В древних рукописях Библии — тысячи разночтений из-за ошибок переписчиков, и вообще есть разные «семейства» текста, а когда они разошлись — неизвестно. Может быть, скажем, Моисей диктовал Пятикнижие группе переписчиков, а они изначально что-то услышали по-разному. (Мейнстримная «документальная теория» меня не интересует в принципе).

Встает вопрос — как же Бог попустил, чтобы люди портили своими слабостями и дуростью священные тексты? Однозначного ответа здесь нет, к тому же ситуация в текстологии Ветхого и Нового Заветов разная.

Что касается, по крайней мере, Нового Завета — подавляющее большинство разночтений не принципиальны, не несут смысловых искажений. Можно сказать, что Бог заложил в библейские тексты такой запас прочности, что они не теряют смысла ни при ошибках переписчиков, ни при переводе на любой язык.

Методику документальной теории Библии хорошо изложили некие семинаристы.

КУРОЧКА-РЕБЕ
1. Жили-были дед и баба, и была у них курочка-ряба. 2. Снесла курочка яичко, не простое, а золотое. 3. Дед бил-бил, не разбил. 4. Баба била-била, не разбила. 5. Мышка бежала, хвостиком махнула, яичко упало и разбилось. 6. Дед плачет, баба плачет, а курочка кудахчет: 7. «Не плачь, дед, не плачь, баба. 8. Я снесу вам новое яичко, не золотое, а простое».

Еще первые работы по курологии обратили внимание, что этот отрывок является поздней компиляцией, по крайней мере, трех текстов.

Первый (называемый в классических трудах «дедовским») рассказывает о древнем культе деда, а второй («бабский») — о культе бабы (ср. представления о бабе-яге).

Легко заметить, что третий стих относится к первому исходному тексту, а четвертый — ко второму. Нет другого объяснения, почему дед, до этого игравший такую важную роль (в первом стихе он на первом месте, во втором и третьем нет никакой бабы) — вдруг полностью исчезает к пятому стиху. Как понятно, «баба» в первом стихе — это позднейшая редакция, вызванная давлением сторонников второго, «бабского» текста.

В седьмом стихе эта компилятивная методика сохранилась. Вместо «не плачь дед и баба» предполагаемый автор говорит «не плачь дед», и лишь потом добавляет «не плачь баба». Видимо, в стихе отразилось столкновение двух изначальных текстов, которые автор позднейшей редакции грубо соединил вместе.

Особым вкраплением является так называемый «мыший» текст, от которого остался лишь маленький отрывок «хвостиком махнула». Он, судя по всему, имеет греческое происхождение, о чем свидетельствует «бежала» — память о марафонских забегах.

Исследователи исторической школы нашли здесь прямое влияние египетской поэзии. В повторе «Дед плачет, баба плачет» заметно влияние египетского «плача Тутанхамона».

В последнем сборнике «Новости курологии» опубликовано открытие молодого куролога Н., который доказывает, что стих: «Дед плачет, баба плачет, а курочка кудахчет» — в первоначальной редакции выглядел иначе. Видно, что автор задает ритм словом «плачет». Повторенное дважды, оно было сказано и в третий раз. То есть, изначальный текст звучал так: «Дед плачет, баба плачет, а курочка не плачет». Слово кудахчет больше в тексте не встречается, а значит, является поздней вставкой.

Новейшие концепции курологии вообще ставят под сомнение древнее происхождение этого текста. Следуя принципу «предположим, что мы не знаем того, что мы знаем», они предлагают эмендировать название текста, получив «Курочка-ребе» (замена огласовок, отсутствующих в некоторых рукописях), и тогда данный источник не может датироваться ранее, чем XVIII в. (см. историю евреев Европы в новое, новейшее и самоновейшее время).

Нужно добавить, что раскопки археологов никаких яиц не обнаружили, что ставит под сомнение все достижения курологии.

Когда Она в церковь впервые внесла
Дитя, находились внутри из числа
людей, находившихся там постоянно,
Святой Симеон и пророчица Анна.

И старец воспринял Младенца из рук
Марии; и три человека вокруг
Младенца стояли, как зыбкая рама,
в то утро, затеряны в сумраке Храма.

Тот Храм обступал их, как замерший лес.
От взглядов людей и от взоров небес
вершины скрывали, сумев распластаться,
в то утро Марию, пророчицу, старца.

И только на темя случайным лучом
свет падал Младенцу; но Он ни о чем
не ведал еще и посапывал сонно,
покоясь на крепких руках Симеона.

