Когда мы были молодые

Юнна Мориц



Когда мы были молодые
И чушь прекрасную несли,
Фонтаны били голубые
И розы красные росли.

В саду пиликало и пело -
Журчал ручей и пел овраг,
Черешни розовое тело
Горело в окнах, как маяк.

С тех пор прошло четыре лета.
Сады - не те, ручьи - не те.
Но живо откровенье это
Во всей священной простоте:

Когда мы были молодыми
И чушь прекрасную несли,
Фонтаны били голубые
И розы красные росли.

Тетрадку дайте мне, тетрадку -
Чтоб этот мир запечатлеть,
Лазурь, сверканье, лихорадку!
Давясь от нежности, воспеть

Все то, что душу очищало,
И освещало, и влекло,
И было с самого начала,
И впредь возникнуть не могло:

Когда мы были молодые
И чушь прекрасную несли,
Фонтаны били голубые
И розы красные росли.

Szomorú Vasárnap

(Сумрачное воскресенье)


Сумрачным утром воскресным я ждал тебя

С сотнею белых цветов и молитвою.

Грёзы воскресного утра вернулись мне

Болью утраты тебя, моя милая.

С этой поры дни воскресные сумрачны,

Стала напитком мне боль, хлеб - отчаянье,

Сумрачным утром.

 

В это приди воскресенье последнее,

Будет священник, и гроб, и обряд пройдет.

Снова цветы ожидают, любимая,

Путь мой последний под рощей цветущею.

Видеть тебя я хочу на прощание,

Глаз незакрытых моих не пугайся ты.

Это тебе мое благословение,

Последним утром.

 

Осень, и листья летят пожелтелые,

Так умирает любовь на земле моей.

Слёзы роняет рыдающий ветер,

Сердце мое, не надеясь, весну не ждёт.

Плачу напрасно, напрасно страдаю я,

Лишь бессердечность и алчность вокруг меня,

Любовь мертва!

 

Миру конец, и конец ожиданиям,

Все города опустели, шрапнель поёт.

Кровь обагрила луга разноцветные.

На всех дорогах покоятся мертвые.

Вновь в тишине обращаюсь с молитвою:

"Боже, мы люди и мы ошибаемся."

Миру конец!

 

В это приди воскресенье последнее,

Будет священник, и гроб, и обряд пройдет.

Снова цветы ожидают, любимая,

Путь мой последний под рощей цветущею.

Видеть тебя я хочу на прощание,

Глаз незакрытых моих не пугайся ты.

Это тебе мое благословение,

Последним утром.



Перевод SknarJ


https://youtu.be/EjpAohE6Jv4

Баллада о Кроликах


На другой стороне Земли жизнь сладка, как сироп на роже.
В двухэтажной своей норе Братец Кролик сидел, скучал.
Как- то ночью к нему пришли Кролик Банни и Кролик Роджер,
Завели разговор за жизнь, заливая вином печаль.

Молвил Банни: «Обрыдло быть этикеткой для голых задниц.
Нынче днем я зарезал всех, финку выправив на ремне,
Взял надежду сухим пайком, соль со спичками бросил в ранец,
Я готов отправляться в путь, все, что нужно, уже при мне».

«В Калифорнии тишь да гладь», — мрачно вклинился Роджер- Кролик.
«В Голливуде и жизнь, и смерть — все — туфта, и даже небо там
Голубее, чем Элтон Джон и пошлей, чем рекламный ролик.
Даже если ведет нас черт, я пойду по его следам».

Братец Кролик продолжил спич, мол: «Достаточно был я добрым.
Батя Харрис бы сел в гробу, если б знал, что давно уже
Превратились мои резцы в два клыка, как у лютой кобры,
Да и яду на сто смертей нынче хватит в моей душе».

И каждый молча допил вино, лег под штангу и выжал двести.
Братец Кролик свернул косяк, на пол выплюнул чуингам
И сказал, словно гвоздь забил: «Коли так, значит, быть нам вместе,
Завтра утром мы двинем в путь, злые звезды помогут нам».

Трое кроликов вышли в рейд ранним утром, сырым и хмурым,
Тихо в редких разрывах туч гасли блеклые искры звезд.
Вдаль тропа уводила их, ветер гладил их по серым шкурам,
По распадкам густой туман крался рыжий, как лисий хвост.

Будь ты лис, будь ты даже волк — тех, кто в рейде, попробуй, съешь ты,
Будь ты самый сквозной Чубайс, обмануть-ка попробуй ты
Тех, кто гильзы пустой любви бросил в пламя святой надежды,
Тех, кому освещает путь белый домик живой мечты.

