БАЛЛАДА О СУМАСШЕДШЕЙ ЛУНЕ

«О сумасшедшая луна, о сумасшедшая луна!» —
вздыхала, в небо глядя, ты, обняв китайскую сосну,
и любовался я с тобой, пьян от любви и от вина,
на сумасшедшую луну, на сумасшедшую луну.
Вздыхал в ночи июльский сад, спала великая страна,
и все домашние твои на даче отошли ко сну,
и перепутал я на миг ландшафт, язык и времена,
и по-французски произнес: «Я вас сегодня обману».


Мне демоническая власть вдруг над тобой была дана,
как будто кто порвал в тебе тугую звонкую струну —
тряпичной куклой в руки мне упала ты со вздохом «на»,
и голос мой: «Merci, mon coeur», – в ответ нарушил тишину.
Одежды пали. Нас с тобой накрыла похоти волна,
я на обеденном столе простер тебя во всю длину,
и колыхалась грудь твоя, ожившим мрамором полна,
пока не вышла мать твоя и не вскричала: «Прокляну!»


Светилась матово твоя худая гибкая спина,
когда, свалившись со стола, у злобных демонов в плену,
я впился в волосы твои и, хохоча, как Сатана,
отправился с тобой в полет на сумасшедшую Луну.
Луна, отечество мое, там вечная царит весна,
там те, кто любит и любим, те, кто у Эроса в плену.
О сумасшедшая луна, о сумасшедшая луна!
На сумасшедшую Луну, на сумасшедшую Луну!


Посылка

Мой принц, все ближе лунный диск, там, кажется, идет война:
окопы, взрывы, танки, снег – а вы твердили про весну;
я превращаюсь в глыбу льда, почти как Лотова жена;
мне страшно, принц, я не хочу на сумасшедшую Луну.

Коль дева ставит пряменько носочки
Иль врозь чуть-чуть, то я таких люблю,
Коль ставит внутрь, но морда ангелочка,
Такую тоже радостно валю.
А ты, ногами загребая вправо,
Обеими направо, черт возьми,
По-крабьи, боком чешущая пава,
Не айс, не найс, ни просто мимими.
Ты принца ждёшь в зачуханной берлоге,
Иль в золотой карете прёшь на бал.
Но боже, одинаковые ноги!
Стой, не ведись на возглас: "Я е...!"
Пускай твоя щека алеет маково,
Пусть глаз косит, восторг любви суля,
Но если ноги смотрят одинаково -
Забудь о башмачке из хрусталя!

ЭТО БЫЛО ВОЗЛЕ МОРЯ

Это было в прошлой жизни, это было возле моря,
мы болтали, хохотали, ели раков, пили брют,
лень и нега чуть дышали в черноморской пыльной флоре,
вдруг ты шепотом сказала: “Дайте руку, троньте тут”.

Воровато оглянувшись на соседей по террасе,
я под скатерть сунул руку и нащупал твой живот,
и рука моя скользнула в грот любви и сладострастья,
и густым и нежным соком истекал волшебный грот.

“Я прошу, Элен, не надо, не шутите так жестоко! —
задышал я в ваше ушко, теребя губами прядь. —
Вы мечта, вы ангел, фея, а не гноище порока!” —
“Нет, Вадим, для вас я сука, тварь и конченная блядь!” —

“Ах, Элен, идемте к морю, охладимте наши чресла!” —
я тебе оправил юбку и прижал к бедру свой ствол.
Мы покинули веранду, с шумом отодвинув кресла,
и, швырнув друзьям одежду, дружно ринулись на мол.

Вместе мы нырнули в море, от жары изнемогая,
от желанья и томленья, пыл стараясь свой унять,
и, заплыв на мель, сказал я: “Бесполезно, дорогая!
Пусть нас море повенчает, коль попам нас не венчать!”

И на отмелях далеких мы творили то и это,
наблюдали нас в бинокли черноморские дедки —
ни себе и ни дедулькам мы не дали в это лето
от уныния увянуть и подохнуть от тоски.