А было поведано старцу сему
о том, что увидит он смертную тьму
не прежде, чем Сына увидит Господня.
Свершилось. И старец промолвил:
«Сегодня,

реченное некогда слово храня,
Ты с миром, Господь, отпускаешь меня,
затем что глаза мои видели это
дитя: Он — Твое продолженье и света

источник для идолов чтящих племен,
и слава Израиля в Нем». — Симеон
умолкнул. Их всех тишина обступила.
Лишь эхо тех слов, задевая стропила,

кружилось какое-то время спустя
над их головами, слегка шелестя
под сводами Храма, как некая птица,
что в силах взлететь, но не в силах
спуститься.

И странно им было. Была тишина
не менее странной, чем речь. Смущена
Мария молчала. «Слова-то какие...»
И старец сказал, повернувшись к Марии:

«В лежащем сейчас на раменах Твоих
паденье одних, возвышенье других,
предмет пререканий и повод к раздорам.
И тем же оружьем, Мария, которым

терзаема плоть Его будет, Твоя
душа будет ранена. Рана сия
даст видеть Тебе, что сокрыто глубоко
в сердцах человеков, как некое око».

Он кончил и двинулся к выходу. Вслед
Мария, сутулясь, и тяжестью лет
согбенная Анна безмолвно глядели.
Он шел, уменьшаясь в значенье и теле

для двух этих женщин под сенью колонн.
Почти подгоняем их взглядами, он
шагал по застывшему Храму пустому
к белевшему смутно дверному проему.

И поступь была стариковская тверда.
Лишь голос пророчицы сзади когда
раздался, он шаг придержал свой немного:
но там не его окликали, а Бога

пророчица славить уже начала.
И дверь приближалась. Одежд и чела
уж ветер коснулся, и в уши упрямо
врывался шум жизни за стенами Храма.

Он шел умирать. И не в уличный гул
он, дверь отворивши руками, шагнул,
но в глухонемые владения смерти.
Он шел по пространству, лишенному тверди,

он слышал, что время утратило звук.
И образ Младенца с сияньем вокруг
пушистого темени смертной тропою
душа Симеона несла пред собою,

как некий светильник, в ту черную тьму,
в которой дотоле еще никому
дорогу себе озарять не случалось.
Светильник светил, и тропа расширялась.

Иосиф Бродский

«Для меня принципиальным является момент реального, искреннего, религиозного переживания конкретного художника. Можно бесконечно рассказывать про животворящий логос, проявляющийся в „Иконе-икре“ (работа Александра Косолапова 2005 г.), но я не верю в искренность человека, делающего икону-икру... И вообще, насчет эпатажа... Где будет эпатаж и глум художника-остроумца, когда он умирать станет? Поможет икона-икра? Будет он на неё молиться при смерти? Смерть — важный камертон искренности художественного творчества». https://yangx.top/annushka_iskusstvovedma/10

Побывал тут на круглом столе по итогам выставки «После иконы». Тема — диалог Церкви и совриска. Между прочим, первое такое обсуждение за последние 10 лет! Выступить не успел, а сказать хотел вот что.
https://telegra.ph/Quaestiones-et-Dubia-02-16

​​При моем участии вышел трехтомник крупнейшего русского богослова современности, Евгения Андреевича Авдеенко (1952—2014).

«Книга Бытие: Генесис и Берешит» — перевод с древнееврейского и древнегреческого, филологический и богословский комментарий. Том 1 — Антропология. Том 2 — Экклесиология. Том 3 — Сотериология.

Эти книги, которые я читал в рукописи, лет 12 назад перевернули мой мир. И не только мой — сотен людей.

​​С 76-м днем рождения, Эдуард Вениаминович! Работающая идеология вытекает из объективной и очевидной реальности, а не из прихотей теоретиков — говорит нам писатель и политик.

Хм, а насколько работающая идеология у самого Лимонова? Вроде национал-большевизм — это такая экзотика, вдохновляться которой могут только немногие воинственные романтики и чудаки-интеллектуалы. А уж никак не вся «крупнейшая европейская нация».

Идеология Лимонова — его невероятная личная харизма. Без которой и национал-большевизм — это «кофе без кофеина». За это и чествуем Эдуарда Вениаминовича в день рождения!

​​От одной книги Лимонова, прочитанной случайно, у меня лет в 18 сорвало крышу. «Священные монстры» — портреты политиков, актеров, писателей и поэтов, террористов и маньяков.

