Валерий Жуков. Этот город
Этот город – самый лучший город на Земле,
Он как-будто нарисован мелом на стене.
Нарисованы бульвары реки и мосты,
Разноцветные веснушки, белые банты.
Этот город, просыпаясь, смотрит в облака,
Где-то там совсем недавно пряталась луна,
А теперь взрывают птицы крыльями восход
И куда-то уплывает белый пароход.
Этот город, не похожий ни на что вокруг,
Улыбается прохожий и за пять минут,
Помогая человеку верить в чудеса,
Распускаются фонтаны прямо в небеса.
Я не знаю, где еще
На этом свете есть
Такая же весна.
Я, пожалуй, отпущу
Попутный ветер
И останусь навсегда
С тобою.
Голубые тротуары, синие цветы,
Ярко-желтые трамваи, розовые сны.
Он как-будто нарисован мелом на стене,
Этот город, самый лучший город на Земле.
Я не знаю, где еще
На этом свете есть
Такая же весна.
Я, пожалуй, отпущу
Попутный ветер
И останусь навсегда
С тобою.
Я не знаю, где еще
На этом свете есть
Такая же весна.
Я, пожалуй, отпущу
Попутный ветер
И останусь навсегда…
Этот город – самый лучший город на Земле,
Он как-будто нарисован мелом на стене.
Нарисованы бульвары реки и мосты,
Разноцветные веснушки, белые банты.
Этот город, просыпаясь, смотрит в облака,
Где-то там совсем недавно пряталась луна,
А теперь взрывают птицы крыльями восход
И куда-то уплывает белый пароход.
Этот город, не похожий ни на что вокруг,
Улыбается прохожий и за пять минут,
Помогая человеку верить в чудеса,
Распускаются фонтаны прямо в небеса.
Я не знаю, где еще
На этом свете есть
Такая же весна.
Я, пожалуй, отпущу
Попутный ветер
И останусь навсегда
С тобою.
Голубые тротуары, синие цветы,
Ярко-желтые трамваи, розовые сны.
Он как-будто нарисован мелом на стене,
Этот город, самый лучший город на Земле.
Я не знаю, где еще
На этом свете есть
Такая же весна.
Я, пожалуй, отпущу
Попутный ветер
И останусь навсегда
С тобою.
Я не знаю, где еще
На этом свете есть
Такая же весна.
Я, пожалуй, отпущу
Попутный ветер
И останусь навсегда…
Игорь Куницын. Архангельск
Я приеду в свой город, на несколько дней,
Где по слухам давно отменили трамваи,
Где в морозную почву вбиваются сваи,
И дома как грибы вырастают на ней.
Все пугливей, всё тише становится лес,
Превращаясь в траву, исчезая совсем.
Я вернусь в этот город лишь только за тем,
Чтоб к нему навсегда потерять интерес.
В моей памяти тонут в глубоких снегах
Голубые скамейки, столбы и дороги,
Пешеходы плывут средь сугробов как боги,
Словно небо у них расплескалось в ногах.
Я бреду в темноте мимо жёлтых витрин,
Ледяных городков, и уснувших фонтанов
Средь дешёвых кафе, дорогих ресторанов
С разноцветным играющим светом внутри.
Пожилые жилые в округе дома
В синих шапках из дыма, и льда, и тумана.
Что ещё сохранила в глубоких карманах
Моя память наверно не помнит сама.
Где-то в самых далёких её уголках
Затерялись мосты над замёрзшей Двиною,
Корабли у причалов на зимнем постое
И печальное серое небо в глазах
Моряков, заступивших на сонные вахты.
Только море не спит у чужих берегов
Где на палубах рыболовецских судов
Глохнет рыба от русского мата.
До Норвегии, словно четыре шага
Нынче здесь завтра там говорят мореходы,
И уходят на месяц, на два, на полгода,
А иные уходят туда навсегда.
А иные, не вспомнить не лиц, не имён
Только так − мы здоровались в школе при встрече,
Жали руки, сходились в подъездах под вечер
С горькой примой, с холодным креплёным вином.
Расставались под утро друзья не друзья,
Просто знали друг друга и молоды были,
Облака над Архангельском белые плыли
Слишком низко, по шапкам деревьев скользя.
Я приеду в свой город, на несколько дней,
Где по слухам давно отменили трамваи,
Где в морозную почву вбиваются сваи,
И дома как грибы вырастают на ней.