Чёрное море, шаланды, огни,
Снова и снова меня обмани!
Чёрное море, дивный мой сон -
Вы были юны, я был влюблен.
Вы были юны, я был влюблен.

МАМА, Я ПОКАКАЛ

Я был влюблён и юн, я горько плакал,
Сидел на пне, стонал: «Любовь - беда!»,
Но детский выкрик: «Мама, я покакал!», -
От горьких дум отвлёк меня тогда.

Войдя в мое растерзанное сердце,
Мне обезболил раны этот крик,
Потешный голый пупс, мотавший перцем,
Как эскулап был дивен и велик.

Бежал он по соседнему участку
Прижавшегося к морю городка,
Где мы с любимой сиживали часто,
Но мне была наградой лишь рука.

Я целовал и локоток и пальчик,
Но лишь губой касался вдруг плеча,
Как слышал: «Фу-фу-фу, противный мальчик!», -
И резал душу хохот палача.

Она исчезла и не попрощалась,
И душу я напитками лечил,
Пока дитя вот это не просралось,
Пока малыш, просравшись, не вскочил.

И «Мама, я покакал!» - прозвучало
Победным кличем жизни всех эпох.
И залпом допил я портвейн сначала,
А после под черешней спать прилёг.

И радостная мама всем соседям
Показывала жидкий детский стул.
Поэт заснул затравленным медведем,
Чтоб вскоре стать великим, как Катулл.


(Вариант для чтения в воинских частях:
И радостная мама всем соседкам
Показывала жидкий детский стул.
А я под вечер с нею жахнул крепко,
Задрал подол, сказал «пардон» и вдул.)

КОЛЕЧКО (Н. Незлобин, 1937)

У заставы за мостами
Всходит солнышко во мгле.
Вместе с солнышком и Сталин
Просыпается в Кремле.

В том Кремле, в заветном доме,
Под рубиновой звездой
Он умоется с ладони
Москворецкою водой.

Белоснежным полотенцем
Вытрет смуглое лицо
И пройдет по светлым сенцам
На высокое крыльцо.

Взглянет Сталин зорким взглядом,
Как за башнями Кремля
По его великой воле
Обновляется земля.

Трубку крепкую раскурит,
Пепел в сторону смахнет,
И колечко золотое
За Москву-реку уйдет.

За Москву-реку, за речку,
Через берег — на другой...
Ты лети, лети, колечко,
Над родною стороной.

Поглядит пастух и скажет:
"Это Сталин закурил.
Значит, встал он даже раньше,
Чем рожок мой протрубил"...

Из-под кожаной перчатки
Взглянет с воздуха пилот:
Выше ласточки-касатки
Золотой дымок плывет.

Над равниной бесконечной,
Над большой морской водой
Вьется-светится колечко,
Точно месяц молодой.

И глядит на золотое
Вся советская страна.
"С добрым утром, с добрым утром!" -
Скажет Сталину она.

Некий видный иерарх РПЦ посетовал давеча, что к 2050-му году в России русских не останется. Проснулись, блаженные! Я ещё хз когда про это трубил!

