Появилась привычка все фильмы о Великой Отечественной войне, которые выходят сейчас в России, считать говном. Но приятно иногда ошибаться. Просто ради интереса решил посмотреть пару сезонов “По законам военного времени”, которые снимались в Калининградской области (про Инстербург в мае 45-го и Кенигсберг осенью того же года). Конечно, к фильму есть вопросики, но с фактурой все-таки поработали (в одной из серий даже есть сцена с жестоким убийством семьи кенигсбергского антифашиста).

На скрине - кадр из фильма, где предъявляется фальшивый пропуск, выписанный комендантом Виктором Денисовичем Гузым, но проблема в том, что Гузий уже не был комендантом (ими были два его предшественника, Михаил Смирнов и Михаил Пронин). 9 июля 45-го его назначили начальником Временного гражданского управления при Военном Совете Особого кёнигсбергского военного округа (то есть, он хоть и был генералом, но считается первым руководителем гражданской власти в городе). Собственно, герои фильма могли поймать предъявителя только на этом.

Николай Купреянов, "Броневики" (1918 год)

В советской мемуарной литературе, посвящённой Великой Отечественной войне, иногда встречаются истории про «странных немцев». Это такие персонажи вроде главного героя Сегаловского фильма «Franz + Polina».

«Странные немцы» встречались даже в лагерной охране. Об одном из них написал партизан Кузьма Иванович Игошев, попавший в лагерь военнопленных в Эбенроде («Офлаг-52», сегодня территория города Нестеров Калининградской области).

По словам Игошева, однажды его с товарищами на работы конвоировал некий Вилли Бруннер. Объяснив, что нужно делать, немец громко сообщил, что пойдет домой, поставил винтовку в угол и вышел из помещения. Вернувшись вечером (никто не сбежал), он потребовал от узников набить котелки и карманы хлебом, чтобы поделиться им с соседями по бараку.

На следующий день история повторилась, и Игошев поинтересовался, почему этот немец «не такой как все немецкие солдаты».

«Лучше спросите, почему я не на фронте, – поспешил ответить конвоир. – Я совершенно здоровый и сильный человек. Мои сверстники давно на фронте, а меня туда не посылают потому, что я коммунист и уже три года отсидел в тюрьме. Я – враг фашистам, и они знают, что если я попаду на передовую, то воевать не буду, а сразу перейду линию фронта».

«Как бы в подтверждение своих слов, – пишет далее Игошев, – он достал серебряный портсигар и показал нам. На его лицевой стороне был бюст В.И. Ленина».

Игошев уверяет, что Бруннер был уроженцем Тильзита, жил на Шульштрассе (сегодня это улица Пушкина в Советске), однако после войны он найти его не смог.

Йозеф Рот – о русских эмигрантах, наводнивших Европу после революции, и о меняющемся отношении европейцев к их проблемам:

«Все они потеряли самих себя. Потеряли русскость и аристократизм. И поскольку они были ничем иным, как аристократами и русскими, они потеряли всё. Они опустились из-за собственного трагизма. Великая трагедия потеряла своих героев. История неумолимо шла своим железным и кровавым путем. Наши глаза устали смотреть на страдание, которое само себя обесценило. Мы стояли перед останками, которые не осознавали собственной катастрофы, мы знали о них больше, чем они могли нам рассказать, и, идя в ногу со временем, мы прошли мимо потерявшихся и пошли дальше, как бы это ни было жестоко и в то же время печально».

15 января 1919 года в Берлине были убиты Карл Либкнехт и Роза Люксембург. Ниже – цитата из программного текста Розы Люксембург «Кризис социал-демократии», написанного в разгар Первой мировой войны:

«Торговля тучнеет на развалинах. Города превращаются в кучи мусора, деревни - в кладбища, поля в пустыни, население в нищих, церкви в конюшни; права народов, государственные соглашения, союзы, святые слова, высшие авторитеты разрываются в клочья; каждый властелин "милостью божьей" становится аферистом и предателем, каждый дипломат - величайшим негодяем по отношению к своим коллегам с враждебной стороны, каждое правительство клеймит величайшим презрением другое; муки голода в Венеции, Лиссабоне, Москве, Сингапуре; чума в России, нищета и отчаяние повсюду!

Пристыженное, обесчещенное, по колена в крови, запачканное грязью стоит перед нами буржуазное общество. Оно показывает свое подлинное лицо, не в скромном и привлекательном виде культурности, философии, этики, мира и государственного права, но в образе хищного животного, - в шабаше анархии, в гибели культуры и человечества».

Всеволод Петров-Маслаков, “Установление Советской власти на Таймыре” (1980–1983 гг). Картина из коллекции Таймырского краеведческого музея.

На картине изображено политическое просвещение в так называемом Красном чуме на территории одного из племен нганасан (народ самодийской группы уральской семьи). Среди собравшихся выделяется русская женщина в красном платке - это 24-летняя Амалия Хазанович, прибывшая на Таймыр в 1936 году в составе комсомольской делегации с учебными целями.