Все пугливей, всё тише становится лес,
Превращаясь в траву, исчезая совсем.
Я вернусь в этот город лишь только за тем,
Чтоб к нему навсегда потерять интерес.
В моей памяти тонут в глубоких снегах
Голубые скамейки, столбы и дороги,
Пешеходы плывут средь сугробов как боги,
Словно небо у них расплескалось в ногах.
Я бреду в темноте мимо жёлтых витрин,
Ледяных городков, и уснувших фонтанов
Средь дешёвых кафе, дорогих ресторанов
С разноцветным играющим светом внутри.
Пожилые жилые в округе дома
В синих шапках из дыма, и льда, и тумана.
Что ещё сохранила в глубоких карманах
Моя память наверно не помнит сама.
Где-то в самых далёких её уголках
Затерялись мосты над замёрзшей Двиною,
Корабли у причалов на зимнем постое
И печальное серое небо в глазах
Моряков, заступивших на сонные вахты.
Только море не спит у чужих берегов
Где на палубах рыболовецских судов
Глохнет рыба от русского мата.
До Норвегии, словно четыре шага
Нынче здесь завтра там говорят мореходы,
И уходят на месяц, на два, на полгода,
А иные уходят туда навсегда.
А иные, не вспомнить не лиц, не имён
Только так − мы здоровались в школе при встрече,
Жали руки, сходились в подъездах под вечер
С горькой примой, с холодным креплёным вином.
Расставались под утро друзья не друзья,
Просто знали друг друга и молоды были,
Облака над Архангельском белые плыли
Слишком низко, по шапкам деревьев скользя.
Баллада о русскоязычных американцах
Белый стих, автор неизвестен
Как в годах 80-х, ну а также – в 90-х
Понаехало да в Штаты быдла всякого по паре,
Всяких разных мудрых дядек,
Мудрых дядек, ловких теток.
Все те дядьки да и тетки были внуки коммунистов.
Ихи папы да и мамы все работали в горкомах,
Да в райкомах, да в обкомах; звали их секретарями,
Звали их секретарями да инструкторами.
Ихи деды тоже круты: во двадцатые да годы
Эти ловкие пройдохи, эти внуки Робеспьера
Много крови с нас попили,
Много ценностей отняли, порасстреливали…
Помешавшися на Марксе, да свихнувшися на Фрейде,
Эти злобные безумцы вскоре возлюбили Штаты
Возлюбили, значить, Штаты, эмигрировали…
Беспокойная ментальность не дала им жить на месте,
Да с людями как-то ладить,
Зарабатывать баблище, строить дачи, дело делать.
Понаехав, значить, в Штаты, эти хреновы ковбои
Быстро взялися за дело: ведь зачем тянуть резину?
Мало ли как раньше жили всякие там англосаксы,
Строили свою державу да богатства умножали?
«Щас мы быстро все изменим, щас вас быстро жить научим,
В соответствии да с Марксом, Фрейдом, с Мишей Горбачевым.
Поругаемся с Россией, поругаемся с Китаем,
Мать Кузьмы им всем покажем да причешем под гребенку.
Ведь они ж не демократы и не любят двухпартийность.»
И, как деды их когда-то рассылали продотряды
Чтоб пограбить хлеборобов,
Так и ныне эти черти шлют свои нам Гербалайфы,
Гербалайфы да Амвэи, агрессивных «педерастов»,
Твердо знающих, в чем фишка и живущих по понятьям.
Шлите-шлите нам ублюдков (да желательно – с деньгами).
Мы их быстро здесь обуем да на мыло переплавим.
Пулю всадим им в затылок, как когда-то Вашим дедам.
И приедем в Вам в Майами с важным видом отдыхати
С умным видом отдыхати да под пальмами лежати.
Белый стих, автор неизвестен
Как в годах 80-х, ну а также – в 90-х
Понаехало да в Штаты быдла всякого по паре,
Всяких разных мудрых дядек,
Мудрых дядек, ловких теток.
Все те дядьки да и тетки были внуки коммунистов.
Ихи папы да и мамы все работали в горкомах,
Да в райкомах, да в обкомах; звали их секретарями,
Звали их секретарями да инструкторами.