«Всех культовых личностей, собранных мною по прихоти моей как приязни, так и неприязни, объединяет не только бешеное поклонение как толп, так и горсточек рафинированных поклонников. В них во всех есть бешенство души, позволившее им дойти до логического конца своих судеб... Книга написана в следственном изоляторе Лефортово, я помню ходил по камере часами и повторял себе, дабы укрепить свой дух, имена Великих узников: Достоевский, Сад, Жан Жене, Сервантес, Достоевский, Сад... Мне хотелось думать о Великих и укрепляться их именами и судьбами».

Это был как бы «антропологический поворот» в моем мировоззрении. До этой книги меня интересовали идеи и теории — а не личности, их порождающие.

Список Великих я сначала заимствовал и внимательно изучил, а скоро составил свой. Но самому принципу «укрепляться их именами и судьбами» меня научил Эдуард Вениаминович, давно вошедший в пантеон «священных монстров» русской культуры.

Спасибо ему и долгих славных лет жизни!

Эксклюзив для нашего канала. К диалогу Церкви и современного искусства присоединился замечательный религиовед Илья Сергеевич Вевюрко, к.ф.н., преподаватель МГУ.

Ценное антропологическое наблюдение.

«Гений, будучи широтой и глубиной мировосприятия, возможен только в области религиозного творчества. Поэтому в искусство гениальность привносится со стороны и в той мере, в какой искусство является религиозным по содержанию.

Искусство само по себе порождает только таланты, подобно тому как таланты возможны в технике и ремесле. Гениальным становится произведение не в силу своих художественных, то есть, в конечном счете, формальных качеств, а в силу проявленной в нем широты и глубины мировоззрения. То есть благодаря признакам религиозно-философского порядка.

Гениален автор не как мастер, а как философ. Как мастер он может обладать большей или меньшей долей технической одаренности. Гениальность есть категория философская, талантливость — техническая».

Николай #Тарабукин

Написали о молодой единоверческой общине.

Старый обряд новой общины | Человека, оказавшегося внутри пещерного храма, обступает холод, который источают каменные стены, и полумрак, смягченный огоньками свечей. Глаза привыкают к освещению — узкие полосы зимнего света, проходящие через окна, — но чувство таинственности не исчезает. Лица людей в этой полутьме делаются похожи на лики, на потемневшие иконы. Здесь, на подворье Александро- Свирского монастыря, у Брестского парка в Невском районе, в пещерном храме преподобного Александра Свирского собирается единоверческая община святой Людмилы — верующие, служащие по старому обряду, но находящиеся в лоне Русской Православной Церкви. http://aquaviva.ru/journal/staryy_obryad_novoy_obshchiny

«Мы — христиане, народ священников — должны бы говорить друг с другом как шаманы, обсуждая внутренние и знакомые лишь нам реалии языком, похожим одновременно на острый запах брошенных в костер трав и диалог Платона...

И вот к этому нужно, ох как нужно, первее всего нужно стремиться! Нужно менять, так сказать, точку сборки, задерживаться на ней, давать ей место в языке, закреплять как место, в которое можно вернуться. В этом будущее нашего христианства, дай нам Бог дерзновенья! Аминь! Аминь!»

Тарас #Сидаш

Бог сотворил много миров, и только один из них материальный. Может, и не один.

«В начале сотворил Бог небеса и землю» — про это. Небеса — миры духов, земля — мир материальный.

В эти миры (слои реальности), вероятно, можно попасть живым.

По Библии, живыми Бог взял «на небо» как минимум Еноха и Илию. Апостол Павел поднимался «до третьего неба». Возможно, телесно. В ад (Шеол) живыми сошли бунтовщики Корей, Дафан и Авирон со своими домочадцами. Вероятно, там («в чреве кита») побывал и строптивый пророк Иона.

Профессор Коган то ли напустил глубокомысленного туману, то ли привел еврейскую поговорку. А в Книге Книг сказано по-житейски ясно и весомо: «Мудрая женщина созидает свой дом, а глупая рушит его своими руками» (Притч. 14:1).

חכמות נשים בנתה ביתה ואולת בידיה תהרסנו

Мудрости вам, женщины!

Ernst Fuchs. King Salomon, 1963.

«Основной парадокс атеизма: отрицаемый в качестве компонента реальности объект религиозных верований воспринимается атеистами отнюдь не как ничто, но как объект обиды, ненависти и мести. То есть как нечто реальное в превосходнейшей степени. И так было со многими богоборцами, от Диагора Мелосского до Ричарда Докинза».

Владимир #Шохин