В последнее время в СМИ все чаще появляются сообщения о пытках в СИЗО и местах лишения свободы. Физическое насилие — распространенный метод работы сотрудников уголовно-исполнительной системы. В СИЗО насилие в основном используют для получения признательных показаний, здесь часто сотрудники используют других заключенных, которые ожидают своих жертв в печально известных пресс-хатах. Среди «прессовщиков» встречаются специально нанятые люди, которые когда-то уже отбывали срок, но теперь сели специально и даже заключили с работодателями некое подобие контракта. Для «прессовщиков» их работа несет не только обещанные оперативниками привилегии, но и высокие издержки. Из соображений безопасности «прессовщиков» в СИЗО сотрудники стараются держать отдельно от общей массы подопечных учреждения. Бывают даже случаи, когда на одной из пересылок выполнявших «грязную» работу заключенных убиваю другие заключенные.
Физическое насилие в исправительных колониях выполняет иные функции. Наказывают таким образом так называемых «лидеров отрицательной направленности», то есть людей, которые не выполняют те или иные требования администрации и организуют вокруг себя сообщества солидарных с ними осужденных. Также насилие нередко становится методом борьбы против «жалобщиков», которые обращаются в различные инстанции и помогают делать это товарищам. Однако насилие не всегда является направленным на определенную категорию осужденных и даже не всегда является реакцией на неправильные с точки зрения администрации действия. Важнейшим ритуалом для «красных» колоний является период карантина — первые две недели пребывания в учреждении вновь прибывших, во время которых они живут в отдельном отряде. В это время практически все приехавшие получают некоторую порцию насилия: кто-то больше, а кто-то меньше, видимо, для профилактики.
Физическое насилие в исправительных колониях выполняет иные функции. Наказывают таким образом так называемых «лидеров отрицательной направленности», то есть людей, которые не выполняют те или иные требования администрации и организуют вокруг себя сообщества солидарных с ними осужденных. Также насилие нередко становится методом борьбы против «жалобщиков», которые обращаются в различные инстанции и помогают делать это товарищам. Однако насилие не всегда является направленным на определенную категорию осужденных и даже не всегда является реакцией на неправильные с точки зрения администрации действия. Важнейшим ритуалом для «красных» колоний является период карантина — первые две недели пребывания в учреждении вновь прибывших, во время которых они живут в отдельном отряде. В это время практически все приехавшие получают некоторую порцию насилия: кто-то больше, а кто-то меньше, видимо, для профилактики.
Полиция / Политические среды
Проект «Политические среды» в этот раз проведёт настоящий учёный! Екатерина Ходжаева, кандидат социологических наук и научный сотрудник Института проблем правоприменения, расскажет, в чем заключается повседневная рутина низовых подразделений полиции, что такое служба «на земле», и сколько на самом деле нужно полицейских. После лекции вы сможете задать Екатерине свои вопросы и обсудить, как можно исправить ситуацию.
📌 Бар «Бакалавриат», ул. Маяковского, 10
⏰ Среда, 28 августа, 19:00
📝 Вход свободный, нужна регистрация
Публикации
Телеграм, ВК
Бар «Бакалавриат»
Проект «Политические среды» в этот раз проведёт настоящий учёный! Екатерина Ходжаева, кандидат социологических наук и научный сотрудник Института проблем правоприменения, расскажет, в чем заключается повседневная рутина низовых подразделений полиции, что такое служба «на земле», и сколько на самом деле нужно полицейских. После лекции вы сможете задать Екатерине свои вопросы и обсудить, как можно исправить ситуацию.
📌 Бар «Бакалавриат», ул. Маяковского, 10
⏰ Среда, 28 августа, 19:00
📝 Вход свободный, нужна регистрация
Публикации
Телеграм, ВК
Бар «Бакалавриат»
Telegram
ЛПР Петербург
Полиция / Политические среды
Проект «Политические среды» в этот раз проведёт настоящий учёный! Екатерина Ходжаева, кандидат социологических наук и научный сотрудник Института проблем правоприменения, расскажет, в чем заключается повседневная рутина низовых…
Проект «Политические среды» в этот раз проведёт настоящий учёный! Екатерина Ходжаева, кандидат социологических наук и научный сотрудник Института проблем правоприменения, расскажет, в чем заключается повседневная рутина низовых…
Заместитель директора ФСИН России Валерий Максименко заявил о необходимости передачи функций лечения заключенных в ведение Министерства здравоохранения. Работа в этом направлении должна начаться в ближайшие время. Ранее представители ФСИН уже заявляли, что ведомство не против такого переподчинения, но Министерство здравоохранения не хочет принимать под свое крыло подозреваемых, обвиняемых и осужденных. За всю историю советской и российской пенитенциарной системы тюремная медицина была частью общей системы здравоохранения всего 12 лет: с 1920 по 1933. Таким образом, опыт межведомственного взаимодействия практически отсутствует.