Ихи деды тоже круты: во двадцатые да годы
Эти ловкие пройдохи, эти внуки Робеспьера
Много крови с нас попили,
Много ценностей отняли, порасстреливали…
Помешавшися на Марксе, да свихнувшися на Фрейде,
Эти злобные безумцы вскоре возлюбили Штаты
Возлюбили, значить, Штаты, эмигрировали…
Беспокойная ментальность не дала им жить на месте,
Да с людями как-то ладить,
Зарабатывать баблище, строить дачи, дело делать.
Понаехав, значить, в Штаты, эти хреновы ковбои
Быстро взялися за дело: ведь зачем тянуть резину?
Мало ли как раньше жили всякие там англосаксы,
Строили свою державу да богатства умножали?
«Щас мы быстро все изменим, щас вас быстро жить научим,
В соответствии да с Марксом, Фрейдом, с Мишей Горбачевым.
Поругаемся с Россией, поругаемся с Китаем,
Мать Кузьмы им всем покажем да причешем под гребенку.
Ведь они ж не демократы и не любят двухпартийность.»
И, как деды их когда-то рассылали продотряды
Чтоб пограбить хлеборобов,
Так и ныне эти черти шлют свои нам Гербалайфы,
Гербалайфы да Амвэи, агрессивных «педерастов»,
Твердо знающих, в чем фишка и живущих по понятьям.
Шлите-шлите нам ублюдков (да желательно – с деньгами).
Мы их быстро здесь обуем да на мыло переплавим.
Пулю всадим им в затылок, как когда-то Вашим дедам.
И приедем в Вам в Майами с важным видом отдыхати
С умным видом отдыхати да под пальмами лежати.
Константин Симонов. Родина
Касаясь трех великих океанов,
Она лежит, раскинув города,
Покрыта сеткою меридианов,
Непобедима, широка, горда.
Но в час, когда последняя граната
Уже занесена в твоей руке
И в краткий миг припомнить разом надо
Все, что у нас осталось вдалеке,
Ты вспоминаешь не страну большую,
Какую ты изъездил и узнал,
Ты вспоминаешь родину - такую,
Какой ее ты в детстве увидал.
Клочок земли, припавший к трем березам,
Далекую дорогу за леском,
Речонку со скрипучим перевозом,
Песчаный берег с низким ивняком.
Вот где нам посчастливилось родиться,
Где на всю жизнь, до смерти, мы нашли
Ту горсть земли, которая годится,
Чтоб видеть в ней приметы всей земли.
К нам это чувство — словно приказанье.
Не позовешь — прорвется все равно.
В лесной глуши, на север, за Рязанью
Меня поймало в первый раз оно.
Да, можно выжить в зной, в грозу, в морозы,
Да, можно голодать и холодать,
Идти на смерть... Но эти три березы
При жизни никому нельзя отдать.
Касаясь трех великих океанов,
Она лежит, раскинув города,
Покрыта сеткою меридианов,
Непобедима, широка, горда.
Но в час, когда последняя граната
Уже занесена в твоей руке
И в краткий миг припомнить разом надо
Все, что у нас осталось вдалеке,
Ты вспоминаешь не страну большую,
Какую ты изъездил и узнал,
Ты вспоминаешь родину - такую,
Какой ее ты в детстве увидал.
Клочок земли, припавший к трем березам,
Далекую дорогу за леском,
Речонку со скрипучим перевозом,
Песчаный берег с низким ивняком.
Вот где нам посчастливилось родиться,
Где на всю жизнь, до смерти, мы нашли
Ту горсть земли, которая годится,
Чтоб видеть в ней приметы всей земли.
К нам это чувство — словно приказанье.
Не позовешь — прорвется все равно.
В лесной глуши, на север, за Рязанью
Меня поймало в первый раз оно.
Да, можно выжить в зной, в грозу, в морозы,
Да, можно голодать и холодать,
Идти на смерть... Но эти три березы
При жизни никому нельзя отдать.
Эдуард Асадов. Стихи о рыжей дворняге
Хозяин погладил рукою
Лохматую рыжую спину:
— Прощай, брат! Хоть жаль мне, не скрою,
Но все же тебя я покину.
Швырнул под скамейку ошейник
И скрылся под гулким навесом,
Где пестрый людской муравейник
Вливался в вагоны экспресса.
Собака не взвыла ни разу.
И лишь за знакомой спиною
Следили два карие глаза
С почти человечьей тоскою.
Старик у вокзального входа
Сказал:- Что? Оставлен, бедняга?
