Какой из восточных языков имеет лучшее поэтическое звучание?
Anonymous Poll
10%
Китайский
12%
Японский
27%
Арабский
44%
Фарси (персидский)
27%
Тюркский
... тут в чате еще про любовь просят...
Edgar Allan Poe. «Annabel Lee»
Перевод А. Оленича-Гнененко
С тех пор пролетели года и года;
У моря, где край земли,
Вы, может быть, девушку знали тогда
По имени Аннабель Ли,
Друг другу сердца отдав навсегда,
Мы расстаться на миг не могли.
Мы были как дети, она и я,
У моря, где край земли,
В то давнее, давнее время, когда
Жила здесь Аннабель Ли,
И ангелы неба смотреть на нас
Без зависти не могли.
И вот почему из тучи тогда,
У моря, где край земли,
Ветер холодный смертью дохнул
На прекрасную Аннабель Ли.
И богатый сородич пришел за ней,
И ее схоронили вдали,
В пышной гробнице ее схоронил,
У моря, где край земли.
Да! Ангелы неба смотреть на нас
Без зависти не могли —
И вот (все это знали тогда
У моря, где край земли),
Ветер дунул из туч ночных,
Сгубил и убил Аннабель Ли.
Но самые мудрые никогда
Любить так, как мы, не могли,
Сильнее любить не могли.
И ангелы неба не смели тогда
И демоны недр земли
Разделить, разлучить душу мою
И душу Аннабель Ли.
И сиянье луны навевает мне сны
О прекрасной Аннабель Ли.
Если всходит звезда, в ней мерцает всегда
Взор прекрасной Аннабель Ли.
Бьет ночной прибой — и я рядом с тобой,
С моею душой и женой дорогой, —
Там, в гробнице, где край земли,
Там, у моря, где край земли!
Edgar Allan Poe. «Annabel Lee»
Перевод А. Оленича-Гнененко
С тех пор пролетели года и года;
У моря, где край земли,
Вы, может быть, девушку знали тогда
По имени Аннабель Ли,
Друг другу сердца отдав навсегда,
Мы расстаться на миг не могли.
Мы были как дети, она и я,
У моря, где край земли,
В то давнее, давнее время, когда
Жила здесь Аннабель Ли,
И ангелы неба смотреть на нас
Без зависти не могли.
И вот почему из тучи тогда,
У моря, где край земли,
Ветер холодный смертью дохнул
На прекрасную Аннабель Ли.
И богатый сородич пришел за ней,
И ее схоронили вдали,
В пышной гробнице ее схоронил,
У моря, где край земли.
Да! Ангелы неба смотреть на нас
Без зависти не могли —
И вот (все это знали тогда
У моря, где край земли),
Ветер дунул из туч ночных,
Сгубил и убил Аннабель Ли.
Но самые мудрые никогда
Любить так, как мы, не могли,
Сильнее любить не могли.
И ангелы неба не смели тогда
И демоны недр земли
Разделить, разлучить душу мою
И душу Аннабель Ли.
И сиянье луны навевает мне сны
О прекрасной Аннабель Ли.
Если всходит звезда, в ней мерцает всегда
Взор прекрасной Аннабель Ли.
Бьет ночной прибой — и я рядом с тобой,
С моею душой и женой дорогой, —
Там, в гробнице, где край земли,
Там, у моря, где край земли!
Илья Калинников. Лучшая песня о любви
Так вот теперь сиди и слушай -
Он не желал ей зла,
Он не хотел запасть ей в душу-
И тем лишить ее сна...
Он привозил по выходным ей сладости,
Читал в ее ладонях линии,
И он не знал на свете большей радости -
Чем называть ее по имени.
Ей было где-то 36,
Когда он очень тихо помер,
Ей даже не пришлось успеть.
В последний раз набрать его несложный номер...
Но - в первый раз - несла она ему цветы -
Две ярко-белых лилии,
В знак, что более никто, кроме него,
ТАК не называл ее по имени...