В целом переподчинение, это шаг в сторону повышения самостоятельности медицинских работников, теоретически они смогут действовать с меньшей оглядкой на тюремную администрацию. Можно ожидать и повышения престижа профессии, так как работа тюремным врачом хоть и считается денежной, но в профессиональном плане ценится не высоко. Как правильно заметил Максименко, согласно «майским указам» обычные врачи должны получать зарплату не ниже среднерегиональной, при этом зарплата аттестованных врачей ФСИН не изменилась. Где эта разница существенна, врачи разаттестуются: зарплата выше, не надо ходить в форме и вставать ночью по тревоге; из существенных потерь — только ранняя пенсия и некоторые другие льготы. Повышение зарплаты и изменение статуса профессии будет способствовать уменьшению дефицита врачей-специалистов, а разаттестование поможет вернуть доверие со стороны заключенных. Еще одним плюсом может стать упрощение получения медицинской помощи подопечными ФСИН в гражданских больницах.
К сожалению, полевые исследования (Социальная поддержка бывших осужденных, Ресоциализация) пенитенциарной системы заставляют нас смотреть на потенциальную эффективность предложенных мер с осторожностью. Во-первых, врачи и сейчас формально не подчинены напрямую начальникам учреждений ФСИН. Как мы понимаем, переподчинение для простого врача или медсестры ничего не изменит во взаимоотношениях с начальником учреждения. Во-вторых, есть объективные организационные препятствия, мешающие лечить граждан, содержащихся под стражей, в общегражданских больницах. И самое главное из них — это необходимость охраны такого пациента. Специальных сотрудников для этого не предусмотрено, а значит их необходимо изыскать в недоукомплектованных штатах колоний, тюрем и следственных изоляторов. Простая передача полномочий Министерству здравоохранения не способна решить всех проблем тюремной медицины.
В целом переподчинение, это шаг в сторону повышения самостоятельности медицинских работников, теоретически они смогут действовать с меньшей оглядкой на тюремную администрацию. Можно ожидать и повышения престижа профессии, так как работа тюремным врачом хоть и считается денежной, но в профессиональном плане ценится не высоко. Как правильно заметил Максименко, согласно «майским указам» обычные врачи должны получать зарплату не ниже среднерегиональной, при этом зарплата аттестованных врачей ФСИН не изменилась. Где эта разница существенна, врачи разаттестуются: зарплата выше, не надо ходить в форме и вставать ночью по тревоге; из существенных потерь — только ранняя пенсия и некоторые другие льготы. Повышение зарплаты и изменение статуса профессии будет способствовать уменьшению дефицита врачей-специалистов, а разаттестование поможет вернуть доверие со стороны заключенных. Еще одним плюсом может стать упрощение получения медицинской помощи подопечными ФСИН в гражданских больницах.
К сожалению, полевые исследования (Социальная поддержка бывших осужденных, Ресоциализация) пенитенциарной системы заставляют нас смотреть на потенциальную эффективность предложенных мер с осторожностью. Во-первых, врачи и сейчас формально не подчинены напрямую начальникам учреждений ФСИН. Как мы понимаем, переподчинение для простого врача или медсестры ничего не изменит во взаимоотношениях с начальником учреждения. Во-вторых, есть объективные организационные препятствия, мешающие лечить граждан, содержащихся под стражей, в общегражданских больницах. И самое главное из них — это необходимость охраны такого пациента. Специальных сотрудников для этого не предусмотрено, а значит их необходимо изыскать в недоукомплектованных штатах колоний, тюрем и следственных изоляторов. Простая передача полномочий Министерству здравоохранения не способна решить всех проблем тюремной медицины.
На этой неделе управление Роспотребнадзора по Москве посягнуло на святое и провело рейд по объектам продажи шаурмы (шавермы). Всего было проверено 66 точек общепита. По результатам у 98% проверенных предприятий были обнаружены нарушения санитарных норм. Мало кто может остаться равнодушным к подобным заявлениям. Заметим, Роспотребнадзор является одним из самых активных органов государственного регулирования. На него приходится около четверти всех проверок по 294-ФЗ среди контрольно-надзорных органов федерального уровня.