Эх, будь ты хорошей породы…
А то ведь простая дворняга!
Огонь над трубой заметался,
Взревел паровоз что есть мочи,
На месте, как бык, потоптался
И ринулся в непогодь ночи.
В вагонах, забыв передряги,
Курили, смеялись, дремали…
Тут, видно, о рыжей дворняге
Не думали, не вспоминали.
Не ведал хозяин, что где-то
По шпалам, из сил выбиваясь,
За красным мелькающим светом
Собака бежит задыхаясь!
Споткнувшись, кидается снова,
В кровь лапы о камни разбиты,
Что выпрыгнуть сердце готово
Наружу из пасти раскрытой!
Не ведал хозяин, что силы
Вдруг разом оставили тело,
И, стукнувшись лбом о перила,
Собака под мост полетела…
Труп волны снесли под коряги…
Старик! Ты не знаешь природы:
Ведь может быть тело дворняги,
А сердце — чистейшей породы!
Хозяин погладил рукою
Лохматую рыжую спину:
— Прощай, брат! Хоть жаль мне, не скрою,
Но все же тебя я покину.
Швырнул под скамейку ошейник
И скрылся под гулким навесом,
Где пестрый людской муравейник
Вливался в вагоны экспресса.
Собака не взвыла ни разу.
И лишь за знакомой спиною
Следили два карие глаза
С почти человечьей тоскою.
Старик у вокзального входа
Сказал:- Что? Оставлен, бедняга?
Эх, будь ты хорошей породы…
А то ведь простая дворняга!
Огонь над трубой заметался,
Взревел паровоз что есть мочи,
На месте, как бык, потоптался
И ринулся в непогодь ночи.
В вагонах, забыв передряги,
Курили, смеялись, дремали…
Тут, видно, о рыжей дворняге
Не думали, не вспоминали.
Не ведал хозяин, что где-то
По шпалам, из сил выбиваясь,
За красным мелькающим светом
Собака бежит задыхаясь!
Споткнувшись, кидается снова,
В кровь лапы о камни разбиты,
Что выпрыгнуть сердце готово
Наружу из пасти раскрытой!
Не ведал хозяин, что силы
Вдруг разом оставили тело,
И, стукнувшись лбом о перила,
Собака под мост полетела…
Труп волны снесли под коряги…
Старик! Ты не знаешь природы:
Ведь может быть тело дворняги,
А сердце — чистейшей породы!
Николай Гумилев. Жираф
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далеко, далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.
Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.
Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про черную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…
— Ты плачешь? Послушай… далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далеко, далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.
Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.
Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про черную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…
— Ты плачешь? Послушай… далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Николай Расторгуев. Конь
Выйду ночью в поле с конём,
Ночкой тёмной тихо пойдём,
Мы пойдём с конем по полю вдвоём,
Мы пойдём с конем по полю вдвоём.
Мы пойдём с конем по полю вдвоём,
Мы пойдём с конем по полю вдвоём.
Ночью в поле звёзд благодать,
В поле никого не видать,
Только мы с конём по полю идём,
Только мы с конём по полю идём.
Только мы с конём по полю идём,
Только мы с конём по полю идём.
Сяду я верхом на коня,
Ты неси по полю меня, ?Конь
Музыка: Матвиенко И.
Слова: Шаганов А.
Выйду ночью в поле с конём,
Ночкой тёмной тихо пойдём,
Мы пойдём с конем по полю вдвоём,
Мы пойдём с конем по полю вдвоём.
Мы пойдём с конем по полю вдвоём,
Мы пойдём с конем по полю вдвоём.
Ночью в поле звёзд благодать,
В поле никого не видать,
Только мы с конём по полю идём,
Только мы с конём по полю идём.
Только мы с конём по полю идём,
Только мы с конём по полю идём.
Сяду я верхом на коня,
Ты неси по полю меня,
По бескрайнему полю моему,
По бескрайнему полю моему.
Дай-ка я разок посмотрю,
Где рождает поле зарю,
Ай, брусничный цвет, алый да рассвет,
Али есть то место, али его нет.
Ай брусничный цвет, алый да рассвет,
Али есть то место, али его нет.
Полюшко моё, родники,
Дальних деревень огоньки,
Золотая рожь да кудрявый лён
Я влюблён в тебя, Россия, влюблён.