И было ей 76,
Когда ее самой не стало.
Нет - не страшила ее смерть,
Скорей - она о ней мечтала!
Бывало, знаете ли, сядет у окна,
И смотрит, смотрит, смотрит в небо синее:
Дескать, когда умру - я встречу его там,
И вновь тогда он назовет меня по имени!
Какая, в сущности, смешная вышла жизнь,
Хотя, что может быть красивее,
Чем сидеть на облаке - и, свесив ножки вниз,
Друг друга называть по имени!
Так вот теперь сиди и слушай -
Он не желал ей зла,
Он не хотел запасть ей в душу-
И тем лишить ее сна...
Он привозил по выходным ей сладости,
Читал в ее ладонях линии,
И он не знал на свете большей радости -
Чем называть ее по имени.
Ей было где-то 36,
Когда он очень тихо помер,
Ей даже не пришлось успеть.
В последний раз набрать его несложный номер...
Но - в первый раз - несла она ему цветы -
Две ярко-белых лилии,
В знак, что более никто, кроме него,
ТАК не называл ее по имени...
И было ей 76,
Когда ее самой не стало.
Нет - не страшила ее смерть,
Скорей - она о ней мечтала!
Бывало, знаете ли, сядет у окна,
И смотрит, смотрит, смотрит в небо синее:
Дескать, когда умру - я встречу его там,
И вновь тогда он назовет меня по имени!
Какая, в сущности, смешная вышла жизнь,
Хотя, что может быть красивее,
Чем сидеть на облаке - и, свесив ножки вниз,
Друг друга называть по имени!
Александра Пахмутова. Мелодия
Ты моя мелодия,
Я твой преданный Орфей…
Дни, что нами пройдены,
Помнят свет нежности твоей.
Всё, как дым, растаяло,
Голос твой теряется вдали…
Что тебя заставило
Забыть мелодию любви?
Ты моё сомнение,
Тайна долгого пути…
Сквозь дожди осенние
Слышу я горькое «прости».
Зорь прощальных зарево.
Голос твой теряется вдали…
Что тебя заставило
Предать мелодию любви?
Ты моё призвание,
Песня, ставшая судьбой…
Боль забвенья раннего
Знал Орфей, преданный тобой.
Стань моей Вселенною,
Смолкнувшие струны оживи.
Сердцу вдохновенному
Верни мелодию любви!
Ты моя мелодия,
Я твой преданный Орфей…
Дни, что нами пройдены,
Помнят свет нежности твоей.
Всё, как дым, растаяло,
Голос твой теряется вдали…
Что тебя заставило
Забыть мелодию любви?
Ты моё сомнение,
Тайна долгого пути…
Сквозь дожди осенние
Слышу я горькое «прости».
Зорь прощальных зарево.
Голос твой теряется вдали…
Что тебя заставило
Предать мелодию любви?
Ты моё призвание,
Песня, ставшая судьбой…
Боль забвенья раннего
Знал Орфей, преданный тобой.
Стань моей Вселенною,
Смолкнувшие струны оживи.
Сердцу вдохновенному
Верни мелодию любви!
Щербаков, Once: https://youtu.be/NZdv3ewfpQ4
Purcell's music:
Сюита: https://youtu.be/4nW23vFwjyM
Ария Дидоны: https://youtu.be/Ae1IUPHxFzs
.
Purcell's music:
Сюита: https://youtu.be/4nW23vFwjyM
Ария Дидоны: https://youtu.be/Ae1IUPHxFzs
.
YouTube
Михаил Щербаков - Once In Our Lives (1995)
кассета 8
(H.Purcell) значит, я полагаю, что музыка - Генри Пёрселла.
(H.Purcell) значит, я полагаю, что музыка - Генри Пёрселла.
Дерево. Автор неизвестен
В моем дворе растет дерево
Оно давно уже там пытается жить
Каждый год его очередной школьник ломает
Но это дерево мне все равно не забыть.