Одним из основных принципов evidence-based policy является необходимость в объективных доказательствах для принятия управленческих решений. И казалось бы, вот оно доказательство: 98% всей шавермы (шаурмы) непригодно к употреблению в пищу! К сожалению, регулирование в современной России во многом воспроизводит советскую систему надзора и контроля. В условиях плановой экономики формализация всех стадий производственного цикла такая же необходимость, как и нормировка количества и качества производимой продукции и услуг. Это институциональное наследие и проявляется в стремлении подчинить реальность бесконечным бумажным требованиям. Учитывая масштабы народной любви к шаверме (шаурме), и опираясь на личный опыт потребления, оцениваем ли мы столь высоко риск для нашего здоровья от покупки вблизи метро данного лакомства? Не думаю. Иначе примерно 98% всех съеденных шаверм (шаурм) должно приводить к тяжким последствиям. Реальность данная нам в ощущениях показывает, что это не так.
Вероятно, значительная часть проблемы все-таки заключается в самих требованиях, за соблюдением которых надзирает Роспотребнадзор. Точнее в ничтожности многих таких требований, их оторванности от практических потребностей и реальных угроз. Международные сопоставление говорит не в пользу московского управления. Например, сотрудники нью-йоркского ведомства по делам потребителей в 2018 году провели в 10 раз больше проверок, чем их московские коллеги, но при этом нарушения были обнаружены только в 24% случаях. В свою очередь в Москве надзорный орган выдал предписания по итогам 70% проверок. Результат станет еще более впечатляющем, если сравнить общее количество выявленных нарушений. Проводя в 10 раз меньше проверок, Роспотребнадзор выявил почти столько же нарушений, сколько департамент по делам потребителей Нью-Йорка. Сложно представить, что российские предприниматели на порядок «хуже» американских.
Одним из основных принципов evidence-based policy является необходимость в объективных доказательствах для принятия управленческих решений. И казалось бы, вот оно доказательство: 98% всей шавермы (шаурмы) непригодно к употреблению в пищу! К сожалению, регулирование в современной России во многом воспроизводит советскую систему надзора и контроля. В условиях плановой экономики формализация всех стадий производственного цикла такая же необходимость, как и нормировка количества и качества производимой продукции и услуг. Это институциональное наследие и проявляется в стремлении подчинить реальность бесконечным бумажным требованиям. Учитывая масштабы народной любви к шаверме (шаурме), и опираясь на личный опыт потребления, оцениваем ли мы столь высоко риск для нашего здоровья от покупки вблизи метро данного лакомства? Не думаю. Иначе примерно 98% всех съеденных шаверм (шаурм) должно приводить к тяжким последствиям. Реальность данная нам в ощущениях показывает, что это не так.
Вероятно, значительная часть проблемы все-таки заключается в самих требованиях, за соблюдением которых надзирает Роспотребнадзор. Точнее в ничтожности многих таких требований, их оторванности от практических потребностей и реальных угроз. Международные сопоставление говорит не в пользу московского управления. Например, сотрудники нью-йоркского ведомства по делам потребителей в 2018 году провели в 10 раз больше проверок, чем их московские коллеги, но при этом нарушения были обнаружены только в 24% случаях. В свою очередь в Москве надзорный орган выдал предписания по итогам 70% проверок. Результат станет еще более впечатляющем, если сравнить общее количество выявленных нарушений. Проводя в 10 раз меньше проверок, Роспотребнадзор выявил почти столько же нарушений, сколько департамент по делам потребителей Нью-Йорка. Сложно представить, что российские предприниматели на порядок «хуже» американских.
Контрольно-надзорная деятельность в России устроена интересным образом. Например, анализируя распределение проверок во времени, можно обнаружить явный всплеск активности государственных органов. На рисунке видно, что август–сентябрь это пик проверок в сфере ЖКХ. Нет сомнений, что это обусловлено подготовкой к отопительному сезону. Удивляет здесь другое. Первое, почему каждый год отопительный сезон является сюрпризом. Второе, в сфере ЖКХ в основном проводятся внеплановые проверки. Хотя мало что в государственной жизни является более прогнозируемым, чем начало отопительного сезона в России. Подробнее по ссылке.
В июле мы объявили конкурс на лучшую визуализацию результатов первого в России виктимизационного опроса. Время подвести итоги!
На конкурс поступило 12 работ, а жюри выбрало трех победителей:
Первое место: Наталья Тоганова и Мария Бублик с работой «RussianCrimeSurvey».
Второе место: Дмитрий Панов с работой «CrimeInRussia». Третье место: Александр Шелудков с работой «Sheludkov».
Поздравляем победителей и благодарим участников конкурса за присланные работы!
На конкурс поступило 12 работ, а жюри выбрало трех победителей:
Первое место: Наталья Тоганова и Мария Бублик с работой «RussianCrimeSurvey».
Второе место: Дмитрий Панов с работой «CrimeInRussia». Третье место: Александр Шелудков с работой «Sheludkov».
Поздравляем победителей и благодарим участников конкурса за присланные работы!
