Корпоративное кредитование в России растет рекордными темпами. С июля 2022 начался рост и за 11 месяцев по май 2023 включительно чистый прирост кредитования юрлиц в России составил 9.5 трлн руб (в среднем 864 млрд в месяц).

До этого лучшим периодом был апрель 2021 – февраль 2022, когда кредиты выросли на 6.4 трлн, т.е. сейчас темпы в 1.5 раза больше, чем до СВО (в рублях и по номиналу).

С начала 2023 было выдано 3.2 трлн кредитов (выдача минус погашения), что на 64% больше, чем за январь-май 2021.

В марте-июне 2022 кредитование сокращалось, но не сильно – с накопленным итогом сжатие составило 277 млрд по итогам четырех месяцев, с июля 2022 начался рост, т.е. фаза расширения длится 11 месяцев.

В мае темпы кредитования снизились вдвое по сравнению с апрелем 2023 и темпами выдачи в июле-декабре 2022. В июне ожидается рост, что, вероятно, выведет 12-месячную сумму к 10 трлн руб. Для сравнения, по итогам 2020 объем чистой выдачи кредитов был 4 трлн, 2021 - 5.5 трлн а по итогам 2022 – 7.3 трлн, а наибольшие темпы по скользящей сумме были с марта 2021 по февраль 2022 – 6.6 трлн.

Центробанк не дает оперативную декомпозицию структуры прироста кредитов ни по секторам, ни по валютной составляющей, ни по источникам. В начале 2023 была информация, что до половины кредитов – это рефинансирование валютного долга, т.е. сокращение валютного долга, в том числе внешнего и замещение его внутренним рублевым долгом.

Наибольшую активность в кредитовании проявляли: нефтегаз, металлурги, транспортный, телекоммуникационный сектор, коммерческая недвижимость и строительство, но в какой пропорции? Неизвестно.

Деградации качества кредитов пока нет – проблемных кредитов 3.7 трлн или 6.3% от портфеля за апрель 2023. Реструктуризация пришлась на крупные промышленные, строительные и финансовые компании, а до 1/3 связано со сложностями с международными расчетами и спецификой финансирования госконтрактов.

Однако, высок риск деградации качества кредитов при сокращающиеся марже у нефинансового бизнеса и высоком темпе кредитования.

Атипичный спрос на наличность в России, который по накопленному объему сопоставим с паникой после СВО в первые две недели, но в этот раз спрос размазан на протяжении девяти месяцев.

После начала СВО за 8 банковских дней население РФ изъяло из банковской системы 2.84 трлн руб, но с 9 марта по 25 мая 2022 весь этот объем был возвращен обратно на депозиты/текущие счета.

Вторая волна паники началась сразу после мобилизации и чуть более пролонгирована с 21 сентября по 14 октября (18 дней), где население изъяло почти 1 трлн наличности, как из-за релокации, так и по причине общей тревожности.

Далее ситуация стабилизировалась до ноября 2022 и очередная волна оттока почти в 700 млрд к январю. В декабре обычно происходит рост наличности на руках у населения (сезонный эффект), но в этот раз в среднем 2.5 раза больше нормы.

В январе не было возврата нала на банковские счета, хотя обычно происходит, а с февраля новое масштабное и продолжительное изъятие наличности почти на 1 трлн, которое отклоняется от сезонных паттернов.

За три волны (мобилизация, декабрь 2022 и с февраля по июнь 2023) нал вне банковской системы вырос на 2.6 трлн руб, что сопоставимо с эффектом первых двух недель после начала СВО.

Это много. За 9 лет с 2011 по 2019 включительно наличность вне банковской системы увеличилась всего лишь на 3.2 трлн. Нечто подобное было в COVID кризис, когда за 11 месяц нал вырос на 2.5 трлн.

Все это странно, учитывая стремительный рост доли электронных платежей в расчетах, да и сберегательная модель в нале весьма архаична.

С чем это может быть связано?
• Освоение новых (подконтрольных на данный момент) территорий, где требуется рублевая денежная масса?

• Действия различных ЧВК, которых за последние 1.5 года расплодилось очень много?

• Рост теневой экономики / криминального сегмента?

• Некая особая тревожность у граждан, хотя это было логичное в феврале 2022 и сентябре 2022, но с февраля по июнь сильно негативных событий не было (наоборот, рынок пузырится)?

• Продолжение фоновой релокации?

Еще версии?

Один из самых главных страхов коллективного Запада – это неконтролируемый распад России и маргинализация, т.е. выход из проектного управления, когда теряется контроль над процессами, повышается энтропия, хаотизация пространства, система разобщается и политически фрагментируется.