Оно мне всегда сообщает
Как сильно дует ветер
Оно всегда беду предвещает
Но не понимают этого дети.
Дерево уже выросло немного
В этом году его никто не ломал
Просто старый дед
Это деревце хорошо защищал.
Как благодарен я ему
И готов дать награду
Но кто же знает что надо
Было этому гаду.
В моем дворе растет дерево
Оно давно уже там пытается жить
Каждый год его очередной школьник ломает
Но это дерево мне все равно не забыть.
Оно мне всегда сообщает
Как сильно дует ветер
Оно всегда беду предвещает
Но не понимают этого дети.
Дерево уже выросло немного
В этом году его никто не ломал
Просто старый дед
Это деревце хорошо защищал.
Как благодарен я ему
И готов дать награду
Но кто же знает что надо
Было этому гаду.
Александр Вертинский. О моей собаке
Это неважно, что Вы — собака.
Важно то, что Вы человек.
Вы не любите сцены, не носите фрака,
Мы как будто различны, а друзья навек.
Вы женщин не любите — а я обожаю.
Вы любите запахи — а я нет.
Я ненужные песни упрямо слагаю,
А Вы уверены, что я настоящий поэт.
И когда я домой прихожу на рассвете,
Иногда пьяный, или грустный, иль злой.
Вы меня встречаете нежно-приветливо,
А хвост Ваш как сердце — дает перебой.
Улыбаетесь Вы — как сама Джиоконда,
И если бы было собачье кино,
Вы были б «ведеттой», «звездой синемонда»
И Вы б Грету Гарбо забили давно.
Только в эту мечту мы утратили веру,
Нужны деньги и деньги, кроме побед,
И я не могу Вам сделать карьеру.
Не могу. Понимаете? Средств нет.
Вот так и живем мы. Бедно, но гордо.
А главное — держим высоко всегда
Я свою голову, а Вы свою морду, —
Вы, конечно, безгрешны, ну а я без стыда.
И хотя Вам порой приходилось кусаться,
Побеждая врагов и «врагинь» гоня,
Все же я, к сожалению, должен сознаться —
Вы намного честней и благородней меня.
И когда мы устанем бежать за веком
И уйдем от жизни в другие края,
Все поймут: это ты была человеком,
А собакой был я.
Это неважно, что Вы — собака.
Важно то, что Вы человек.
Вы не любите сцены, не носите фрака,
Мы как будто различны, а друзья навек.
Вы женщин не любите — а я обожаю.
Вы любите запахи — а я нет.
Я ненужные песни упрямо слагаю,
А Вы уверены, что я настоящий поэт.
И когда я домой прихожу на рассвете,
Иногда пьяный, или грустный, иль злой.
Вы меня встречаете нежно-приветливо,
А хвост Ваш как сердце — дает перебой.
Улыбаетесь Вы — как сама Джиоконда,
И если бы было собачье кино,
Вы были б «ведеттой», «звездой синемонда»
И Вы б Грету Гарбо забили давно.
Только в эту мечту мы утратили веру,
Нужны деньги и деньги, кроме побед,
И я не могу Вам сделать карьеру.
Не могу. Понимаете? Средств нет.
Вот так и живем мы. Бедно, но гордо.
А главное — держим высоко всегда
Я свою голову, а Вы свою морду, —
Вы, конечно, безгрешны, ну а я без стыда.
И хотя Вам порой приходилось кусаться,
Побеждая врагов и «врагинь» гоня,
Все же я, к сожалению, должен сознаться —
Вы намного честней и благородней меня.
И когда мы устанем бежать за веком
И уйдем от жизни в другие края,
Все поймут: это ты была человеком,
А собакой был я.
Константин Помренин. Песчаная башня
Песчаная башня –
Пророчество.
Бери меня,
Одиночество.
Я нищий, как старец в пустыне,
И ничего не значу.
Чувства мои застыли.
Я не трачусь.
Леплю высокую башню
Из сухого песка.