Золотая рожь да кудрявый лён,
Я влюблён в тебя, Россия, влюблён.
Будет добрым год-хлебород,
Было всяко, всяко пройдёт,
Пой, златая рожь, пой кудрявый лён,
Пой о том, как я в Россию влюблён.
Пой, златая рожь, пой кудрявый лён,
Мы идём с конем по полю вдвоём.
Выйду ночью в поле с конём,
Ночкой тёмной тихо пойдём,
Мы пойдём с конем по полю вдвоём,
Мы пойдём с конем по полю вдвоём.
Мы пойдём с конем по полю вдвоём,
Мы пойдём с конем по полю вдвоём.
Ночью в поле звёзд благодать,
В поле никого не видать,
Только мы с конём по полю идём,
Только мы с конём по полю идём.
Только мы с конём по полю идём,
Только мы с конём по полю идём.
Сяду я верхом на коня,
Ты неси по полю меня, ?Конь
Музыка: Матвиенко И.
Слова: Шаганов А.
Выйду ночью в поле с конём,
Ночкой тёмной тихо пойдём,
Мы пойдём с конем по полю вдвоём,
Мы пойдём с конем по полю вдвоём.
Мы пойдём с конем по полю вдвоём,
Мы пойдём с конем по полю вдвоём.
Ночью в поле звёзд благодать,
В поле никого не видать,
Только мы с конём по полю идём,
Только мы с конём по полю идём.
Только мы с конём по полю идём,
Только мы с конём по полю идём.
Сяду я верхом на коня,
Ты неси по полю меня,
По бескрайнему полю моему,
По бескрайнему полю моему.
Дай-ка я разок посмотрю,
Где рождает поле зарю,
Ай, брусничный цвет, алый да рассвет,
Али есть то место, али его нет.
Ай брусничный цвет, алый да рассвет,
Али есть то место, али его нет.
Полюшко моё, родники,
Дальних деревень огоньки,
Золотая рожь да кудрявый лён
Я влюблён в тебя, Россия, влюблён.
Золотая рожь да кудрявый лён,
Я влюблён в тебя, Россия, влюблён.
Будет добрым год-хлебород,
Было всяко, всяко пройдёт,
Пой, златая рожь, пой кудрявый лён,
Пой о том, как я в Россию влюблён.
Пой, златая рожь, пой кудрявый лён,
Мы идём с конем по полю вдвоём.
Михаил Щербаков. Рыба
Дожил. Изник в товаре.
Язык на месте, а слов ничуть.
Рыба в стеклянном шаре
Меня смущает. Не что-нибудь.
Смотрит она сурово.
Молчит неслышно. Блестит едва.
Рыба, шепни два слова.
Хотя бы, что ли, «жива, жива».
Мелких, себе в убыток,
Набрал причастий. Вручил на чай.
Свился предлинный свиток
В предолгий ящик. Прости-прощай.
Тщетно топчусь кругами,
Не возле даже, а вне всего.
Рыба, взмахни руками.
Минор немыслим, спугни его.
Осень. Дожди. Дремота.
Бездонный омут. Бессонный гнёт.
Бледный на фото кто-то
Вот-вот очнётся и подмигнёт:
Помнишь кофейню в Сохо?
Конечно помню. Да толку что!
Рыба, мне очень плохо.
Мне даже хуже, чем только что.
«След мой волною смоет»,
Пропел ребёнок. И след пропал.
В гости? Сейчас не стоит.
Явлюсь к разъезду. Скажу - проспал.
Или останусь дома,
С ковра не двинусь. Не та луна.
Осень. Минор. Истома.
Какие гости, когда волна?
«Всякой по паре твари»,
Прочёл я как-то. Незнамо где.
Рыба в стеклянном шаре
Плохой помощник моей беде.
Гибкий предмет улова,
Деталь декора, форель-плотва.
Рыба, шепни два слова.
Взмахни руками. Жива, жива.
Дожил. Изник в товаре.
Язык на месте, а слов ничуть.
Рыба в стеклянном шаре
Меня смущает. Не что-нибудь.
Смотрит она сурово.
Молчит неслышно. Блестит едва.
Рыба, шепни два слова.
Хотя бы, что ли, «жива, жива».
Мелких, себе в убыток,
Набрал причастий. Вручил на чай.
Свился предлинный свиток
В предолгий ящик. Прости-прощай.