В тундре она проработала более 15 лет. Ее красный чум прошел около 2000 километров, агитируя кочевников, оказывая им медицинскую помощь, обучая гигиеническим навыкам и грамоте. После смерти Амалии Хазанович ее прах согласно завещанию был перевезен в тундру.

Михаил Савин, «Времена года советского бронебойщика. Лето»

Мой товарищ Саша Нурик ведет канал International Labour о международном рабочем движении. Среди тем канала есть и близкие мне: антифашизм и политическое искусство первой половины XX века. Отдельное внимание он уделяет международным профсоюзным бойкотам начала 1920-х годов против фашистского режима в Венгрии и поставок вооружений Польше во время советско-польской войны (также есть публикации о борьбе рабочих против итальянского фашизма).

Саша часто пишет и про современное рабочее движение. Например, про забастовки во Франции. Некоторые материалы у него сведены в специальные подборки, список которых выведен в топ и постоянно пополняется. В общем, отличный канал, который я всячески рекомендую. Подписывайтесь!

В конце января будет 79 лет пальмникенскому “маршу смерти”. Эту тему ранее особо не тревожил, а тут решил покопаться вместе с историком Владиславой Макогоновой. Точное количество жертв этого марша до сих пор не известно, зато эксперты установили, где именно он проходил (по пути следования красноармейцы, начиная с февраля 1945 года находили груды сваленных тел расстрелянных и наспех закопанные ямы).

Организаторы расстрелов спокойно дожили до 60-х, ускользнув в западную Германию. В Киле, Берлине и Люнебурге их пытались судить, но вышло так себе. Все подробности - тут.

В советской «деревенской» прозе есть произведение уровня «Преступления и наказания» — «Живи и помни» Валентина Распутина. На месте Родиона Раскольникова там фронтовик Андрей Гуськов. Никакой старушки он не убивал, но проступок для своего времени совершил пострашнее — дезертировал. При этом, Гуськов не был на плохом счету: под Москвой он воевал в лыжном батальоне, на Смоленщине попал в разведчики, а в Сталинграде после контузии его определили в батарею дальнобойной артиллерии. С 1941 года он терпел, но осенью 1944-го этому терпению пришел конец. Несмотря на то, что ранее Гуськов не был замечен в трусости, из госпиталя он отправился не в свою часть, а в родную деревню Атамановку.

Еще в дороге он понял, что совершил ошибку, но пути назад не было. С этого момента он постоянно держал в памяти показательный расстрел, который ему довелось видеть весной сорок второго года. Но и оправдание всегда было рядом:

«Сколько мог, я дюжил, я ж не сразу, я принес свою пользу. Почему меня надо равнять с другими, с заклятыми, кто с вреда начал и вредом же кончил? Почему нам уготовано одинаковое наказанье? Им даже легче, у них хоть душа не мается, а тут когда она еще свернется, станет бесчувственной... Вот вышел сюда, а она уже готовенькая, уж раскисла — слабая... Я ж не власовец какой-нибудь, что против своих двинулся, я от смерти отступил. Неужто не зачтется? От смерти отступил, — повторил он, обрадовавшись удачному слову, и вдруг восхитился: — Такая война! — а я утекнул. Это ж уметь надо — черт возьми!»

В общем, очень советую почитать. Сильная вещь. Тем более, что Гуськов там вовсе не главный мученик.

​​Из воспоминаний лейтенанта медслужбы командира санитарного взвода 1237-го сп 379-й сд Константина Петровича Демьянова (на фото):

«И вот с этим санитарным батальоном мы приехали в город Вышний Волочек на формирование дивизии, которое происходило недалеко от этого города в лесу. Поступал в основном разнонациональный личный состав, в основном узбеки, казахи, туркмены и другие нерусские народы, в то время как офицерский состав – русские, в результате чего мы ни «бельмеса» не понимали этих солдат. Нам пришлось искать из них тех, кто хоть немного знал русский язык и в дальнейшем с переводчиками осваивать язык своих подчиненных».

Дивизия под Вышним Волочком не формировалась, а переформировывалась. В июле 1942 года ее остатки в количестве 683 человек вышли из окружения после успеха немецкой операции «Зейдлиц» по окружению частей 39-й армии и 11-го кавкорпуса в районе Холм-Жирковского. Отдельно заострю внимание на том, что лейтенант Демьянов пишет, что им пришлось осваивать язык подчиненных.

Еще фрагмент:

«Убитых и раненых было очень мало, однако в летнее время были случаи отравления грибами мухоморами среди узбеков и казахов. Из-за того, что останавливались мы всегда в лесу, нерусские национальности, никогда не видевшие таких красивых грибов, употребляли их в пищу, слегка поджарив на костре. Приходилось проводить длительные разъяснительные беседы».

И еще один момент, который, как бы это не казалось прискорбным, регулярно встречается что в воспоминаниях, что в документах практически на всем протяжении советско-германского фронта:

«В этих боях (начало 1943 года, Калининский фронт., - прим.) было очень много убитых и раненых, и все из-за того, что боец, получивший тяжелое ранение, собирал вокруг себя кучу других бойцов, начинались причитания на национальном языке, а немцы в эту «кучу» отправляли один-другой снарядик или мину и из-за этого раненого сразу появлялось большое количество раненых и убитых».