Telegram
Рюмочная ИПП
В прошлом году мы провели первый в России репрезентативный виктимизационный опрос. Он показал, что почти 7/8 всех преступлений в стране не регистрируется правоохранительными органами. Мы выложили опросные данные в открытый доступ и объявляем конкурс по их…
¡TW: сексуальное насилие!«Антипедофильская кампания» стала жупелом для людей критически настроенных по отношению к российским правоохранителям. СК и МВД якобы сознательно подогревают моральную панику и специально находят сексуальные преступления против детей и подростков там, где их на самом деле нет. Действительно, при первой же попытке начать работать с соответствующей уголовной статистикой в глаза бросается следующий факт: 63% жертв преступлений против половой неприкосновенности — это несовершеннолетние. При этом в общей структуре населения страны дети составляют не более 20%.
Неужели Россия — это и правда страна первертов? Или все таки перед нами доказательство кампанейщины? В своей новой колонке наш коллега Владимир Кудрявцев предлагает третье объяснение — этой не могущей не пугать диспропорции.
www.vedomosti.ru
Дети как идеальные жертвы
Криминолог Владимир Кудрявцев о том, почему большинство жертв сексуальных преступлений – несовершеннолетние
Дело Ивана Голунова ввело в российские протесты новый тренд — консолидацию по профессиональному признаку. Так называемое «московское дело» — этот тренд усилило. Теперь люди защищают не только представителя своей профессии, как это делают сейчас актеры в отношении Павла Устинова. Люди в целом возмущаются расследованием этого дела, выражая свое недовольство от имени профессионального сообщества: врачей, учителей, священников...
Интересно, что раздробленность юридической профессии и реальное ее существование в России в рамках различных субпрофессий сказывается и здесь. С одной стороны, адвокаты объединяются в защиту тех, кто попал под уголовное преследование по этому делу (например, Константина Котова представляют одновременно более 10 юристов, возмущенных качеством расследования уголовного дела в отношении него). А с другой, — само существование этого дела — результат консолидированных действий других юристов: следователей, прокуроров, судей.
Сегодня невозможно представить единую и консолидированную позицию всех представителей юридической профессии о том, как устроено правосудие в России. Ведомственный захват профессии обеспечивает и разность позиций тех, кто применяет право.
Интересно, что раздробленность юридической профессии и реальное ее существование в России в рамках различных субпрофессий сказывается и здесь. С одной стороны, адвокаты объединяются в защиту тех, кто попал под уголовное преследование по этому делу (например, Константина Котова представляют одновременно более 10 юристов, возмущенных качеством расследования уголовного дела в отношении него). А с другой, — само существование этого дела — результат консолидированных действий других юристов: следователей, прокуроров, судей.
Сегодня невозможно представить единую и консолидированную позицию всех представителей юридической профессии о том, как устроено правосудие в России. Ведомственный захват профессии обеспечивает и разность позиций тех, кто применяет право.
Измерять регулирование можно по-разному. Отраслевые специалисты смотрят на отдельные узкие вопросы:
‣ как публичные компании раскрывают риск от изменений климата в финансовой отчетности
‣ каковы издержки и выгода перевода грузовых вагонов на кассетные подшипники вместо роликовых
‣ оздоровит ли регулирование дефолтов по корпоративным бумагам рынок кредитных свопов на дефолт
‣ ... и далее, таких вопросов сотни тысяч.
Любой отраслевой вопрос требует внимательного исследования и моделирования, основанного на понимании предметной области. Поэтому принят и иной подход: посмотреть на регулирование в целом, исходя из его текстов. Таким путем идет проект RegData. Авторам помогло то, что в США все федеральное регулирование кодифицировано и доступно в структурированном виде. Упрощая, они считают упоминания «ограничительных» терминов («shall», «must», «may not»...) в текстах. Потом каждая структурная единица (пункт, подпункт, статья) текста связывается с отраслью и получается общая оценка жесткости регулирования через количество запретов. В России такой же подход применил Павлов (2019) — он считал упоминание слова «требование» в принятых правовых актах.
Новый подход предложил в своей готовящейся к защите диссертации Джозеф Кальменович, аспирант Stern School of Business NYU. В работе Regulatory Intensity он фокусируется на регулировании, обязывающем сообщать государству информацию о себе или своей деятельности.
В США федеральное регулирование проходит детальную оценку регулирующего воздействия перед утверждением. Один из этапов — подача регулятором в Административно-бюджетное управление при президенте США сведений о предложенном регулировании по форме 83-I о том, сколько информации ожидается от лиц и сколько времени они потратят на подготовку ответов. Например, если вы одна из 8 тыс. публичных компаний США, то, по мнению Комиссии по ценным бумагам, вы потратите 1750 часов раз в год на подготовку финансовой отчетности по форме 10-K (основная форма раскрытия информации), или 14 млн часов в масштабах страны.