Видишь — кролики режут крюк, раздвигая тугие травы.
Все охотники на сто верст разбежались, как от чумы.
Если кролики встретят нас — грохнут на фиг и будут правы —
В светлом доме живой мечты нету места таким, как мы.

Нам, убогим, завет простой — съешь себя и помри в печали.
Насладившись по мере сил, выплюнь зубы под прессом лет.
Но такого не может быть, чтоб конец наступил в начале!
Светит домик живой мечты тем, кто вовремя вышел в рейд…


Олег Медведев, 1997


ХАРРИС Джоэль — автор «Сказок дядюшки Римуса»

БРАТЕЦ КРОЛИК — персонаж Сказок Дядюшки Римуса

КРОЛИК БАННИ — эмблема журнала Playboy

КРОЛИК РОДЖЕР — голливудский персонаж из фильма «Кто подставил Кролика Роджера»


текст
запись (mp3)

ПРИТЧА ОТ КОМБАТА

А.Х.

Что-то ещë остаëтся, кроме...

Смотрящим со стороны,
всегда не хватает любви и крови.
Слишком отстранены.
А здесь всë в порядке, и с той, и с этой.
На каждого - сверх нужды.
Снаряды, снаряги, с напрягом следуй
по гиблым местам вражды.

И слушай по ходу, как лепет детский,
поминный окутал крик...
Сорванный пленным шеврон немецкий
к подошве моей прилип,
как будто намерен желать пощады,
а должен просить добить.
Ты в землю вколотишь его прикладом,
но станет земля кровить.
И те, что в хоромах еë ютятся,
потребуют:
- Забирай!
От нас золотые хлеба родятся,
замешкаться им не дай!
Накроет шевроном зерно тугое,
не выйдет оно на свет.
Пусть море хоронит в себе чужое.
Здесь нехристи места нет.

А море не против, клокочет:
- Дайте!
Без жалости потоплю...

Иду я. До моря - шажок по карте.
По жизни он равен дню,
в котором не станет двоих из наших
да дюжины пришлецов.
Иду я. И приторный ветер пашен,
с прибрежною кислицой
смакую, так небо смакуют птицы,
на пепелище гнëзд.
А путь мой до моря, как до границы, –
долгий синодик слëз.

Комкают пальцы шитьë шеврона.
Море моë тебе?!
Чтобы таился, как в глине схрона
в чистой его воде?
Да не дождëшься, репей лоскутный!
Здесь и сейчас – до тла.
Был обесточен твой бог приблудный,
как накопитель зла.

А море от горя чернеть не может,
оно лишь сгущает синь.
Будешь сухою травой обложен,
и по команде "Сгинь!"
вспыхнешь, оставишь живых в покое,
не осквернишь воды.
Море волнуется про другое.
Море для полноты
счастья, которое нам по вере
будет в неясный срок.
К морю веду я свои потери.
Запоминать песок,
тëплые волны в следах Мессии,
пену у валуна.
К морю привëл бы сейчас Россию...
Если бы не война.

2022 г.

Сонет 1, Вильям Шекспир
перевод С.Маршака


Мы урожая ждем от лучших лоз,
Чтоб красота жила, не увядая.
Пусть вянут лепестки созревших роз,
Хранит их память роза молодая.

А ты, в свою влюбленный красоту,
Все лучшие ей отдавая соки,
Обилье превращаешь в нищету,
Свой злейший враг, бездушный и жестокий.

Ты - украшенье нынешнего дня,
Недолговременной весны глашатай,
Грядущее в зачатке хороня,
Соединяешь скаредность с растратой.

Жалея мир, земле не предавай
Грядущих лет прекрасный урожай!


Sonnet 1 by William Shakespeare

From fairest creatures we desire increase,
That thereby beauty's rose might never die,
But as the riper should by time decease,
His tender heir might bear his memory:

But thou, contracted to thine own bright eyes,
Feed'st thy light's flame with self-substantial fuel,
Making a famine where abundance lies,
Thyself thy foe, to thy sweet self too cruel.

Thou that art now the world's fresh ornament
And only herald to the gaudy spring,
Within thine own bud buriest thy content,
And, tender churl, mak'st waste in niggarding:

Pity the world, or else this glutton be,
To eat the world's due, by the grave and thee.

Сонет 2, Вильям Шекспир
перевод С.Маршака

Когда твое чело избороздят
Глубокими следами сорок зим,
Кто будет помнить царственный наряд,
Гнушаясь жалким рубищем твоим?

И на вопрос: "Где прячутся сейчас
Остатки красоты веселых лет?"
Что скажешь ты? На дне угасших глаз?
Но злой насмешкой будет твой ответ.