Тщетно топчусь кругами,
Не возле даже, а вне всего.
Рыба, взмахни руками.
Минор немыслим, спугни его.
Осень. Дожди. Дремота.
Бездонный омут. Бессонный гнёт.
Бледный на фото кто-то
Вот-вот очнётся и подмигнёт:
Помнишь кофейню в Сохо?
Конечно помню. Да толку что!
Рыба, мне очень плохо.
Мне даже хуже, чем только что.
«След мой волною смоет»,
Пропел ребёнок. И след пропал.
В гости? Сейчас не стоит.
Явлюсь к разъезду. Скажу - проспал.
Или останусь дома,
С ковра не двинусь. Не та луна.
Осень. Минор. Истома.
Какие гости, когда волна?
«Всякой по паре твари»,
Прочёл я как-то. Незнамо где.
Рыба в стеклянном шаре
Плохой помощник моей беде.
Гибкий предмет улова,
Деталь декора, форель-плотва.
Рыба, шепни два слова.
Взмахни руками. Жива, жива.
Сергей Есенин. Собаке Качалова
Дай, Джим, на счастье лапу мне,
Такую лапу не видал я сроду.
Давай с тобой полаем при луне
На тихую, бесшумную погоду.
Дай, Джим, на счастье лапу мне.
Пожалуйста, голубчик, не лижись.
Пойми со мной хоть самое простое.
Ведь ты не знаешь, что такое жизнь,
Не знаешь ты, что жить на свете стоит.
Хозяин твой и мил и знаменит,
И у него гостей бывает в доме много,
И каждый, улыбаясь, норовит
Тебя по шерсти бархатной потрогать.
Ты по-собачьи дьявольски красив,
С такою милою доверчивой приятцей.
И, никого ни капли не спросив,
Как пьяный друг, ты лезешь целоваться.
Мой милый Джим, среди твоих гостей
Так много всяких и невсяких было.
Но та, что всех безмолвней и грустней,
Сюда случайно вдруг не заходила?
Она придет, даю тебе поруку.
И без меня, в ее уставясь взгляд,
Ты за меня лизни ей нежно руку
За все, в чем был и не был виноват.
Дай, Джим, на счастье лапу мне,
Такую лапу не видал я сроду.
Давай с тобой полаем при луне
На тихую, бесшумную погоду.
Дай, Джим, на счастье лапу мне.
Пожалуйста, голубчик, не лижись.
Пойми со мной хоть самое простое.
Ведь ты не знаешь, что такое жизнь,
Не знаешь ты, что жить на свете стоит.
Хозяин твой и мил и знаменит,
И у него гостей бывает в доме много,
И каждый, улыбаясь, норовит
Тебя по шерсти бархатной потрогать.
Ты по-собачьи дьявольски красив,
С такою милою доверчивой приятцей.
И, никого ни капли не спросив,
Как пьяный друг, ты лезешь целоваться.
Мой милый Джим, среди твоих гостей
Так много всяких и невсяких было.
Но та, что всех безмолвней и грустней,
Сюда случайно вдруг не заходила?
Она придет, даю тебе поруку.
И без меня, в ее уставясь взгляд,
Ты за меня лизни ей нежно руку
За все, в чем был и не был виноват.
Константин Помренин. Путь тигра
Тигр родился в Иране
Во времена Авесты,
Бога Ормузда дарами
Слеплен из лучшего теста.
Был беспорочен воин,
Вместе с конём огромным
Словно Тигриным воем
Страх нагонявший тёмный.
Римские легионы
Порядок и дисциплину,
Нарушая законы,
Забывали, увидев спину
Могучего великана
Степи и речных разлесков,
Разившего без изъяна
Врага в своём жутком блеске.
Перепрыгнув хребет Памира,
Гиндукуш оседлал,
Тигр в начале Мира
Спустился на Юг в Бенгал.
Там средь джунглей цветенья,
Где полон таинства свет,
Кшатриев сто поколений
Хранили Тигра завет.
Подобно великому Шиве,
Которому равного нет,
Он на Кашмирской равнине
Оставил кровавый след.
Позже в оные поры –
Сила лилась через край –
Через Тибетские горы
Тигр махнул в Китай.
Под сводом Небесного Храма
В Империях Цинь и Хань
Тигр не ведал равных
В искусстве тайдзидзюань.