БЕЗАЛАБЕРНЫЙ РУССКИЙ ПОДРОСТОК

Безалаберный русский подросток
по проспекту, шатаясь, идет,
водянистое клинское пиво
в животе у подростка бурлит,
и подросток бездумно рыгает,
и пускает в штаны шептуна,
и спартаковский красненький шарфик
обсморкал уже и обблевал.
Вот проходит он мимо навесов,
где, озябнув, чучмеки стоят,
он бы им тумаков понавесил,
но — один он, а их целых три.
Злобно думает русский подросток
об ушедших деньках золотых,
когда сердце великой России
не загадила черная тля.
Вспоминаются Минин с Пожарским,
и Потемкин, Таврический князь,
да и Сталин, что сам был чучмеком,
но чучмекам житья не давал...
Что за хрень приключилась c Россией,
почему нас все меньше в Москве?
Почему там, где мрет один русский,
десять черных рождается вдруг?
Это бабы, они виноваты,
не хотят они русских рожать,
а рожают все больше чучмеков
или же не рожают совсем.
Так вот думает русский подросток,
он не чмошник, не бритый скинхед,
за Россию он сердцем болеет,
да и ум он пока не пропил,
понимает он, русским — Россия,
а чучмекам — Кавказ и пески,
а китайцам — Китай, пусть там пашут,
в общем, каждый пусть дома сидит.
Пусть израильский вермахт отважный
бережет от арабов святыни,
наши, русские, в общем, святыни,
значит, всех их, евреев, — туда.
Хоть с евреями та же проблема:
не хотят бабы их размножаться,
и уж даже не полуевреев,
а вообще непонятно кого
признают они там за евреев:
если ты в синагоге докажешь,
что твой пра-пра-прадедушка где-то
хрен случайно порезал себе
или, скажем, размешивал водку
в кабаке для тупых русаков,
то признают тебя там евреем
и кибуцы пошлют охранять.
Русским так генофонд не пополнить:
где набрать нам хотя б пятьдесят
миллионов горластых уродов,
чтоб по-русски болтали они,
чтоб любили бесплатно работать,
когда бьют их под дых сапогом,
чтобы красть на работе умели
и сивуху стаканами пить?
Нет, смекает вдруг русский подросток,
не найти нам резерва пока,
путь спасения нации — в клонах,
мы клонировать русских должны.
Обдрочусъ, обкончаюсь, издохну —
только Родине дам матерьял,
да и как ей не дать матерьяла,
все равно ведь дpoчу каждый день.
В общем, слышишь, Россия, давай-ка,
принимай-ка скорее решенье,
пока герыч и клинское пиво
не добили твою молодежь.

СИГАРЫ И ССАНЫЕ ШПАЛЫ

Помню, как, голодный и усталый,
Шёл домой с прогулки я в апреле
По мазутным деревянным шпалам,
Напевая джаз и ритурнели.

В рощице березовой набрал я
Соку так неполных две бутылки,
И на шпалы то и дело ссал я
С дикой силой молодости пылкой.

И в минуты эти пахли шпалы
Чем-то упоительно-тревожным,
Чем-то романтично-небывалым,
Чем-то знойным, пряным, невозможным.

Годы шли, Союз просрал Горбатый,
Занавес железный развалился.
Был я парень бедный, но пиздатый,
В самых разных обществах клубился.

И однажды под разлив гитары
То ли на Рублевке, то ль в гольфклубе
Стали мужики курить сигары,
Свернутые неграми на Кубе.

Хоть в Совке сигар изрядно было,
Но совки совсем их не курили.
И меня в тот миг как осенило,
Будто вновь мне детство подарили!

И залился я веселым смехом,
И сказал: «Ребята, пахнет круто!
Будто я в посёлок свой приехал
И поссал на шпалы почему-то.

Впрочем, почему, я точно знаю:
Этот запах дыма и урины -
С ним своё я детство вспоминаю.
Ну, вдыхайте дальше, буржуины!» -

«Ты чего, бля-сука-гуманоид,
Охуел такое бля при дамах?» -
Я подумал, ща мне череп вскроют
Черти из гольфистов самых-самых.

Я вскочил - и опрокинул столик
С батареей вискаря и рома.
Бабы закричали: «Генка, Толик!
Не бурейте, твари, вы не дома!»

Жахнули за мир мы там сначала,
А потом ваще закорешились.

Самогон с обоссанною шпалой -
Вот к чему мы в жизни, блять, стремились.

Дамен унд херен, с праздником! Не грустите о былом, всё впереди!