Господин Кальменович собрал 167 тыс. форм об издержках на подготовку информации за 1971–2018 гг., связанных с 36 тыс. регуляций. В итоге у него получилось, что за этот период регуляторы потребовали 2 триллиона ответов от подконтрольных организаций и людей. На производство ответов потребовалось 269 млрд рабочих часов, больше 4% всего рабочего времени.
Исследователю в оценке помогло то, что федеральное регулирование срочное, принимается на период не более 3 лет и подлежит пересмотру (о таком умном регулировании, к слову, писали @smart_regulation в своем докладе для ЦСР на стр. 88). Благодаря постоянному пересмотру регулирования аспирант смог дать ежедневную оценку объема регулирования и выявить ответственных.
Как это соотносится с российским контекстом? В 2016 г. мы рассчитали, что только плановые проверки занимают от 0,2% рабочего времени в стране, но это осторожная оценка снизу. Как видим из оценок коллег, реальные издержки по соответствию регулированию могут быть гораздо выше.
‣ как публичные компании раскрывают риск от изменений климата в финансовой отчетности
‣ каковы издержки и выгода перевода грузовых вагонов на кассетные подшипники вместо роликовых
‣ оздоровит ли регулирование дефолтов по корпоративным бумагам рынок кредитных свопов на дефолт
‣ ... и далее, таких вопросов сотни тысяч.
Любой отраслевой вопрос требует внимательного исследования и моделирования, основанного на понимании предметной области. Поэтому принят и иной подход: посмотреть на регулирование в целом, исходя из его текстов. Таким путем идет проект RegData. Авторам помогло то, что в США все федеральное регулирование кодифицировано и доступно в структурированном виде. Упрощая, они считают упоминания «ограничительных» терминов («shall», «must», «may not»...) в текстах. Потом каждая структурная единица (пункт, подпункт, статья) текста связывается с отраслью и получается общая оценка жесткости регулирования через количество запретов. В России такой же подход применил Павлов (2019) — он считал упоминание слова «требование» в принятых правовых актах.
Новый подход предложил в своей готовящейся к защите диссертации Джозеф Кальменович, аспирант Stern School of Business NYU. В работе Regulatory Intensity он фокусируется на регулировании, обязывающем сообщать государству информацию о себе или своей деятельности.
В США федеральное регулирование проходит детальную оценку регулирующего воздействия перед утверждением. Один из этапов — подача регулятором в Административно-бюджетное управление при президенте США сведений о предложенном регулировании по форме 83-I о том, сколько информации ожидается от лиц и сколько времени они потратят на подготовку ответов. Например, если вы одна из 8 тыс. публичных компаний США, то, по мнению Комиссии по ценным бумагам, вы потратите 1750 часов раз в год на подготовку финансовой отчетности по форме 10-K (основная форма раскрытия информации), или 14 млн часов в масштабах страны.
Господин Кальменович собрал 167 тыс. форм об издержках на подготовку информации за 1971–2018 гг., связанных с 36 тыс. регуляций. В итоге у него получилось, что за этот период регуляторы потребовали 2 триллиона ответов от подконтрольных организаций и людей. На производство ответов потребовалось 269 млрд рабочих часов, больше 4% всего рабочего времени.
Исследователю в оценке помогло то, что федеральное регулирование срочное, принимается на период не более 3 лет и подлежит пересмотру (о таком умном регулировании, к слову, писали @smart_regulation в своем докладе для ЦСР на стр. 88). Благодаря постоянному пересмотру регулирования аспирант смог дать ежедневную оценку объема регулирования и выявить ответственных.
Как это соотносится с российским контекстом? В 2016 г. мы рассчитали, что только плановые проверки занимают от 0,2% рабочего времени в стране, но это осторожная оценка снизу. Как видим из оценок коллег, реальные издержки по соответствию регулированию могут быть гораздо выше.
В воскресенье стартовала 6-я школа эмпирического правоведения ИПП, где мы учим всему, что сами знаем об этом.
Школа собрала 16 участников, заинтересованных в исследованиях права и правоприменения методами социальных наук: юристов, социологов и политологов.
Второй год школа существует под лозунгом «От идеи до статьи за 5 дней». Это значит, что участники не только слушают лекции и участвуют в мастер-классах, но и делают небольшое исследование вместе с кураторами — сотрудниками ИПП прямо на школе.
В идеальном случае появится четыре полноценных исследовательских текста от каждой группы. Прямо сейчас участники пробуют самостоятельно поставить исследовательский вопрос и подобрать источники данных.