Став огромным как Море,
По завещанью Сунь-Тзы,
Тигр гулял на просторе
Лесов и сопок Янцзы.
И вот, как Море огромный,
Выросший ввысь, вширь,
Изрыгнув голос утробный,
Тигр прыгнул в Сибирь.
В стране, что от края до края
И за год никто не пройдёт,
Под пологом дикого рая
Он до сих пор живёт.
От берегов Ульмина
Одним прыжком за Витим,
Тигр путём Баргузина
Идёт через Кеть и Ишим.
Тобол, Юргамыш, Урляда
Круш, Кармасан, Кичуй…
Кама – Ему не преграда,
Бия, Лаша, Шуструй…
Сноведь, Меча, Таруса,
Ремежь, Ельша, Удра…
Тигр по рекам русским
Прыгает с рыком «уррра».
Выйдя к границам Европы,
Страшный в рывке своём,
Тигр новые тропы
Ищет, топча жнивьё.
Орды царя Атиллы,
Тумены хана Бату
Страх нагоняли в жилы
Сеяли смерть-беду.
Из черепов человечьих
Строя страшный курган,
Они закрепили навечно
Страх у западных стран.
Бес полосато-рыжий
Матёрый таёжный зверь
В Берлине был и в Париже,
Форсировал Буг и Эгерь.
Свернувшись клубком усталый,
Как мирный домашний кот,
Он делает вид, что старый,
Но время его придёт.
.....................................................
Еще один тигр:
https://cinema.mosfilm.ru/films/35656/
Тигр родился в Иране
Во времена Авесты,
Бога Ормузда дарами
Слеплен из лучшего теста.
Был беспорочен воин,
Вместе с конём огромным
Словно Тигриным воем
Страх нагонявший тёмный.
Римские легионы
Порядок и дисциплину,
Нарушая законы,
Забывали, увидев спину
Могучего великана
Степи и речных разлесков,
Разившего без изъяна
Врага в своём жутком блеске.
Перепрыгнув хребет Памира,
Гиндукуш оседлал,
Тигр в начале Мира
Спустился на Юг в Бенгал.
Там средь джунглей цветенья,
Где полон таинства свет,
Кшатриев сто поколений
Хранили Тигра завет.
Подобно великому Шиве,
Которому равного нет,
Он на Кашмирской равнине
Оставил кровавый след.
Позже в оные поры –
Сила лилась через край –
Через Тибетские горы
Тигр махнул в Китай.
Под сводом Небесного Храма
В Империях Цинь и Хань
Тигр не ведал равных
В искусстве тайдзидзюань.
Став огромным как Море,
По завещанью Сунь-Тзы,
Тигр гулял на просторе
Лесов и сопок Янцзы.
И вот, как Море огромный,
Выросший ввысь, вширь,
Изрыгнув голос утробный,
Тигр прыгнул в Сибирь.
В стране, что от края до края
И за год никто не пройдёт,
Под пологом дикого рая
Он до сих пор живёт.
От берегов Ульмина
Одним прыжком за Витим,
Тигр путём Баргузина
Идёт через Кеть и Ишим.
Тобол, Юргамыш, Урляда
Круш, Кармасан, Кичуй…
Кама – Ему не преграда,
Бия, Лаша, Шуструй…
Сноведь, Меча, Таруса,
Ремежь, Ельша, Удра…
Тигр по рекам русским
Прыгает с рыком «уррра».
Выйдя к границам Европы,
Страшный в рывке своём,
Тигр новые тропы
Ищет, топча жнивьё.
Орды царя Атиллы,
Тумены хана Бату
Страх нагоняли в жилы
Сеяли смерть-беду.
Из черепов человечьих
Строя страшный курган,
Они закрепили навечно
Страх у западных стран.
Бес полосато-рыжий
Матёрый таёжный зверь
В Берлине был и в Париже,
Форсировал Буг и Эгерь.
Свернувшись клубком усталый,
Как мирный домашний кот,
Он делает вид, что старый,
Но время его придёт.
.....................................................
Еще один тигр:
https://cinema.mosfilm.ru/films/35656/
cinema.mosfilm.ru
Белый Тигр
Вторая мировая война. Среди советских солдат ходят невероятные слухи о таинственном немецком танке, который из ниоткуда появляется на поле боя и также в никуда исчезает, уничтожив все на своем пути. Это - «Белый Тигр», сам дьявол, который не по зубам целому…