РАЗМЫШЛЕНИЕ О НЕСОСТОЯВШЕМСЯ МУЖСКОМ ДОСТОИНСТВЕ АЛМАЗНОГО КОРОЛЯ И ТИТАНАХ УХОДЯЩЕЙ ЭПОХИ

Алмазный король из Израиля
Решил увеличить елдак,
Французы ему его правили,
Но что-то пошло там не так:
Хихикнули Эрос с Танатосом -
И умер алмазный король.
Не пить тебе, выкуси-накося,
С модельками шприц-апероль,
Не бить тебе гордо и яростно
По щечкам могучим шприцом:
Под скальпелем что-то там хрястнуло -
И дело с концом и трупцом.
А помнится, был я на празднике
В Рублевском поместье его:
Там Шнуров и Лепс безобразили,
Немцова видал самого,
Божену видал я и Яшина
(Совсем тогда был сосунок).
Героем же праздника нашего
Был самый обычный щенок,
Щеночек-подросток ротвейлера
По имени Бенджамен Форд,
Из тостов шутливо-затейливых
Узнал я, что Бене был год.
Естественно, все насвинячились.
Хозяин, смешной карапуз,
Повел свою спальню осматривать
Двух пьяных обдолбанных муз.
И мне не забыть того хохота,
Когда выбегали они
Из спальни по лестнице с грохотом,
Закутаннные в простыни.
И Лепс, призаснувший под столиком,
Цыганские очи открыл,
И девки задрыгались в коликах
Средь пьяных оставшихся рыл.
Одна показала горошину
Холеною ручкой своей,
И стало мне жаль по-хорошему
Хозяина, хоть и еврей*.
Средь неблагодарного хохота
Вдруг Беня завыл на луну.

Какую эпоху прохлопали,
Какую просрали страну!

И вот вам итоги печальные:
Немцов, Малашенко, Скрипаль
Чепашут на радуги дальние,
Но мне никого их не жаль.
А этого чорта рублевского,
Сегодня в ночи помяну.
И, кстати, еще Березовского,
Что сердцем болел за страну.

——
*Вариант: прям вот ей-ей.

А в Кремль ещё вы приползете
За коркой хлебушка к борщу
И выйдет Путин в позолоте
И тихо скажет:
НЕ ПРОЩУ

(с)Игорь Мальцев

Я устал под собою не чуять страну.
Хочешь, жопой о стену Кремля ебану?
Пальцы в рот, свист веселый, даёшь интернет!
Русский бунт - веселей ничего в мире нет!
Жопой в стену, потом кулаком и лицом,
А потом марши скорби Бульварным кольцом,
Макаревича песни и Галича тень,
По собянинской плитке гремит новый день,
Будут новые песни и новые дни!
Ебани пердаком по Кремлю, ебани!

Про Галкина, заказавшего голову Киркорова, рифма нейдет. Но нашёл вот в залежах. Листая, такскать, старенький айпад разогнанного гей-парада. (2017)
***
Муторно моей душе, обрыганной
Грешными неправедными мыслями:
Маленькую девочку Шурыгину
Я в своём воображенье тискаю.

Бьют вокруг хвостом большие рыбины,
Ну а мне охота сикильдявочку.
Вся страна вздрочнула на Шурыгину,
Дивную сосальную малявочку.

Сам я шоу не смотрю паскудные -
Рассказали банщики знакомые,
И теперь в малютку эту чудную
Впиться я хочу, как насекомое.

Приводили банщики мне куколок -
Всё не то, хоть сам иди к Малахову.
Раз жена в ночи меня застукала,
Как в айфон зассыху эту трахаю.

Педофилы помнят, те кто в возрасте,
MTV почившее расейское,
Песню "Догоните нас на скорости!" -
В гольфиках две школьницы-ровесницы.

На экран, на Катеньку и Юленьку,
Мы кончали (в основном, на чёрную).
С няшей-мяшей, правда, поднадули нас.
Но Шурыга - существо бесспорное.

Не меняйся, юная и звонкая!
Но, закончив курсы прокурорские,
Ногу потеряв в борьбе с подонками,
Дуй плясать на конкурсы заморские.

А Вулых написал!
«Уроженец Дагестана Хидирнеби Казуев, которого обвиняют в подготовке теракта на концерте Филиппа Киркорова в Махачкале, заявил, что целью взрыва было убийство певца по заказу Максима Галкина.

ЗАКАЗ

Боже правый, прости и спаси,
Если я эту новость осилю:
Что как будто бы Галкин Максим
Заказать мог Киркорова Филю!