В этом контексте Запад интересует не судьба России, а угроза национальной безопасности Западу в условиях, если оружие массового поражение попадает в руки несистемным, неподконтрольным элементам.

Я внимательно следил за тем, как конфликт 24 июня освещает западная пресса. Чем занимались желтая пресса не могу сказать, т.к. акцент делал на официальных деловых СМИ (Bloomberg, Reuters, WSJ, FT и т.д). Что заметил, какая тональность?

• Официальные западные издания старались не давать эмоциональную оценку происходящему и не занимали чью-либо сторону, что свидетельствует о том, что события не были подготовлены извне, т.к. события Арабской весны освещались с другим акцентом, изначально делая политический окрас.

• Описание событий шло в соответствии с фактурой так, как эти процессы описывали российские Телеграм каналы или российская пресса. Явной дезинформации не замечено, что свидетельствует, что не было явного намерения интеграции «нужного нарратива»., по крайней мере в первый день-два.

• Ближе к вечеру, когда конфигурация конфликта стала понятной, западная пресса делала акцент на «слабости центральной власти и молниеносности прорыва Вагнера», однако явного лоббирования Вагнера не было.

• Участники ЧВК Вагнер в западной прессе именовались, как «повстанцы, мятежники, наемники, боевики».

• Уже поздно вечером в субботу и в воскресенья стали появляться первые заявления чиновников в Европе и США, и общая тональность скорее сводилась к «удивлению и опасению неконтролируемой эскалации». Болевая точка – это оружие массового поражения, прежде всего ядерное оружие. К кому оно может попасть?

• В целом прослеживалась неопределённость и растерянность. Если бы у Запада был конкретный план, события описывались более консолидированно и под определенным вектором.

Ударные группы Вагнера были в 200 км от Москвы, когда дали по тормозам. Если были бы намерения взять Москву, с высокой вероятностью им бы это удалось уже в ночь на воскресенье, так боевой опыт и решимость Вагнера очевидно превосходят силовиков, которые имеют опыт взаимодействия преимущественно с гражданскими. Все боеспособные соединения на Украине. Костяк Вагнера успешно перемалывал военную машину НАТО в бахмутовское резне и по праву является лучшей ЧВК в мире и самым боеспособным действующим подразделением.

Вероятно, паника среди НАТО была «громкой», т.к. не понятно, что могло быть дальше – события могли выйти из проектного управления. После эскалации 24 июня Вагнер приобрел всемирную известность и определенную политическую субъектность.

Учитывая опыт взаимодействия иностранных спецслужб с иракскими генералами и полевыми командирами, вероятно, иностранные спецслужбы будут воспринимать Вагнер вполне серьезно, возможно, даже делая ставку на него, встраивая в собственные механизмы проектного управления. Прежде всего, чтобы минимизировать количество неконтролируемых элементов среди тех, кто может оказать непосредственное влияние на систему.

Нет определенности, как будут развиваться события, но Запад, очевидно, сильно встревожен вопросом контроля над оружием массового поражения в России и тут могут быть весьма неожиданные повороты. Вот именно на этом я бы сделал акцент при анализе реакции западных чиновников и тональности западных СМИ.

С точки зрения долгосрочных инвестиционных перспектив в реальной экономике инцидент 24 июня в России будет иметь определенное, хотя и не решающее негативное значение. Все закончилось благополучно и с минимальным ущербом, но негативные последствия могут быть в контексте инвестиционного потенциала реального сектора.

Сложно развертывать дорогостоящие и долгосрочные проекты на много лет, если нет достаточной политической стабильности и предсказуемости. Причем это касается, как внутренних инвесторов, так и внешних.

С внутренними инвесторами проще – ментально резиденты России очень крепки и здесь сложно, чем-либо испугать или смутить, но с иностранными инвесторами может быть сложно.

Кто вообще может инвестировать в Россию в нынешних условиях среди нерезидентов? Тот, кто обладает в достаточной мере политическим и экономическим суверенитетом, чтобы не боятся вторичных санкций и не капитулировать под давлением Запада; тот, кто обладает масштабом и емкостью национальной экономики, необходимыми внутренними ресурсами и проектом развития во вне.

Дело в том, что около 92% (!!) общемировых трансграничных портфельных инвестиций (со стороны инвестора) обеспечивают недружественные страны в денежном выражении на основе географической структуры платежного баланса по собственным расчетам. Остальные 8-9% сосредоточены среди России и нейтральных стран, где Китай и Гонконг занимает 5.4% общемировой доли.

Среди прямых инвестиций доля недружественных стран около 84%, а доля Китая и Гонконга чуть больше 10%.

Таким образом, в Россию сейчас может инвестировать только одна страна – это Китай. Не Турция, которая обладает низкой емкостью экономики, внутренними экономическими проблемами и отсутствием внешних проектов. И не Индия, которая только начинает свой путь развития, обращенный во внутрь, плюс коммуницирует с США и странами Запада.