Очень любим проводить эти школы. Самим любопытно, какие проекты получатся у коллег.
Школа собрала 16 участников, заинтересованных в исследованиях права и правоприменения методами социальных наук: юристов, социологов и политологов.
Второй год школа существует под лозунгом «От идеи до статьи за 5 дней». Это значит, что участники не только слушают лекции и участвуют в мастер-классах, но и делают небольшое исследование вместе с кураторами — сотрудниками ИПП прямо на школе.
В идеальном случае появится четыре полноценных исследовательских текста от каждой группы. Прямо сейчас участники пробуют самостоятельно поставить исследовательский вопрос и подобрать источники данных.
Очень любим проводить эти школы. Самим любопытно, какие проекты получатся у коллег.
Наши друзья, Центр Перспективных Управленческих Решений (ЦПУР), объявили о крутом конкурсе грантов на исследования госуправления и политических институтов. Обещают минимум бюрократии и отчётности, максимум свободы. Сумма гранта — до 2,5 млн рублей, дедлайн подачи — 10 октября (то есть через две недели).
Сайт ЦПУР с информацией о гранте здесь, а также пост в ФБ сотрудника ЦПУР Михаила Комина с объяснением для людей.
Сайт ЦПУР с информацией о гранте здесь, а также пост в ФБ сотрудника ЦПУР Михаила Комина с объяснением для людей.
Суды присяжных функционируют на уровне районных судов уже больше года. И если поначалу основная организационная проблема, как мы писали, состояла в оборудовании помещений, то сегодня самая актуальная вещь, которая озвучивается практическими всеми судьями в интервью — это рекрутинг самих присяжных. И хотя порядок определен законом, на рутинном уровне суды сталкиваются с большим количеством сложностей.
Списки присяжных передают судам местные администрации, и составляются на основе избирательных списков. Формально уже на этом уровне должен проходить отбор кандидатов и отсеиваться люди судимые или, напротив, связанные с правоохранительными органами или правосудием. Однако на местах все организовано по-разному, и часто списки просто случайно формируются без какого-либо отбора. В столичных городах, где районные администрации уже приучены составлять такие списки для областных (и равных им) судов, нередко осуществляется запрос в ОМВД для фильтрации хотя бы тех, кто имеет судимость.
Эти списки, — основной (на 2000–3000 кандидатов) и дополнительный (500–1000 человек), — должны храниться в суде и к ним никто не будет обращаться пока в суд не поступит дело с ходатайством о суде присяжных. И только после этого аппарат суда должен составить короткий список кандидатов на основании имеющегося для приглашения в суд. И уже потом, когда люди придут в суд, должен проводиться опрос присяжных судьей и сторонами, и приниматься решение о том, подходит ли присяжный или нет. И хотя формально отбор короткого списка для рассылки приглашений должен осуществляться автоматически и случайно (в управлениях судебного департамента есть даже специальный софт для этого) на деле — это непрозрачная процедура.
В нашем исследовании судов присяжных в малых городах, который проводится при финансовой поддержке Фонда Хамовники, мы встречаем разнообразие практик, обусловленное, впрочем, высокой плотностью контактов и связей аппарата судов с местным населением и организациями. Где-то судьи признаются, что все же просматривают эти списки заранее, чтобы не тратить ресурсы и не рассылать приглашения тем, кто уже не живет по прописке или не подходит по формальным критериям. Судьи признаются, что стараются поместить в итоговый список для рассылки приглашений людей, о которых известно, что они располагают свободным временем, или есть согласие руководства организаций отпустить работников для выполнения гражданского долга. В одном кейсе (Сибирский регион) аппарат суда организовал опрос граждан и подготовил короткий список тех, кто в целом согласился быть присяжным.
Иногда для массовости в кандидаты приглашаются даже те, кто заведомо будет отклонен сторонами — например, бывшие сотрудники МВД. Ведь для того, чтобы набрать 8 человек присяжных минимум (6 человек основной состав и 2 запасных) необходимо, чтобы был обеспечен выбор минимум из 12 человек, а желательно больше. В малом городе и в сельской местности это особенно важно — ведь присяжный не должен быть лично знаком с подсудимым и не иметь информации о деле, что очень сложно там, где все учились в одной школе, покупают продукты в одних магазинах, и т.п... Поэтому чем больше кандидатов соберутся, тем лучше — тогда стороны могут реализовать свое право на мотивированный и немотивированный отводы кандидата в коллегию присяжных.