Что Казуева Хидирнеби
Из ИГИЛ (запрещённой в России)
Юморист попросил: - Отруби
Этот цвет настроения синий!

Он меня уже стал утомлять,
Душу всю измотал мне до смерти!
Отруби ему голову, блять,
Или просто взорви на концерте!

- Как же грех я на душу возьму? –
Отвечал террорист из ИГИЛа
(запрещённой в России) – В тюрьму
Не хочу! Лучше – сразу могила!

И потом – он так сладко поёт,
И глаза у него, как маслины,
Его любит у нас и народ,
И правители, и муэдзины!

От него пробегает слеза
По щеке, как медовая мякоть.
Я и сам закрываю глаза,
Чтоб мине от него не заплакать!

Красота его бьёт наповал
Взрывом смеси воды и карбида.
Лучше б Тимати я бы взорвал
Или это… Егорова Крида!

- Слушай, как тебя… Хидирнеби,
Я с тобой не в бирюльки играю,
Ты мне знаешь, мозги не еби,
Я ещё раз тебе объясняю,

Что серьёзную ношу несу,
Одному мне она не по силе,
А у Аллы концерт на носу
И откат «Вертолётам России»!

Я по горло во всё это влип,
Сам не рад уже этой напасти,
Да еще прилипает Филипп,
Умоляя вернуть его счастье!

Ты, Казуев, его осчастливь,
Чтобы всё не закончилось скверно,
На досуге прочти, как Юдифь
Отрубила башку Олоферну,

И вперёд! – только ты ни гу-гу!
Это всё по большому секрету!
Ну а я не останусь в долгу:
Два «лимона» за голову эту!
Половину даю, как аванс! –

Террорист отозвался:
- Спасибо!
А за Тимати деньги у вас
Получить или взять у Хабиба?»

ИМПЕРИЯ «ИНТИМ»

Распустились на деревьях листья клейкие,
Разухабисто запели соловьи,
А у нас открыли вон за той аллейкою
«Магазин для укрепления семьи».

Продаются там тугие плети черные,
Там веревки и наручники крепки,
Для эстетов - дилдо из стекла толченого,
И щекотные для писек порошки.

Раньше эта хрень секс-шопом называлася,
А впоследствии «Империя Интим»,
Но общественность писала и старалася,
Заявляла: мы интима не хотим.

И племянница начальника полиции,
Что хозяйкою «Империи» была,
Поумерила имперские амбиции
И названье шопу новое дала.

Так что вот вам обновлённый тренд, сограждане,
Вот вам скрепы, дорогие земляки.
Укреплять семью - теперь работа каждого,
Хватит жалоб, закупайте елдаки!

ДЕЛЬФИН-СКИНХЕД И ЯДОВИТЫЙ МАМЕД
(басня)

Однажды на просторах океана
один дельфин повел себя престранно,
от стаи дельфинячей он отбился
и со скинхедами на пляже скорешился,
поскольку был он лысым, как скинхеды,
и белой расе он желал победы,
ведь белый человек с природой дружит,
а черный ни о чем таком не тужит:
жрет и собак, и кошек, и слонов,
и убивает даже дельфинóв.
Но вот дожди над пляжем зарядили
и все скинхеды в города свалили,
остался наш дельфин один в той бухте.
А на пустынный пляж молиться выполз муфтий
с зеленою чалмой на маленькой головке,
с глазами цвета жареной морковки.
«Салам тебе, мой дорогой сосед!
Да ниспошлет тебе Аллах две сотни лет!
Давай знакомиться, меня зовут Мамед.
А как тебя?» -- «Меня – дельфин-скинхед».
А был Мамед не человек – змея,
об этом позабыл поведать я.
И был он самой уважаемой средь змей
округи этой всей.
«Так ты скинхед. Ты против мусульман.
А ты читал когда-нибудь Коран?» --
«Нет, не читал, и даже не хочу!
Я арии из Вагнера учу.
Послушать хочешь?» -- «Вагнера? Уволь!
А в чем же вашего движенья соль?» --
«А в том, чтоб истреблять таких вот змей,
которые грозят природе всей!
Плыви сюда, Мамед, сразимся в чистом море!»
Какая битва завязалась вскоре!
Кто победит, дельфин ли ловкий
иль змей с глазами жареной морковки?
Вообще, конечно, мы не любим змей,
а мусульмане – те не жалуют свиней,
и если вдуматься, то кто кого гуманней:
те, кто свиней не ест, иль свиноеды-христиане?
И вообще, при чем тут змеи и дельфины,
в природе много есть другой скотины,
которая для басен в самый раз:
лев, ослик, волк, да хоть и дикобраз!
Медведь хорош, лиса, козел, баран.
А вот скинхеды есть средь мусульман?
Да сколько хошь! С обритой головой
ходил и Мохаммад, и войско все его.
Это теперь, как гитаристы-металлисты,
мир сотрясают исламисты-террористы,
снимаются и рассылают пленки,
все волосатые, ну просто как девчонки,
и если бы Пророк увидел это –
привлек бы он отступников к ответу!