Сейчас Китай имеет чуть больше 3 млрд долл прямых инвестиций в Россию – в 55 раз меньше, чем один Кипр (являющиеся офшорными российскими деньгами). Китай занимает около 0.7% в структуре прямых инвесторов в Россию, но может ли дело сдвинутся с мертвой точки?

Этого будет сложно добиться. Существуют проблемы со строительством Силы Сибири 2 и гарантиями со стороны Китая, т.к. в сверхдолгосрочных проектах для Китай встает не только коммерческий вопрос, но и гарантии исполнения обязательств, что возможно в условиях преемственности власти и политической стабильности/предсказуемости.

Когда три области взяли за 15 часов и вплотную подошли к столице – определенно это не является проинвестиционной рекламой.

К чему это может привести с коммерческой стороны вопроса (для России)? Африканский концепт инвестпроектов Китая. Более высокий внешний контроль, более высокая доля Китая в проектах, более жесткие китайские условия на поставщиков и контрагентов, которые могут быть целиком и полностью китайскими, существенный дисконт к покупке национальных активов, дисконт к покупке российского сырья и продукции.

Китай в целом более жесткий переговорщик, чем компании из США или Европы, т.к. требует больше коммерческих дисконтов, уступок и контроля, по крайней мере, если брать страны с высокой политической нестабильностью, в которые инвестирует Китай.

Ну, посмотрим. В целом, пока ничего хорошего, т.к. все эти события, в некотором смысле, дают геополитическую премию к контрактам и требуют суверенных уступок в пользу иностранного инвестора, в данном случае - Китая.

Ждать ли от Запада эскалации? Одним из недостатков проектного управления является появление непредсказуемых факторов и событий, которые временно парализуют систему до выстраивания новой конфигурации с учетом изменившиеся обстановки. Система плоха в импровизации, а динамическое равновесие устанавливается через тщательное моделирование и внутриэлитный консенсус.

Инертность даже высокоуровневой системы принятия решений в момент реконфигурации создает временной буфер/лаг для нового пространства решений.

Попытка военного мятежа в России в некотором смысле заставит Запад пересмотреть свои подходы, вероятно, выстраивая иные операционные решения в рамках глобальной стратегии.

Чем все же хороши западные официальные СМИ – они почти всегда согласованы и скоординированы, т.е. подсвечивают нарративы, формируемые глубинным государством. Среди ведущих изданий нет независимого мнения и отсебятины – все в рамках согласованных границ.

Есть две существенные болевые точки. Контроль за оружием массового поражения и отсутствие понимания конфигурации «Пост-России».

Запад рефлексирует не на будущее России, а занимается обеспечением собственной национальной и экономической безопасности. Как бы абсурдно это ни звучало, но гарантом сохранения целостности государственной системы в России является Запад, но … с одним важным условием – до тех пор, пока не решена проблема оружия массового поражения и пока не создан план «Б» на случай падения режима.

Прямая цитата из Bloomberg: «Европа и Китай ломают голову над политическими последствиями восстания, которое разрушило непобедимый образ Путина как лидера России и превратилось в величайшую угрозу его правлению. Кризис высветил ожесточенные разногласия внутри России ...»

Если в первый день многие СМИ были в ступоре, стараясь не делать эмоционального и политического окраса событий, а сейчас стратегия несколько изменилась.

Если консолидировать нарратив из ведущих западных деловых изданий наиболее политкорректно: «мы не ожидали, что режим окажется настолько слабым (три области за 15 часов, захват важных объектов без сопротивления), ломая даже самые пессимистичные оценки в контексте устойчивости системы».

Собственно, а дальше то что?

Было два момента, когда шумиха вокруг ядерного оружия была чувствительной на Западе. Сентябрь-октябрь 2022, когда коллективный Запад выстраивал новую стратегию в отношении России в ответ на ядерный шантаж (мы долбанем ядерным оружием по центрам принятия решений).

С тех пор чувствительность этой темпы сошла на нет, несмотря на продолжение угроз со стороны российских СМИ и чиновников разного ранга. Какие договоренности и какая система контроля были внедрены достоверно неизвестно (лишь спекуляции), однако тревожить эта тема перестала.

Вот сейчас новое обострение из-за опасений, что ядерный арсенал попадет повстанцам/мятежникам или неконтролируемым элементам. Судя по тональности публикаций и заявлений западных чиновников, конкретного плана у них.

Соответственно, с высокой вероятностью, будет существенно усилена работа иностранных спецслужб и разведки со всеми элементами (несистемные полевые командиры, повстанцы, политическая и бизнес элита), которые представляют угрозу российской власти для того, чтобы в условиях шухера иметь определенные рычаги влияния.