Достойней прозвучали бы слова:
"Вы посмотрите на моих детей.
Моя былая свежесть в них жива,
В них оправданье старости моей".

Пускай с годами стынущая кровь
В наследнике твоем пылает вновь!


Sonnet 2 by William Shakespeare

When forty winters shall besiege thy brow,
And dig deep trenches in thy beauty's field,
Thy youth's proud livery so gazed on now
Will be a tottered weed of small worth held:

Then being asked where all thy beauty lies,
Where all the treasure of thy lusty days,
To say within thine own deep-sunken eyes
Were an all-eating shame, and thriftless praise.

How much more praise deserved thy beauty's use,
If thou couldst answer, 'This fair child of mine
Shall sum my count, and make my old excuse',
Proving his beauty by succession thine.

This were to be new made when thou art old,
And see thy blood warm when thou feel'st it cold.

Валерий Брюсов

***

Я плакал безумно, ища идеал,
Я струны у лиры в тоске оборвал…
Я бросил в ручей свой лавровый венок…
На землю упал… и кровавый цветок
Сребристой росою окапал меня
…Увидел я в чаще мерцанье огня:
То фавн козлоногий, усевшись на пне,
Закуривал трубку, гримасничал мне,
Смеялся на горькие слезы мои,
Кричал: «Как смешны мне страданья твои…»
Но я отвернулся от фавна, молчал…
И он, уходя, мне язык показал;
Копытом стуча, ковылял меж стволов.
Уж ночь распростерла свой звездный покров…
__
Я плакал безумно, ища идеал…
Я струны у лиры в тоске оборвал…
«О, где же ты, счастье!..» Цветок кровяной
Беззвучно качнулся, поник надо мной…
Обход совершая, таинственный гном
Внезапно меня осветил фонарем
И, видя горючие слезы мои,
Сказал: «Как смешны мне страданья твои…»
Но я отвернулся от гнома, молчал…
И он, одинокий, свой путь продолжал.
__
Я плакал безумно, ища идеал…
Я струны у лиры в тоске оборвал…
И ветер вздохнул над уснувшей сосной,
И вспыхнул над лесом рассвет золотой…
Гигант — вечный странник — куда-то спешил;
Восток его радостный лик золотил…
Увидел меня, головой мне кивнул,
В восторге горячем руками всплеснул
И криком окрестность потряс громовым:
«Что было — прошло, разлетелось, как дым!..
Что было не будет! Печали земли
В туманную Вечность, мой брат, отошли…»
Я красный цветок с ликованьем сорвал
И к пылкому сердцу его прижимал…

Валерий Брюсов

Лестница

Всё каменней ступени,
Всё круче, круче всход.
Желанье достижений
Еще влечет вперед.

Но думы безнадежней
Под пылью долгих лет.
Уверенности прежней
В душе упорной — нет.

Помедлив на мнгновенье,
Бросаю взгляд назад:
Как белых цепей звенья —
Ступеней острых ряд.

Ужель в былом ступала
На всё нога моя?
Давно ушло начало
В безбрежности края,

И лестница все круче…
Не оступлюсь ли я,
Чтоб стать звездой падучей
На небе бытия?

Валерий Брюсов

***

Церкви, великие грани,
Голос ваш радостно строг!
В мире размеренных зданий
Смотрите вы на Восток.

Цепью застывших строений
Скованы думы и сны.
В городе вы — словно тени
Тихо встающей весны.

Как в прежние года: наступит рамазан -
И в праздники и в пост передо мной стакан.
Я не молюсь давно и не пощусь давно,
От вин и анаши безумен я и пьян.

Твоих обид не дай господь ни другу, ни врагу!
Пылинки верности в тебе найти я не могу.
И если голову у ног твоих я не сложил,
То, захватив ее с собой, подальше убегу.

Что хочешь делай, бог, с моей душой и телом,
Мой сделай черным лик иль сделай лик мой белым.
В пыль преврати, во прах немилостью своей
Или приблизь меня к щедрот своих пределам.

Чужбине заплатил своею кровью дань я.
Мое лицо давно покрыла пыль изгнанья.
Мне страшно расспросить о том, как ты жила.
Мне страшно говорить и про свои страданья.

Тому, кто свет искал и знания постиг,
Достойный ученик нужнее всяких книг.
Я многое постиг, но нищ учениками,
Быть может потому, что сам я ученик.

Я шлю тебе платок, такой, как ты хотела.
Из ткани желтой он и тонкий до предела.
Внимательней всмотрись, похож он на меня:
Желт, как мое лицо, и невесом, как тело.