Списки присяжных передают судам местные администрации, и составляются на основе избирательных списков. Формально уже на этом уровне должен проходить отбор кандидатов и отсеиваться люди судимые или, напротив, связанные с правоохранительными органами или правосудием. Однако на местах все организовано по-разному, и часто списки просто случайно формируются без какого-либо отбора. В столичных городах, где районные администрации уже приучены составлять такие списки для областных (и равных им) судов, нередко осуществляется запрос в ОМВД для фильтрации хотя бы тех, кто имеет судимость.
Эти списки, — основной (на 2000–3000 кандидатов) и дополнительный (500–1000 человек), — должны храниться в суде и к ним никто не будет обращаться пока в суд не поступит дело с ходатайством о суде присяжных. И только после этого аппарат суда должен составить короткий список кандидатов на основании имеющегося для приглашения в суд. И уже потом, когда люди придут в суд, должен проводиться опрос присяжных судьей и сторонами, и приниматься решение о том, подходит ли присяжный или нет. И хотя формально отбор короткого списка для рассылки приглашений должен осуществляться автоматически и случайно (в управлениях судебного департамента есть даже специальный софт для этого) на деле — это непрозрачная процедура.
В нашем исследовании судов присяжных в малых городах, который проводится при финансовой поддержке Фонда Хамовники, мы встречаем разнообразие практик, обусловленное, впрочем, высокой плотностью контактов и связей аппарата судов с местным населением и организациями. Где-то судьи признаются, что все же просматривают эти списки заранее, чтобы не тратить ресурсы и не рассылать приглашения тем, кто уже не живет по прописке или не подходит по формальным критериям. Судьи признаются, что стараются поместить в итоговый список для рассылки приглашений людей, о которых известно, что они располагают свободным временем, или есть согласие руководства организаций отпустить работников для выполнения гражданского долга. В одном кейсе (Сибирский регион) аппарат суда организовал опрос граждан и подготовил короткий список тех, кто в целом согласился быть присяжным.
Иногда для массовости в кандидаты приглашаются даже те, кто заведомо будет отклонен сторонами — например, бывшие сотрудники МВД. Ведь для того, чтобы набрать 8 человек присяжных минимум (6 человек основной состав и 2 запасных) необходимо, чтобы был обеспечен выбор минимум из 12 человек, а желательно больше. В малом городе и в сельской местности это особенно важно — ведь присяжный не должен быть лично знаком с подсудимым и не иметь информации о деле, что очень сложно там, где все учились в одной школе, покупают продукты в одних магазинах, и т.п... Поэтому чем больше кандидатов соберутся, тем лучше — тогда стороны могут реализовать свое право на мотивированный и немотивированный отводы кандидата в коллегию присяжных.
Такие тактики минимизируют риски срыва судебных заседаний. Но часто они не помогают. Так, в северо-западном регионе в одном небольшом поселке городского типа коллегию смогли собрать только с четвертого раза. При этом сложность оказалась в том, что списки из 150 кандидатов были составлены по закону: местная администрация случайным образом отобрала и передала список в районный суд. Но оказалось, что многие из кандидатов и не живут там, где прописаны, а работают в крупных городах. В списке оказались инвалиды или жители дальних деревень района, куда и транспорт не ходит каждый день. В следующий раз (списки должны обновляться раз в год) придется либо расширять список, либо подчищать его вручную. В другом же малом городе приглашения по 150–200 штук высылались уже девять раз — и с ноября 2018 года так и не удалось организовать суд присяжных.
В книге «State Building in Putin’s Russia» Brian D. Taylor рассуждает о том, как стремясь выстроить вертикаль власти Путин парадоксальным образом создал очень слабое и хрупкое государство — с низким качеством госуправления, могущее существовать только в режиме ручного управления. Основным симптомом этой слабости стало возвышение так называемых силовиков — выходцев из правоохранительной системы, оказавшихся на многих ключевых постах.
Частным примером, подтверждающим правоту тезиса Тейлора, может служить история судебной системы в современной России. Судьи, вызывающие сейчас громкое общественное недовольство, оказались на своих должностях не случайно. Для этого им пришлось пройти через «небольшую техническую формальность» — фильтрацию в специальной комиссии. О том, что это за комиссия, как она устроена и при чем тут засилье силовиков, ручное управление и независимость судейства читайте в свежей колонке Арины Дмитриевой и Вадима Волкова в нашей еженедельной рубрике Extra Jus.
Частным примером, подтверждающим правоту тезиса Тейлора, может служить история судебной системы в современной России. Судьи, вызывающие сейчас громкое общественное недовольство, оказались на своих должностях не случайно. Для этого им пришлось пройти через «небольшую техническую формальность» — фильтрацию в специальной комиссии. О том, что это за комиссия, как она устроена и при чем тут засилье силовиков, ручное управление и независимость судейства читайте в свежей колонке Арины Дмитриевой и Вадима Волкова в нашей еженедельной рубрике Extra Jus.