Поэтому, прямой открытой эскалации сейчас быть не должно (кулуарные интриги и договоренности в рамках поиска структурированной оппозиции).

Что касается военного аспекта. Стратегия Запада понятна – истощить Россию финансово/экономически и военным путем, когда экономические и военные потери будут выше темпов и потенциала воспроизводства, иначе говоря, когда все решит время и балансы.

Здесь у Запада есть опасение, что слишком сильное давление может вызвать неконтролируемый обвал фронта, где огромный массив оружия и бойцов хлынет в Россию, создавая неконтролируемые и непрогнозируемые очаги напряжения, что выходит из рамок проектного управления.

Консолидированных оппозиционных элементов к российской власти у Запада нет, что не позволяет эскалировать конфликт до тех пор, пока не будет проработан план «Б».

Внеочередная встреча G7 подсветила границы пространства решений коллективного Запада в отношении России и болевые точки. Во всяком случае, анализ этого вопроса важен в контексте вектора, по которому будет продолжаться существующий конфликт, а следовательно, все это влияет на экономические и политические перспективы и риски в России.

Ядерные риски очень существенны и второй раз за весь период конфликта эта тема поднимается на высоком уровне, причем на этот раз, судя по тональности высказываний и комментариям в СМИ, угроза воспринимается, как наиболее серьезная.

Ничто не является более значимым в контексте угрозы нацбезопасности, как оружие массового поражения и Запад критически чувствителен к этой теме.

Внеочередная встреча и мягкая паника в Западных СМИ не создали иные взгляды и нарративы, но слегка откалибровали актуальную повестку.

Как Запад воспринимает конфликт и куда все движется?

Изначальные предположения, что российская власть контролирует ситуацию - являются ошибочными/преувеличенными. В реальности процессы могут развиваться стремительно, неконтролируемо и потенциально фатально, что доказали события 24 июня.

Даже самые «ядерные ястребы» в Европе, как Польша и Великобритания воспринимают гражданскую войну в России, как худший и опасный сценарий. Никто в коллективном Западе не выступает на стороне распада и дефрагментации России, т.к. «падение подобной тяжеловесной глыбы может создать неконтролируемые последствия в системе международной безопасности».

Никто не рефлексирует на демонтаж российской государственности, но все видят риски в неконтролируемости и реактивности процессов, когда каскадное обрушение, хаотизация процессов создают непрогнозируемые риски, учитывая, что Россия обладает оружием массового поражения различного типа.

Нет понимания, как решать эту проблему, но вероятно, есть два вектора решений – работа с внесистемной оппозицией на уровне иностранной разведки, расширение агентурной сети в России и второй более радикальный вариант – создание сил быстрого реагирования для проведения сухопутной операции стран НАТО внутри России с массированным превентивным ударом по центрам принятия решений на случай неконтролируемого госпереворота и захвата власти радикальными мятежниками, если не удастся взять под контроль потенциальных бунтарей заранее.

Нет сформированного консенсуса по военному вопросу на Украине. Есть две партии: «не дать проиграть Украине», «обеспечить решительную победу Украине».

Во второй партии устойчиво сидят Польша, Великобритания, Прибалтика, Швеция, в США мнения разделены, ведущие страны Европы больше склоняются к первому варианту.

Второй вариант несет риски обрушения фронта и неизбежный разворот неограниченного массива вооружения и обиженных, подавленных бойцов вглубь России, потенциально реализуя 1917 год.

Поэтому помощь выдают дозировано, «вкраплениями» так, чтобы держать фронт и постепенно отгрызать от России «куски» территории. На экономический и социальный ущерб Украины цинично закрывают глаза, т.к. доминирует англосаксонская концепция «истощить Россию до невозможности сопротивляться».

Расширение сферы влияния России исключено в интерпретации истеблишмента коллективного Запада. Никто не рассматривает сценарий захвата Украины со стороны России, поэтому поддержка будет продолжена столько, сколько потребуется.

Запад несколько самонадеянно считает, что полностью контролирует ситуацию, что тормозит масштабную программу перевооружения. Оборонные расходы находятся на низком уровне и точно не соответствуют военному времени.

Одна из концепций заключается в том, что только через истощение России можно добиться кристаллизации политической и бизнес-элиты России против действующей власти, общество должно «нажраться СВО, человеческими и экономическими потерями», утратив милитаристский запал.

Только в этих условиях можно навязывать решения Запада и работать с оппозицией, т.к. другие условия являются неэффективными.

Вот примерно такой получился актуальный срез взглядов, целей и нарративов коллективного Запада. Что из этого выйдет? Покажет время, посмотрим.