Мне не страшно,
Рука легка.
Занятие это продолжу
Миллион лет.
Я ни кому не должен,
Могу терпеть.
Созидаю и разрушаю,
И вновь леплю.
Я не страдаю
И не люблю.
Как учил меня Хайдеггер,
В бытие – просвет.
Качается маятник
Времени вслед.
Я – Аристотель,
Я терпелив.
То, что построил
Пока жив
И не жалею,
И не люблю.
Я лелею
Мост королю.
Я творю
Из света и тьмы
Ту зарю,
Что не видим мы.
Там где я проволховал
Не растёт ещё трава,
Там и леший не бывал,
Там и дух не пролетал.
Из пустоты – плоть.
Из мечты – вселенная.
Кровь и пот,
Любовь нетленная.
Песчаная башня –
Пророчество.
Бери меня,
Одиночество.
Я нищий, как старец в пустыне,
И ничего не значу.
Чувства мои застыли.
Я не трачусь.
Леплю высокую башню
Из сухого песка.
Мне не страшно,
Рука легка.
Занятие это продолжу
Миллион лет.
Я ни кому не должен,
Могу терпеть.
Созидаю и разрушаю,
И вновь леплю.
Я не страдаю
И не люблю.
Как учил меня Хайдеггер,
В бытие – просвет.
Качается маятник
Времени вслед.
Я – Аристотель,
Я терпелив.
То, что построил
Пока жив
И не жалею,
И не люблю.
Я лелею
Мост королю.
Я творю
Из света и тьмы
Ту зарю,
Что не видим мы.
Там где я проволховал
Не растёт ещё трава,
Там и леший не бывал,
Там и дух не пролетал.
Из пустоты – плоть.
Из мечты – вселенная.
Кровь и пот,
Любовь нетленная.
Александр Рудт. Югорские стихи
* * *
Напротив церкви в скверике в Югорске
на сквозняке сентябрьском – благодать.
И за полвека радостей-то с горстку,
Но сладко поглазеть и подремать.
И тройки фонарей – декор, безделка,
А не желают взгляда отпускать,
И в космос обращенная тарелка
Неутолимо продолжает ждать.
Ах, бабье, ах, пронзительное лето,
Останься в сердце, в тихом уголке.
И вздох листвы, и промельк птицы этой
Пускай не будут замком на песке.
О чем твердишь, дрожащая космея?
Коснись скамейки, облачная тень.
О чем вздыхать, о чем молиться смею,
Когда от счастья даже думать лень.
* * *
Твердея,
Воздух сентября
В гортани
Всю слизистую пробует содрать.
А парк сквозит до лип на заднем плане.
Нет, легче умереть, чем рассказать.
И задымляя, зачумляя вечер,
уже листву пытаются сжигать.
Не жаль, что одинок, что те – далече.
Нет, легче умереть, чем рассказать.
Дела, воспоминания – водица.
Нет утоленья жажды, видит Бог.
И ничего с Вселенной не случится.
Плевать, что сердца выболел кусок.
А лужиц хруст, а голубей налеты,
А скрипка из раскрытого окна?
И все тетради выбросить охота,
И оттолкнуться в омуте от дна.
А в ящике почтовом – пыль в полпальца,
А под балконом вопли малышни.
И распирая горизонта пяльцы,
Кристальнее в е ч е р н и е о г н и.
Дрожи, осина, серебрясь в потемках,
пол-Млечного Пути собой закрой.
Всё зная наперед, не стлал соломки.
Сентябрь, сентябрь, что делать мне с тобой?
* * *
Дождь в городе чужом –
Двойная бесприютность.
Нет чуда за углом.
И в мыслях – сор, минутность.
Зачем фонтан шумит? –
И так от влаги тошно.
И взлетный крик томит
Сороки заполошной.
Под тентом – шашлыки.
На лужах рябь такая,
что приступы тоски
идут не затихая.
Согрей –ка, коньячок.
Мне тыщу верст до дома.
