меня не трогали,
не заслоняли свет.

Всё во мне рассыпается
на отголосков звон.
Маюсь, дышу на пальцы,
смыслы ищу... А он –

во, говорит, нападало!
И горечи никакой.
Просто гребёт лопатой
или метёт метлой.


© Полина Орынянская, 2020

Двухэтажки

У города сломался метроном.
Уже давно везде многоэтажки,
а у соседки, Корневой Наташки,
как прежде, голубятня под окном.

Дома у нас всего в два этажа.
Мы все тут – как родня-единокровки.
Наташку Иванихин провожал,
а родила она двоих от Вовки.

Сосед Серёга, радостная пьянь,
по трезвой зол и очень бледен ликом,
а как напьётся, громко любит Вику –
орут, сцепившись, словно инь и ян.

И я, скрипя по лестнице домой
(потёртой, деревянной, в три пролёта),
принюхаюсь: картошку жарит кто-то,
а к ней, небось, селёдка, боже мой!

Наутро – тишь. Сосед в отходняке.
Сырая хмарь по комнате разлита.
И голуби дырдят на чердаке 
то нежно и влюблённо, то сердито.

Я каждый день по улице иду,
любуюсь заповедником эпохи.
Вот сливы – диковаты, но не плохи.
Вон яблоки в запущенном саду.

Здесь теплится надежда на покой,
и двор описан яркою строкой –
подштанники, пелёнки да рубашки.

И если в мир, расплывшийся от слёз,
пришёл никем не узнанный Христос,
то он живёт в такой же двухэтажке.


© Полина Орынянская, 2016

***

Забери меня, осень, с собой
в талый снег, в этот белый запой.
Там трава, как и я, в седине.

Пусть меня доведёт чернотроп
до такого беспамятства, чтоб
хоть недолго побыть в тишине

и не слышать, не думать, по ком
равнодушно стучит метроном.
Ни минут, ни часов, ничего --

только этот размеренный звук
ниоткуда, повсюду вокруг,
распоследний набат вечевой...

И спросить посреди тишины,
там, где небо вплотную к земле:
не найдётся ль скрижалей иных?
Эти все и в крови, и в золе.


© Полина Орынянская, 2023

Туман

Ты куришь и куришь. Невесело как-то... А зря.
Все правды и смыслы, рождённые осенью, хлипки.
Оставь эту скуку унылым дождям ноября,
мотающим нервы, как будто обычные нитки.

Давай поживём, не тоскуя по солнечным дням.
Есть некая тайна в нечёткости контурных линий.
Тяжёлое небо, сползая по чёрным ветвям,
лежит неопрятным туманом в просёлочной глине.

Заходишь во мглу – и выходишь из мира живых.
Кричишь, а туман отнимает безумие гласных,
и звуки теряются в стеблях засохшей травы,
дрожат в паутинах, срываются, падают, гаснут.

Вернёшься на ощупь, сидишь в деревенском тепле
и слушаешь древние песни внутри дымохода…
Умеешь гадать по дождю на оконном стекле?
Смотри – скоро лето, осталось всего-то полгода…


© Полина Орынянская, 2015