А между тем, пока я тут трендел,
змей лысый лысого дельфина одолел,
впустил ему в подбрюшье мощный яд.
Но тут со дна поднялся лысый скат
и шандарахнул электричеством змеюку.

Читатель, видно я навеял скуку,
зеваешь ты и думаешь: едва ль
в бреду таком отыщется мораль.
А я тебе скажу, мораль тут есть:
ты не скинхед, коль на башке не бреешь шерсть.
Когда ты гладок просто по природе,
ты не скинхед, а тыква в огороде!
А что до ядовитого Мамеда,
то мне его не нравится победа:
чем сопляков-скинхедов убивать,
уж лучше яд за деньги продавать –
сдавай его в аптеку
на пользу человеку!

МУШОНОК

Страшная картина - испытанье духу -
Предстаёт мне в поле, в лапах злой тоски:
Маленький мушонок на большую муху
Хочет насадиться, то есть, по-мужски.
Муха-растетёха грузно улетает,
Вся искрясь боками, над цветком кружит,
А пиздюк мушиный то под зад толкает,
То, вскочив на спинку, пляшет и визжит.
Вот он оттолкнулся, вот перевернулся,
Отлетел и снова как за попку хвать!
Я б с тобой, Алёнка, тоже б кувыркнулся,
Но тебе, Алёнка, на меня плевать.
Был бы я как этот пиздорванец мелкий,
На тебя б наскоки я бы совершал,
Пусть была б ты трижды охуевшей целкой -
Я не дал бы спуску, я бы всё решал.
Только стал я нынче скуп на приставанья,
Из комахи вырос грузный жук-олень,
Что тебе, дурёхе, все мои признанья?
Ухвати за жопу, а не стой как пень!
Получил по уху - извинись игриво,
А через минуту снова лезь в трусы,
Подмешай водяры ей в стаканчик пива,
Отведи за угол, нагибай, не ссы!

...Молодость проходит, и теперь важнее
Для себя быть толстым правильным жуком.
Знали б вы, дурёхи, что жуки нежнее,
Что не будет счастья с мелким пиздюком.

Александр Тиняков-Одинокий

РАДОСТЬ ЖИЗНИ

Едут навстречу мне гробики полные,
В каждом - мертвец молодой.
Сердцу от этого весело, радостно,
Словно березке весной!

Вы околели, собаки несчастные, -
Я же дышу и хожу.
Крышки над вами забиты тяжелые, -
Я же на небо гляжу!

Может, - в тех гробиках гении разные,
Может, - поэт Гумилев...
Я же, презренный и всеми оплеванный,
Жив и здоров!

Скоро, конечно, и я тоже сделаюсь
Падалью, полной червей,
Но пока жив, - я ликую над трупами
Раньше умерших людей.

28 июля 1921

ИМЕНА КАЗАХСТАНА
(Напутственное братьям, чтоб не обернулись небратьями)

Жизнь серьёзна, если имя Берик
Дали при рождении твоём,
Должен четко Берик видеть берег,
Драка ль, дружба, служба, водоём.