И утомленный Бог
Скучает, как Обломов.
Но жизни духа – всклень.
И вспомнится как счастье –
Югорск, сентябрьский день.
Мир у дождя во власти.
Крутой полет листа.
Жизнь влагой заметает
и каплею с зонта
Судьба моя слетает.
* * *
..Последний раз напротив самолёта,
что с постамента пробует взлететь…
В квартире бродят эхо, блики, ноты,
и холодна чеканки старой медь.
Хозяйка улыбается привычно.
ей – год? полгода? – здесь дышать, ходить?
Но поминать о раке неприлично,
приходится трепаться и шутить.
Мы поедим ещё печеной рыбы,
на даче сядем в тень четы берёз,
и многое ещё чего могли бы -
но все «возможно» час уже унёс.
Югорские черёмухи вздыхают,
последний майский день – постой, продлись,
и ничего – то все вокруг не знают,
и безоглядно пробегает жизнь.
* * *
Отпусти меня, север колючий,
не держи в скально-мшистой горсти,
отпусти не за долею лучшей,
отдохнуть от себя отпусти.
Вместо клюквы – черешня и груши,
не брусника – хурма, абрикос.
Не держи меня больше, послушай,
ты и так прямо в сердце пророс.
Поброжу, загорю, отогреюсь,
заряжусь, затоскую, сбегу.
Распахнешь свои горы, надеюсь?
на засов не закроешь тайгу?
Отпусти меня, север контрастный,
пусть потешит вдоль моря ходьба,
чтобы сердцу увиделось ясно,
где навек прописалась судьба.
Отпусти меня, север нелгущий,
чтобы веру и вкус обрести,
и душа снова стала поющей,
чтобы крепче связать, отпусти.
* * *
Напротив церкви в скверике в Югорске
на сквозняке сентябрьском – благодать.
И за полвека радостей-то с горстку,
Но сладко поглазеть и подремать.
И тройки фонарей – декор, безделка,
А не желают взгляда отпускать,
И в космос обращенная тарелка
Неутолимо продолжает ждать.
Ах, бабье, ах, пронзительное лето,
Останься в сердце, в тихом уголке.
И вздох листвы, и промельк птицы этой
Пускай не будут замком на песке.
О чем твердишь, дрожащая космея?
Коснись скамейки, облачная тень.
О чем вздыхать, о чем молиться смею,
Когда от счастья даже думать лень.
* * *
Твердея,
Воздух сентября
В гортани
Всю слизистую пробует содрать.
А парк сквозит до лип на заднем плане.
Нет, легче умереть, чем рассказать.
И задымляя, зачумляя вечер,
уже листву пытаются сжигать.
Не жаль, что одинок, что те – далече.
Нет, легче умереть, чем рассказать.
Дела, воспоминания – водица.
Нет утоленья жажды, видит Бог.
И ничего с Вселенной не случится.
Плевать, что сердца выболел кусок.
А лужиц хруст, а голубей налеты,
А скрипка из раскрытого окна?
И все тетради выбросить охота,
И оттолкнуться в омуте от дна.
А в ящике почтовом – пыль в полпальца,
А под балконом вопли малышни.
И распирая горизонта пяльцы,
Кристальнее в е ч е р н и е о г н и.
Дрожи, осина, серебрясь в потемках,
пол-Млечного Пути собой закрой.
Всё зная наперед, не стлал соломки.
Сентябрь, сентябрь, что делать мне с тобой?
* * *
Дождь в городе чужом –
Двойная бесприютность.
Нет чуда за углом.
И в мыслях – сор, минутность.
Зачем фонтан шумит? –
И так от влаги тошно.
И взлетный крик томит
Сороки заполошной.
Под тентом – шашлыки.
На лужах рябь такая,
что приступы тоски
идут не затихая.
Согрей –ка, коньячок.
Мне тыщу верст до дома.
И утомленный Бог
Скучает, как Обломов.
Но жизни духа – всклень.