Друзья! Мы ищем людей в команду. У нас открыто 3 вакансии:
− позиция научного сотрудника для опытных бойцов;
− позиция младшего научного сотрудника для желающих приоритетно развиваться в количественных методах;
− позиция младшего научного сотрудника для желающих ездить в поля, но и про количественные методы не забывать.
− позиция научного сотрудника для опытных бойцов;
− позиция младшего научного сотрудника для желающих приоритетно развиваться в количественных методах;
− позиция младшего научного сотрудника для желающих ездить в поля, но и про количественные методы не забывать.
Институт проблем правоприменения
Институт проблем правоприменения (ИПП) - научно-исследовательский центр Европейского университета в Санкт-Петербурге, созданный в 2009 году для проведения эмпирических исследований правоприменительных организаций и процесса применения законов и регулирующих…
В 2012 г. в Федеральном окружном суде Южного округа Нью-Йорка слушалось дело Gucci America, Inc. v. Guess?, Inc. Истцом был модный дом Gucci, который заявлял, что их конкурент Guess? из сегмента доступной массовой одежды «гуччифицировал» свои товары, придав им схожий дизайн, чтобы увеличить продажи. В заключении своего решения по делу, превысившего сотню страниц, судья написала:
«За прошедшие три года стороны потратили бессчетное количество времени и денег, все во имя моды — того, что Оскар Уайлд метко назвал “формой безобразия, настолько невыносимого, что мы вынуждены менять ее каждые полгода.” <...> я надеюсь, что это безобразие ограничится подиумом и магазинами и не распространится на суды».
На прошлой неделе внимание мира было приковано к Верховному суду Великобритании. Суд признал незаконным перерыв в работе парламента по королевскому указу в ключевой момент накануне выхода страны из ЕС. Помимо исторической значимости момента, комментаторы обратили внимание и на символизм в одежде председателя суда, леди Хейл. На ее черном платье была брошь с большим блестящим пауком:
Газеты сразу начали предполагать, что это сигнал премьер-министру Борису Джонсону, что исполнительная власть увязнет в судах, как в паутине, если продолжит в таком же духе. 6,5 тыс. футболок с принтом этой броши сразу распродали (выручку отдали бездомным), а энтузиасты начали изучать другие броши баронессы с всевозможными гадами. Вспомнили и госсекретаря США Мадлен Олбрайт, которая была известна использованием брошей в сигнальных целях.
Никто не упомянул судью Верховного Суда США Рут Гинзбург. Мы уже писали про ее коллекцию воротничков, с помощью которых она выражает свое мнение. Так, массивный воротник несогласия надевается, когда судья остается в меньшинстве. Такие воротники выгуливали на следующий день после выборов Трампа и на официальном фотографировании с новым судьей-консерватором Бретом Кавано.
Судью в деле Gucci vs. Guess? следует разочаровать: «безобразие» уже распространилось на высшие суды, мода служит теории сигналов.
Фото: Reuters TV/Reuters
«За прошедшие три года стороны потратили бессчетное количество времени и денег, все во имя моды — того, что Оскар Уайлд метко назвал “формой безобразия, настолько невыносимого, что мы вынуждены менять ее каждые полгода.” <...> я надеюсь, что это безобразие ограничится подиумом и магазинами и не распространится на суды».
На прошлой неделе внимание мира было приковано к Верховному суду Великобритании. Суд признал незаконным перерыв в работе парламента по королевскому указу в ключевой момент накануне выхода страны из ЕС. Помимо исторической значимости момента, комментаторы обратили внимание и на символизм в одежде председателя суда, леди Хейл. На ее черном платье была брошь с большим блестящим пауком:
Газеты сразу начали предполагать, что это сигнал премьер-министру Борису Джонсону, что исполнительная власть увязнет в судах, как в паутине, если продолжит в таком же духе. 6,5 тыс. футболок с принтом этой броши сразу распродали (выручку отдали бездомным), а энтузиасты начали изучать другие броши баронессы с всевозможными гадами. Вспомнили и госсекретаря США Мадлен Олбрайт, которая была известна использованием брошей в сигнальных целях.
Никто не упомянул судью Верховного Суда США Рут Гинзбург. Мы уже писали про ее коллекцию воротничков, с помощью которых она выражает свое мнение. Так, массивный воротник несогласия надевается, когда судья остается в меньшинстве. Такие воротники выгуливали на следующий день после выборов Трампа и на официальном фотографировании с новым судьей-консерватором Бретом Кавано.
Судью в деле Gucci vs. Guess? следует разочаровать: «безобразие» уже распространилось на высшие суды, мода служит теории сигналов.
Фото: Reuters TV/Reuters