Тем же самым славится и Серик,
Потому что в жизни он солдат,
Пусть и не откроет он Америк,
Как учёный с именем Талгат.

Нурик - он командует и правит,
Наделяет и руководит.
Рассмешит и радость вам доставит
Человек поимени Бахыт.

Человек Бахыт бывает женский,
И, хоть речь сегодня не за баб,
Он любого пола офигенский,
И на передок немножко слаб.

Сыт не будет рукколой с чизкейком
Богатырь по имени Мухит,
Но килограммовым конским стейком
Друг Анар Мухита ублажит.

Но Аскар, Ерлан, Канат и Джаник -
Всяк из них в застолье не дурак,
И кумыс под водку уважает,
И казы , и плов, и бешбармак.

Если в имени твоём начало
Или окончание на "бек",
Сто пудов что ты не кто попало,
Не баклан - приличный человек.

Если ты Арман - ходи в "Армани",
А не в "Адильдас" как раздолбай,
Не скандаль, особенно по пьяни,
Даже если именем ты "бай".

Шашубай, Абай - всегда поэты,
Также как Баян или Шагир,
Песнями затрахают планету,
Зацелуют женщину до дыр.

Правда, дама устает от песен,
И тогда брильянтом в сто карат
Радует её, кристально честен,
Госчиновник с именем Кайрат.

А когда чиновника сажают,
Дамочке транжирить свой барыш
И спортсмен Гани вдруг предлагает,
Биржевик Биржан, горняк Гарыш,

И Думан ей говорит: "Не думай,
Лёля, о секундах свысока". -
И Дарын большие дарит суммы,
И Уржан смеётся: "Прочь, тоска!"

Но когда с покоцанным айфоном
Розовый, как яблочко, Алмат
Подойдет и скажет: "Белла донна!" -
Та поймёт, что нет пути назад.

Валихан, Мажит, люблю вас тоже,
Только интересней в тыщу раз
Рифмы из созвучий невозможных,
Ынтымак, Ырыс и Ыдарас.

Ынтымак работает танцором,
Соблазнить девчонку - не вопрос,
Но в России будет приговором
Имя благородное - Елдос.

Хоть слегка манерный и изящный
Человек по имени Ыксан,
Все равно он парень настоящий,
Все равно он правильный пацан.

Пусть не здесь родился я и вырос,
Ты всегда моей была, страна,
Центр моей Евразии и мира,
Здесь зарыл я сердце, Астана.

КАЗАХСКОЕ ИМЯ

Было время, угрюм и понур,
Слушал я комплименты такие:
- Ну, брателла, ну ты прямо Шнур! -
И внутри умирал от тоски я.
Но со смехом я всем отвечал:
- Я гораздо старее и круче,
Я Шнура на коленке качал.
Накачал вот, ебический случай.
Но, когда напиваюсь в умат,
И глаза набухают, как вымя,
Говорю: - Я не Шнур, я Канат,
Есть такое казахское имя.
«Мы, казахи, народ не простой,
Мы народ очень мудрый и древний», -
Говорю я бабешке пустой,
Называя ее королевной.
И бабешка, кумысу испив,
За канат меня тянет ручонкой,
И канату любовный мотив
Исполняет пустой головенкой.

"Есть поэты, которые ездят все время,
К ним относится друг мой Вадим Степанцов.
Аполлон возложил на него это бремя,
Записав его в корпус особых гонцов.

Где-то люди живут удручающе мелко,
Их божественной сути приходит конец,
Но промчится в пространстве незримая стрелка,
И за нею свой путь устремляет гонец.

Не услышать иным, как свистят эти стрелки,
Помечая готовые пасть города,
Но Вадим в рюкзачок собирает безделки
И спасателем скромным стремится туда.

Временами враждебны ему обстоятельства,
Но настолько его убедительна речь,
Что всегда из-под жутких завалов стяжательства
Успевает он души живые извлечь.

Если где-то духовность приходит в упадок
И невежды глумятся над верой отцов,
То посланник небес восстановит порядок,
А зовется посланник - Вадим Степанцов".

(А. Добрынин)