И вспомнится как счастье –
Югорск, сентябрьский день.
Мир у дождя во власти.
Крутой полет листа.
Жизнь влагой заметает
и каплею с зонта
Судьба моя слетает.
* * *
..Последний раз напротив самолёта,
что с постамента пробует взлететь…
В квартире бродят эхо, блики, ноты,
и холодна чеканки старой медь.
Хозяйка улыбается привычно.
ей – год? полгода? – здесь дышать, ходить?
Но поминать о раке неприлично,
приходится трепаться и шутить.
Мы поедим ещё печеной рыбы,
на даче сядем в тень четы берёз,
и многое ещё чего могли бы -
но все «возможно» час уже унёс.
Югорские черёмухи вздыхают,
последний майский день – постой, продлись,
и ничего – то все вокруг не знают,
и безоглядно пробегает жизнь.
* * *
Отпусти меня, север колючий,
не держи в скально-мшистой горсти,
отпусти не за долею лучшей,
отдохнуть от себя отпусти.
Вместо клюквы – черешня и груши,
не брусника – хурма, абрикос.
Не держи меня больше, послушай,
ты и так прямо в сердце пророс.
Поброжу, загорю, отогреюсь,
заряжусь, затоскую, сбегу.
Распахнешь свои горы, надеюсь?
на засов не закроешь тайгу?
Отпусти меня, север контрастный,
пусть потешит вдоль моря ходьба,
чтобы сердцу увиделось ясно,
где навек прописалась судьба.
Отпусти меня, север нелгущий,
чтобы веру и вкус обрести,
и душа снова стала поющей,
чтобы крепче связать, отпусти.
Александр Рудт. Наслаждается ястреб потоком крутым
Наслаждается ястреб потоком крутым,
шумно мелкие птахи уносятся с поля,
тень скользит по ботве и по грядкам пустым,
по осенней росе на изрытом подзоле.
По плечу моему пробегает она –
уж не мягкие ль перья травинку смахнули?
под мешком ли картошки заныла спина
или крылья, что срезали в детстве, вздохнули?
Наслаждается ястреб потоком крутым,
шумно мелкие птахи уносятся с поля,
тень скользит по ботве и по грядкам пустым,
по осенней росе на изрытом подзоле.
По плечу моему пробегает она –
уж не мягкие ль перья травинку смахнули?
под мешком ли картошки заныла спина
или крылья, что срезали в детстве, вздохнули?
Игорь Гуревич. Какие белые скрижали
Какие белые скрижали
легли на чёрные дела!
Зима, как водится, в начале
белым-бела, белым-бела…
Белым-белы воспоминанья –
обидам чёрным места нет:
сгорают тёмные названья,
летя на белый чистый свет.
Белым-бела любовь былая –
в ней только радость и полёт
щебечущей весёлой стаи
дней, уходящих в новый год.
Белым-бела тропинка в завтра –
без метящих пространство псов...
Вот белое яйцо на завтрак,
привычность белых потолков,
и рамы белые, и шторы,
и белый лист без чёрных слов –
всё вторит мирным разговорам
в снега укутанных дворов.
В рассветной розовеет дымке
восток над снежной белизной.
И кажется – договоримся
мы с новоявленной зимой.
Какие белые скрижали
легли на чёрные дела!
Зима, как водится, в начале
белым-бела, белым-бела…
Белым-белы воспоминанья –
обидам чёрным места нет:
сгорают тёмные названья,
летя на белый чистый свет.
Белым-бела любовь былая –
в ней только радость и полёт
щебечущей весёлой стаи
дней, уходящих в новый год.
Белым-бела тропинка в завтра –
без метящих пространство псов...
Вот белое яйцо на завтрак,
привычность белых потолков,
и рамы белые, и шторы,
и белый лист без чёрных слов –
всё вторит мирным разговорам
в снега укутанных дворов.
В рассветной розовеет дымке
восток над снежной белизной.
И кажется – договоримся
мы с новоявленной зимой.